The River of Time

Былая Гермиона — вечная заучка на грани зануды; вечно тянущая руку Гермиона возвращается в магический строй. Она снова с заумным видом строчит лекции на пергаменте и высокомерным тоном поправляет однокурсников, едва заслышав неверное ударение в названии заклинания. Каждая минута её дня распланирована с перфекционистской точностью: она нагоняет материал и — кто бы сомневался — вскоре перегоняет, довольная собой и своими результатами. Теперь на её стороне не только учебники, но и более опытный маг, который не прочь поделиться парой-тройкой «узкопрофильных» знаний. В обычных условиях гордыня, за которой гриффиндорцы искусно прятали упрямство, не позволила бы обратиться за помощью к старшим. Даже к Фреду и Джорджу. Не может Гермиона настолько подмочить репутацию «лучшей ученицы школы», не справившись с материалом в одиночку. Другое дело собеседник из прошлого. Он не знает её имени. Не знает её лично. И не может раскрыть её «постыдные» тайны, связанные с пробелами в знаниях. Как они и условились, леди Гвиневра и её верный рыцарь Ланселот встречаются на пожухлых страницах ровно в десять вечера. Больше не нужно злобно поглядывать на полку в библиотеке и отвлекаться в дневное время на переписку с прошлым. Думать: «А что, если бы?..» Как бы судьба не толкала Гермиону к нарушению правил, одному из них она решает подчиняться из принципа: не задавать лишних вопросов. Ни ему, ни себе. Никаких имён и дат. Их переписка продлится ровно столько, сколько это потребуется для них обоих из праздного интереса, досуга и выгоды. Особенно выгоды. Уверенная в торжестве разума над сердцем, Гермиона не сомневается в готовности избавиться от тетради при первом же тревожном звонке. Пока тетрадь не вредит ей и окружающим, она не будет задумываться, кто держит перо по ту сторону времени. Она вынуждена признать: Ланселот увлёк её. Никто и никогда не вызывал в ней такого бурного, искреннего интереса. Да, интереса. С ним интересно беседовать, дискутировать и спорить. Несмотря на кардинально отличающиеся взгляды на мир и явно разный образ жизни, как бы выразились математики в мире маглов, плюс и минус гармонично тянутся друг к другу, сходясь в одном уравнении. Они каким-то волшебным способом дополняли друг друга, не вызывая отторжения. Гвиневра: «Я считаю, лучше класть сначала два пучка Спорыша, а затем три пучка водорослей, тогда зелье не будет так сильно горчить. И если заранее измельчить пиявок, по консистенции зелье станет более жидким, что уменьшит рвотный рефлекс». Ланселот: «Не припомню, чтобы на четвёртом курсе преподавали Оборотное зелье. Откуда такие тонкие подробности в Вашей прелестной голове?» Гвиневра: «Скажем так, не обременена его практикой в благих целях». Ланселот: «Не представляю, что Вы можете подразумевать под благими целями, леди Гвиневра». Гвиневра: «Вероятно, то же, что и ты». Гермиона смачно зевает. Она лежит на кровати, устроившись на животе, и болтает ногами, в которых путается скомканное в углу одеяло. Небольшой участок постели освещает зажжённая Люмосом палочка, которую Гермиона держит в затёкшей руке, периодически растирая её правой. Все спят. Кроме неё, слишком увлечённой спором о варке Оборотного зелья. Ланселот: «Уверена, что такой порядок действий не убьёт меня? Вдруг ты решила избавиться от меня, отомстив за Крепос Делюмос». Гвиневра: «Не я, а тонкая материя магии в руках неопытного волшебника». Ланселот: «Туше!» Гермиона прыскает, довольная своим ответом. Нет, она не настолько глупа, чтобы первым же советом отправлять его в больничное крыло. Даже если она и решится когда-нибудь расплатиться его же монетой за Крепос Делюмос, то только после выстроенных доверительных отношений». Гвиневра: «Для чего тебе понадобилось Оборотное зелье? Разве оно не входит в учебную программу седьмого курса?» Ланселот: «Может, хочу разнообразить личную жизнь ролевыми играми?» Гермиона вспыхивает от смущения и едва не захлопывает тетрадь, но быстро берёт себя в руки: он же просто пытается её смутить. Как обычно. И Гермиона отвечает молчанием, прекрасно зная, что он не выдержит такого давления. Ланселот: «Ничего предосудительного. Всего лишь в преподавателя». Гвиневра: «Ничего предосудительного? Может, ещё скажешь, что не совершал ничего предосудительного, раз тебе понадобилось перевоплощаться в преподавателя?» Ланселот: «Маленькая невинная шалость, которой в качестве вещественных доказательств лучше не попадаться на глаза моему отцу. Небольшое уничтожение улик ещё никому не вредило, но спасало от Азкабана». Гвиневра: «Ланселот! Что ты натворил?! Я должна знать в соучастии чего участвую!» В спину Гермионы падает подушка, от неожиданности гриффиндорка вскрикивает. Следом за подушкой в неё летят недовольное шипения соседок. — Гермиона, иди в гостиную! Твой Люмос мешает спать! — Что можно писать до часу ночи, Гермиона, твоё перо скребёт как когти оборотня по стеклу! Гермиона приподнимает палочку, Лаванда и Парвати недовольно морщатся и пытаются укрыться от навязчивого света. Гермиона переводит свет на часы: двенадцать ночи. Заболталась. Но Гермиона только бурчит извинения, накидывает на голову одеяло, пряча источник света. Пора бы и правда заканчивать — от долгой переписки рука затекла так, как никогда не затекала во время лекций. Ланселот: «Формально, не участвуешь: ни один судья не сможет вызвать тебя ни в качестве свидетельницы, ни в качестве соучастницы. Где ты видела, чтобы авроры допрашивали тетрадь? Ты даже не портрет!» Гвиневра: «Исключение от юридического прецедента разделяет одно судебное дело!» Ланселот: «Впервые чувствую себя неправым: не в Аврорат, а в Визенгамот тебе дорога!» Ланселот: «С другой стороны…» Гвиневра: «?» Ланселот: «Что-то мне подсказывает, что ты нарушила бы вековую традицию решать все проблемы звоном монет». Гвиневра: «Да у Вас дар к прорицанию, сэр Ланселот!» Гвиневра: «Коррупция — первое, с чем я начну бороться в Министерстве». Ланселот: «А кто-то ещё говорит о моём самомнении. Я бы из скромности добавил хотя бы «если» или «когда». Гермиона продумывает, как бы колко и метко ответить. Она то подносит кончик орлиного пера к странице, то снова отнимает. Может, что-то вроде «Скромность не лучшее прикрытие амбиций?» Нет, не то. Думай, думай. Она не может оставить за ним последнее слово. Из принципа не может! Но как назло, провозгласив свою победу в этой словесной баталии, Ланселот возвращается к прерванной теме. Ланселот: «Просто на заметку. Если тетрадь переносит чернила, наверняка может перенести и проклятия. Травить меня под видом оборотного зелья не лучшая идея». Гермиона вспыхивает, даже одеяло с макушки сбрасывает, едва не вскочив ногами на постель. Гвиневра: «Как бы это ни прозвучало банально, сэр Ланселот, но каждый судит о людях по себе». Гвиневра: «Если так переживаешь за свою жизнь, всучи зелье первому встречному!» Ланселот: «Именно так я и поступлю. Подменю кубок старосты Гриффиндора». Гермиона закатывает глаза. Ланселот: «Остаётся решить вопрос, где сварить зелье». Гвиневра: «Я готовила зелье в туалете для девочек на третьем этаже. Он удобен: никто в здравом уме не заходит туда из-за Плаксы Миртл». Гермиона осекается, понимая, что сболтнула лишнего, нарушив правило. Ланселот какое-то время молчит. Ланселот: «Даже в твоём времени Плакса Миртл остаётся верна своим привычкам. Смерть проявляет не лучшие наши качества». У Гермионы волосы встают дыбом. Плакса Миртл уже мертва в его времени. Она погибла в сороковые, а значит — его временной отрезок ограничивается последними пятьюдесятью годами. Она снова непреднамеренно получает подсказку. Последствия переписки, закончившейся только в два часа ночи, Гермиона ощущает, едва не проспав занятия. Она пропускает завтрак, поднимает себя с постели, неся в общую ванную, где с ужасом смотрит в зеркало на тёмные полумесяцы под глазами. Хлопает себя по щекам и вымученно стонет. Пожалуй, в эту минуту список негласно пополняется правилом «никаких переписок после двенадцати ночи». И что-то ей подсказывает, что страдает она сегодня одна. Наверняка у этого хитрого змея не было занятий с утра, в каком бы году он сейчас не отсыпался. Приняв бодрящее зелье, Гермиона бежит в подземелье на урок зельеварения. У закрытой двери ожидают сбившиеся стайками гриффиндорцы и слизеринцы. Гарри и Рон, видя состояние подруги, не задают вопросов, наверняка всё списывая на привычную причину: библиотека. Конечно, чем же ещё может заниматься Гермиона Грейнджер по ночам? Не с противоположным же полом развлекаться по тетради! Гарри протягивает завёрнутый в салфетку тост, намазанный клубничным джемом, и Гермиона с благодарностью, отвернувшись к стенке, начинает уплетать его за обе щеки, слыша как благодарно урчит в желудке. Внезапно, сквозь гомон голосов, в её сознание, словно посредством легилименции, врывается нарочито громкий, самодовольный голос Малфоя: — Вы наверняка наслышаны, что моя семья занимается благотворительной деятельностью. Он стоит совсем неподалёку, выдерживает выразительную паузу, ожидая, когда все навострят уши и продолжает не менее пафосно: — Я ещё не исчерпал лимит своих добрых дел на этот год. Как думаете, на что их потратить?.. Гермиона не слушает, быстро жуёт, надеясь успеть доесть тост до того, как появится Снейп, но едва не давится, когда её хватают под локоть и резко дёргают, заставляя развернуться. — Или же пригласить Грейнджер на Святочный бал? — заканчивает Драко саркастичным тоном, и Гермиона не может проглотить пережёванный кусок тоста, застывает с широко открытыми глазами, с крошками на верхней губе и просто смотрит в ледяные глаза, которые искрятся превосходством от вызванного бурного хохота среди слизеринцев. — А, Грейнджер, что молчишь? Дар речи потеряла от удостоенной чести? — Его лицо перекашивается в неприятной улыбке, брови игриво взметаются. А Гермиона наконец сглатывает, едва не давясь, — кусок больше не лезет в горло — ни в метафорическом, ни в прямом смысле. Гермиона ничего не отвечает. Она выше этого. Риторические вопросы никогда не нуждались в ответе. Она вырывает руку и первый раз радуется приходу Снейпа, благодаря которому Малфой отступает к двери. Они молча входят в аудиторию, Рон ожидаемо ворчит, предлагая засунуть в туфли Малфоя тараканов на Святочном балу. Гермиона садится с ребятами за заднюю парту и закатывает рукав мантии. Предплечье покраснело, оно горит. Порой ей кажется, что руки Малфоя прокляты. Их прикосновения несовместимы. В горле стоит ком, но что хуже — сердце. Сердце колотится. Странно так. Бешено. Словно от волнения. От обиды. Точно она, действительно, могла допустить мысль, крохотную мысль, что он говорил всерьёз. Это всё последствия недосыпа. Уроки зельеварения всегда славились особым отношением не только к гриффиндорцам, но, в частности, отдельно к Золотому Трио. И если до этого Гермиона, в сравнении с Гарри и Роном, вызывала в Снейпе не такую откровенную аллергию, то сейчас стрелы его ненависти сфокусировались конкретно на ней. И он знал, какой именно вид наказания избрать. Как бы Гермиона ни тянула руку, как бы ни была готова ответить, он не спрашивает её. Проходит мимо. Игнорирует. Словно она пустое место. А сегодня, когда действие ободряющего зелья на голодный желудок основательно ударяет Гермионе в голову, она не выдерживает и выкрикивает ответ без разрешения. Профессор так резко разворачивается на её голос, словно она произнесла непростительное в его присутствии. — Десять очков с Гриффиндора за то, что вы, мисс Грейнджер, невыносимая всезнайка, которая не умеет контролировать ни свой язык, ни свои руки, — чеканит он каждое слово, приближаясь к их последнему ряду. Он сжимает кулак, точно в его пальцах находятся три миниатюрные копии ненавистных учеников, и разворачивается обратно к доске, взметнув полами мантии. Гермиона возмущённо выдыхает, но не смеет препираться, сначала смотрит сожалеюще на Гарри и Рона, а затем ловит довольную ухмылочку Драко, которому определённо доставляют удовольствие её страдания в любых вариациях.

***

Стол, за которым Гермиона сидит в библиотеке, отличается высокими башнями учебников. Ей всегда мало знаний. Гриффиндорка просто не в состоянии представить, как можно праздно лежать на кровати и ничего не делать в свободную минуту. Свободная минутка на то и свободна, чтобы занять её с умом. Гермиона листает увесистый том прецедентов по защите магических существ, пытаясь найти хоть крохотную лазейку по «раскрепощению» домовых эльфов — её недавняя страсть, подкреплённая чувством острой справедливости. Она так увлечена чтением, что не сразу замечает, как отодвигается соседний стул, рядом опускается учебник и следом шелестят страницы. Нет, она упрямо держится одной рукой за голову и тихо комментирует — на её взгляд — несправедливые законы, которым не помешала бы щепотка, — а может и больше, — инноваций. Когда Гермиона наконец отрывается от книги и устало протирает глаза, она видит рядом сидящего Виктора и едва не вздрагивает от неожиданности. — Привет, прости, я не заметила тебя, — растерянно лепечет Гермиона. — Ничего страшного, не хотел тебя отвлекать — ты так увлечённо читала. В Хогвартсе разве преподают магическое право? — С интересом поглядывая на обложку толстого фолианта, Виктор хмурится. — Нет, — растерянно отвечает Гермиона. — Пытаюсь найти юридическую лазейку, чтобы помочь домовым эльфам. — А что с домовыми эльфами? — Как что?! Они находятся в рабстве у всего магического мира! Никакой медицинской и социальной поддержки! Ни зарплаты, ни выходных! И это при том, что они высокоорганизованные живые существа, ничем не отличающиеся от людей, кроме внешнего вида! Кажется, Гермиона впервые видит на лице Крама нечто близкое к удивлению. Она уже ожидает, что он посмеётся над ней, как недавно смеялся Рон, заявив, что, может, ей еще начать отстаивать права табуреток. Но она ошибается. Виктор учтиво, даже с интересом выслушивает её революционные идеи о правах домовых и, к ещё большему удивлению, даже вносит взнос и берёт значок. Гермиона, окрылённая первой поддержкой, не сразу замечает любопытные взгляды в их сторону. Как по волшебству, в ранее пустой библиотеке столики теперь заняты девочками всех факультетов и курсов. Когда Гермиона оглядывается, они резко отворачиваются, и ей остаётся только надеяться, что на неё не наведут этой ночью коллективную порчу. — Ты не устаёшь? От такого пристального внимания? — Гермиона почти шепчет вопрос, украдкой бросая взгляд на ближайших воздыхательниц. — Скорее да, чем нет. К этому невозможно привыкнуть, только смириться, — обречённо отвечает Виктор тем же шёпотом, для виду листая учебник о банши. — Это возмутительно. В международном магическом праве должны принять закон о запрете преследования. Они же нарушают твои личные границы и право на частную жизнь, — возмутительно шипит Гермиона и пересекается с потеплевшим взглядом собеседника. — Я бы точно не выдержала и не спускалась с корабля. — На корабле не лучше. Гермиона непонимающе выгибает бровь. — Каркаров возглавляет «клуб моих преследователей». Секундное замешательство. Брови Гермионы удивлённо выгибаются, а после гриффиндорка прыскает, едва сдерживая смех. Шеи «преследовательниц» любопытно вытягиваются, и Гермиона надевает маску увлечённости чтением. С самого первого дня прибытия гостей было заметно, что Каркаров более расположен к Виктору, нежели к другим ученикам — о тех он так не заботился или, правильнее сказать, не носился, опекая, как драгоценный артефакт. — Боюсь, в твоём положении остаются только скрывающие чары, — деловито замечает Гермиона. — Не буду отрицать, что не прибегаю к ним время от времени. Гермиона одобрительно улыбается, важно глядя в учебник, но вряд ли кто в библиотеке поверит, что магические судебные прецеденты семнадцатого века способны вызвать приступ веселья. — Ты уже слышала о Святочном бале? — как бы невзначай спрашивает Виктор, барабаня пальцами по параграфу о защите против крика банши, но при этом украдкой поглядывая на Гермиону. Гермиона хмурится — ещё неостывшее воспоминание с издевательским приглашением Малфоя отдаётся в ней неприятным посасывающим ощущением в сердце. — Если честно, совсем забыла, — откровенно врёт Гермиона, нервно скребя корешок книги ногтями. — Не хочешь пойти вместе со мной? Гермиона какое-то время просто пялится в книгу, не понимая ни строчки написанного о прирученном тёмным магом Скрытне. Затем переводит взгляд на Виктора. Он выжидает. Молчит. Его пальцы крепко держат книгу, белея, как и сжатые в полоску губы. — Ты правда хочешь пойти со мной? — акцентируя внимание на последнем слове, переспрашивает Гермиона. Виктор теряется от её вопроса, но отвечает утвердительно. — Это было бы лучшей благодарностью за наш маленький секрет. Гермиона находит в этом резон и соглашается, стараясь казаться спокойной и хладнокровной, пока сердце совершает нешуточные кульбиты. В библиотеку влетает директор Думстранга. Цепким взглядом заприметив фигуру своего ученика, он стремительно подходит к их столику и смотрит на Гермиону крайне неприятным, злобным взглядом, как на обнаруженное препятствие на пути к победе своего августейшего ученика. О, Гермиона не сомневается, какими эпитетами он её покрывает, памятуя о самоотверженном поступке Виктора, едва не стоившем ему вылета. Каркаров переводит взгляд на Виктора, заговорив совершенно неподходящим ему мягким, елейным голосом: — Виктор, нам пора не тренировку. Идём. Виктор молча кивает и отодвигает стул. — Я чуть позже сообщу о деталях. Чемпионы открывают бал, это ведь не проблема? Тебе не будет некомфортно? — Нет, конечно нет! Я не против! Глаза Каркарова округляются, кажется, он догадывается, что только что произошло за их столиком, но тактично молчит, только уголки его губ нервно подёргиваются в ожидании, когда их обладатель останется наедине с Крамом, чтобы высказать всё тет-а-тет. Совсем как Гермионе не терпится поделиться богатым на события днём с волшебной тетрадью. Едва часы пробивают десять вечера, Грейнджер вооружается пером и приступает к более безобидным новостям о домовых эльфах. Вот только Ланселоту её ультрарадикальные идеи не приходятся по вкусу. Ланселот: «Зарплата? Домовым?! А у вас своеобразное чувство юмора, леди Гвиневра». Гермиона замечает, что он всегда использует это официальное, высокомерное обращение не из уважения, а напротив — сарказма ради, когда её наивные строки смешат его. Гвиневра: «Как ты не понимаешь! Они же живые существа!» Ланселот: «Да, а ещё саженцы в оранжерее Хогвартса тоже живые существа, но ты же не собираешься платить зарплату сорнякам за их обезболивающий сок?» Гвиневра: «А может и собираюсь!» Ланселот: «Хотел бы я посмотреть на эту сцену в трёх актах. Право, Гвиневра, благими намерениями вымощена дорога в стены Святого Мунго». Гвиневра: «Это совсем другое: растения не настолько высокоразвиты как домовые. Они не способны мыслить, говорить и чувствовать». Ланселот: «Ты так думаешь?» Этот провокационный вопрос заставляет Гермиону замереть над тетрадью. Лежащий рядом Живоглот тянет выпущенные когти к страницам и, пока Гермиона думает, бьёт лапой по пожелтевшим страницам. Живоглот сразу невзлюбил тетрадь. Как только он обнаружил инородный объект в постели хозяйки, то обнюхал его, избил лапой, а после встал на две задние лапы и завалился на спину без боя. Так и сейчас — рыжик тянет клыки к краешку листа, Гермиона едва успевает отвести тетрадь в сторону. А что, если Ланселот прав? Не зря ведь мандрагоры вопят вне земли, вдруг им больно! Господи, это сведёт её с ума! Почему в волшебном мире все так сложно и запутано?! Гвиневра: «А вот Виктор другого мнения!» Возможно, в написанных строках заложен подсознательный злостный умысел поддеть и спровоцировать на очевидный вопрос: Ланселот: «Кто такой Виктор?» Гвиневра: «Да так. Всего лишь не просто самый популярный мальчик в школе, но и самый известный игрок в Квиддич во всём мире. Настолько известный, что мой друг, в прямом смысле, хранит его фигурку на прикроватной тумбе. Он из Дурмстранга, и ему не кажется моя теория симптомом, из-за которого следует обратиться в больницу Святого Мунго! И между прочим, он пригласил меня на Святочный бал!» Гермиона не понимает, зачем выплёскивает это на Ланселота. Возможно, потому что не может похвастаться перед другими? Даже друзьям не решается сказать, в страхе услышать в ответ неверящие смешки. Не может утереть нос Малфою, что кто-то пожелал пригласить её на бал вне «благотворительных целей». Пускай хоть один слизеринец поймёт, что не он один здесь делает кому-то одолжение своим общением. Вот только ответа не следует какое-то время. Даже Живоглоту надоедает кусать тетрадь за корешок, и он тихо посапывает приплюснутым носом, пристроив пушистую щёку на край страницы. Ланселот: «Леди Гвиневра, вынужден заметить, что тёмных магов влечёт к вам с нездоровой тягой. Должно быть, это ваша судьба». Гвиневра: «Он не тёмный маг!» Ланселот: «Хм. Святочный бал. Квиддич. Дурмстранг. Я так понимаю, в вашем времени разрешили проводить турнир «Кубка огня?» Гермиона тушуется и прикусывает губу. Она выдала слишком много информации за последние сутки. Непозволительно много. Гордыня порядком застлала ей глаза. Ланселот: «Вы не перестаёте меня поражать, леди Гвиневра. Признаться, я и сам предпочёл бы учиться в Дурмстранге, нежели в Хогвартсе. Вашему кавалеру очень повезло. Во всех смыслах». Гвиневра: «Он мне не кавалер!» Гвиневра: «Я не собиралась идти ни на какой бал!» Гвиневра: «Я понятия не имею, что делать, что надеть!» Гвиневра: «У меня паника, понимаешь?» Гвиневра: «Мои волосы выглядят как вычесанное совиное гнездо!» Гвиневра: «Я и бал — вещи несовместимые. Другое дело: я и баллы». Ланселот: «Не вижу нерешаемых проблем. Школьные балы отличаются от светских. Поверь, мне разница хорошо известна». Гермиона закатывает глаза. Начинается. Ланселот: «Бо́льшая часть школы будет чувствовать себя троллями, разодетыми в бальные платья. Танцевать умеешь?» Гвиневра: «А ты как думаешь?» Ланселот: «Полагаю, в твоём плотном графике было тяжело выделить время на бальные танцы». Гермиона тяжело вздыхает и падает лицом прямо на тетрадь, невольно из её груди вырывается тихий рык. — Грейнджер! — вместе с недовольным окликом в неё летит подушка. Гермиона приподнимает голову и пытается во тьме разглядеть сонное лицо Лаванды. — Иди в гостиную! — Прости, я скоро закончу! — Гермиона натягивает на голову одеяло, пододвигает тетрадь и палочку ближе. Живоглот недовольно поднимает голову. Ланселот: «Зная контингент школы, уверен, что и в вашем времени не сильно изменилась ситуация: половина не знает, как вести себя в обществе. Скажи Макгонагалл, что вам нужны уроки танцев». А ведь это идея! Ланселот: «Об элементарных правилах этикета на балу могу рассказать я. А с непослушными волосами справится разглаживающее зелье. Я и сам им частенько пользуюсь, особенно зимой, когда волосы электризуются после сна». Гвиневра: «Это что у тебя за шевелюра, что приходится пользоваться разглаживающим зельем?» Ланселот: «Самая роскошная». Кто бы сомневался. Вопрос иной: насколько безопасно принимать очередную помощь от человека, из-за которого её едва не отчислили из школы? Как минимум, разглаживающее зелье она проверит на чём-то… менее живом, чем староста Гриффиндора, перед тем, как наносить на свою драгоценную голову. Ланселот прав: общение общением, а подстраховка не помешает. Гвиневра: «Меня пугает твоя подозрительная включённость в мои проблемы. Уже проверил зелье на старосте Гриффиндора?» Ланселота: «Инвестирую в полезные связи». — Гермиона! — В Гермиону летит вторая подушка. — Сколько можно хихикать! Гермиона притихает, закрывает тетрадь и с одеялом на голове, на цыпочках, идёт к двери, чувствуя на себе недовольные взгляды. Кажется, ещё одно утро ей придётся встречать с ободряющим зельем вместо кофе. Она спускается в гостиную и, удобно устроившись на диванчике, накрывает ноги одеялом, открывает тетрадь и пишет: Гвиневра: «Итак. Начнём с более важных проблем. Разглаживающее зелье…»