The River of Time

По утренней привычке, сонно зевая, Гермиона шарит рукой под подушкой, а перед сном заглядывает в прикроватную тумбу — тоже неосознанно. Ей физически необходимо ощутить тепло тетради, словно коснуться ладони друга. Ощутить вес, как от любимой сколотой кружки. Почувствовать почти незаметную шероховатость под подушечками пальцев, словно трогает она собравшийся комочками застиранный свитер. Но тетради больше нет. Поначалу Гермиона уверяла себя, что запросто прервёт переписку по первому же тревожному звоночку. Но переписка прервалась не по её воле — тетрадь выдернули прямо из её рук, насильно и безапелляционно, не дав объясниться и попрощаться. Поступок, совершённый по собственный воле, и действие, направленное против её желания, имеют разное послевкусие. И Гермиона давится им ежедневно, судорожно сглатывая и массируя горло отросшими ногтями. Её мучают угрызения совести: что о ней подумает Ланселот. Исчезла, ничего не сказав. После его шутки о гоблинских ушах. Вдруг он подумает, что она обиделась и намеренно бойкотирует его. Нет, Ланселот достаточно умён, чтобы догадаться: вмешалась третья сила. Ей хочется в это верить. Да и какая разница, о чём думает Ланселот, если теперь он для неё — полноценное прошлое, а она для него — не наступившее будущее. Гермиона правда старается отвлечься. Погружается с головой в учёбу — усерднее, чем прежде. Всё свободное время уделяет друзьям. И конечно же, Виктору. Забавно, но каждая сенсация имеет свойство стираться, как подошва обуви. Если ещё два месяца назад вокруг их отношений стоял нешуточный ажиотаж, то теперь — никому особо не было дело, с кем под руку гуляет Виктор Крам. Даже Гарри с Роном привыкли, полностью растеряв интерес к каверзным вопросам. Сначала Гермиона обрадовалась — вот он покой. Никаких тебе косых взглядов, шёпота за спиной и отравленных подарков поклонниц. Наслаждайся жизнью, Гермиона Грейнджер. Вот только и её собственный интерес начинал потихоньку угасать, точно все её чувства и эмоции вместе с собой унесла тетрадь. Виктор хороший парень. Правда, хороший. Но существует одно свербящее на подкорке «но»: про таких, как их пара, обычно говорят «слеплены из разного теста». Частенько в магловском мире по телевизору транслировались американские комедии; и если бы Гермиона могла перенести себя и Виктора волшебным способом в среднюю школу штата, скажем, Иллинойс, им бесспорно достались бы ожидаемые роли: заучка Гермиона — любимица всех преподавателей, и любимчик публики, восходящая звезда футбола — Виктор Крам. По сценарным канонам их сложно представить вместе. И Гермиона понимает это с каждым днём всё больше. Виктор мог часами молча наблюдать, как она делает уроки, пока сама гриффиндорка изнывала от желания достать тетрадь Арбакейна и проверить не написал ли Ланселот. Вот только доставать было нечего. Ей физически не хватало бесед с Ланселотом. Настолько, что это переросло подобно пристрастию к табаку в пагубную привычку. Не затянешься разок — всё зудит, свербит; настроение настолько прескверное, что лучше не подходить — шибанёт заклинанием. С ним она могла обсудить любые темы. Не таясь. Они идеально дополняли друг друга не только знаниями, но и просто самими собой. А сейчас её, словно лист бумаги, на котором была изображена Гермиона Грейнджер, разорвали пополам, спрятав одну из половинок в укромном месте. Об этом укромном месте не единожды Гермиона желала поговорить с Дамблдором, но каждый раз, стоя у огромной каменной горгульи, охраняющей проход к винтовой лестнице, разворачивалась и, досадно сжимая кулаки, уходила на занятия. Нечто недозволенное и хтоническое таилось в этой тетради, заставляя тугой узел скручиваться не только в животе, но и на языке. И всё, что ей оставалось: бросать косые, злобные взгляды в спину Снейпа — виновника многоточия в их истории. Как бы наивно Гермиона ни пыталась наложить образ интеллигентного Ланселота на сурового Виктора или — что ещё хуже — внушить себе, мол, а вдруг изначально это был один и тот же человек, она вынуждена была признать, что лжёт. Лжёт сама себе. Нагло и глупо. Виктор добрый, чуткий и заботливый. Ланселот высокомерный, самонадеянный и циничный, и Гермиона впервые сталкивается с непреложной истиной — девочкам нравятся дрянные мальчишки. Но в одном Гермиона благодарна Виктору: он раскрыл в ней девушку. Именно девушку. Не запасное колесо, не удобную подругу и не боевого товарища. Она осознала в себе женское начало, способное привлечь внимание даже такой персоны как Виктор Крам — хотя сейчас его статус и известность не вызывали в ней былого трепета. Как и не вызывали трепета поцелуи и долгие объятия, к которым она привыкла, как и к волшебству в своей жизни. Гермиона бросает грустный взгляд на часы — больше не нужно ждать десяти вечера — и впервые не беспокоится, что опаздывает на занятие. Спокойно берёт сумку и идёт на уже начавшийся урок защиты от тёмных искусств. В аудитории парты подозрительно ютятся у стен, а ученики стоят в центре, внимательно слушая профессора Грюма. Грозный Глаз, не глядя на неё, басит так, что Гермиона вздрагивает. — Опаздываете, Грейнджер, опаздываете. Видимо, его волшебный глаз способен видеть даже сквозь висок. Гермиона бурчит неразборчивое извинение и встаёт между Гарри и Роном. — Что происходит? — Грюм решил устроить дуэль, — объясняет шёпотом Рон и добавляет совсем поникшим тоном: — Между Гриффиндором и Слизерином. Это объясняет различные эмоции на лицах студентов: от кислых мин до самоуверенных ухмылок. Её же эмоции балансируют где-то в предалах золотой середины. Ни восторга, ни паники Грейнджер не ощущает — в отличие от Рона, во всех красках видящего себя на больничной койке, она превосходно владеет своей палочкой, с которой заклятия срываются как слова с языка. Грюм начинает делить учеников на пары. Гарри достаётся Теодор Нотт, Рону — Винсент Крэбб, с чем Гермиона его поздравляет — уложить того не составит проблем. Гермиона уже думает, что её поставят с Пэнси Паркинсон, чей нос высокомерно вздёрнут с самого начала урока, но Грюм неожиданно отводит гриффиндорку к концу ряда и останавливает напротив Малфоя. Это шутка?! Малфой и сам поначалу впадает в ступор, уставившись на Грюма диким взглядом, но, когда профессор начинает объяснять правила дуэли, на его лице постепенно расцветает самодовольная ухмылка. — Итак, каждая пара будет сражаться по очереди, лимит дуэли — пять минут. Когда я говорю «стоп», вы отходите обратно в ряд и приступают следующие дуэлянты. Ограничений нет. Можете использовать любые заклинания. Единственное правило: не использовать ничего такого, из-за чего вашего соперника придётся собирать по частям в больничном крыле. — Любые? Даже непростительные? — воодушевляется Малфой, и глаза его опасно сверкают. — Даже непростительные, — скупо кивает Грюм, но быстро поправляет себя: — Кроме Авады Кедавры, конечно. — Но непростительные запрещены Министерством Магии! — возмущается Гермиона, не веря своим ушам. — Одно дело демонстрировать и объяснять в теории, и совсем другое — позволять студентам практиковать их друг на друге! — Грейнджер, — рычит Грюм, ковыляя к ней опираясь на посох, — когда вы окажетесь лицом к лицу с Пожирателем Смерти, последнее, что будет вас волновать — легальность заклинания! Выжить — ваша единственная цель! Всеми способами! Дамблдор дал разрешение, это вас успокоит? Всё. Достаточно трёпа! Начинаем. Поттер, Нотт, вы первые. Первая дуэль проходит довольно эффектно. Гарри хорошо держится против Теодора Нотта, который объективно выглядит искуснее в чарах. Аудитория ожидаемо разделяется на два лагеря: гриффиндорцы кричат слова поддержки вперемешку с подсказками Гарри, а слизеринцы — Нотту. То и дело в кабинете вспыхивают зелёные и красные искры. Одно из заклинаний — яркий изумрудный луч света, сопровождаемый сильным шумом, который Гарри едва успевает отбить щитовыми чарами, — срикошетило в учеников, но Грюм проворно перенаправляет его в стену. К концу дуэли оба остаются на ногах, при своих палочках, что вызывает бурные аплодисменты с обеих сторон. На радость Гермионы, хоть Грюм и дал им полный карт-бланш в выборе заклинаний, обе стороны не прибегают ни к чему, что заставило бы мадам Помфри собирать учеников по частям. Видимо, сказываются все ещё скудные для четвёртого курса познания. Перевеса за одним факультетом нет: в одной паре побеждает Слизерин, в другой — Гриффиндор, но по большей части многим удаётся устоять в ничью. Как Гермиона и предполагала, у Рона выходит уложить Крэбба на лопатки уже со второго заклинания. Друг как будто и не верит в собственную победу, удивлённо таращась то на палочку, то на лежащего тыквенноголового Крэбба. Но вот настаёт долгожданная очередь Гермионы и Драко. Оба по команде выходят в центр, останавливаясь на расстоянии трёх метров друг от друга. Судя по довольной, нервно подрагивающей ухмылочке, Малфой, в отличие от своих однокурсников, не собирается ограничиваться приклеенной к полу обувью или безудержным пением. Мысленно Гермиона скороговоркой повторяет известные ей защитные и атакующие заклинания, стараясь расслабить сознание, но напрячь все мышцы. Противники быстро делают поклон, выставляют палочки перед своими лицами и слышат зычное: «Начали». — Вердилиус, — первым выкрикивает Малфой, и из кончика палочки вспыхивает зелёный свет, чей болотистый дым врезается в щитовые чары Гермионы, которая тут же контратакует струёй ледяной воды. Их дуэль проходит стремительно и феерично. Без передышки. Заклинания сыплются одно за другим. Гермиона не успевает даже смотреть по сторонам, вся она обратилась в один плотный сгусток магический энергии, сконцентрированный на острие палочки. Даже Малфоя толком не видит за яркими красными, синими и оранжевыми всполохами, стоящими между ними стеной. Взгляд её прикован только к его палочке, а слух сконцентрирован на его голосе, что звучит всё неистовее и яростнее. Она почти не дышит. Заклинания произносит на одном дыхании. Пот застилает глаза. Но на мгновение, боковым зрением, она замечает, что в этом танце они успели поменять позиции и заставить ребят оттесниться ближе к партам у стенки. — Серпенсортия, — злостно шипит Малфой, и с кончика его палочки вырывается огромная кобра. — Редикулус, — неожиданно для самой себя кричит Гермиона, и змея превращается в резиновую игрушку, которую она отбрасывает ногой обратно Малфою словно мяч. — Ваддивази! — кричит Малфой, и стулья со всех сторон стремительно летят в Гермиону. — Депульсо! — парирует Гермиона, и стулья отбрасывает в стены над головами пригнувшихся учеников. — Крепос Делюмос! — слышит она яростный крик, за которым следует фиолетовая вспышка. — Фените Инконтатем! — успевает выкрикнуть Гермиона, и фиолетовая вспышка, не успев достигнуть цели, рассеивается словно туман. Впервые они делают паузу, совсем недолгую, но достаточную, чтобы услышать грубый смешок Грюма, за которым следует: «Забавно, очень забавно». Как и достаточную, чтобы обменяться взглядами с Малфоем. Он выглядит потрёпанным и уставшим — совсем как и она, — но не собирающимся сдаваться. Белые взмокшие пряди липнут ко лбу, грудь тяжело вздымается. Подол мантии всё ещё дымится от её поджигающего предметы Инсендио. А его побелевшие пальцы продолжают яростно сжимать палочку. Их время вышло, Грюм уже выступает вперёд, чтобы прогнать их к стенке, но в Гермионе клокочет такая злость, когда она понимает, что этот хорёк с самого начала рассчитывал «раздавить» её Крепос Делюмосом, тем самым вернув должок, что она, не отдавая себе отчёта, снова выставляет палочку, спокойно произнося: — Летучемышинный сглаз. Малфой успевает заключить стаю летучих мышей в плотные пузыри Эбублио и контратакует, но Гермиона сыплет в него заклятиями без разбора, всё быстрее, громче, изнуряя и себя, и палочку, которая начинает похрустывать в затёкших пальцах. В конце Гермиона не выдерживает и тоже выкрикивает Крепос Делюмос, и это становится роковой ошибкой. Она настолько выдыхается, что, когда Малфой спокойно отменяет её чары тем же Фините Инконтантем, не успевает среагировать, подойдя слишком близко. Кончик палочки смотрит прямо на её лоб точно остриё рапиры, а из-за рассеивающейся фиолетовой дымки, откуда показывается блестящее от пота лицо Драко, доносится заклятие, слышимое на грани галлюцинации: — Империо. Облако эйфории окутывает её в воздушные объятья. Ей так хорошо. Так легко. Словно Гермиона плывёт по волнам сахарной ваты. Больше не нужно контролировать ни тело, ни разум. Блаженная пустота. Она становится тряпичной куклой, подвешенной за нити искусного кукловода. Он где-то там, далеко за завесой, откуда доносятся встревоженные голоса и хлёсткий смех, дёргает за ниточки её ноги и руки. И Гермиона слушается: прыгает высоко, кружится до тошноты, сначала на двух, а затем на одной ноге. Но даже с этой головокружительной тошнотой ей не хочется сопротивляться, волны просто качают её тело сильнее. Лица мелькают как узоры в калейдоскопе, такие разные, ненастоящие, кукольные, каждое со своей вырезанной эмоцией. — Я Гермиона Грейнджер — грязнокровка, недостойная магического мира, — слышит она свой вибрирующий голос; он доносится неестественно гулко, точно она сама заперта внутри полой игрушки, болтающей вместо неё. И именно в этот момент что-то дёргается. Гермиона уже лучше чувствует собственные ноги, когда спрыгивает с парты. — А теперь, Грейнждер, встань на колени и расскажи всем нам об интимных подробностях твоих отношений с Крамом. Приказ звучит отчётливо, и всё её нутро сжимается пружиной. В замкнутых стенах сознания эхом разносится панический голос «нет», «не делай этого», «я не хочу», «остановись», «хватит». Гермиона сопротивляется, колени дрожат, тело раскалывается на две части: одна тянет вниз, пока другая пытается сдержать её. — На колени! — нетерпеливо рявкает Малфой. От его крика Гермиону окончательно тянет вниз, она послушно опускается на колени, сложив на них потные ладошки, но всё ещё противится, старается дышать спокойно; тихонечко и незаметно двигает то рукой, то ногой. Ей играет на руку эмоциональная нестабильность противника: из-за вспышки гнева Малфой теряет контроль, а её последующая покорность позволяет ему ослабить хватку — он слишком самонадеян. А ещё явно устал. Гермиона смиренно опускает глаза, быстро нащупывает взглядом палочку, которая лежит у ног Малфоя. Ей нужно только дотянуться. Окончательно усыпить его бдительность. — Не слышу голоса. — Он подходит ближе, едва не касается мыском лакированной туфли её палочки. — Ты совсем ошалел, Малфой, прекрати это немедленно! — Профессор Грюм, их время вышло, остановите это безумие! — Эй, не мешайте, я хочу послушать правдивы ли слухи, что она успела переспать с Крамом. Голоса шелестят со всех сторон, только профессорского баса в них не слышно. Едкие комментарии слизеринцев, одобряющие идею Малфоя, играют ей на руку: Драко окончательно расслабляется, чувствуя себя хозяином не только положения, но и её, Гермионы Грейнджер, наконец сидящей там, где, по его мнению, и положено — у его ног. Гермиона начинает перечислять известные всем банальности. Просто, чтобы выиграть время. С каждым новым фактом она наклоняется чуть ниже, в настоящем восточном поклоне, буквально падая перед ним ниц. Тянет вперёд руки и, наконец, кончиком указательного пальца чувствует свою палочку. Всё происходит так стремительно. Внезапно. Кто-то из учеников вскрикивает от неожиданности, когда Гермиона хватает палочку и вскакивает. Её кончик опасно упирается в горло Малфоя, чьё лицо перекашивается от ужаса, прежде чем Гермиона успевает произнести: — Империо. Непростительное срывается с её губ машинально, а сожалеть уже поздно. Лицо Малфоя непривычно застывает безэмоциональной маской: морщины на лбу разглаживаются, а перекошенный рот расслабляется. Он замирает на месте, но при этом не выглядит напряжённым, точно кто-то подвесил его на невидимый крючок. Гермиона делает несколько шагов назад. Её цепкий взгляд, цвета растопленного шоколада, не видит никого, кроме своей марионетки. Она кружит вокруг него, не решаясь отдать первый приказ. Что он с ней делал? Всё тело болит, спину ломит, ноги ноют. Ей хочется скорее вернуться в комнату и упасть на кровать, но она терпит и останавливается. Опускаться до его уровня не хочется, но преподать ему очередной урок не помешает. — Попрыгай, — неуверенно, скорее просит, чем приказывает Гермиона и испуганно пятится, когда Малфой начинает прыгать. Забавно так. На одном месте. Вытянув руки вдоль тела. Вокруг стоит тишина, точно в аудитории они находятся только вдвоём. — На одной ноге. Драко продолжает прыгать на одной ноге. — Сядь на шпагат, — более уверенным тоном уже приказывает Гермиона, чувствуя одновременно дискомфорт на сердце, но торжество в душе. Не с первой попытки Малфою удаётся сесть на подобие шпагата. — Поднимись! Сделай реверанс! Вот так, поклонись, ниже, отлично! А теперь покружись! Кружись! На одной ноге! Остановись! Вытяни назад ногу, руки вверх и вперед! Отлично! У тебя неплохо получается, Малфой, ты никогда не думал заняться балетом? Ну-ка, ответь нам всем, ты любишь балет? — Да, люблю, — бесцветным голосом отвечает Малфой, продолжая тянуть руки вперёд, а носок — назад. Со стороны доносится громкий хохот. Гермиона вздрагивает и отвлекается, едва не теряет контроль, но быстро направляет палочку на лицо Малфоя. Он беспрекословно выполняет все её приказы, не меняясь в отстранённом выражении лица. Он как будто и не здесь, не с ними. Глубоко ушёл в себя. Даже глаза — эти льдисто-серые алмазы — пусты. — А теперь, Малфой, извинись передо мной, — дрожащим от волнения голосом приказывает Гермиона, сильнее сжимая палочку. — Скажи: «Прошу прощения, Гермиона, за то, что называл тебя грязнокровкой. Я был неправ. Я люблю маглов». Снова звучит взрыв хохота с одной шеренги и недовольные восклицания с другой. В отличие от предыдущих приказов, в этот раз Драко не спешит их выполнять. Его губы начинают дрожать, а в глазах совсем слабо проступает искра воли, тем не менее, медленно, с расстановкой он начинает говорить ровным безразличным тоном: — Прошу прощения, Гермиона, за то, что называл тебя грязнокровкой. — Слова идут с трудом, точно он пытается сдержать их за стиснутыми зубами. — Дальше! — Может, хватит уже? — визжит Пэнси и подходит к Грюму, который, опершись обеими руками о посох, не без жуткой ухмылки наблюдает за представлением. — Их дуэль длится уже пятнадцать минут! Остановите их! — Дальше, Малфой! — нетерпеливо прикрикивает Гермиона, подходя ближе. — Я был неправ. Я люблю маглов, — очень тихо отвечает Малфой, но Гермиона рада и такому результату. — Отлично, а теперь, чтобы закрепить наше перемирие, — патетично заключает Гермиона, не в силах сдержать торжествующей улыбки, — обними меня и... поцелуй в щёку. В аудитории снова воцаряется тишина; и громкие, и тихие комментарии — все обрубает как топором. Гермиона успевает заметить вытянувшееся от шока лицо Пэнси, а Малфой беспрекословно идёт выполнять заключительный приказ. Гермиона сама теряется, когда он подходит близко, даже отступает на шаг, но быстро овладевает собой и неуклюже расставляет руки, стараясь держать палочку так, чтобы её кончик хоть немного указывал на его голову, но не мешал свершиться объятиям. Хоть руль контроля находится в её руках, но ей становится не по себе, когда Драко обнимает её. Возможно, она перегнула палку, окончательно переступила черту, из-за которой нет возврата. И тишина в кабинете только усиливает её опасения. Впервые они оказываются в непосредственной, своего рода интимной близости. Так близко, что можно почувствовать запах его пота, смешанного с ненавязчивым ароматом одеколона — цитрусовые нотки с примесью пряностей. Она глубоко вдыхает его и находит, что этот естественный запах не вызывает у неё отторжения. Его руки опускаются на её спину, и Гермионе страшно, что на коже останутся ожоги. Они стоят щека к щеке, не двигаются. Гермиона так и держит руки в воздухе, чувствует, как конечности начинают затекать, а потому опускает их на спину Малфоя, обнимая в ответ. Его лопатки проступают сквозь мантию, и Грейнджер удивляется его худобе, скрытой за несколькими слоями одежды. Всё это время — сколько прошло: несколько секунд, минута, минуты? — она не может ни сглотнуть, ни вдохнуть. Тепло его тела парализует гораздо сильнее змеиного яда. И ожоги этого тактильного яда, скорее всего, останутся по всему телу: от его горячей щеки, прижатой к её ледяной щеке; от длинных пальцев, вцепившихся в её кожу через мантию и рубашку; от растрёпанных шёлковых волос, щекочущих её висок. И от его обветренных губ, коснувшихся её щеки. Гермиону точно ошпаривает паром, она непроизвольно проводит рукой по его спине к затылку и резко отстраняется. Расфокусированным взглядом смотрит в сторону — лишь бы не на Малфоя — и отходит туда, где видит жёлто-красные львиные полосы. Слышит, как отдаляются шаги. И выходит из ступора, точно это она находилась всё это время под Империусом, услышав довольный возглас Грюма: — Дуэль окончена. Победила дружба! Следующие Паркинсон и Браун! Как проходят сражения следующих дуэлянтов Гермиона помнит плохо. Боится даже на Гарри с Роном смотреть, что уж говорить о Малфое. Замечает только в конце, что по окончании занятия первым из кабинета вылетает именно он, громко хлопнув дверью прямиком перед носом своих однокурсников. Вместе с Гарри и Роном они в молчании покидают кабинет, слыша, как по мановению палочки Грюма столы возвращаются по местам. — Зря ты это сделала, — первым подаёт голос Рон, неловко прочищая горло. — О чём ты? — хрипло спрашивает Гермиона. — Ну… в конце… такое он точно не простит. — А! То есть то, что он поставил меня на колени и чуть не вывернул наизнанку мою личную жизнь простить можно? — вспыхивает Гермиона, чувствуя, как горят щёки. — Нет, конечно. Но… поставила бы его тоже на колени, заставив извиниться. А то это всё выглядело… странным и неловким. Дичь творили вы оба, а сквозь землю провалиться хотелось нам, — мямлит Рон, и Гермиона замечает, что он не менее красный, чем она сама. — Какого дракла!? Что вы начали!? Ну обнял он меня и поцеловал в щёку! Я же не вываляла его в грязи! «Вываляла», — подсказал внутренний голос. — Я, кстати, не заметил, когда ты сняла с него заклятие Империус, — вступает в диалог Гарри, чтобы хоть немного отвлечь друзей. — О чём ты? — Ну… Ты ведь сняла его, когда он выполнил указания, или он сам его сбросил? — Гермиона. Грейнджер! — сурово окликает её Грозный Глаз, во второй раз сильнее повышая голос. Гермиона с надеждой смотрит на Гарри и Рона, но они только пожимают плечами. Она недовольно вздыхает и, вцепившись в ручку сумки, подходит к преподавателю. Грюм опираясь на посох, машет рукой. — Идёмте со мной, у меня для вас есть задание. Гермиона идёт в кабинет Грозного Глаза с неохотной — в отличие от восторженных сокурсников она испытывает к профессору если не неприязнь, то как минимум здоровую подозрительность. Её искренне возмущают его способы ведения практических занятий, а уровень компетенции, как преподавателя, и вовсе вызывает вопросы. Она даже думала справиться у Дамблдора: действительно ли директор разрешил бывшему мракоборцу практиковать непростительные, пускай и без Авады Кедавры, на учениках. Верилось с трудом. — Молодец, Грейнджер, — тем временем восторженным, но грозным голосом хвалит Грюм. — Вы с Поттером лучшие на потоке среди всех факультетов. За пять минут справиться с Империо. Не даром мои занятия прошли! Удивлён и восхищён! Восхищён и удивлён! — Едва ли не рычит Грюм, услужливо открывает дверь и кивком головы показывает, чтобы она зашла. — Многим волшебникам требуются на это месяцы, а то и годы! И не простым волшебникам, а чистокровным! Гермиона переступает порог, и он захлопывает за ней дверь с такой силой, что гриффиндорка вздрагивает и быстрым взглядом пробегается по кабинету, заставленному всевозможно-невозможными предметами. Преподаватель ковыляет к заваленному столу, неуклюже падает в кресло и роется в ящиках в поисках пергамента. — У меня будет для вас индивидуальное домашнее задание. Дополнительное эссе на тему редких запрещённых заклинаний, созданных за последние пятьдесят лет. — П-подождите, профессор, я не думаю, что это хорошая идея, — запинаясь, пытается возразить Гермиона, опасливо поглядывая на переливающуюся на столе сферу, очень похожую на шар предсказаний из кабинета профессора Трелони. — Разве вам не нужны дополнительные очки для факультета? Я видел результаты на песочных чесах — минус сто очков за один день в никуда. Гермиона пристыженно опускает взгляд, тем самым вызвав сардоническую усмешку преподавателя. — Чистосердечное, да, Грейнджер? И что же вы снова натворили? На ком в этот раз использовали запрещённое заклинание? — Ни на ком! Правда! Просто… — Гермиона запинается и поднимает взгляд на внимательно слушающего Аластора. Его волшебный взгляд не двигается, будто сканируя её. — У нас произошло небольшое недопонимание с профессором Снейпом. Более слов и не требовалось — Грюм понимающе кивает. — Тем более нечего воротить носом перед оценкой «Превосходно», Грейнджер! Уже май! А вы сильно отстаёте от Слизерина и Когтеврана. Гермиона умолкает, мысленно соглашаясь с профессором, — да, отстают, снова по её вине. — Знаете, у меня до сих не выходит из головы то заклинание — Крепос Делюмос. — Грюм быстро царапает слова пером, один его глаз — настоящий — смотрит на пергамент, другой — волшебный — по-прежнему сверлит Гермиону. — Точнее, как вы о нём узнали. Это странно, очень странно. — Я думала, эта тема исчерпала себя, — бойко возражает Гермиона. — Всем известно, что… — Да-да, мальчишка из Дурмстранга обучил вас ему! А его обучил его директор — бывший Пожиратель Смерти! — рокочет Грюм, ударив пятернёй по столу, прямо по перу. Гермиона холодеет, чувствуя, как краска приливает к лицу. Вот что значит опыт и сила, искажённые профдеформацией — этот человек ни на минуту не может оставить замашки мракоборца, придавая безобидной беседе атмосферу допроса. — А знаете, Гермиона, что по-настоящему странно? Форма этого заклинания. Она неполная, неправильная. Это сырой набросок! А я видел! Своими глазами, — Грюм дрожащими пальцами указывает на свои глаза, — когда оба ещё были при мне. Как работает Крепос Делюмос. Сейчас, сейчас! Он поспешно встаёт из-за стола, в тишине кабинета раздаётся только стук деревянного протеза. Профессор подходит к шкафчику, а Гермиона инстинктивно пятится, пока не сталкивается с чем-то твёрдым на пути. Позади неё стоит сундук, и она опирается на него рукой, тут же вздрагивая от рокочущего голоса Аластора Грюма: — Не трожь! Гермиона одёргивает руку, испуганно отходит от сундука и затравленно смотрит на профессора, держащего в руках банку с пауком. Нет, только не это… — Сейчас я покажу, покажу в чём разница! В его голосе маниакальные, самозабвенные нотки. Паук панически бьётся о стёкла, пытается спрятаться от тянущихся к нему крючковатых пальцев. Но тщетно. Аластор сгребает трепещущего паука, вытаскивает наружу и неожиданно подбрасывает в воздух. — Крепос Делюмос! — вскрикивает он и выставляет палочку резко вперёд, точно рапиру. Фиолетовая вспышка, выскочившая из кончика палочки, врезается в паука, тотчас окутывая его облаком дыма. И вниз летит маленький шар. Его спасают от падения левитационные чары профессорской палочки. — Ну, видите разницу? Гермионе не хочется отвечать, только поскорее уйти. Но одно зависит от другого. И она осторожно подходит ближе. На первый взгляд нет никакой разницы: тот же размер, форма, меняющиеся цвета, но… шар заполняет иное вещество, он стал не сгустком тумана, а… — Он хрустальный, Грейнджер, хрустальный. Хрупкий, беспомощный. Аластор палочкой манит хрустальный шар к себе и ловит свободной рукой. — Вот что делали Пожиратели Смерти с волшебниками: запечатывали их, клали в карманы и несли в условное место, где все вместе подвергали зверским пыткам. Вот так. Грюм демонстративно засовывает сферу в карман и похлопывает по нему. — Но! — Указательный палец Грюма торжественно взмывает к потолку. — Это не единственное применение заклинания! Этот Артур Флайшер, да, я хорошо его помню, нам его удалось поймать и убить! Он был поистине изобретателен. Догадываетесь, что ещё делали Пожиратели Смерти с помощью Крепос Делюмоса? Не в силах ответить Гермиона рьяно качает головой, ладони её ледяные и потные от ужаса догадки. — Они запечатывали в хрустальные шары маглов, — медленно, с расстановкой объясняет Аластор, доставая сферу из кармана, — и либо относили их в пыточные камеры, либо прямо на месте делали ВОТ ТАК! Уронив шар на пол, профессор Грюм со всей силой давит на неё протезом. Раздаётся хруст, точно кто-то наступил на стекло. Грозный Глаз тянет протез в сторону, открывая взору тёмно-фиолетовую кляксу на полу. Гермиона смотрит на неё не шевелясь. В ушах стоит гул, сердце колотится, горло сжимается в спазме, а голос профессора продолжает чеканить каждое слово: — Вот что оставалось от маглов, Грейнджер, — пятно на асфальте, которое к утру смывал дождь! Гермиону ведёт в сторону, ей становится совсем дурно, но профессор вовремя хватает её под руку и тянет к столу. — Знаете, для чего я показал вам финальную форму заклинания? НЕУСЫПНАЯ БДИТЕЛЬНОСТЬ! Вы, как магл, должны быть насторожены каждую минуту, каждую секунду! — рычит профессор, указывая пальцем то на неё, то снова на пятно — тем, чем она могла стать в прошлом или может стать в будущем. — Вот с чем вы имели дело! Теперь вы знаете, что Крепос Делюмос не шуточное заклинание! Хотя признаюсь, я с удовольствием посмотрел бы, как Малфой катится по полу хрустальным шариком! Шрамы на его лице улыбаются вместо губ. Грозный Глаз возвращается за стол и тянет в её сторону два пергамента. — Итак, Гермиона, я даю вам два пергамента. Один — моё разрешение на посещение Запрещённой секции библиотеки для написания дополнительного эссе, за которое вы получите семьдесят очков. Будто выйдя из прострации, ещё замыленным взглядом Гермиона смотрит на два пергамента. — Второй — моя личная просьба к вам. Не могли бы вы сходить для меня в аптеку и купить кое-какие ингредиенты? Я дам вам денег. — Аластор вытаскивает из кармана мешочек с сиклями и кладёт поверх второго пергамента. Гермиона вытаскивает список из-под мешочка и хмурится. — Что это? Шкуры Бумсланга и Златоглазки? — Ингредиенты для обезболивающего зелья. Мне неудобно просить их у старины Снейпа, а в последнее время я так завален работой, что едва успеваю дышать свежим воздухом, что говорить о походе в Хогсмид! — Он демонстративно стучит по протезу и горько улыбается. — Каюсь, даже самые стойкие и храбрые устают от боли. Теперь Гермиона понимает: он покупает её семьюдесятью очками и разрешением на посещение Запретной секции в обмен на поход в аптеку. И снова демонстрация вопиющей непедагогичности. Она пробегается глазами по списку. Вспоминает, где ещё применяются эти ингредиенты. Грюм прикладывается к фляжке и морщится. — Хорошо. Я схожу для вас в аптеку, профессор. — Благодарю! Благодарю, Грейнджер! Признаюсь, вы и Поттер, к вам двоим я питаю бо́льшую симпатию, чем к другим ученикам, — не вини меня за это! Талант! Отсутствие страха перед тёмными искусствами гарантирует первый шаг на пути победы над ними! Польщённая Гермиона заправляет прядь волос за ухо, но, когда поворачивает голову, снова видит пятно от раздавленного паука — это отрезвляет. Однако от дополнительных баллов отказаться она не смеет. Прежде чем купить ингредиенты, Гермиона снова поддаётся здоровой подозрительности и проверяет список на совпадение различных зелий — в него попадают и сильное обезболивающее, применяемое в больнице Святого Мунго, и оборотное зелье. Не найдя ничего подозрительного, Гермиона покупает ингредиенты, как только попадает в Хогсмид, и сразу несёт их Грюму. А после, не теряя времени, отправляется в долгое путешествие по Запретной библиотечной секции — мрачной и запылённой. Складывается впечатление, что даже библиотекарша редко посещает это место, хотя бы ради элементарной уборки. Атмосфера здесь стоит тяжёлая — страшно дышать. Гермиона аккуратно изучает корешки, советуется с мисс Минс, какие книги соответствуют тематике её эссе, а после решается открыть первый фолиант и позволить запретным знаниям войти в её светлый разум. Гермиона читает самозабвенно, не замечает, как постепенно стол в Запрещённой секции наполняется высотными башнями. Она пишет до тех пор, пока кисть руки не начинает неметь. Читает, пока не двоится в глазах. Пока веки не слипаются. Приходит каждый вечер в секцию, как на свидание, и не может насладиться запретным плодом, сорванным и поднесённым ей Грозным Глазом. Она почти не вспоминает о тетради, изредка перед сном фантазирует, как было бы чудесно — владей она Империо раньше — наложить это заклинание на Снейпа и забрать то, что принадлежит (а принадлежит ли?) ей. Так проходит неделя. Эссе превышает заданную длину пергамента, но Гермиона не может остановиться — снова и снова тянется за новой книгой. Пока однажды взглядом не цепляется за красный корешок. По спине иголками бегут мурашки. Толстый фолиант выпадает из её рук и поднимает на полу облако пыли. Гермиона терпит щекотку в носу, не чихает, дышать боится. А рука сама тянется и извлекает меж потёртыми книгами тетрадь. Тетрадь Арбакейна! Она долго смотрит на неё. Ей даже кажется, что тетрадь нагревается в её руках. Приятным таким теплом. Родным. Точно Гермиона берёт за руку дорогого её сердцу человека. Внутри неё клокочет настоящая баталия между эмоциями и разумом. На фоне бьющегося сердца звучат жестокие слова Снейпа, хруст хрустального шара, вертящийся волшебный глаз Грюма — всё мешается в голове, но сердце перекрывает разумные доводы. И спрятав тетрадь под мантию, прижав к груди, как самое дорогое, ближе к колотящемуся сердцу, Гермиона выносит её из библиотеки. Выносит, чтобы привнести в свою жизнь. Окончательно и бесповоротно.