The River of Time

Стул кажется маленьким и узким; Гермиона неуютно ёрзает, прижимая ладони к обтянутым чёрными колготками коленям, и украдкой поглядывает на профессорский консилиум, предметом обсуждения которого выступает Драко Малфой. Не в самой лучшей своей форме. Цвет сферы меняется от индигового к синему, от синего к болотному, от болотного к изумрудному — и обратно. В иной ситуации Гермиона бы восхитилась красотой заклинания, но сейчас вынуждена наблюдать, как стремительно ворвавшийся в кабинет директора, подобно ворону, Северус Снейп подходит к заколдованному ученику, берёт того в свои руки и, достав палочку, водит ею над сферой, спустя минуту приговаривая: — Фините Инкататем. Сфера кружится, расширяется, и индиговая дымка спиралью выступает наружу, пока не заполняет собою пространство, от которого отступают преподаватели. Потемневший дым рассеивается, и слышится голос — не то скулящий, не то молящий. Драко Малфой лежит на полу, держась за голову, лицо его мокрое от слёз и пота, а сам он дышит тяжело и порывисто. Придя в себя, открывает глаза, пытается вскочить, но обмякшие ноги тянут его вниз. Профессор Снейп успевает схватить Малфоя за капюшон мантии и опускает его на стул. — Я умираю, — вялым голосом стонет Драко, хватаясь за голову. — Спокойно, Драко, от головокружения и чувства тошноты ещё никто не умирал, — хладнокровным тоном говорит профессор Снейп и колдует в серебряном кубке воду, поднося её к губам ученика. Драко дрожащими руками выхватывает кубок и судорожно пьёт. Когда его глаза наконец-то фокусируются на одной точке, он смотрит конечно же на Гермиону — прямиком напротив себя — и тут же давится водой. Слишком велико желание высказать ей очевидное: — Ты труп, Грейнджер! Когда отец узнает!.. — Он уже знает, — обрывает его Снейп и перехватывает кубок, выскользнувший из рук Малфоя. — И будет здесь с минуты на минуту. Одно дело — угрозы, другое — их реализация, которую так скоро не ожидал даже сам Драко. Зубы у Гермионы сводит сковывающий холод; она вытирает лицо рукавом мантии от попавших в неё воды и слюней изо рта Драко и поднимает затравленный взгляд на преподавателей: на Минерву Макгонагалл, которая всем видом пытается ей посочувствовать, но при этом на дне её глаз можно заметить осуждение её поступка; по деловито спокойному Альбусу Дамблдору, который наблюдает за сценой как бы со стороны. Дверь открывается, и Драко борется с желанием то ли разыграть сцену, то ли наоборот взять себя в руки. Мечется между уверенно выпрямленной спиной и понурыми плечами, но выбирает середину: с лицом, полным страдания, готовится вскочить, но Снейп удерживает его на месте, давя ладонью на плечо. — Отец, мерзкая грязнокровка пыталась убить меня! Все это видели! — Мистер Малфой, — возмутительно вспыхивает профессор Макгонагалл, одновременно и отвратительному оскорблению и безумному обвинению. Люциус Малфой не спешит даже в такой щекотливой ситуации, его мрачная статная фигура поднимается к столу директора, скользя полами мантии по ступеням. Держа в руке трость, он подходит к сыну и оглядывает далеко не обеспокоенным отеческим взглядом, а скорее оценивающим и испытывающим, а затем медленно оборачивается к Гермионе. Этот взгляд сильнее проклятия, которое не свести ни одним заклятием. Серо-голубой, передающийся, вероятно, по наследству вместе с ненавистью к таким, как она. Он смотрит на неё так, точно сам готов использовать на ней её же заклинание и индиговой сферой вышвырнуть в окно — подальше от своего сына, Хогвартса и всего магического мира. Он давит, сковывает и призывает отвести взгляд, но Гермиона терпит, чувствуя, как горят щёки, — она не покажет страха, ни за что. — Полагаю, в Хогвартсе всё так же безопасно, как в Лютном переулке, Альбус, — произносит Люциус с ядовитой усмешкой, переводя взгляд на профессора Дамблдора. — Не стоит утрировать, Люциус, мы ещё не выяснили детали происшествия. Джинни Уизли утверждает, что Драко спровоцировал Гермиону неоднократными оскорблениями, одно из которых вы только что слышали сами, — пытается дипломатично подойти к диалогу Дамблдор, но Люциус вскидывает рукой, сжимающей трость. — Джинни Уизли! Оскорбления! На моего сына нападают средь бела дна, прилюдно используя заклинание, а мне срочной совой поступает заявление, что мой сын запечатан в шар! О каких ещё деталях может идти речь? О точной дате исключения этой… — Люциус бросает мимолётный, но достаточно красноречивый взгляд на Гермиону, ища более деликатный эвфемизм тому, как её окрестил его сын: — маглорождённой ученицы? — Мы не знаем при каких обстоятельствах и какое именно заклинание применила мисс Грейнджер. — И какое же заклинание применила мисс Грейнджер? — саркастично уточняет Люциус, выгибая бровь, и Гермиона понимает, что разговор зашёл на путь, не идущий ей на пользу. — В том-то и дело, интересно, при каких обстоятельствах мисс Грейнджер узнала об этом заклинании, — неожиданно вступает в диалог профессор Снейп, недобро ухмыляясь. — Его создатель умер при известных нам обстоятельствах четырнадцать лет назад. Это Крепос Делюмос, созданный Артуром Флайшером. Оно известно довольно узкому кругу лиц в иной, своей финальной форме, но это определённо он. И Драко очень повезло: будь это финальная форма – в лучшем случае вам пришлось бы какое-то время носить сына в кармане. Пока брови Люциуса изумлённо ползут вверх, плечи Гермионы тянут её вниз, она едва держится, чтобы не сползти со стула и цепляет взглядом светящееся превосходством лицо Драко; его буквально трясёт, но уже не от тошноты, а от тошнотворной радости — он застал час её духовного падения. Люциус опирается на трость, высокомерно ухмыляясь и качает головой так, будто и не ожидал иного. Платина волос скользит по его широким плечам. — Итак, Альбус, не пора ли вызвать мракоборцев? — Не будем терять разум и перегибать палку. — Не перегибать палку? Она напала на моего сына! — И чуть не убила! — довольно цедит Драко, сверкая глазами. — Использовала запрещённое заклинание. — Сворованное у Флайшера, — снова вставляет Драко. — Драко! — сентенциозно кричит Люциус, и сын замолкает. — Я уверена, что мы столкнулись с недоразумением, — не выдерживает профессор Макгонагалл. — Мисс Грейнджер ответственная ученица, лучшая на своём потоке, которая и мухи не обидит! Кто-то наверняка обманным путем склонил её использовать заклинание. — Уж не хотите ли вы оправдать свою преступницу Империусом? — злостно цедит сквозь зубы Люциус. — Уж не вам ли лучше всего известно его действие, — не выдерживает Гермиона, больше не в силах слышать оскорбления в свой адрес. — Да как ты смеешь так обращаться к отцу! — вспыхивает Драко и даже вскакивает, вот только голос и тело ещё живут отдельно друг от друга, и его снова ведёт в сторону. Люциус успевает схватить его за шкирку мантии и посадить обратно на стул. Игнорируя высказывание Гермионы, точно её слова пустой звук, он обращается ко всем: — Если, как вы выражаетесь, эта идеальная отличница ведёт себя как трактирный тролль, боюсь представить, что в вашем понимании проблемный студент. Во что вы превратили Хогвартс?! В колонию маглорожденных преступников? Из мошенников и воров! — Я ничего не воровала! — В голосе вибрирует злостная обида. — Ничего не воровала? — с сарказмом переспрашивает Люциус, насмешливо глядя ей в глаза сверху вниз, замораживая их кристальной голубизной. — Откуда же тогда…маглу известно фамильное заклинание рода Флайшеров? Гермиона тушуется. Подобно вычислительной машине, она пытается как можно скорее проанализировать ситуацию. Да, сейчас самое время заговорить о тетради, привести этот самодеятельный Визенгамот в библиотеку и указать на злополучную тетрадь, как на истинного преступника. Пускай допрашивают её собеседника из прошлого, откуда ему известно о запретном заклинании, чей автор мёртв. А что, если он и есть его автор, и он уже мёртв. В её времени… Четырнадцать лет назад. Тёмная магия... То есть... Гермиона холодеет, пытается сохранять контроль, но мысли путаются. Это какое-то безумие, не может же она вести переписку с тёмным магом, со сторонником… Нет, не об этом ей стоит думать. Тетрадь. Пустая. Чистая. Никаких доказательств о передачи заклинания и его зарисовок. Она в патовой ситуации. Будь что будет… — Я… Не сразу Гермиона слышит быстрые шаги. По ступеням быстро сбегает студент. Точнее, гость Хогвартса, прибывший из Дурмстранга. С выправкой точно у магловского солдата он останавливается напротив преподавателей — не хватает только честь отдать. — Простите за беспокойство, я бы хотел прояснить ситуацию. Это я обучил Эрмиону Крепос Делюмосу, – с лёгким акцентом, слегка коверкая её имя, заявляет Виктор Крам. У Гермионы глаза на лоб лезут. ЧТО. ОНА. ТОЛЬКО. ЧТО. УСЛЫШАЛА?! Виктор Крам. Виктор Крам, известный ловец болгарской команды в Квиддич, по которому томно вздыхает половина школы, млея от нечаянно брошенного в свою сторону взгляда — и он на полном серьёзе сейчас заявляет… — Эрмиона недавно рассказывала, что им задали изучить защитные запечатывающие заклинания. Я был неосторожен, забыв, что мы не в Дурмстранге, и объяснил в теории Крепос Делюмос, не уточнив его природу. Как вы знаете, в нашей школе не запрещается умеренная практика тёмной магии. Тишина. Гермиона судорожно сглатывает, дышать боится, не двигается. Все молчат, только профессор Снейп подозрительно щурится, глядя на доблестного рыцаря. Не верит. Чует неладное. Ланселот. Может, Виктор и есть Ланселот? И разница их общения составляет всего несколько месяцев или даже недель? Точно, она ведь видела его в библиотеке...Нет, что за безумные теории лезут в твою голову, Гермиона. Ланселот точно дал понять, что учится в Слизерине. Если только не соврал… — Вот мы и разобрались с нашим недоразумением, — довольно разводит руками Дамблдор. — Разобрались? Вы выяснили, как мисс Грейнджер, — презрительно выделяет Люциус, — выучила заклятие. Но это не отменяет того факта, что мой сын не тренировочный манекен для её палочки. Она нарушила правила и должна быть исключена из Хогвартса. — Прости, Драко, я не думал, что так получится. — Воинственно нахмурившись, Виктор оборачивается к приутихшему Драко и снова ко взрослым: — Если наказывать Эрмиону, тогда, по справедливости, и меня тоже. Драко растерянно смотрит на сжавшего челюсть отца. — Не будем же мы наказывать наших дорогих гостей, когда все живы и здоровы. Расследование вынудит приостановить турнир. Я думаю, мы можем обойтись предупреждением мистеру Краму и временным отстранением мисс Грейнджер от занятий со снятием очков, — предлагает Дамблдор. — Скажем: три недели и пятьдесят очков. — Не понимаю, вы правда такого плохого обо мне мнения, или сами столь наивны, что полагаете, будто торг в этой ситуации уместен? — Кривая ухмылка заостряет лицо Люциуса, отец Драко с силой сжимает набалдашник трости, Гермиона слышит, как скрипят его кожаные перчатки. Он маячит так близко, что она чувствует запах его парфюма и тепло, исходящее от мантии. — Хорошо, семьдесят. — Этого недостаточно. — Почему бы не отправить мисс Грейнджер на три недели, пока она отстранена, на исправительную работу к мистеру Рубеусу в Запретный лес? — неожиданно предлагает Северус невероятно глубоким и спокойным для накалившейся ситуации тоном. — Хорошая идея, Северус, — одобряет профессор Дамблдор, наклоняя голову. — Я правильно вас понял: вы отправляете Грейнджер в наказание в Запретный лес, куда золотая троица три года ходила как к себе домой? Голосом Люциуса можно резать не только бумагу, но и плоть. Гермиона преждевременно выдыхает и поднимает взгляд. Виктор поглядывает на неё, скрестив руки за спиной, и легонько улыбается. Гермиона безотчётно улыбается в ответ и краснеет, отводя взгляд. Драко ловит её взгляд и презрительно морщится, демонстративно засовывая палец в рот. Быстро. Чтобы отец не заметил. — Быть может, мисс Грейнджер хочет нам что-то сказать? — спрашивает Альбус, подходя к Гермионе и тем самым слегка заслоняя её от Люциуса. — Правда? — удивляется Гермиона чуть оживлённым и при этом удивлённым тоном. Дамблдор выразительно смотрит ей в глаза. — Да. Например, извиниться перед Драко за недоразумение. Гермиона смотрит на Драко и поджимает губы, не в силах выдавить из себя лживых слов. — Мне жаль, — говорит она и удивляется, слыша в своём голосе сарказм. — Ваши извинения, мисс Грейнджер, звучат как угроза, — ухмыляется Люциус, поглаживая набалдашник трости большим пальцем. — Прошу прощения, мне искренне жаль, — повторяет Гермиона, про себя добавляя, что «ваш сын скользкая гадюка». Снова эта фирменная ухмылка, до которой Драко никогда не дорасти. Люциус надменно смотрит на Грейнджер, его взгляд ментально втаптывает её подошвой лакированного ботинка в грязь, кем он её и видит. — Пойдем, Драко, — уже мягко говорит Люциус и хватает сына под руку, но Драко храбрится, вырываясь из рук; его снова шатает, но он упрямо преодолевает ступеньки. И уже снизу слышится рвотный позыв и шум падающего предмета. — Драко! Присутствующие стараются делать вид, что не слышат, как Малфоя-младшего тошнит, кажется, в одну из магических ваз профессора Дамблдора, пытающуюся сбежать от такого возмутительного поведения. И только когда всё стихает и оба Малфоя удаляются, Гермиона позволяет себе расслабиться. — Кажется, Драко не помешает потренировать вестибулярный аппарат, иначе о трансгрессии ему можно не мечтать, — комментирует Альбус. — Да, — задумчиво тянет профессор Снейп. — Я обязательно учту ваши пожелания. И уходит, кивком головы показывая, чтобы Виктор Крам следовал за ним. Гермиона медленно поднимается, но голос директора заставляет её сесть обратно. — А вас, мисс Грейнджер, я попрошу остаться, чтобы обсудить детали вашей исправительной работы.

***

В Гермионе клокочет обида. И всё ещё немножечко злость. Эти эмоции совершенно новы для неё, и она не может найти им выход. Использовать бы снова Крепос на этих двух гадюках — отце и сыне — пускай наслаждаются ядовитым обществом друг друга в одной сфере! Неделю! Страшно признавать, неприятно даже, но, когда она использовала заклинание Крепоса, ей стало легче. Точно чашу её переполняла злость, и Гермиона выплеснула её через палочку, направив в Драко Малфоя. Нельзя. Это опасная стезя, так всё и начинается: с мелочей, глупостей, любопытства, нечаянности. Тёмная магия не тот омут озера, в который ей стоит окунаться. Сегодня она положит этому конец. Только выскажет всё, что думает о нём, Ланселоте. Дура, сама же доверилась невесть кому. Думала, прокатило один раз с лекцией, прокатит второй — с заклинанием? Благо, оно оказалось хотя бы несмертельным. В библиотеке довольно людно, час совсем непоздний, и Гермиона неуютно ведёт плечами, оглядывается, присматривается, чтобы достать тетрадь незаметно. Падает за свободный столик и с размаху пишет то, что колется на языке последние несколько часов. Гвиневра: «Ты подставил меня». Тетрадь молчит. Строка, написанная жирными выразительными буквами, не исчезает. Гермиона сидит над тетрадью больше часа, но ничего не происходит. «А ты думала, он сутками дежурит в ожидании твоего сообщения?» Уйти она не может, а потому находит словари нескольких иностранных языков и ищет всего два слова, которые не дают ей покоя. Как же это было? «Ma chère». Листает шотландский, ирландский, немецкий, а затем французский и, наконец, находит, вспыхивая краской. Она буквально чувствует, как горят шея, щёки и уши. «Моя дорогая». — Я тебе не дорогая, и тем более не твоя, — возмущенно шипит Гермиона, захлопывая словарь. — Что делаешь, Гермиона? Она вздрагивает и быстро закрывает тетрадь, прижимая рукой к столу, оборачивается и поднимает взгляд, растерянный, совсем немного напуганный. Гарри. Он переминает в пальцах книгу в мягкой обложке, название которой ей не видно. Мерлин, как же давно они нормально не разговаривали. — Всё обошлось? Я слышал об инциденте с Малфоем. Я хотел сказать, что верю. Что ты не специально. Ну, по поводу заклинания. — Да, всё в порядке, Малфоя больше нельзя повесить как рождественский шар на ёлку, а меня ждут «исправительные работы» в Запретном лесу, — иронично замечает Гермиона, нервно улыбаясь. — Мне очень жаль, из-за меня с факультета сняли семьдесят баллов. Но я обязательно всё исправлю! — Поверь, видеть, как Малфоя до сих пор шатает из угла в угол, стоит потерянных очков, — заверяет Гарри, стараясь улыбаться непринуждённо, но улыбка выходит грустной и уставшей. Гермиона отвечает благодарной улыбкой, а Гарри, понимая намёк, когда подруга не даёт разглядеть, что у неё за спиной, ссылается на то, что ему нужно идти. — Гарри, постой. Он останавливается, а Гермиона, развернувшись к спинке стула, быстро говорит: — Я тоже верю тебе. Что ты не бросал имя в кубок. Они поймут и остынут, вот увидишь. А Рон – он просто устал всё время находиться в тени. Пойми его тоже. Гарри кивает, отвечая той же улыбкой, и уходит. Когда Гермиона убеждается, что никто за ней не следит, она открывает тетрадь. Её надписи больше нет. Зато есть новая, выполненная знакомым каллиграфическим почерком. Ланселот: «Прошу прощения за долгий ответ, был занят обязанностями старосты». Так этот слизеринский подстрекатель ещё и староста! Гермиона заинтригованно выгибает бровь, но быстро напоминает, зачем она здесь. Гвиневра: «Ты не предупреждал, что это заклинание относится к тёмным искусствам!» Ланселот: «А это столь категорично?» Гвиневра: «А ты не понимаешь?» Ланселот: «Без света не бывает тьмы, это естественная природа магии». Гвиневра: «Эта естественная природа магии едва не лишила меня места в Хогвартсе!» Ланселот: «Но не лишила же в конечном счёте, я прав?» Гвиневра: «Меня отстранили от занятий и отправили на исправительные работы в Запретный лес». Ланселот: «Уверен, такой бесстрашной девушке не страшен никакой Запретный лес». Гермиона запоздало понимает, что взывать к совести или раскаянию благородного только в легендах рыцаря бесполезно. Он не чувствует себя виноватым. А чего она ожидала? Извинений? Да он же наверняка сейчас ухмыляется, глядя в тетрадь, и довольно хихикает, представляя, какую взбучку ей устроили. Ланселот: «Зато ты проучила обидчика, и он запомнит этот урок надолго. Урок стоил своей цены. Не ты ли хотела, чтобы он замолчал?» Гвиневра: «Если я кого и проучила, то себя: никогда не доверяться слизеринцам». Ланселот: «Как грубо. И снова ты оскорбляешь мой факультет. А может твоему обидчику есть за что тебя задирать, и подсознательно ты с ним согласна?» Ответ застревает в горле комом из множества раз выплаканных слёз. Грязнокровка. Всё потому, что она грязнокровка. Единственная причина, по которой она вздрагивает от брошенной в её спину летательной бумаги во время уроков, едких комментариев и острых оскорблений, — её магловская кровь. Сколько бы она не доказывала всему магическому миру право на существование в нём, зубря, уча и совершенствуясь, такие, как Малфои, никогда не примут её, как равную. А что, если её собеседник такой же? Высокомерный сноб, который скорее сожжёт тетрадь, когда узнает, с кем ведёт переписку, чем признает глупость своих предрассудков? Перо что-то пишет, рука зачем-то двигается, в голове складываются предложения, но отличные от тех, что отпечатываются на бумаге. Гвиневра: «Ты сделал это намеренно». Ланселот: «А что ты ожидала, нелестно отзываясь о моём факультете?» Гвиневра: «Уж прости, что задела твою гордость констатацией факта!» Ланселот: «Если мы заговорили о констатации фактов, боюсь тебя расстроить, моя благородная гриффиндорка, но заклятие не сработало бы, не будь ты готова к применению тёмной магии». Гвиневра: «Это ложь!» Л: «Отнюдь, светлая магия подпитывается положительными эмоциями, тёмная — негативными. Не все палочки предрасположены к тёмным искусствам. Ты была готова использовать тёмную магию». Последнее предложение, написанное человеком по ту сторону времени, подчёркнуто несколько раз. Фраза не исчезает, он даёт ей время хорошенько осмыслить написанное, но на глазах Гермионы собираются, как дождь, первые слёзы. Она только находит в себе силы написать последние, окончательные в их истории слова. Гвиневра: «Это последний раз, когда я пишу тебе. Нам больше не о чем говорить. Прощай». Ланселот: «Боюсь и здесь тебя огорчить. Ты вернёшься». Гермиона ничего не отвечает, не хочет вестись на очередную провокацию. Ланселот: «Будь иначе, этот диалог не состоялся бы». Ланселот: «Завтра ты остынешь и поймёшь, какая умничка. Одним заклятием использовала трансфигурацию и запечатывающее проклятие». Ланселот: «А всё благодаря твоей храбрости и моему острому уму». Ланселот: «До скорой встречи, леди Гвиневра». Гермиона со злостью захлопывает тетрадь и резко отодвигает стул назад, подскакивая. Студенты за соседними столиками пугаются, провожая гриффиндорку удивлёнными взглядами. Со всего размаху Гермиона закидывает тетрадь с помощью палочки на верхнюю полку и обещает, клятвенно обещает, больше никогда к ней не прикасаться. Поймут и остынут, — грустно усмехается Гермиона, когда приходит в гостиную Гриффиндора. Когда вступает в это осуждающее грустное безмолвие. Да, они умолкают разом, её сокурсники, товарищи и друзья. Смотрят с примесью удивления, осуждения и…у каждого чего-то своего: злости и обиды, зависти и восхищения. Смотрят так, как если бы к ним вошёл сам Воландеморт, разодетый в розовую мантию и высокие шпильки. Теперь она понимает, что чувствовал Гарри в первые дни. Ей даже хочется убежать, но неожиданно, сзади, её подхватывают под руки Фред и Джордж и говорят, как всегда, синхронно и весело: — А вот и наша укротительница Драко Малфоя. Чего желаете отведать: шипучку, горючку или трясучку? Вкладывая ей в карманы разные конфеты, они быстро проводят её через всю гостиную к винтовой лестнице, не позволяя опомниться, и отпускают только на первой ступеньке. С высоты Гермиона скользит взглядом по размытым лицам. Хочет публично объясниться, но не решается, нет, лучше промолчать. Благодарно кивает близнецам Уизли и бежит наверх. Она устала. Так устала, что падает на постель прямо в одежде. Но тишина не идёт на пользу, в голову лезут навязчивые мысли. Обо всём и всех понемножку. Она едва не вылетела из Хогвартса. Наверняка окончательно нажила себе посмертного врага в лице Драко. Не спросила у Ланселота о заклятии и его авторе. А главное — не поблагодарила Виктора. Гермиона стучит ногами и руками по постели, прячет голову под подушку и пытается трансгрессировать на другую планету. Нет, лучше она не вернётся из Запретного леса, одичает и превратится в лесную фею. Но забудет этот день. Вместе с проклятой тетрадью.