The River of Time

Гвиневра: «Какого цвета твои глаза?» Ланселот: «Это так важно?» Гвиневра: «Хочу хоть с чем-то ассоциировать твой образ». Ланселот: «Чтобы лучше представлять меня, пока ты ласкаешь себя, думая обо мне?» Гермиона краснеет. Шум трактира врывается в мысли, ненадолго возвращая к реальности. Рядом за пыльным столом «Кабаньей головы» сидят Гарри и Рон, обсуждающие последнюю, не сильно обнадёживающую тренировку по квиддичу. Среди всех посетителей трактира они выглядят как белые вороны, нечаянно затесавшиеся в стаю старых потрёпанных охотой коршунов. На их стол приземляются засаленные щербатые кружки со сливочным пивом. Трактирщик окидывает их подозрительным колючим взглядом — таким бармены смиряют в магловских пабах заплутавших в их сомнительное заведение невинных детишек. Но это единственное место, где возможно провести нужную ей встречу — вдали от министерских ушей и глаз. Почти неделю Гермиона рекрутировала в их «кружок» ребят из разных факультетов, — кроме Слизерина, конечно, — под предлогом выслушать сенсационное заявление от Гарри о случившемся несчастье на турнире Трёх Волшебников. В том, что подрастающие волшебники согласятся на её авантюру с самообразованием, Гермиона не сомневалась, но сейчас, отпивая непривычно крепкого пива большими жадными глотками, начинала слегка нервничать и колебаться. Как минимум потому, что её затею поддержал Сириус Блэк, когда последний раз безрассудно вышел на связь с Гарри через каминную сеть, едва не попавшись Амбридж. Такое же безрассудство сейчас совершает она, вовлекая в опасную затею дюжину учеников, но отвлекается от гложущих сомнений, когда замечает последние строки на истёртых временем страницах. Ланселот отвечает древними рунами. Иногда они переписываются таким образом, чтобы совместить приятное с полезным, — и к стыду Гермионы не ей пришла эта гениальная, без сарказма, идея. «Посмотри на отражение неба в весеннем озере в ясный день и увидишь цвет моих глаз», — бормочет Гермиона, горбясь над текстом. — «А твои?» Небо, озеро, весна. Голубой? Нет, слишком просто. Ранней весной ещё довольно пасмурно, а озеро нельзя назвать кристально чистым, однако в ясный день… — Я поняла! Поняла! — радостно выкрикивает Гермиона, едва не вскакивая из-за стола, чем пугает не только друзей, но и остальных посетителей. — У него серые глаза! Это ведь очевидно! От такого неожиданного выкрика Гарри давится пивом, а Рон, услужливо пришедший ему на помощь, хлопает друга по спине и смотрит на Гермиону округлёнными глазами: — Ты о чём, Герм? — спрашивает он. — У кого серые глаза? — Не забивай себе голову, я переводила древние руны. — Гермиона тушуется, натягивая рукава кардигана до самых костяшек. — И серые глаза — такой важный факт в древних писаниях? — не унимается Рон, недовольно косясь на тетрадь, над которой снова склоняется подруга. Гермиона молчит. — И вообще, зачем ты притащила в «Кабанью голову» древние руны? Кто занимается домашкой в питейном заведении? — Я взяла их, чтобы рационально использовать время! — огрызается Гермиона, пытаясь вспомнить, как пишутся нужные ей слова, отчего хмуро морщит лоб. Друзья переглядываются. Гарри пожимает плечами — мол, это же Гермиона, чего ты хочешь. А Гермиона, тщательно подбирая слова, переводит свой ответ на древние руны: Гвиневра: «Растопи тёплый шоколад и выйди с ним в холодные осенние сады Хогвартса, и ты поймёшь каков цвет моих глаз». Не проходит и минуты, как ответ украшает бумагу привычными латинскими буквами. Ланселот: «Карий — истинный цвет глаз колдуньи». Ланселот: «Легенды гласят, что истинная чародейка способна наложить чары одним лишь взглядом. Кажется, некоторые называют это влюблённостью». Гермиона усмехается этой забавной попытке флирта. Гвиневра: «Прекрати меня смущать, мне нужно сосредоточиться на предстоящий серьёзный разговор». Ланселот: «Не я первый спросил о цвете моих глаз, дабы скрасить свои эротические фантазии». Гвиневра: «Я спрашивала не с этой целью!» Ланселот: «Как же так, ты не будешь думать о моих прекрасных глазах?» Ланселот: «Я о твоих буду». Гермиона массирует виски. Обрывки чужих разговоров то и дело проникают в её сознание, сбивая с мысли. А губы не желают повиноваться, растягиваясь в непосредственной глупой улыбке. Гвиневра: «Если бы я знала твоё имя, то внесла бы его в пергамент для порчи!» Ланселот: «Кстати, о пергаменте. Не забудь: каждый участник вашего тайного культа должен поставить свою подпись. Иначе проклятие не сработает на предателе». Гвиневра: «Я помню». Гвиневра: «И хочу заметить: мы не культ! А кружок по интересам!» Ланселот: «На членов которого ты готова навести порчу лишь за разглашение факта его существования». Гвиневра: «Это всего лишь маленькая предосторожность — не более». Ланселот: «И хочу заметить, меня приятно пугает твоя предосторожность». Гермиона хмурится, искренне не понимая, что именно так «приятно пугает» Ланселота. Она не делает ничего предосудительного или незаконного. В «кружок» вступят лишь те, кто сами, по своей воле согласятся пойти на риск; те, кто горят энтузиазмом изучить предмет как положено, а не как того желает ополоумевшее Министерство. Каждый, вступив в своего рода отряд, будет осознавать ответственность за тайну, которой они расплатятся в обмен на запретные, но важные знания. Не она, а потенциальный, возможный предатель будет виновен, если раскроет секрет, подставив каждого своего товарища. И та невинная шалость с прыщами, проклятие которых она наложила на пергамент, не такая уж высокая цена за предательство. Гвиневра: «Чем паясничать, лучше бы подкинул пару-тройку заклинаний нам для обучения». Ласнселот: «Хм, а что мне за это будет?» Гвиневра: «А что ты хочешь?» Гермиона прикрывает лицо рукой, чтобы друзья не заметили, как краснеют её щеки из-за глупости, о которой она едва успевает пожалеть. Гвиневра: «Чтобы я исполнила следующим вечером тет-а-тет желание сэра Ланселота?» Ланселот: «А без боевых заклинаний моя леди Гвиневра больше не хочет исполнять мои желания?» Гермиона прикусывает губу. Гвиневра: «Кто знает…» Ланселот: «Наводишь проклятия на однокурсников, теперь шантажируешь меня… Распределяющая шляпа ничего не напутала?» Гвиневра: «Поначалу она хотела отправить меня на Когтевран. И не уходи от темы!» Ланселот: «Я могу зарисовать кое-что из боевых и защитных заклинаний». Гвиневра: «Но не за спасибо?» Ланселот: «Тридцать очков Гриффиндору!» Они пишут почти одновременно. Едва успевают за мыслями друг друга. Гвиневра: «И я ещё шантажистка». Ланселот: «И даже не за поцелуй». Ланселот: «Только, если более осязаемый…» Гвиневра: «Я слишком хорошо тебя знаю». Ланселот: «Тогда ты не откажешь мне в ответной услуге, в малейшем пустяке — кое-каких скучных цифрах магической фондовой биржи твоего времени». Гвиневра: «Ланселот!» Ланселот: «Грех не воспользоваться такой возможностью. Я ведь не прошу ничего незаконного. Помощь за помощь. Все останутся довольны». Гвиневра: «Но это неправильно! Мы же договорились: никаких дат!» Ланселот: «Тем не менее, мы оба понимаем, что ты для меня — будущее, и не такое далёкое, как может казаться». Гвиневра: «Но так ты узнаешь точный год моего "сегодня"!» Ланселот: «Какая же ты умничка!» Гвиневра: «Нет!» Ланселот: «Не умничка?» Гермиона закатывает глаза, едва не рычит, слыша вполуха, как бормочет Рон: «Не думал, что перевод древних рун может вызывать столько эмоций». Ланселот: «Боишься, что я найду тебя только по дате и цвету твоих глаз?» Гвиневра: «А ещё по факультету, курсу и цвету моих волос!» Ланселот: «А это плохо?» Гермиона застывает. Глядит в эти невозможные, упрямые, стройные буквы и не верит, что разговор зашёл в настолько опасное русло. «А это плохо?» И правда, а это плохо? Умом она понимает, что их разделяют максимум два-три десятка лет, а то и меньше. Но какой в этом смысл? За это время могло произойти что угодно: он мог уехать из страны, стать совсем другим человеком, умереть, в конце концов. Или просто забыть о ней. А если она скажет что-то лишнее, и настоящее изменится — она создаст временной парадокс? Или, напротив, она должна что-то сделать, сказать, написать, потому что так предопределено изворотливой судьбой? От этих мыслей голова раскалывалась ещё сильнее, чем от трактирного шума. Ланселот: «Если бы я знал, как тебя найти, я бы давно дал знать о себе в твоей жизни». Или он выжидает нужного момента. Прямо сейчас. Быть может, даже сидит за барной стойкой напротив их столика. Тот перебинтованный волшебник сразу вызвал нехорошее предчувствие. Гвиневра: «Ты думаешь, что всё строго предопределено и мы не можем изменить время?» Ланселот: «Не узнаем, пока не проверим». Гвиневра: «Я в «Кабаньей голове». Ланселот: «Я потерял нить твоей логики». Гвиневра: «Сейчас я нахожусь в «Кабаньей голове». Если, предположим, в ближайшем будущем я назову свой год, значит, сейчас ты можешь находиться со мной в одном трактире, потому что знаешь моё точное местоположение и время». Ланселот: «Только не пей в этой пошлой забегаловке огневиски — головная боль на целый день обеспечена». Гвиневра: «Не уходи от разговора. Сейчас самое время подать мне зн…» Рядом кто-то громко чихает; от неожиданности Гермиона даже подпрыгивает и тут же холодеет. Звук раздался позади неё. Скрестив оледеневшие ладони на коленях, она осторожно, украдкой, оборачивается. За соседним столиком сидят смурные волшебники, чей неопрятный внешний вид значительно прибавляет им возраста. Никто из них не обращает на неё внимания. Как и волшебники за другими столиками. Только трактирщик, вытирающий тарелки грязной тряпкой, неодобрительно поглядывает на их столик. А может, Ланселот выкупил это место и переоделся в убитого жизнью мизантропа, чтобы разыграть её? Право, богатое воображение до добра не доведёт. Тем временем Гарри объясняет Рону приём, который они обязаны были опробовать на следующей тренировке. Гермиона смотрит в тетрадь, на оставленную ею же кляксу. И последнее сообщение. Ланселот: «Если такая встреча и возможна, предлагаю её провести в «Красной сороке». Гвиневра: «Её больше нет. Тот паб разрушен и заброшен». Зря она это написала… Гвиневра: «Мне пора идти! Я напишу завтра. Или даже послезавтра. Боюсь, несколько дней буду занята до самой ночи». Ланселот: «И снова эссе по ядам победило меня в неравном бою, перевесив на чаше твоих приоритетов?» Гвиневра: «Есть вещи поважнее домашних заданий». Ланселот: «Право, леди Гвиневра, я начинаю подозревать, что на вас наложили заклятие Империус». Гвиневра: «Я должна составить расписание занятий, чтобы подогнать его под график всех ребят. А завтра — ни за что не поверишь — я собираюсь посетить гостиную Слизерина». Ланселот: «Так значит шантаж и порча были аперитивом перед главным блюдом? Надеюсь, никто не заманил тебя обманным путём, чтобы принести в жертву в ещё одном кружке?» Гвиневра: «Ничего такого. Меня пригласила новая подруга». Гермиона откровенно лукавит, не договаривая, что для того, чтобы попасть в гости к Слизерину, ей нужно на обратном пути в Хогвартс заскочить в аптеку, которая воскрешала неоднозначные воспоминания о вновь понадобившихся, но теперь уже лично ей ингредиентах. Её маленький секрет, который они на пару с Асторией прятали в кабинке заброшенного туалета. Ланселот: «По такому случаю, почему бы мне не оставить для тебя сюрприз? Чтобы львёнку не было одиноко в змеином логове. Сможешь представить, что я нахожусь рядом с тобой». Гвиневра: «Каким образом?» Ласнселот: «Обрати внимание на подвески на люстре». Ласнселот: «И не забудь подумать о моём предложении!» Шум усиливается: весёлой, взволнованной гурьбой ребята вваливаются в трактир, привлекая ещё больше внимания. Такой толпы не ожидала даже Гермиона — Рон с Гарри и подавно. Она закрывает тетрадь, прячет ту в сумку и, допив холодное пиво, возвращает мысли и всю себя в это устье реки времени.

***

Из замутнённого отражения туалетного зеркала на Гермиону смотрит Дафна Гринграсс — высокомерная блондинка со взглядом хитрой химеры, взирающая на окружение как на своих подданных, — практически женская версия Драко Малфоя. Но такой она видела Дафну со стороны. Сейчас же, если не брать во внимание внешнюю оболочку, от спесивой слизеринки остался только окрас: взгляд растерянный и слишком мягкий для особы со столь скверным характером, губы больше не кривятся в ухмылке, а панически сжаты. Гермиона чувствует себя неуютно и глупо: мнётся, жмётся, поправляет волосы — шёлковые и мягкие — и смотрит потерянно на Асторию через зеркало. — У меня не получится, — констатирует Грейнджер и качает головой. — Они поймут, что я не твоя сестра. — Не поймут, если не будешь болтать лишнего, — успокаивает Астория и услужливо помогает надеть запасную мантию сестры. — Старайся отвечать односложно и быть просто слушательницей. Достаточно поддакивать Драко, если не уверена, что сможешь поддержать беседу, не выдав себя. Из туалетной кабинки доносится хихиканье Плаксы Миртл, предвосхищающей крах её актерской карьеры. И Гермиона не может не согласиться с этой оценкой. Астория предложила проникнуть в гостиную Слизерина с помощью оборотного зелья, чтобы воочию лицезреть Драко Малфоя в неформальной обстановке. Поначалу Гермионе казалось, что сделка с Асторией — волос Дафны в обмен на помощь с домашним заданием, — мягко говоря, безумна. Но неугомонное любопытство — что уж таить, безмерное желание увидеть слизеринское логово своими глазами — покалывало шёпотом «всего на минутку». Она согласилась. И последующие дни свободное время проводила в заброшенном туалете в обществе недовольной этим вторжением Плаксы Миртл и хладнокровно спокойной Астории Гринграсс. Часть ингредиентов для зелья слизеринка потихоньку таскала из кладовки профессора Снейпа, доступ к которой получить оказалось не так просто; остальное Гермиона прикупила в аптеке в первый же выходной в Хогсмиде. За эти две недели Астория раскрылась с неожиданно положительной стороны: слизеринка оказалась приятной и эрудированной для своего возраста собеседницей — частенько Гермиона даже забывала об их разнице в возрасте, — но некое чувство достоинства и лёгкое, как пёрышко, высокомерие всё равно выдавали в ней человека из «иного общества». Она осторожно обдумывала каждое предложение, не спеша откровенничать на личные темы, но при этом вполне искренне смеялась, когда облако очередного удачно вспыхнувшего ингредиента оставляло на их лицах трудно смываемые следы. Гермиона и сама не переходила черту, не забывая о здоровой предосторожности. Обе, по сути, вели себя по отношению друг к другу как два разных зверька, впервые оказавшихся в одном тесном пространстве. И сейчас Гермиона шла на серьёзный риск — небольшая, но храбрая львица, проникающая в змеиное гнездо. — Дафна будет час заниматься в библиотеке. Девочки предупредят меня, если она выйдет раньше, — напоминает Астория, глядя на аккуратно сложенные вещи Гермионы на бортике раковины. — Какой пароль? — спрашивает Гермиона, сжимая ручку двери. Во взгляде её подельницы искрится насмешка. — Поттер — вонючка. Гермиона удивлённо выгибает бровь. Астория разводит руками. — А что ты хотела? Староста Драко, его пароли. — Логично, — заключает Гермиона и выходит из убежища Плаксы Миртл. Спустившись в подземелье Хогвартса, она идёт точно по тщательно объяснённому направлению: к западной стене в конце коридора — месту, которое всегда считала тупиком. В тупик в каком-то смысле она загоняет сейчас себя сама, согласившись на безумную авантюру. На втором курсе проникнуть в гостиную Слизерина Гермионе не удалось, в отличие от Гарри с Роном, из-за небольшого эксцесса с неверным ингредиентом: кошачьего волоса. Однако по рассказам друзей она помнит, что им едва удалось сыграть то, что, по сути, и играть было не нужно. Дафна — персонаж более колоритный, обременённый характером и даже разумом, в отличие от двух Малфоевских телохранителей, — это значительно повышает ставки в игре. Но поздно для сомнений. Не остаётся ничего, кроме как прочистить горло, храбро расправить плечи и с гонором, с каким бы наверняка произнесла Дафна, выдать у каменной стены: «Поттер — вонючка», чувствуя себя невероятно глупо. Невидимый механизм издаёт скрип, и часть стены отходит в сторону, открывая проход, — совсем как за их портретом. Гермиона разочарованно качает головой: она до конца считала пароль шуткой — это феноменальная глупость даже для Малфоя. В отличие от тёплой, уютной гостиной Граффиндора, ассоциирующейся с горячим шоколадом, гостиная Слизерина выглядит холодной и мрачной, как твёрдый малахит. На стенах висят гобелены, изображающие «подвиги» знаменитых слизеринцев в средние века, а от одного из них — сцены убийства единорога — горло сжимается, а ладони холодеют. У стен, выполненных из дикого камня, стоят старинные буфеты из тёмного дерева. Несмотря на наличие каминов, украшенных искусной резьбой, в комнате зябко и неуютно. С потолка на цепях свисают зеленоватые лампы, погружающие пространство в болотный свет. Судя по расположению, комнаты Слизерина находятся прямо под Чёрным озером, и Гермиона не может не заметить, с долей сарказма, что скверный характер слизеринцев связан с недостатком солнечного света. По центру гостиной на чёрном кожаном диване, фривольно закинув руки на его спинку, сидит нужное ей действующее лицо — Драко Малфой. Он ловит её взгляд и расплывается в непривычно дружелюбной улыбке. — Дафна, ты где пропадала? Иди к нам, — зовёт Драко, и лже-Дафна панически сглатывает, сжимает и разжимает пальцы, сдерживая себя от порыва развернуться и уйти. Где твоя хвалёная гриффиндорская смелость? — медленно шаркая, журит себя Гермиона и присаживается на скрипучую обивку дивана. Рядом с ней, по обе стороны, сидят Крэбб и Гойл, вызывая неприятные воспоминания о заброшенном пыльном кабинете прорицания. Первый занят дегустацией имбирных печений, а у второго так широко расставлены ноги, что Гермионе невольно приходится сжать колени. В зелёном, обитом старым бархатом кресле, читает книгу Теодор Нотт. А напротив Гермионы рядом с Драко полулежит Пэнси, забравшись на диван с ногами, почти вплотную прижавшись к Малфою. — Даже жаль, что этим неудачникам не выдадут разрешение на участие в квиддиче, — продолжает Малфой явно прерванный монолог. — Не увидим позор Уизли. Серьёзно, в каком нужно быть отчаянии, чтобы брать его вратарём? — Может, тогда кинуть им подачку в виде разрешения? — Кокетливо хихикая, Пэнси не отрывает взгляда от профиля Малфоя. — Что мы, зря песню сочиняли? Попроси отца, пускай Амбридж даст им разрешение. Гермиона старается сохранять непроницаемое выражение лица, на всякий случай прикрывается рукой, якобы поправляет волосы, чтобы пережить первый и точно не последний приступ негодования. О запрете кружков, в которые, конечно, входили и команды по квиддичу, они узнали из объявления на стене всего несколько дней назад. И несложно догадаться, в каком убитом состоянии находились друзья. — Они такие жалкие, — фыркает Малфой, уворачиваясь от руки Пэнси, поправившей его волосы. — Серьёзно, видели Поттера на последнем уроке зельеварения? Какой идиот может забыть добавить толчёный лунный камень в умиротворяющее зелье? Главный ингредиент! Правильно — Поттер! Раздаются одобрительные смешки, а Гермиона сжимает пальцы в кулак, кусая язык, чтобы не встать на защиту того, до кого Дафне нет дела. — Уверен, по другим предметам ему тянут оценки только за то, что он мальчик, которого недобили. Не школа, а панибратская свора. Вот только скоро он станет мальчиком, который всех достал. Меньше нужно было задирать нос со своей славой. — Драко запрокидывает голову и нетерпеливо стучит ногой. Гермиона обводит гостиную взглядом. В зелёном старинном кресле сидит Астория, — видимо, она пришла совсем недавно, и сейчас пытается занять себя чтением, но не удерживается и поднимает взгляд, заметно вздрогнув. — Он даже толчёный рог единорога от толчёных игл дикобраза отличить не может. Добавил рог раньше игл! И этот человек хочет стать аврором. — Серьёзно? — неискренне удивляется Пэнси, накручивая прядь смолистых волос на указательный палец, на котором сверкает кольцо в виде сомкнувшейся змеи. — Поттер — аврор? — На этом комедия не заканчивается. Слышал, предатель крови тоже метит в авроры. Только представьте себе эту парочку: жалкие Поттер и Уизли спалят друг друга на первой же миссии, потому что рядом с ними не будет их грязнокровной няньки. — А Долгопупс! Слышал, его боггарт принимает форму профессора Снейпа, — замечает Гойл, злостно усмехаясь. — Какие же они жалкие, — качает головой Крэбб, и Гермиона в очередной раз удивляется, что тот умеет говорить, а не только жевать. Крошки от его печений лежат даже на её коленках. — А какую форму принимает твой боггарт, — неожиданно спрашивает Гермиона, чтобы поддержать разговор, и добавляет в конце неудобное, неприятное, непривычное слуху: — Драко? — Мне откуда знать? Я не участвовал в этом дешёвом представлении, устроенном тем оборотнем, — огрызается Драко и отводит резко голову, когда Пэнси пытается снять с его головы чёрное перо. — Все мы знаем, что это Грейнджер, — комментирует Теодор, хотя с виду и не скажешь, что он следит за беседой. — Несмешно, — шипит Драко и тут же соскакивает с темы: — Нужно в этом году наложить на них как можно больше взысканий, у нас есть все шансы впервые за несколько лет опустить эту ошибку школы на последнее место. — Ты не думаешь, что чрезмерное превышение должностных полномочий может привлечь внимание директора? — резонно замечает Гермиона; от нервов она скребёт коленки ногтями, снова переводит взгляд на Асторию, чьи наставления нарушает с такой легкостью. Малфой самодовольно усмехается, точно она ребёнок, выдавший самую несусветную глупость. — Директор? Дафна, что за странные шуточки? — Он щурится с такой силой, точно вот-вот разоблачит в ней подделку. Гермиона сжимается и пытается заставить себя расслабить плечи. — Мой отец говорит, что дни Дамблдора сочтены. Вопрос времени, когда авроры придут по его душу. — Главное, чтобы не такие как Поттер и Уизли, — цокает языком Пэнси. — Но Амбридж… — продолжает гнуть свою линию Гермиона. Астория поглядывает в их сторону и хмурится. — Что Амбридж? Чуть оттянутый золотом карман решит любые претензии, Дафна. — Да, ты прав, — спохватывается Гермиона, вспоминая, что хоть в чём-то должна согласиться с Драко — таковы правила игры. Она вытирает рукавом холодный пот с виска и хмурится, когда понимает, что слова снова живут своей жизнью, противореча инстинкту самосохранения: — Но хочу заметить, что иглы дикобраза можно добавлять раньше рога. — Что? — Опешив, Драко замирает. — Не так катастрофично, если добавить толчёные иглы дикобраза раньше толчёного рога. Проблема, — Гермиона вовремя останавливает себя, чтобы не произнести имя друга, и старается придать голосу как можно больше пренебрежения: — Поттера была в том, что он забыл добавить две капли сиропа чемерицы и перескочил сразу на следующий пункт. — Ещё как катастрофично, если ты хочешь просто расслабиться, а не уснуть на несколько часов. Его пренебрежительный тон только сильнее заводит Гермиону: — В конце можно просто мельче нарезать корень валерианы, чтобы она лучше растворилась — это сгладит сонливый эффект! Я читала об этом в дополнительных комментариях! — Нет, Дафна, не сгладит, только создаст обманку нужного цвета, чтобы получить хорошую оценку. — А ты уже пробовал, раз категорично настаиваешь на своём? — А ты? Неприятно признавать, но Гермиона понимает, что Драко, возможно, прав. Никто из них сам не пробовал зелья. Лучше правильно смешивать ингредиенты, чем в конце шинковать валериану, пытаясь спрятать изъян. Она всегда считала, что Снейп намеренно завышает Малфою оценки, чтобы поддразнить гриффиндорцев. Но если судить объективно, он не занижал ей оценки за знания, только подлавливал подло на мелких проколах: если она кому-нибудь помогала или отвечала без спроса. Ничто, как бы ни было это неприятно признавать, не мешало Драко быть подлинным отличником, как и ей самой. Но, кажется, не только ей пришлось переваривать, как горькое зелье, этот факт, но и Малфою, судя по его растерянному выражению лица: он явно признал за ней возможную правду, хоть и не произнёс этого вслух. — Кстати, Грейнджер так и таскается с этой тетрадью. Даже после того, что я туда понаписал. — В голосе Драко скользит одновременно самодовольство и злость, а пальцы нервозно стучат по спинке дивана. — Она с ней что, реально встречается? — А кто ещё с ней захочет встречаться кроме тетради? — вместе со всеми хихикает Пэнси, кокетливо ведя пальчиком по плечу Драко. Гермиона закатывает глаза. Драко переводит на неё взгляд и странно ухмыляется, его улыбка вскрывает ямочки на щеках. — Вы так и не заметили, кто ещё часто пишет в подобной тетради? Слизеринцы по очереди качают головой — кроме того, кто слишком занят чтением, чтобы ответить. — Тео? — Я не слежу за твоей грязнокровкой, — переворачивая страницу, безразлично бросает Нотт. — Она не моя грязнокровка! — вспыхивает Драко, и лицо его покрывается красными пятнами. — Ага, как скажешь, — соглашается Теодор тоном, подразумевающим обратное, и снова переворачивает страницу. Поразительная скорость чтения. Гермиона заинтригованно выгибает бровь, пытаясь прочитать название: «Африканские яды. Тысячи способов отравить соседа, не оставив следов». — А ты, Дафна? Драко пристально смотрит на неё — на ту, кем она не является. — А я что? — хрипит Гермиона, чувствуя, как подёргивается уголок губ в нервной улыбке. — Не видела никого с тетрадью? — Нет, — сухо отвечает она, как и наставляла Астория. — Может, она с Крамом переписывается? — предполагает Пэнси неприятным писклявым голосом. — Да, очень на то похоже. — На лбу Драко пролегает хмурая складка. — Какого чёрта она не свалила с ним в Болгарию? Только глаза мозолит. Проносится всё тот же одобрительный гул, рядом сидящий Крэбб даже отвлекается от процесса гастрономического познания имбирных печений, чтобы поддакнуть своему старосте. Гермиона, пытаясь не сболтнуть лишнего, тянет руку в вазу и отправляет печенье в рот — она так искусала щёки, губы и язык, что всё теперь болит и щиплет. — Не успела залететь, вот и не уехала, — пожимает плечами Пэнси, и Гермиона смотрит на неё во все глаза, едва не подавившись. Вот, что они обсуждают за своими постылыми стенами: её несуществующую личную жизнь и умственные способности Гарри. Не факультет, а жёлтая колонка сплетен, до которой далеко даже нынешнему «Ежедневному пророку»! Драко смотрит на Пэнси разъярённым взглядом, его лицо вытягивается, а губы сжимаются в злобную тонкую линию. — Я же молодец, да? Что подкинула Скиттер ту сплетню про любовный треугольник с Поттером и Крамом, — хвалится Пэнси, задиристо задрав подбородок, будто ожидая похвалы от Малфоя, но тот, побледнев, отворачивается от неё и шипит змеёй: — Ничего, теперь когда Крам уехал, некому будет постоять за её сомнительную честь… — Она и сама может прекрасно постоять за себя, — перебивает Драко Гермиона и замирает, осознавая, какую импульсивную глупость совершила: все слизеринцы, включая даже оторвавшегося от чтения Нотта, удивлённо косятся на неё. Вот она и перешла Рубикон дозволенного. — Я имею в виду… — Лже-Дафна растерянно запинается, убирает за ухо светлую прядь и говорит уверенным, спокойным тоном: — Она ведь отличница, с объективной точки зрения хорошо владеет палочкой, ей не нужен кто-то, чтобы… обороняться от нас, — осторожно заканчивает Гермиона, смотря Малфою прямо в глаза. Он едко ухмыляется, недовольный её замечаниями: — Что ты такое несёшь, Дафна?.. — Высказываю своё мнение, а что — нельзя? Наложишь на меня взыскание за не сходящийся с твоей точкой зрения факт? — дерзко парирует Гермиона. В ней говорит обида за все те гадости, что ей пришлось выслушивать полчаса. Нотт окончательно перестаёт читать: удивлённо выгнув бровь, смотрит внимательно в глаза той, кто посмел перечить змеиному принцу, а затем переводит взгляд с «Дафны» на Драко — и обратно. Гермиона выдерживает и его молчаливое удивление, и ледяной, острый взгляд Малфоя, адресованный ей вместо взыскания. Драко резко цедит сквозь зубы, никому конкретно не адресуя: — Может, хватит уже говорить об этой грязнокровке? — Ты сам каждый раз заводишь о ней разговор и сам каждый раз бесишься, — колко замечает Теодор, захлопывая книгу. На протяжении всего разговора Гермиона не раз замечает, как сидящая неподалёку, у камина, Астория следит за ними. Её взгляд рассеяно бегает поверх книги, то и дело она смотрит на них, в её лице отсутствует выражение эмоций — штиль. Гермиона тоже поглядывает на неё и удивляется, когда Гринграсс-младшая поднимается и стремительно идёт в их сторону, наверняка, чтобы «по-сестрински» попросить Дафну помочь с домашним заданием; Гермиона даже внутренне расслабляется. Но едва Астория оказывается в нескольких шагах от их кружка, как другая слизеринка отвлекает её, что-то показывая в свитке. Астория мнётся и явно пытается отвязаться от одногруппницы, но в конце концов они вдвоём уходят из гостиной. Только брошенный взгляд, полный сожаления, остаётся с Гермионой. Не только Гермиона, но и Драко провожает Асторию взглядом. — Кстати, Дафна, с каких пор твоя сестра стала тереться рядом с Грейнджер? — О чём ты? — Гермиона внутренне холодеет — правая нога то и дело постукивает в такт биению сердца. — Я тоже видела их несколько раз за одним столом в библиотеке, — поддакивает Пэнси и ближе пододвигается к Драко, коснувшись локтем его плеча. — Ты же не хочешь, чтобы поползли слухи? — продолжает Драко, застыв взглядом на двери, за которой скрылась её «сестра». — Поговори с ней, пока не поздно. Её поведение неприемлемо. Пэнси кивает, а Драко гладит её по коленке, при этом смотря в глаза «Дафне». — Правда? Я не замечала, — немного охрипшим, но всё ещё непринуждённым тоном отвечает Гермиона, не в силах отвести взгляда от руки Малфоя на чужой коленке — Пэнси только и рада. Когда Гермиона отворачивается, взор её цепляется за люстру, за одну из последних строчек Ланселота, о которой она едва не забыла: «Посмотри на центральную люстру». Гермиона оглядывается, взглядом щупает несколько ламп, пока не понимает, что сидят она как раз по центру гостиной, а над их головами мерцают магические свечи, отливающие пугающим изумрудным цветом, погружающим комнату в загадочные сумерки. На её перекладинах покачиваются в такт пламени хрустальные капли, и только вместо одной их них — нечто напоминающее вырезанные вензеля, в которых Гермиона, прищурившись, признаёт инициалы «G» и «L». По спине пробегается морозец. А сердце, что до этого стучало от волнения, заходится и вовсе в сумасшедшем ритме — кажется, вот-вот и оно остановится от переизбытка чувств. Они — символы их имён: вымышленных, а, кто знает, может и настоящих, — качались над головами сотни волшебников долгие годы. Возможно, не один десяток лет. И только ей одной, девчонке, заключившей со временем жестокое пари, известна их тайна — маленькое, но значимое для неё послание. Выдержав ещё пять минут общества слизеринцев, занятых обсуждением последней статьи «Ежедневного пророка» и предстоящей тренировки по квиддичу, лже-Дафна ссылается на срочное дело и, расправив юбку, поднимается, не разрывая зрительного контакта с Малфоем. Чувствует его взгляд в спину, разъедающий мантию, рубашку, кожу, проникающий всё глубже и глубже. Чувствует спасительный глоток свободы, когда выскальзывает из прохода — совсем как утопающий, вырвавшийся из плена ледяных вод. Стремительно шагает по коридору подземелья, скорее к лестнице, к мраморным ступеням, чтобы успеть до окончания действия зелья в убежище Плаксы Миртл. Чтобы переодеться в свою родную, как вторая кожа, форму, добежать до своей гостиной, до комнаты, к тетради, чтобы сказать, написать: она видела, она чувствовала, она всё поняла! Но Гермиона не учитывает третью силу, неожиданный эксцесс, который хватает её за запястье, тянет назад, а потом неожиданно перехватывает за талию и прижимает к стене. И в какой-то момент ей кажется, нет, ей наивно хочется верить, что это Ланселот — он, перешагнув через время, использовав вензеля на люстре как порт-ключ, догнал её. И она стоит, не дышит. Только сердце колотится, как судейский молоток. Боится пошевелиться, ведь губы её заняты сумбурным поцелуем. Она прижата к стене… Драко Малфоем. Её целует, дракл его задери, Драко Малфой! А она, придя в себя, вернувшись в постылую реальность, одной рукой сжимает бесполезную в таких сражениях палочку в кармане, а другой пытается оттолкнуть его. Приближаются чьи-то шаги, очень спешные, кто-то буквально бежит в их сторону, но они стихают и резко обрываются. Гермиона пересекается взглядом с Асторией; та быстро притормаживает, несколько ударов сердца не шевелится, но потом, побледневшая, с испуганным вытянутым лицом продолжает путь, поглядывая искоса в их сторону оторопевшим взглядом. Её шаги полностью утихают в конце тупика. Наконец, Гермиона толкает Драко обеими руками, он отстраняется, его щёки чуть краснеют, а губы растягиваются в мефистофельскую улыбку. — Что ты делаешь? — ошеломлённо спрашивает лже-Дафна, по-прежнему толкая его в грудь. Теперь её голос интонациями близок к оригиналу. — А на что, по-твоему, это похоже? — усмехается он и снова тянется к её губам, но Гермиона уворачивается, вытягивая шею вбок. — Амбридж строго запретила поцелуи на территории Хогвортса! — Раньше тебя это не останавливало. — Несмотря на все её попытки отстраниться, Драко снова целует её — в этот раз быстро и смазано — и шепчет прямо в губы: — Ты так на нас смотрела. Я думал, ты в Пэнси дыру прожжёшь. Неужели так сильно ревнуешь? Я же говорил, что она отработанный материал. Глаза Гермионы округляются от шока. От резкого движения она бьётся затылком о каменную стену и ойкает. Рука Драко скользит ей под голову; эта забота и даже нежность пугают Гермиону сильнее, чем все его угрозы. — Так ты пойдёшь со мной на балет? Отец достал лучшие билеты: наша семья будет сидеть в одной ложе с министром. Кто захочет упустить такой шанс? — Он игриво вскидывает брови и проводит по ушибленному месту; у Гермионы бисером сыплются мурашки по спине, и она едва находит силы ответить: — Да что ты? А когда, говоришь, балет, я что-то запамятовала?.. — Перед Рождеством. 23 декабря. — Мне нужно подумать, — мнётся лже-Дафна, облизывая губы. Зря она это сделала, теперь на её языке его вкус, — знаешь, у меня очень плотный график, нужно свериться. Спроси меня об этом в другой день. Но не удивляйся, если я забуду. — Гермиона пытается придать голосу кокетливые нотки и интригующе выгибает правую бровь. Драко берёт её лицо за подбородок и вглядывается в её глаза. — Ты сегодня какая-то другая. Притаившись, Гермиона молчит. — Но мне нравится. — В его голосе звучит одобрение. — Драко, мне нужно идти… — Куда ты так спешишь? — В библиотеку… — В библиотеку? — по слогам переспрашивает он, точно она только что выдала самую забавную шутку, какую ему приходилось слышать. — Я пойду с тобой. — Нет! — категорично отрезает лже-Дафна, чем вызывает недоумение во взгляде Малфоя. Вернув самообладание, она старается придать голосу игривые нотки и дотрагивается до его плеча — пускай и выходит весьма неловко: — Я буду отвлекаться на тебя, Драко, понимаешь? — Ладно, я отпущу тебя, но ты знаешь, что для этого нужно сделать. Гермиона прикрывает глаза, делает глубокий вдох. Это всё ради факультета, чтобы с Гриффиндора не сняли очки, если выяснится… Об этом лучше даже не думать! И она сама тянется к Драко, легонько прикасается к его губам, молясь, чтобы их яд не отравил её рассудок. Но, кажется, его отравленные губы оказываются сильнее, ведь она не сопротивляется, когда он углубляет поцелуй, и выворачивается только когда отсчитывает шестьдесят секунд — это время кажется ей приемлемым, чтобы не показаться грубой. Дольше медлить нельзя. И она, выпущенная из объятий, несётся к лестнице, не слыша эха собственных шагов — так сильно бьётся её сердце.