***
Гермиона пришла в такой восторг после того, как увидела трансфигурированные в их инициалы подвески на слизеринской люстре, что, как только бравый рыцарь по ту сторону реки времени предложил найти ещё одно послание, сразу же согласилась. Загвоздка состояла в том, что Ланселот не указал точное место нахождения «послания», зашифровав подсказку с помощью древних рун, на которые так часто серчала его собеседница. Ланселот считал, что «приятное закрепляет полезное». Украдкой, во время перерывов, Гермиона переводит подсказки с древних рун, не в силах дождаться свободного вечера. Её коленки так и подрагивают в нетерпении, точно она ребёнок, которому не сидится на скучном занятии. Эти, для кого-то поистине нудные приключения, приводят её к стеллажу с наградами волшебников, точнее — к конкретной награде. Школьный кубок по квиддичу за 1971 год, ознаменовавший победу Слизерина. На первый взгляд, он кажется обычным, как и все школьные кубки, но при более внимательном, тщательном изучении можно заметить крохотные древние руны, выгравированные на отполированном боку. — Реколус, — с важным видом произносит Гермиона, прикасаясь к крохотным древним рунам, сию же секунду вспыхнувшим ярким оранжевым свечением. Кубок в руках нагревается как сковородка. Волшебница едва не роняет его на пол, но вовремя ставит обратно на полку. Внутри него что-то вспыхивает, точно готовое зелье, и по всему залу распространяется сизый дым. Гермиона оглядывается — главное, чтобы Филч не заметил мелкую шалость, которой предаётся сама староста, ведь ей бы следовало следить за порядком. Осторожно она заглядывает внутрь кубка, где покоится небольшой клочок пергамента. С помощью левитационных чар извлекает, присматривается — кажется, ничего опасного. Пергамент невесомым снегом ложится на ладонь. На нём начертано очередное послание. В целый абзац. Но не на древних рунах… Ей знакомы некоторые слова, а точнее сочетание слогов. Французский. Вот же выпендрёжник! На столе рядом с учебниками по магическому ремеслу давно поселился англо-французский словарь — Ланселоту нравилось пощеголять знаниями в иностранном языке, и ей не оставалось ничего, кроме как расшифровывать их подобно древним рунам. Однажды, когда Гарри и Рон снова обсуждали предстоящий осенний матч против Слизерина, она не выдержала и прошипела под нос: «Ma tête! Quand c'est fini! Мальчишки так уставились на неё, точно она наслала на них страшное проклятие. Но Гермиона быстро нашлась с ответом: родители зимой снова собираются во Францию, и она решила немного ознакомиться с разговорным французским. Для общего развития. Страницы тетради, исписанные словами на незнакомом языке, отлично подтверждали эту легенду. На перевод уходит один вечер. Первым же уроком Гермиона отпрашивается с истории магии, чем приводит в ужас друзей, которым придётся записывать нудную лекцию вместо неё. Причина простая, какой легко поверить: «простите, профессор Бинс, живот что-то разболелся, я отлучусь на пять минуток». Полупрозрачный призрак профессора, как будто и не слыша её слов, продолжает монотонно зачитывать лекцию, а Гермиона тихонько семенит по коридорам, да не в лечебное крыло. Вытащив из кармана мантии пергамент с переведённым текстом, она следует на третий этаж восточного крыла, а точнее — к лестничному переплёту, где висит вереница старинных пыльных портретов. Если она правильно перевела не только древние руны, но и французский, послание должно прятаться за портретом сэра Мундвига, известного красивыми речами, которые не могли затмить даже смелые поступки. Остановившись возле нужного портрета, Гермиона тянется к раме, собираясь снять её, но сэр Мундвиг, возмущённый и оскорблённый, вытаскивает меч из ножен, потрясая им на фоне аквамаринового густого неба. — Минуточку! — вспыхивает он. — Как смеете вы распускать свои руки! Стой, негодяйка, стой, кому говорю! От этого воинственно настроенного оклика Гермиона едва не роняет картину. Медленно убирает руки. Отступает. Смотрит на наставленное остриё меча, которое так и норовит выскочить из картины, чтобы отстоять её честь. — Простите! — сконфуженно лепечет Гермиона, прижимая кулачки к груди, и отступает на шаг. — Не могли бы вы позволить заглянуть за вашу картину? Это сложно объяснить… — Заглянуть за мою картину? — возмущённо вторит рыцарь, и забрало его шлема, которое, кажется, слишком велико, клацает словно драконьи клыки. — Где это видано, чтобы приличные девушки заглядывали за картины незнакомых мужчин?! А мы с вами, позвольте заметить, незнакомы! — Рука рыцаря, громыхая кольчугой, описывает пируэт. Гермиона закрывает глаза. Пытается досчитать до десяти. Нет у неё времени на этот безумный, бессмысленный диалог! Ничего он ей не сделает, если она приподнимет картину. Однако. Однако… Ей всё равно не по себе от крика, который нарисованный рыцарь может поднять. — Понимаете, один мой друг. Из другого времени. Не из этого года. Из прошлого. Не знаю точной даты. — Гермиона прыскает, представляя, как безумно звучит со стороны. Но для кого-то разговаривающие портреты — тоже безумие. — Он оставил мне послание. И оно должно храниться за вашей картиной. Вы случайно ничего такого не помните? Меч замирает. По нарисованной густой траве проходится тревожный ветер. Рыцарь вздрагивает, свободной рукой поднимает забрало шлема и смотрит на Гермиону во все глаза. — Не может быть, — только и говорит сэр Мундвиг, точно не она, а он видит перед собой призрака. — Так это была не шутка?! Вы та самая девушка, которой я должен передать послание? Ветер вырывается из картины и окутывает Гермиону со всех сторон — как иначе объяснить, почему по её телу проносится морозец, точно кусающие иголками мурашки? Она даже теряет дар речи. — Сколько же лет уже прошло? Мерлинова борода! Точно-точно, тот слизеринский староста, кажется то был сем… — Но энергичная речь быстро обрывается, рыцарь опускает забрало и выпрямляет гордо спину. — Сем?.. — тянет Гермиона, сама не в силах извлечь слова — они застревают в горле, как снежинки на ресницах. — Я дал слово рыцаря, что не выдам ни год, ни имя уважаемого джентльмена! Гермиона закатывает глаза. Но тут же журит себя. Не она ли придумала эти правила? Не ей их нарушать. Видимо, при переводе она ошиблась, неправильно растолковав предлог: не «за», а «в» картине. — Что ж, как видите, я та самая девушка и… — Нет-нет, постойте, а чем докажете, милая леди, что вы не обманщица? Нет у меня права на ошибку! Не позволю водить меня за нос! — покачал указательным пальцем рыцарь и снова воинственно поднял меч. — Думаю рыцарь, как вы, должны сразу признать леди Гвиневру, ждущую послание от своего сэра Ланселота. — Хммм. — Глаза рыцаря хитро щурятся, точно он присматривается к Гермионе, пытаясь понять — не хитрит ли она? — К вам за эти годы часто приходили, пытаясь заглянуть под портрет? — раздражённо спрашивает Гермиона, скрещивая руки. Рыцарь молчит. Но она знает ответ. Рука сэра Мундвига ныряет под доспехи, шерудит где-то в районе живота, а затем извлекает небольшой кусок пергамента. Прочистив горло, рыцарь с крайне важным видом патетично декламирует так громко, что обитатели соседних портретов вздрагивают: — Меня видно лишь во тьме, я прячусь за светом ангельских крыльев, но прокляну каждого, кто потревожит мой покой. На востоке. Откуда в убывающую луну видно созвездие Ориона. Призови меня первыми строками. Когда даже эхо перестаёт разносить слова по всему лестничному пролёту, Гермиона мелко вздрагивает и медленно моргает. Слова волшебника из прошлого голосом призрака из настоящего ввергают её в некое кататоническое состояние: прошлое и настоящее сплетаются, пытаясь вывести узоры будущего. — Вам всё понятно? — уточняет рыцарь нарочито зычным голосом. Гермиона кивает. — Прекрасно, потому что мне ничего непонятно! Гермиона повторяет несколько раз про себя послание — убеждается, что ничего не упустила и, бросив слова благодарности, идёт к ступенькам, но снова замирает, мнётся в неуверенности всего мгновение и возвращается к портрету. — Простите? — Ну что ещё? — недовольно ворчит рыцарь, раздосадованный, что его отвлекают от важного занятия — созерцания блеска стали его меча. — А он… — Гермиона краснеет и, совсем засмущавшись, тихо спрашивает: — красивый? — Простите? — теперь уже впадает в ступор рыцарь. — Ну… Слизеринский староста, оставивший мне послание. Он красивый? — Кашляет застенчиво в кулак. — Уж не красивее меня точно! — с апломбом заверяет рыцарь, гордо выпятив грудь. — Бедные, бедные девочки! — завывает писклявым голоском соседний портрет. На нём волшебница в пышном викторианском платье обмахивается веером и, сетуя, качает головой. — Сначала этот паршивый мальчишка морочил голову девчонкам из своего времени, так и до будущего умудрился дотянуть свои пакостные змеиные руки! — Что?! — Гермиона, едва не задохнувшись от возмущения, пристально глядит на портрет. Ведьма на нём высокомерно хмыкает и отворачивается, как бы демонстрируя, что диалог продолжать не намерена. — Что вы имели в виду под «морочил девчонкам голову»? — То самое и имела! Я помню каждого прохвоста этой школы! — ШШШШ! — зашипел на неё сэр Мундвиг, тыкая мечом в бок её картины. — Иначе нам не поздоровится! — В смысле вам не поздоровится?! Но портреты предпочли оставить её вопрос без ответа. Дама с веером, как истинно искушённая пуританка своего времени, опускает взгляд с самым высокомерным видом, на какой только способна, а рыцарь и вовсе сбегает в соседнюю картину. Но высовывает напоследок голову, чтобы прокричать: — Не забудьте передать сэру Ланселоту, что я выполнил его указание! Обязательно передайте! Слышите?! Обескураженная такой реакцией, Гермиона возвращается на историю магии. Мальчишки, ссутулившись, через силу выводят длинные, заунывные строчки. Вид у них измученный, как будто они только упали без сил за стол после долгого тяжёлого пешего путешествия. Вечером, покончив с домашним заданием, Гермиона открывает тетрадь. Гвиневра: «Что ты сделал с портретами?» Ланселот: «В каком смысле?» Гвиневра: «Почему они в таком ужасе от тебя? Сэр Мундвиг ОЧЕНЬ просил тебе сообщить, что он передал мне твоё послание». Ланселот: «Может они просто таким образом выказывают моей многоуважаемой персоне восхищение?» Гвиневра: «Поверь, я прекрасно могу отличить уважение от страха!» Ланселот: «Не забивай свою милую голову такой чепухой. Главное, что ты получила моё послание. Правда, ловко я всё придумал?» Гвиневра: «Напрашиваешься на комплимент?» Ланселот: «Это я должен говорить тебе, какая ты умничка, раз так быстро справляешься с моими подсказками». Гвиневра: «Но к чему ведут эти подсказки?» Ланселот: «А это сюрприз».***
С трудом Гермионе удаётся составить график занятий Отряда Дамблдора, удобный для каждого волшебника, который готов окунуться в авантюру, нарушающую десяток правил, — как былых, так и намертво прибитых на доски школьных объявлений весьма довольным переменами Филчем. Кто бы мог подумать, что заучка Грейнджер, ещё несколько лет назад приходившая в ужас от одной мысли нарушить школьные правила, не только переступала через их пункты без зазрения совести, но и буквально наставляла на этот тернистый путь десяток юных волшебников. Во имя великой цели, конечно. Помещение для обучения они нашли благодаря Гарри, а точнее Добби, подсказавшему о Выручай-комнате на восьмом этаже — комнате, видимой только тем, кто три раза пройдёт мимо секретной стены и три раза настойчиво подумает о своей потребности. Зал располагался напротив гобелена неуклюжего Балбеса Барнабаса, которого тролли без остановки лупили дубинками. Кажется, их недовольство крылось в бесконечных наивных попытках Барнабаса обучить упомянутых троллей балету. Выручай-комната полностью оправдывала своё название. Гермиона едва не запрыгала от восторга, когда обнаружила высокие книжные шкафы, на которых ютились книги, повествующие о всевозможных магических искусствах: «Сглаз на дурной глаз», «Компендиум распространённых проклятий и противодействий, «Обменник тёмных искусств», «Свод заклинаний самозащиты» — всё необходимое для теоретического обучения, в отличие от бесполезных занятий Амбридж. Но кроме теоретического материала комната располагала и защитными артефактами: стояли здесь и детекторы вражды, меняющие оттенок на пульсирующий алый в случае приближения угрозы, и Зерцало напастей — треснутое зеркало, показывающее тёмных магов или врагов. Беспокоиться было не о чем — тренируйся спокойно. Первые занятия проходили несколько неуклюже: Гарри в роли учителя поначалу вёл себя неуверенно, видно было, что чувствовал себя он сконфуженным и глупым, но с каждым новым занятием постепенно входил в раж. Мало кто верил, что ему удалось уйти от «Того-кого-нельзя-называть» с помощью обезоруживающего заклятия, но именно с него они и начали. В зале эхом раскатывались крики «Экспелиармус». Палочки разлетались во все стороны, а срикошетившие заклинания попадали в книги, сбрасывая их на пол. Гермиона оказалась куда проворнее Рона: на первом же занятии палочка того, вырвавшись из руки, ударилась о потолок, рассыпала искры и с грохотом приземлилась высоко на книжную полку, откуда Гермиона достала её призывными чарами. Но уже во время третьей тренировки палочка Гермионы по воле Рона выскочила из её крепко сжатых пальцев и попала в затылок ойкнувшего Невилла, дела которого оставляли желать лучшего. Занятия проходили без происшествий. Гермиона ни во что не вмешивалась, полностью отдав бразды обучения в руки Гарри — справлялся он замечательно, хоть и сам в это верил с трудом. Но в один из таких дней Джинни громко, чтобы услышали все, предложила неожиданную вещь: — Мы разобрались с разоруживающим заклинанием, почему бы нам не обучиться запечатывающей трансфигурации? Гарри, сбитый столку, поёжился от такой просьбы, совершенно не представляя, чему можно обучить ребят — в трансфигурации он не был силён. — Эм, да, думаю, можно найти что-то в книгах, но… — начал было он, но Джинни быстро прервала его, подняв руку. — Гермиона может обучить нас Крепос Делюмосу. Услышав два злополучных слова, Гермиона бледнеет, на мгновение ей даже кажется, что ноги её прирастают невербальным заклинанием к полу. Она смотрит в глаза Джинни, моля, чтобы та взяла слова обратно, но просьбу младшей Уизли волной подхватывают остальные ребята. — Точно, ты так круто тогда отделала Малфоя! — вспоминает заметно повеселевший Рон. — Хотим обучаться Крепос Делюмосу! — подхватывает задорно Фред, потрясая в воздухе кулаками. — Чтобы успеть трансфигурировать парочку слизеринцев в новогодние шары! — поддерживает идею Джордж. А за ним и остальные ребята. Гермиона так и стоит, боится пошевелиться, окружённая загалдевшими в поддержку Джинни волшебниками. Голова от шума нещадно болит, на мгновение ей даже кажется, что комната начинает кружиться вокруг неё, как карусель, Гермиону ведёт в сторону, и она хватается за локоть Гарри, чтобы удержать равновесие. — Эм, это всё прекрасно, правда, я бы с удовольствием обучила вас заклинанию, но… — Мысли реют в голове, как стая неугомонных пикси, и Гермионе предстоит поймать одну из шустрых фейри — один верный аргумент, который поставит точку в этой истории. — Но я не помню нужный взмах палочки. Понимаете, год не практиковала, а спросить не у кого. — И тут же добавляет воодушевлённым тоном, замечая, как темнеют от досады лица друзей: — А давайте лучше попробуем изучить заклинание из книги «Сглаз на дурной глаз». — Но ты ведь можешь спросить у Виктора. Гермиона вздрагивает. Джинни смотрит ей прямо в глаза — уверенно и настойчиво. Впервые Грейнджер злит такая напористость подруги, и она раздражённо выпаливает: — Конечно, могу. Но он не ответит так быстро. Сегодня точно не получится, да и вообще… — Но ты ведь можешь спросить через тетрадь. Она с тобой? Десятки глаз, точно палочки, держат Гермиону на прицеле. Она делает шаг назад, мнётся, не зная, что ответить. Ей стыдно признаться, что год назад она использовала заклинание Пожирателей Смерти, которые пытали с помощью него как маглов, так и самих волшебников. Возможно, даже кого-то из родителей присутствующих ребят. Совесть не позволяла раскрыть им тёмную природу заклинания. Сама она зареклась никогда больше его не использовать. — Давайте в следующий раз, ладно? Ей наивно хочется верить, что они забудут. Каких-то несколько дней сотрут им память об этом разговоре. Особенно Джинни, не сводящей с неё пытливого взгляда, точно ожидала она от неё не волшебной формулы взмаха палочки, а некого признания. Ей и так хватало сделок с совестью. Галеоны, которые она раздала ребятам, с помощью перевоплощающих чар меняли серийный номер гоблина, отлившего монету, на дату и время следующего собрания. Если дата поменяется, монетка нагреется — и её тепло обожжет даже через плотную ткань мантии. Самооценку Гермионы приятно пощекотали комплименты ребят — те восхитились не только идеей, но и самим заклинанием уровня тритона. Она призналась только Гарри в том, что вдохновилась она метками Пожирателей Смерти. А о том, кто подсказал ей заклятие уровня седьмого курса и вовсе лучше никому не знать. Кроме тетради. Этой ночью на чернильном небосводе светит убывающая луна. У Гермионы есть теория, где именно десятки лет её смиренно ожидает следующее послание. После занятия в Выручай-комнате, когда остальные ребята разбегаются по своим башням, она спускается на шестой этаж восточной башни. Из витражного окна, на котором изображён кроткий ангел, невооруженным глазом можно разглядеть в эту тихую ночь созвездие Ориона. Лунный свет мерцает на стенах, отражая золотистый блеск ангельских крыльев. — Апарекиум, — шепчет Гермиона, указывая палочкой на стену. Там, где кроется мгла, куда не попадает свет ангельских крыльев вспыхнули и также быстро исчезли знакомые инициалы. Она в верном месте. Первые строки. Стоит проверить. Гермиона чертит мелом древние руны на стене — первое послание от Ланселота. Руны вспыхивают жёлто-алой искрой и тут же гаснут. Ошибка. Что-то она сделала не так. Скорее всего, ошиблась в написании. Точно, всего один символ. Аккуратнее, Гермиона, не спеши. В коридоре темно, тихо и пусто. Лунный свет освещает лишь небольшую полоску стены, почти не попадая на нужный волшебнице участок — облака густо заволакивают небо, грозясь осенним дождём. Приходится одной рукой держать палочку с зажжённым Люмосом, а другой мелом заново чертить руны. Она, наконец, заканчивает, наводит древко на стену и… — Что здесь происходит? — раздаётся глубоким басом мужской голос за её спиной. От неожиданности Гермиона подпрыгивает и резко оборачивается. Перед ней стоит профессор Снейп. Она даже не заметила, как он подошёл: ни звука его шагов, ни света палочки. Он почти сливается с сумраком, только кончик его древка указывает ярким лучом на её лицо, заставляя зажмуриться, — огонёк Люмоса скользит ей за спину. Гермиона сглатывает и спешно бормочет: — Профессор Снейп. После обхода башни я заметила на стене надпись на древних рунах. Хотела проверить, что здесь произошло. Вероятно, кто-то из учеников решил… — Искренне надеюсь, мисс Грейнджер, что вам никогда не представится возможность выступать в Визенгамоте. Вы — ужасная лгунья. — Свет палочки резко возвращается к её лицу. Гермиона отворачивается, прикрываясь рукой. И снова Люмос скользит к стене, а голос Снейпа нарушает густую тишину: — Реколус. Услышав заклинание — то самое, которое она произносила ранее, чтобы проявить пергамент в кубке, Гермиона не верит ушам и смотрит на стену — там, словно это страница тетради Арбакейна, появляются строчки. Она узнаёт почерк. Почерк Ланселота. Но смысл фразы ускользает от неё — Снейп резко отводит палочку. Мельком она успевает заметить, как претенциозно закатываются его глаза. Он молчит. И она готова поклясться, что профессор считает до десяти — совсем как она, когда пытается держать себя в руках и не натворить глупостей. — Сэр, я… — Ещё слово и я сниму двадцать очков с Гриффиндора. — Но я… — Фините Инкантатем. — Вместо очков стремительным движением палочки он стирает строчки со стены, точно ошибку ластиком. С тоской Гермиона глядит на пустую стену. Ничего. Снейп не уходит, дышит тяжело и глубоко, свет его палочки замер на одном месте. — Полагаю, вы всё-таки хотите снова по своей милости отнять у Гриффиндора очки, если всё ещё стоите здесь. И Гермиона уходит. Поджав губы. До боли сжимая волшебную палочку, — надави чуть сильнее — и она треснет. В спальне, перед сном, с тоской на сердце она сообщает о своём фиаско. Гвиневра: «Кажется, сэр Ланселот переоценил свою леди Гвиневру. Твоё последнее послание потеряно. Одна летучая мышь вырвала его у меня прямо перед носом». Ланселот: «Разве тебе не было бы скучно, если бы плоды от поиска моего сюрприза достались с лёгкостью щелчка пальцев? Мне кажется, ты из тех, кому важен не только результат, но и сам процесс». Гвиневра: «Просто обидно, ты наверняка потратил немало времени». Ланселот: «Я оставлю его заново. Завтра в библиотеке, в сборнике стихов поэзии девятнадцатого века. Страница 134». Гвиневра: «Не проще ли было просто сообщить мне, где находится твой сюрприз?» Ланселот: «Но плод тем и сладок, что его трудно достать, леди Гвиневра. Ничто не подогревает кровь так, как сложный путь к победе». Гвиневра: «Сомневаюсь, что ты выбрал бы для подогревания своей голубой крови сложный путь». Ланселот: «И ты права. Кровь я подогреваю тем, что наблюдаю, как другие по моей милости карабкаются по сложному пути к сладкому плоду. Если, конечно, не падают в пропасть. À chacun ses goûts».***
Следующим вечером Гермиона отправляется в библиотеку — к стеллажам с художественной литературой. Мадам Пинс подсказывает, на какой именно полке её ждёт нужный томик. Сонная и уставшая, гриффиндорка бродит вдоль книжных высоток. Умом она понимает, что послание никуда бы не исчезло, приди она завтра во время окна между занятиями, но ей не терпелось услышать эхо времени, что несёт тихими, невидимыми никому волнами очередное послание. Они точно разрушили стену. Но в одностороннем порядке. Как жаль, что только прошлое способно оставить след настоящему, но настоящее не способно докричаться до прошлого даже с такой лазейкой, как тетрадь Арбакейна. Или может? Гермиона замирает напротив нужной полки. Глубоко вдыхает, точно собирается нырнуть в ледяные воды озера, и тянет за болотно-зелёный корешок, который вместе с ней хватают ещё чьи-то пальцы. Она поворачивается и пересекается взглядом с Малфоем. Оба замирают. Молчат. Не двигаются. Мысли панически бьются в сознании, как птица об клетку. Нельзя отдавать ему книгу — в ней послание. Зачем Малфою любовная поэзия? Зачем мне любовная поэзия? К несчастью, первым берёт себя в руки именно Малфой: на лице его расплывается уличительная улыбочка, и он, не разрывая зрительного контакта, сильнее тянет на себя книгу. — В чём дело, Грейнджер, учишь любовные стишки, чтобы записать их в тетрадку? — Это стоило бы мне спросить. С каких это пор Драко Малфой ударился в любовную поэзию? Не знаешь, чем ещё кроме папиных денег удивить Дафну? — парирует Гермиона и тянет книгу на себя. Драко бледнеет, а затем багровеет. — Думай, что несёшь, — шипит он и резко отпускает книгу. — Я не себе брал, делать больше нечего. Забирай свою глупую книжку. Малфой пятится, его презрительный взгляд скользит по ней как змея — от пяток до шеи. Гермиона сглатывает, но, довольная произведённым эффектом, уверенно улыбается. В конце ряда стоит Блейз Забини, листающий увесистый томик. Драко, проходя мимо него, говорит нарочито громко: — Блейз, твою глупую книжку забрала Грейнджер. Не обессудь. Забини, оторвавшись от чтения, смотрит на Малфоя как человек, впервые слышащий о том, что якобы что-то просил его взять. Переводит растерянный взгляд на Гермиону. Но Грейнджер, прижав сборник к груди, уже бежит за свободный столик. Гладит книгу, бережно открывает, находит страницу 134.Если бы хотя на миг двумя крылами
Я был природой награждён,
К тебе б я вольной птицей полетел.
Увы, их нет; с бесплодными мечтами
В бессильи оставаться мой удел.
Но я лечу всегда к тебе во сне, Во сне всегда с тобой соединён. Едва проснусь, я с болью вспоминаю, Что ты не наяву была при мне, И вновь один — один страдаю.
Красивые стихи. Символичные. Есть в этих строках нечто, воспевающее тоску об эфемерности, нереальности их связи. Она не верит, что Ланселот выбрал их случайно. Это двойное послание. Украдкой. Невзначай. Шёпотом. Нечаянно брошенным взглядом. В правом верхнем углу совсем крошечными буквами выведены простыми чернилами знакомые инициалы. GL. Гермиона счастливо улыбается. Прикрывает лицо книгой, прячет улыбку, сияющие глаза. Как жаль, что человек, оставивший ей эти стихи, не может подглядеть за ней, спрятавшись за книжными полками, чтобы скрыто улыбнуться ей в ответ. Но не стоит забывать о главном. Кончик волшебной палочки прикасается к инициалам, снова шёпот заклинания «Реколус» и жёлто-красные искры, вспыхнувшие на чернильных буквах. Буквы эти, точно ожившие по волшебству, разбегаются по странице, складываясь в совершенно новые строчки: «Там, где я укрыл тебя своей мантией, в моём сердце». Это не похоже на «сюрприз». Скорее — очередная подсказка. Но слишком короткая, размытая, абстрактная. Гермиона давит на виски, пытаясь сосредоточиться. Но ничего на ум не приходит. Пожалуй, она подумает об этом завтра. Но проблему с тем, как безопасно искать послания лучше решить до следующих поисков. Иначе она никогда не доберётся до «сюрприза». В конце концов, побоявшись попасться Снейпу, Филчу или, что ещё хуже, Амбридж на глаза, Гермиона решается на ещё один шаг по лестнице, ведущей спиралью к её моральному падению — переступить через принципы старосты школы. С другой стороны, успокаивает себя Гермиона, от того, что она прикупит несколько вредилок Уизли, конец света не наступит. Дождавшись, когда гостиная опустеет, она подходит к Фреду и Джорджу. Близнецы, словно заговорщики, сидят, сгорбившись, на диванчике и шёпотом переговариваются, обсуждая явно не домашнее задание. Перед ними на небольшом столике лежат пергаменты, на которых Гермиона отчётливо видит жирные горизонтальные полосы, перечёркивающие слова, мешающие разобрать ужасный мелкий почерк настоящего шифровщика. Гермиона прочищает горло, привлекая внимание. Фред и Джордж поднимают глаза, выверенным жестом прячут пергаменты — этот жест даже веселит Гермиону, и она невольно усмехается, однако снова кашляет в кулак, проклиная себя за то, что использует жест ненавистной министерской жабы, но в горле у неё и правда першит. Язык не желает слушаться, а слова путаются. Их едва удаётся собрать в членораздельное предложение: — Я видела у вас шляпу-невидимку… — Гермиона, чесслово, она у нас только в одном экземпляре и то экспериментальная! Используем только на себе! — заверяет её Джордж, положа руку на сердце. — То есть она пока не продаётся? — разочарованно уточняет Гермиона, а близнецы удивлённо, не веря своим ушам, округляют глаза. Гермиона щёлкает ноготками, неуютно скользит взглядом поверх их лиц, но всё равно замечает, как они переглядываются. — А ты хочешь купить её? — в унисон спрашивают братья. — Возможно, — с гонором, чтобы не терять лицо, отвечает Гермиона. — Исключительно в учебных целях. Близнецы так резко вскакивают на диван и вытаскивают палочки, наставляя их на Гермиону, что от неожиданности она подпрыгивает и хватается за своё древко, не понимая, что происходит. — Кто ты? — шутливо восклицает Джордж, тараща глаза. — Кто принял оборотное зелье и прикинулся нашей Герминой? — притворно сокрушается Фред, напрягая руку. Его палочка целится в лоб гриффиндорки. — Прекратите, это несмешно! — шипит Гермиона и скрещивает руки, заметно насупившись. — Или, быть может, мы спим? — предполагает Джордж, пожимая плечами. — Точно! Фред шутливо бьёт брата по щеке, а тот возвращает ему «пощёчину». Оба хватаются за щёки и по-театральному вскрикивают, точно осознают жестокую истину: — Не спим! — Прекратите этот цирк и просто продайте мне невидимую шляпу! — не выдержав, отчаянно стонет Гермиона. — А как же устав Хогвартса? — качает головой Фред, а брат с важным видом кивает на его слова. — Если бы вы действительно его нарушали, поверьте, я бы давно нашла способ прикрыть вашу лавочку с опытами над первокурсниками! — А как же честь старосты? — Фред хитро щурится. Гермиона закатывает глаза и хочет уйти, но близнецы спрыгивают и перехватывают её под локти. — Как старосте мы сделаем тебе скидку! — радостно заверяет её Фред. — Вместо тридцати сиклей за шляпу и блевательные батончики всего двадцать сиклей! — Но мне нужна только шляпа! — Ничего не понимая, Гермиона хмурит брови. — Хочешь купить шляпу, придётся взять и батончики — они идут в комплекте! — голосом настоящего рекламного диктора заверяет Джордж, и они с братом ведут её к сундуку, который прятали под видом трансфигурированного фикуса на письменном столе.