The River of Time

Идеально. Так Гермиона может описать последние полтора месяца. Все её дни чётко распланированы: книги читаются, домашние задания выполняются, а занятия оканчиваются заслуженной оценкой «Превосходно». Никаких изъянов. Жизнь, и правда, заслуживает, как и выполненная домашняя работа, оценки «Превосходно». После Святочного бала она быстро помирилась с Гарри и Роном, хотя особого примирения и не было: все остыли, поняли, что наговорили друг другу глупостей, и быстро-скомкано извинились — в первую очередь Рон, — пообещав, что впредь они будут уважать друг друга, а не относиться, как к должной «скорой помощи». Да и Гермиона из тех людей, которые просто не умеют долго злиться: ни на обидчиков, ни тем более на друзей. А если учитывать, чем закончился тот день, то она была даже благодарна событиям, которые привели к неожиданно откровенному диалогу с Ланселотом. Больше в подобные откровенности они не пускались, однако Гермиона чувствует, что оба переступили некую черту в общении, подтолкнув друг друга к более тесным и тёплым отношениям, перевязав себя очередной нитью. И кто знает, когда в следующей раз новая нить свяжет их запястья ещё туже. Задушевные беседы с верным рыцарем постепенно входят в привычку перед сном как чистка зубов — никаких исключений. А Ланселот каждый раз находит новую наживку под конец переписки, чтобы заставить её ждать следующей ночи. Но этой наживкой учится пользоваться и сама Гермиона. Хоть оба и условились ничего не рассказывать о своём времени, гриффиндорка чуть заносит ногу над собственным правилом, когда дело касается знаний. Она не прочь выписать пару интересных фактов, заклинаний или открытий из «современных» изданий, чтобы ночью поделиться ими с тетрадью. Она считает это честным обменом за его помощь в учёбе, да и чего таить — Гермионе в глубине души страсть как хочется почувствовать хоть малюсенькое превосходство, которое даёт ей разница между их временными координатами. С Виктором тоже всё складывается неплохо. Чаще всего они встречаются в библиотеке, пока она делает домашнее задание, и перекидываются парой-тройкой фраз, постепенно перерастающих для Гермионы в целый монолог. Иногда ему удаётся вытащить противящуюся в ней заучку на прогулку, но даже так Гермиона старается держать дистанцию: с одной стороны, побаиваясь своей неопытности, с другой — навязчивых наблюдателей, возглавляемых его же директором. А Гермиона клятвенно обещала себе больше не находить никаких приключенческих проблем в этом семестре! Больше всего ей нравится в общении с Виктором, что каждый совместно проведённый день опровергает все обвинения, которые ей пришлось выслушать на Святочном балу. Они ни разу не обсуждали ни Гарри, ни турнир, ни следующее задание. Хотя Гермионе и любопытно смог ли Виктор открыть яйцо, но она сдерживает себя. А второе испытание неотвратимо близится — 14 февраля зловеще смотрит на учеников с календаря, явно пугая Гарри, но радуя остальную часть Хогвартса. Особенно девочек. День Святого Валентина никогда официально не праздновался в стенах Хогвартса, если не считать второго года обучения: стены, как правило, не украшались, столы не накрывались праздничным ужином. Однако это не мешало самим ученикам поздравлять друг друга, будь то тайные послания или открытые приглашения на свидания. И некое зловещее предчувствие подсказывает Гермионе, что этот день именно в этом году не пройдёт спокойно. Но как же она ошибается, не подозревая насколько НЕСПОКОЙНО. Уже с утра ей приходит поздравительная валентинка от Виктора, с переливающихся блёстками страниц которой играет красивая, романтичная мелодия. А стилизованные пульсирующие сердечки выбираются за пределы картона, поднимаясь в воздух точно мыльные пузыри. Внизу приписано приглашение на корабль, и Гермиона сразу теряется, вспоминая зловещее лицо Каркарова, который наверняка нечаянно уронит её за борт, попадись она ему на глаза. Гермиона решает не спешить с ответом и идёт в Большой Зал, где витает праздничный ажиотаж. Девочки шепчутся и хихикают, показывая друг другу под столом открытки и подарки, которые либо получили сами, либо собираются отправить объектам воздыхания. Мальчики стараются держать себя хладнокровно, точно и не помнят, какой сегодня день. Как Гарри с Роном, которые предпочитают уже четвёртый год делать вид, что этого «странного, глупого» праздника не существует. Хотя всего через пару минут Фред и Джордж сдают Рона с поличным, нарочито громко спрашивая, доставил ли совёнок валентинку Флёр. Гермиона, жуя хлопья, решает из дружеских соображений промолчать, видя, как краснеет лицо друга, сливаясь с поздравительными открытками. Одну из таких открыток неожиданно приносит почтовая сова, приземляясь Гермионе на плечо. Гриффиндорка удивлённо косится на птицу, про себя отмечая, что это явно перебор со стороны Виктора, тем не менее, отвязывает розовую шёлковую ленту и даёт бурой сове кусочек тоста. Птица благодарно хлопает крыльями и взмывает под небесно-голубой потолок. Гарри пихает подругу в бок, подначивая, чтоб она скорее открыла его — красивое блестящее розовое сердце. И несмотря на то, что Гермиона тушуется — ей немного неудобно, — она всё-таки тянет лицевую сторону на себя. О чём сильно жалеет. Содержимое открытки взрывается, и чёрная дымная копоть пачкает её лицо и волосы. Достаётся немного и любопытному Гарри. От испуга он дёргается, едва не падая на Рона, и быстро снимает очки, протирая их рукавом мантии. Гермиона же не шевелится. Только держит очень крепко открытку за оба конца, откуда вместо романтичной мелодии доносится противный хохот, почти такой же, как за её спиной. Она буквально рвёт открытку пополам и резко оборачивается. Конечно, совершенно случайно, мимо них как раз проходит Малфой с дружками. — Грейнджер, вытрись, тебе на лицо грязь попала. — Едва выговорив эти слова сквозь смех, Драко швыряет ей в лицо салфетку. — Не попала, она с ней родилась, — громко басит Гойл, и за его словами следует взрыв гогота, подхваченный эхом стен. Гарри и Рон хотят вскочить, но Гермиона хватает Гарри за руку. — Не надо, — неожиданно просит она. — Зло порождает зло, я должна разорвать этот замкнутый круг. Пускай упивается своей глупой местью. — Ты уверена? — осторожно спрашивает Гарри, садясь обратно. — Уверена, — тщательно оттирая лицо салфеткой, отвечает Гермиона. — Больше никаких конфликтов и происшествий за семестр! — Она быстро моргает, пытаясь смоченной в кубке салфеткой протереть слезящиеся глаза — кажется, в открытке вместе с сажей был перец. — А вот за лето не ручаюсь… — И очистив глаза, смотрит на друзей с лукавой улыбкой. — Почему бы нам не отправить Малфоя к папочке на летние каникулы в более компактном виде? Друзья одобрительно смеются, а Гермиона, отложив салфетку, решает всё-таки отправиться в туалет, чтобы смыть последствия поздравления Малфоя. О, как же она наивна, раз надеялась, что поздравление от Драко Малфоя закончится «открыткой»! Когда они с Гарри и Роном поднимаются после завтрака по винтовой лестнице на трансфигурацию, её окликает чей-то низенький писклявый голос. Его хозяина она обнаруживает, опустив взгляд, — маленький человечек с забавным носом-картошкой очень напоминает домового гнома. — Вы мисс Гермиона Грейнджер? — спрашивает человечек, пытливо вглядываясь в неё. — Я, но… Но не успевает она произнести это «но», как «гном» достаёт из-за спины миниатюрную гитару, проходится неуклюжими толстыми пальцами по струнам, извлекая мелодию, и начинает петь всё тем же раздражающим пищащим голоском:

Твоя грязная, грязная кровь Не даёт мне покоя, не даёт мне уснуть. Сердце замирает рядом с тобой Не могу я дышать — этот зловонный душок Он повсюду, повсюду с тобой. Сердце трепещет, слыша лишь голос Невозможный, невозможный как скрип. Грейнджер-всезнайка тут как тут…

Никогда. Ещё никогда лицо Гермионы не пылало с такой силой. Бедняжка буквально прирастает к ступеням, не в силах пошевелиться, и только закрывает лицо руками, слыша со всех сторон оживлённый хохот. Особенно его смех, режущий по нервам. Подняв голову, сквозь разноцветное сияние витражных окон она встречается взглядом с Малфоем; он стоит на несколько пролётов выше, перегибаясь через перила, и довольно скалится, сияя от самодовольства. А «гном» всё поёт и поёт, ни разу не в рифму, ни разу не попав в ноты. День тянется мучительно, невыносимо долго. Передышка наступает только во время занятий. Но даже на одном из них к ним залетает волшебное оригами журавля, просочившись сквозь дверную щель. Бумажная птица, пикируя через весь кабинет, приземляется рядом с её чернильницей, и Гермиона буквально подпрыгивает на месте. Косится на друзей. С опаской, ища в них поддержки. Гарри берёт фигурку вместо неё и расправляет бумагу. Его брови удивлённо поднимаются над дужками очков. — Ого… — Что там? Пожелание моей скорой смерти? — холодея, спрашивает Гермиона. — Да нет, кажется, Виктор пишет, что если ты не хочешь идти на корабль, можно пойти в Хогсмид… Не успевает Гарри договорить, как Гермиона вырывает записку из его пальцев и быстро бежит по строчкам взглядом, кусая губу, — из-за Малфоя она совершенно забыла про ответ. И макнув перо в чернильницу, думает, стоит ли соглашаться идти в «Три метлы». «Меня сегодня вряд ли отпустят в Хогсмид. Прости. Давай просто прогуляемся на территории Хогвартса?» Она отпускает журавля, который улетает прочь и возвращается после занятия, кружа по коридору. Гермиона выставляет ладошки лодочкой, ловя бумажную птицу, расправляет послание и холодеет от ужаса. Под диалогом движется заколдованная задиристая рожица, показывающая язык. А рядом с ней краткая, но понятно кем оставленная надпись: «Приличные грязнокровки коротают вечера в библиотеке». Скомканная бумага летит в ближайшую урну. Так проходит весь учебный день: Гермиона шарахается от каждого обращения к себе, молясь, чтобы это не был очередной «курьер». А при виде бегущего ей навстречу купидона истерично визжит, пугая тем самым белокурого ангелочка, который от страха едва не ловит сердечный приступ, — а ведь он направлялся даже не к ней. Студенты в коридоре одаривают её таким взглядом, что Гермиона желает о единственном подарке в эту минуту — плаще-невидимки. Достаётся даже Джинни, которая с истинно шутливыми намерениями подбегает к ней во время перерыва со спины и, ткнув указательными пальцами в бока, торжественно скандирует ей в затылок: «С Днём Валентина». От Гермионы ей в подарок достаётся небольшой синяк — прямиком локтём в рёбра. В конце концов, в очередной раз проходя мимо Малфоя, увлечённо болтающего со своими прихвостнями, Гермиона достигает точки кипения, — белобрысый хорёк, когда они уже расходятся от плеча к плечу, неожиданно хватает её со спины и оглушительно кричит в самое ухо: — Где моя валентинка, Грейнджер?! Тебя не учили делать ответные подарки?! Гермиона впадает в ступор и, как только Малфой отпускает и толкает её вперед, с трудом успевает ухватиться за статую горгульи. — В семьях маглов совершенно не обучают манерам, — наигранно сетует отдаляющийся голос Малфоя, утопая в хохоте слизеринцев. Гермиона не помнит, как добирается до туалета для девочек на третьем этаже, где наконец может дать волю эмоциям. Слёзы, не останавливаясь, бегут по её щекам, а из груди рвутся нечленораздельные всхлипы вперемешку с рычанием. Это истерика. Банальная истерика, которую она не может подавить силой разума и логики. Всё, что ей остаётся — крепко вцепиться в края раковины и изредка поглядывать на своё жалкое заплаканное отражение. Но даже в такой ситуации она продолжает настаивать самой себе, что не следует отвечать на провокации. Один день. Один день — и всё. Он снова оставит её в покое. Может, и правда, уйти на целый день из Хогвартса к Виктору? Там Малфой её точно не достанет. Но Гермиона уже не уверена, что Виктор вообще приглашал её. Что, если даже первая открытка, как и журавль, были частью жестокого розыгрыша? Ужасно. А проверить не так просто: Виктор целый день не появляется в Хогвартсе, а сама Гермиона не решается выйти на контакт. Невозможно отрицать, что остаться с Виктором наедине, сколько бы она старалась об этом не думать, мешают злые слова. Конечно, она уверена в Викторе и не боится его, но слово как семечко: уронишь в почву неуверенности, и ростки из сотни навязчивых мыслей займут собой весь сад разума. А в её голове творился настоящий хаос. Слишком мелкая. Возомнила из себя не пойми что. Что ты вообще знаешь об отношениях? Ты в этой науке такая же простофиля, как и Гарри с Роном. Хочешь ударить в грязь лицом? Сиди в библиотеке дальше, как и советовал Малфой. Постепенно Гермиона успокаивается, умывает лицо прохладной водой, протирает шею, чувствуя, как приятная свежесть разливается по всему телу. И закрыв кран, поднимает взгляд, встретившись взглядом в отражении с приведением. Плакса Миртл витает за её плечом, невинно скрестив руки за спиной и наклонив голову, гнусавит наигранно сочувственным тоном: — О-о, что у нас здесь случилось? Плачешь тут полчаса, сама себе бубнишь под нос, — и резко поменяв интонацию, истерично визжит: — прервав мои рыдания СВОИМИ РЫДАНИЯМИ! — Прости, Миртл, — теряется Гермиона, вытирая руки о мантию. — Я уже ухожу и не буду мешать тебе…рыдать. Просто день выдался тяжёлым. — Да что ты говоришь? Как это у живых может быть день тяжёлым? Ты что, заперта в сливной трубе?! — Голос Миртл опасно похрустывает, а сама её «душа» грозно надвигается на Гермиону. — Просто сегодня день Святого Валентина, а меня закидали поздравлениями… Если бы призраки могли зеленеть от злости, Миртл непременно бы позеленела. От её бесплотного духа буквально исходят эманации гнева и зависти. И до Гермионы запоздало доходит, как эгоистично и высокомерно звучат её жалобы без уточнения, — как выглядят эти самые поздравления, но объяснить причину своих страданий ей уже никто не позволяет. — Бедная, несчастная! Закидали валентинками! — плюется словами Миртл, брызжа призрачной слюной. — А Миртл только и делают, что закидывают учебниками и тапочками! Может, хочешь поменяться со мной местами? А?! А?! — разъярённо вопит призрак, вплотную приблизившись к Гермионе лицом — так, что гриффиндорка чувствует зловеще смертельный холод и пятится скорее к выходу. — Я, пожалуй, пойду. Миртл… с праздником тебя. Но это ещё сильнее злит приведение, и мёртвая когтевранка неистово вопит с такой силой, что, кажется, зеркала вот-вот пойдут трещинами. Миртл стрелой летит в Грейнджер, но Гермиона успевает укрыться за захлопнувшейся дверью.

***

Поздно вечером Гермиона выходит из своего убежища — библиотеки. На горизонте всё тихо и спокойно, и она надеется добраться до башни Гриффиндора, не попав в очередной Валентинов капкан. Но в тенях лестницы её неожиданно обнимают за плечи, и по инерции гриффиндорка достаёт палочку, решив больше не церемониться с Малфоем. Однако кончик палочки упирается в грудь Виктора Крама. — У тебя хорошая реакция, — хвалит Виктор, осторожно отводя палочку в сторону указательным пальцем. Гермиона теряется, но быстро берёт себя в руки, пряча палочку. — Извини, нервы сдают под конец дня. Прости за странный вопрос, но это точно ты? Судя по удивлённо-хмурому выражению лица, это и правда Виктор. — Я так и не получил от тебя ответа… И первая открытка с сообщением тоже были от него. — Ох, точно…мой ответ перехватили: глупые шутки не особо одарённых. Я надеялась поговорить в Большом Зале или библиотеке. Но, кажется, тебя не было в Хогвартсе весь день. — Да. День Святого Валентина для меня очень… — Виктор тщательно ищет подходящее слово и неуверенно заканчивает: — Специфический праздник. Я надеялся спрятаться ото всех и провести его с тобой. Гермиона быстро переводит взгляд в сторону, чувствуя, как от волнения потеют ладошки. — Ох, Виктор, это очень мило, правда. И неожиданно. Мне жаль, что наши сообщения не дошли друг до друга. В Хогсмид меня бы точно сегодня не отпустили. — Теперь Гермиона, несмотря на идеальное знание языка, пытается подобрать слова, путающиеся в один комок. — Давай сходим в Хогсмид вместе в следующий раз? Виктор кивает и после воцарившейся неловкой паузы достаёт из кармана небольшую бархатную коробочку, при виде которой Гермиона цепенеет как от заклятия остолбенения. Внутри оказывается небольшой кулон в форме совы с розовой сердцевиной лунного камня. В такие ситуации она ещё точно не попадала. И на последующий вопрос: «Ты примешь подарок?» — отвечает невпопад, вовсе не контролируя своё тело. Только приподнимает каштановые волосы, когда видит, как цепочка рассоединяется в крепких пальцах Виктора, и через несколько секунд с опаской щупает прохладный металл на колючем пуловере. От волнения она неуклюже обнимает Виктора и, когда чувствует его дыхание на своём лице, резко наклоняет голову в сторону, отчего его поцелуй попадает только в уголок её губ. Но этого уже достаточно, чтобы во всём теле разразился нешуточный фейерверк. В таком состоянии шоковой эйфории Гермиона быстро семенит к портретному ходу, где сталкивается нос к носу с очередным курьером, чьи уши остры, а на голове сидит розовая шапочка с белым помпоном. — Мисс Гермиона Грейнджер? Кивает. И в ответ ей в руки вкладывают очередную упаковку, которую гриффиндорка не глядя суёт в сумку, запоздало оборачиваясь, чтобы спросить от кого подарок. Но посланца уже и след простыл. А ведь она даже не подумала о подарке для Виктора! Стыд какой! Кажется, не так уж был далёк от истины Малфой, когда шутил о её манерах. Вот только именно из-за него одного её день и пошёл наперекосяк. Измождённая днём Святого Валентина, Гермиона приходит в гостиную, яростно бросает сумку на диван и садится рядом с играющими в шахматы Гарри и Роном. Головой она припадает к спинке дивана и несколько раз бьётся о неё затылком, сквозь зубы издавая яростное рычание. Гарри и Рон продолжают игру. — Никогда не думала, что день Святого Валентина можно превратить в сущий кошмар! Я чуть со стыда не умерла дважды! — Закрыв лицо руками, Гермиона страдальчески стонет. — Я верю, ещё как можно, — вздыхая, сочувственно кивает Гарри, намекая на свой звёздный час на втором курсе. — Эй, — возмущается Рон, отвлекаясь от партии. — Моя сестра, между прочим, это сделала от чистого сердца! — Самое ужасное, — продолжает Гермиона, открывая сумку, — что, когда ко мне приходило очередное послание, я не знала, от кого оно: от Малфоя или Виктора. И шарахалась от каждого сердечка как от огня! Но я не могла отказываться от них, ведь не хотела обидеть Виктора! Вот и сейчас мне прислали пирожные, но я боюсь к ним притрагиваться, потому что не уверена, что в них нет слизней! Из сумки она извлекает подарочную коробку в виде сердца, в которой лежат вкусно пахнущие пирожные. Гостиная тут же наполняется ароматом шоколада и клубники, мяты и абрикоса. Гарри и Рон присаживаются по бокам от подруги. Рон сглатывает слюну и любовно смотрит на пирожные, неожиданно предлагая: — Давай я продегустирую. Гермиона подозрительно косится на друга. — Жертвую желудком во благо твоей безопасности! — пылко уверяет Рон, торжественно прикладывая руку к сердцу, слыша, как прыскает Гарри. Гермиона молча передаёт ему подарочную упаковку и внимательно наблюдает, как Рон водит пальцами над разноцветными пирожными, не зная, с какого начать дегустацию; в итоге его выбор останавливается на пирожном с жёлтым сердцем. Он откусывает небольшой кусочек, осторожно жуёт со сосредоточенным лицом и медленно глотает. Гарри и Гермиона почти не дышат, смотря на друга во все глаза, точно он принял зелье, украденное из кабинета Снейпа. — Вроде живой, — пожимает плечами Рон, и оставшаяся часть пирожного целиком отправляется в его рот. — Может, тебе поговорить с Виктором? — осторожно предлагает Гарри, но Гермиона тут же качает головой. — Ну, объяснить ситуацию с Малфоем. — Ещё чего! Это не его проблемы, и я не хочу показывать этому хорьку, что меня задевают его глумливые поступки! — А вдруг Малфой в тебя реально втрескался и бесится, что ты ну… мутишь с Виктором? — с набитым ртом предполагает Рон и с аппетитом облизывает пальцы. — Что за глупости ты несёшь? В пирожные было добавлено отупляющее зелье? — возмущённо прыскает Гермиона. — А что, это было бы забавно: главный маглоненавистник втрескался в магла, — поддерживает Гарри, за что получает шуточный удар подушкой по голове. — Вы оба! Прекратите! Скорее Снейп воспылает тёплыми чувствами к Гарри и начислит Гриффиндору сто очков, чем Малфой втрескается в магла! Рон в ответ звучно рыгает, и из его рта вылетают сверкающие вертящиеся вокруг своей оси сердечки. Троица молча наблюдает, как они кружат над Роном. — Ты меня извини, Гермиона… Крам, конечно, крут и талантлив, но… в голове у него опилки, — заключает Рон, вздрагивая, когда одно из сердечек шлёпает его по лбу. — Рон! Ничего ты не понимаешь! Он милый и чуткий! И в отличие от вас, добровольно внёс взнос в мой фонд по защите домовых! — обиженно визжит Гермиона и отбирает у Рона коробку с оставшимися пирожными. — Но мы ведь тоже внесли, — тихонько напоминает Гарри. — Да он сделал это только ради того, чтобы подкатить к тебе! — вспыхивает Рон, хлопая сердечки как комаров. — А вот и нет! — А вот и да! Гермиона, он старше тебя, ты что, не понимаешь, что ему от тебя нужно? Все мальчишки в его возрасте думают только об одном! Услышав собственные переживания голосом Рона, Гермиона только сильнее раздражается. — Да что ты можешь в этом понимать! — Уж побольше твоего, на моих глазах выросло пять братьев! И уж поверь, я всякого навидался и наслышался, чтобы лучше тебя понимать, что нужно парням в таком возрасте! — Да как ты… — Гермиона вспыхивает, густо краснея, точно вечернее небо. — Даже Джинни палила обжималки Перси! Или ты думаешь, Крам будет с тобой чаи в «Трёх мётлах» гонять, просто так слушая о правах домовых? — Прекрати нести всякую чушь! — А вы уже того? — осторожно спрашивает Гарри, ёрзая на диване. — Чего «того»? — удивлённо спрашивает Гермиона, вылупившись на Гарри. — Ну, целовались? — прочистив горло, тихо уточняет Гарри. Ему явно было неудобно говорить на поднятую им же тему. — Фу, что?! Прямо с языком?! — ошеломлённо вскрикивает Рон, и с новой отрыжкой из него вылетает ещё одно большое сердце. Гермиона вспыхивает от стыда и вскакивает. — Я не обязана отвечать на этот вопрос! — Герми, мы же не со зла, мы просто беспокоимся за тебя. — Гарри кричит ей вслед, но Гермиона уже несётся по лестнице вверх, унося вместе с пирожными алые щёки. Несмотря на эмоциональный день, буквально проведённый на адреналине, Гермионе отчаянно хочется спать. Она без сил падает на постель и нехотя стягивает туфли, отбрасывая их в сторону. Ползёт к подушке и переворачивается на спину. Немного подумав, открывает коробку с оставшимися пирожными и осторожно откусывает. Клубничная воздушная начинка тает на языке снегом. Гермиона блаженно прикрывает глаза и поглощает кусочек за кусочком, слизывая с губ крошки. Когда пирожные заканчиваются, она ждёт реакции, и спустя пару секунд что-то приятно щекочет язык и вырывается из приоткрытых губ как пузырь жевательной резинки. Гермиона дует тёплым потоком воздуха, точно задувает свечки, и множество маленьких сердечек летят с её губ к потолку, переливаясь в приглушённом свете словно сверчки. Несколько последних сердечек Гермиона хватает пальцами, но они растворяются на коже, оставив после себя розовый блестящий след. Сладкий и клубничный. Мило. Может, и правда излишне сентиментально и глупо. Но мило. Часы показывают без пяти десять вечера. Гермиона не дожидается последних пяти минут и открывает тетрадь. Гвиневра: «Никогда не думала, что человека можно извести валентинками!» Ответ, как воплощение пунктуальности, поступает ровно в десять часов. И самое забавное — без лишних вопросов. Ланселот: «Как я тебя понимаю. Меня сегодня просто атаковали сердцами, с каждым годом контратака всё опаснее и опаснее. Надеюсь, в последнем году меня не погребут заживо в открытках». Гвиневра: «Тогда можешь радоваться: хотя бы с моей стороны опасность тебя миновала!» Ланселот: «Как?! И не будет летающего поцелуя? За что ты так со мной?» Гвиневра: «С меня хватит на сегодня разговоров о поцелуях!» Короткая пауза. Ланселот: «Так-так?» Гвиневра: «Почему все считают важным обязательно облобызать кого-то? Неужели больше нечем заняться вдвоём — кроме глупых поцелуев!? По-моему, это глупо!» Ланселот: «Ходят слухи испокон веков, что это очень приятно». Гермиона недовольно молчит. Ланселот: «Неужели ты ещё ни разу?..» Гвиневра: «Как-то не возникало ни повода, ни желания!» Ланселот: «А теперь возникло?» Гермиона снова молчит. Если быть откровенной — перед собой и тетрадью — повод возникал и не единожды. Даже сегодня. Но каждый раз, когда Виктор явно собирается её поцеловать, им мешают либо обстоятельства, либо Гермиона находит повод быстро сбежать. И не сказать, что Гермиона против или не хочет…нет, просто она боится. Она никогда не целовалась, и банально боится ударить в грязь лицом. Все свои знания она черпает из книг, а за все четыре года в библиотеке Хогвартса ей ни разу не попадался на глаза томик о ста пятидесяти волшебных способах первого поцелуя! Ланселот: «Тебе разве самой не хочется попробовать?» Гвиневра: «Не знаю! Я не задумывалась об этом! Я… не умею». Ланселот: «Это же не руны, чтобы постигать науку несколько лет». Гвиневра: «Для меня — наука! Должна быть техника, методика, система…» Ланселот: «Никогда не думал, что к поцелую можно подходить с такими сложностями. Надеюсь, ты не заставишь своего кавалера оценивать технику по десятибалльной шкале?» Гвиневра: «Лучше вместо того, чтобы смеяться, предложил бы решение проблемы!» Ланселот: «Решение проблемы? Научить тебя целоваться?» Не успевает Гермиона ответить «конечно же нет, что за глупость?», как на тетрадном листе всплывают новые строчки. Ланселот: «Я могу». Гермиона теряется, смотря на тетрадь недоумённым взглядом. Гвиневра: «В каком это смысле?» Ланселот: «Могу описать тебе как целоваться». Гвиневра: «Не думаю, что готова в принципе кого-то целовать». Ланселот: «Кроме меня?» Гермиона тянет тетрадь за обе страницы обложки с такой силой, что та опасно поскрипывает. Ланселот: «Не заметил за тобой в день нашей первой беседы никаких психологических барьеров, не дозволяющих целовать незнакомца через тетрадь». Гвиневра: «Это другое!» Ланселот: «Тогда можешь представить, что целуешь меня». Ланселот: «Прости, я, конечно же, хотел сказать — тетрадь». Ланселот: «Уверен, овладеть поцелуями не сложнее заклинаний». Гвиневра: «Ладно». Ланселот: «Ладно?» Гвиневра: «Так и быть, прочту твою инструкцию». Ланселот: «Ты как предпочитаешь — с языком или без?» Гермиона в ужасе держится за виски, не веря, что устье беседы зашло в такое русло. Если она что-то и предпочитает в этот момент, то только провалиться под землю! Гвиневра: «Оба, все варианты. Мне всё равно. Думаю, теория мне не повредит, хоть и не назову это прерогативной информацией». Гермиона не верит, что это происходит. По-настоящему. Не в её фантазии. Совсем как в первую ночь их знакомства в тетради складываются не просто строчки, а настоящий конспект по обучению Гермионы Грейнджер искусству поцелуев: от самого невинного до — как его любят называть — французского. Гермиона не прерывает, уперев локти в матрас, бежит глазами следом за строчками. Его почерк гипнотически притягивает к страницам. В голове навязчиво рождаются образы: как она подходит к «объекту испытания поцелуем», встаёт на цыпочки, приоткрывает губы и… Гермиона не выдерживает, захлопывает тетрадь и головой зарывается под подушку, прижимая её со всей силы к затылку. И крепко зажмуривается. Ей кажется невозможным открыть тетрадь и продолжить переписку; настолько она смущена, но что больше — возмущена, не понимая: он снова потешается над ней или на полном серьёзе считает уместным разговоры, что и как делать своим языком с чужим языком. Сколько проходит времени — сказать сложно. Но Гермиона слышит, как постепенно укладываются спать её соседки. Она вытаскивает голову из своего убежища и, взлохмаченная, открывает тетрадь, покорно дочитывая инструкцию. Ланселот: «Ну как, всё понятно? Или расписать более подробно?» Гвиневра: «Достаточно!» Ланселот: «Согласись, не сложнее рун?» Это ещё как посмотреть. Гвиневра: «Но кроме поцелуев больше ведь ничего не нужно?» Ланселот: «В каком смысле?» Гвиневра: «Только не смейся». Гвиневра: «Скажем так, мне недостаёт знаний не только в поцелуях, но и в мужском мироустройстве. Я не знаю, что от меня может ожидать восемнадцатилетний парень. И меня пугает потеря контроля над ситуацией». Гвиневра: «К тому же, сегодня он подарил мне кулон, а мне даже в голову не пришло подумать о подарке. Чувствую себя ужасно». Гвиневра: «Вот что ты бы ожидал от своей… половинки?» Ланселот: «Неужели библиотека впервые не может ответить на твой вопрос?» Глаза Гермионы закатываются — снова эта раздражающая манера отвечать вопросом на вопрос. И признаться, она надеялась незаметно вытянуть информацию о том, есть ли у него…хм, вторая половинка. Совершенно не понимая, зачем ей эти знания. С другой стороны, Ланселот прав. Все ответы на её вопросы давно хранятся на страницах той части литературы, которую она всегда обходила стороной. Кажется, в ближайшее время ей стоит вооружиться сентиментальной прозой — исключительно в познавательных целях, естественно! Ланселот: «Просто не делай ничего, чего бы не захотела попробовать сама. Если только это не потаённые желания из глубины души, конечно». Ланселот: «А на случай, если что-то пойдёт не так…» Гвиневра: «Крепос Делюмос?» Ланселот: «Может, лучше Круцио? Для разнообразия». Гермиона качает головой и закрывает тетрадь. Он просто невыносим. Стрелки тоскливо тянутся к одиннадцати часам. Кулон, подобно маятнику, качается над терракотовой обложкой. Гермиона всё же решается наспех отправить Виктору ответную заколдованную валентинку, которую сооружает из пергамента, и оставляет на ней волшебный «смачный чмок». А после выпускает из окна фигурку журавля, пытаясь разглядеть птицу в густой ночи. Перед тем как лечь спать, Гермиона открывает тетрадь, чтобы попрощаться с Ланселотом, и обнаруживает на всю страницу надпись «С Днём Святого Валентина», заключённую в большое алое сердце. Такое простенькое поздравление, отнюдь, необычайно умиляет Грейнджер. Гвиневра: «Ланселот…» Гвиневра: «Ты что же, написал поздравление кровью?» Она смеётся с собственной глупой шутки. И удивительно, играет ли свою роль шутка или поздравление, но вся тяжесть дня, которую она, сцепив зубы, тащила на себе, неожиданно тает, как сугробы за окном. Ланселот: «Я оставлю эту тайну на волю вашей фантазии, леди Гвиневра». Гермиона счастливо улыбается и рисует в ответ чёрное сердце внутри алого.