Погибший росток

— Доктор... — спустя долгое тяжелое молчание девочка хрипло спрашивает, не поднимая глаз. — Для чего я Вам? Чай давно закончился, а его остатки на дне чашек остыли. Холодная жидкость более не вызывала и без того слабое желание испить до дна, опробовав на вкус. — Тебе до сих пор не ясно, Коллеи? Как жаль. Я думал вместе с твоим телом вырос и разум, — Предвестник задумчиво хмыкнул, а затем хитро ухмыльнулся, глядя на поникшую девочку. — Опасаешься, что обмен мог быть неравноценным? — Обмен равноценный... — Коллеи нервно трепала пальцами белую ткань разорванного платья, явно переживая нападки беспокойных мыслей, возвращающие все ее размышления к тем кого она уберегла ценой собственного пленения. Более того, обмен был абсурден — одна больная элеазаром не могла стоить тех жизней. И факт связи с Доктором ситуацию меняет, но не настолько же. — Я... Я просто хочу знать, что меня ожидает. Хочу знать полные условия... Нашей «сделки». Дотторе с любопытством взирает на девушку, вальяжно опершись бедром о край стола. Улыбка, столь привычная образу мужчины, постепенно сходила на нет, когда он раз за разом прокатывал в мыслях ее слова. Его кроваво-красные радужки слишком внимательно впивались острыми копьями в тонкую неуверенную фигуру, поглощая ту в темноте узких зрачков. Интересоваться собственной участью слишком неестественно для манеры Коллеи. Во всяком случае, он отчетливо помнил, что юная Коллеи ни разу не задавала ему вопросы в лоб, предпочитая огрызаться и бросаться на него, как дикий зверь, намереваясь разорвать глотку зубами. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, поскольку девочка повзрослела, а значит, вне зависимости от желаний, она сумела перенять и умения шаткой, но рабочей уступчивости. Отлично. Раз Коллеи его просит, то он посвятит ее в свои планы и развеет всякие сомнения, появившиеся в ее несмышленной голове. — В обмен на безопасность твоих... — он сделал паузу, подбирая наиболее уместные слова вместо оскорбительных ругательств так и всплывающих в голове при появлении призрачных образов людей перед глазами. — Дорогих друзей, ты переходишь на мою сторону. На сторону Фатууса для дальнейшего сотрудничества. Для сотрудничества? Какой абсурд. Коллеи знала о своеобразном юморе ученого, но чтобы он шутил настолько плохо... В ее голове просто не укладывалось, что она может что-то предложить не только самому Доктору, но и Фатуусу, — сильнейшей организации Тейвата под руководством Крио Архонта. — Я хочу вернуть тебе статус живого Глаза Порчи. Сердце словно пропустило удар, нарушая не только работу идеальной автоматии, но и всех систем в целом. Тревога и непосильное отвращение захлестнуло разрозненный разум, беря верх над остатками столь необходимого здравомыслия. Дурнота, преследующая ее на протяжении столь долгих дней, стало явлением уже более чем привычным, но вместе с тем и наносило сильный урон по нестабильному самообладанию. Возвращение первоначального статуса означало непосильные нагрузки на тело, бесчеловечные опыты и обращение хуже, чем со скотом. В память слишком хорошо въелось ее бывшее окружение не только больниц Сумеру, располагающихся в пустыне, но и лаборатории Доктора. В особенности те одиночные инфекционные боксы, некогда используемые при чуме, и общие клетки, где подопытные заживо разлагались. Где сидела и сама она среди смрадных, голых, грязных тел, ожидая приглашения лекаря на эшафот — холодную секционную. Вовсе не для того, чтобы вскрыть юное тело, а для куда более страшных вещей. — Ты единственный экземпляр, так легко перенесший финальную дозу сыворотки, — Доктор отрывается от стола, делает пару шагов за спину бывшей подопытной и кладет руки на острые плечи, чтобы, сжав их, ощутить напряжение в маленьком теле и встретить резкую попытку сбросить ладони. — Более того, не погибший в течение первого года после инъекции. Выбирая между смертью в течение первого года в лаборатории Предвестника Фатуи и тем, что он делает сейчас, — позволяет себе снова коснуться ее тела, она без колебаний выбрала бы первый вариант. Даже при условии, что такое решение привело бы к долгой, а главное мучительной смерти. Как-никак смерть от инъекции была ожидаемым исходом. Детские тела податливы к изменениям за счет большого количества молодых недифференцированных клеток, но крайне неустойчивые, а от того и слишком ломкие. Такие тела охотно принимали и совсем неохотно давали результат, чаще погибая. Предвестниками погибели были атрофированные органы, стремительно развивающаяся органная дисфункция и погибающие ткани организма. Коллеи доводилось видеть эти отторгающие процессы собственными большими глазами, как десятки детей попросту сгнивали изнутри, как тех рвало буро-черными массами, как тела мгновенно разлагались, а их останки отравляли тех, кто теплил в себе жизнь. Стоило одному «сгореть» в общей клетке, как за тем гибли и оставшиеся рядом, словно от заразившись от прокаженного чумой. Она могла оказаться среди тех неудавшихся экспериментов, но Боги Селестии нашли ее страдания забавными, а Доктор не давал душе покинуть измененное проклятое тело. — Но я не могу больше им быть, — Коллеи тяжело сглатывает вязкую слюну, скопившуюся в пересохшей ротовой полости. Ладони, до сей поры теребившие ткань, предательски сжались в кулаки, являя глубинные чувства хозяйки. — Это проблема для дилетантов из Академии, но не для меня. Пленница ни секунды не допускает мысли о хвастовстве и блажи Дотторе, потому что ей было прекрасно известно на что способен этот ученый, отвергнутый Академией. Мужчина способен на многое, если, конечно, не на все. Впрочем, с каждым его уверенным словом и глумливой улыбкой, Коллеи так же прекращала сомневаться в безграничном, почти бесконечном потенциале Доктора позади нее. Его холодные руки, будто змеями касаются тонкой девичьей шеи, убирая зеленые пряди волос, где на загривке виднеется грязное пятно нечестивой печати пересеченная свежими царапинами от ногтей. По коже бегут противные мурашки и все тело пронзает короткая, но сильная дрожь, заставившая корпус неестественно сократиться на мгновение. Непреодолимое желание сбросить с себя чужие конечности пропадает под притупленной болью от раздражения ранки кончиком пальца Предвестника. Он с удовольствием рассматривал алые следы и прослеживал их недолгий путь на коже подушечкой пальца, наслаждаясь редкими вздрагиваниями тела Коллеи. Определенно напрашивался вывод, что черный герб мешал и даже беспокоил пленницу, а бледные, буквально новые чешуйки элеазара истощали и без того слабое тело. Интересной, по мнению Доктора, деталью было поведение элеазара: каменные чешуйки будто окружали метку и жаждали ее поглотить, стерев с нежной кожи, но явно сделать этого не могли. По-видимому, запретное знание по какой-то причине страшилось Порчи, запечатанной светловолосым матрой Академии. Превосходная, чистая работа, если не считать следа на коже, вызывала восторг у мужчины, создавшего этот Глаз Порчи. Потрясающе! Ведь какой-то жалкий ученый Академии смог поставить крест на его работе, ставя запрет на использовании древних останков Богов. И это ужасно раздражает. Потенциал Коллеи обнулили, стерли в порошок и развеяли по ветру, чтобы мелкие пылевые частицы слепили высокомерного Доктора, возомнившего себя великим Творцом. Ведомый раздражением, он касается перчаткой черноты на девичьей плоти и ведет кончиком по неровной линии, разрезающей рваный круг. Он в бешенстве. Его творение очернили. Дорогой пациентке не только «назначили неверное лечение», но и подтасовали результаты эксперимента, в котором он, как истинный ученый, оставался в стороне до самого конца. Теперь же он возьмет неудавшийся эксперимент в свои опытные руки и переделает его. Более того, он излечит этот ценный сосуд от знания, отравляющего клетки. Ибо чешуйки элеазара хочется подцепить ногтем и безжалостно сорвать, заливая темной кровью гладкую кожу девчонки, задыхающуюся в истошных криках.

***

Коллеи тянется тонкой рукой к шее, ощупывает подушечками пальцев кожу, где должна быть ее метка, и оглаживает неровные ранки от собственных ногтей. Участок неприятно зудит и сильно чешется, но к этому она относится с печальным снисхождением. Дискомфорт в скором времени пройдет. Ее оценка меняется, стоит пальцам нащупать чужеродные пластины, растущие из теплой плоти и питающиеся от сосудов ее тела. Девочка все еще ощущала призрачные остатки ледяного касания Доктора к обнаженной коже и его крепкую хватку на плечах, от которых ощущалось отвращение и непреодолимое желание смыть с себя его прикосновение водой, а после наложить новые свежие бинты вместо ослабленных, чтобы ни она сама, ни Доктор больше не касался шеи. Однако омытие тела в приоритете, особенно после длительной поездки на санях по снежным белым просторам, где единственное, что отличается по цвету — это старые темные сосновые леса и редкие поселения с бревенчатыми домиками. В сравнении с Сумеру, на улице не часто можно было заметить движущиеся силуэты людей, коих на Большом Базаре было столько же много, как и муравьев. Из-за низких температур и жесткого климата, будь Коллеи на месте жителей Снежной, то тоже не выходила наружу без надобности. Намного лучше сидеть в родных четырех стенах, чем сражаться с сильным ветром и высокими сугробами лопатой. На долгом пути не было сугробов. Их заменяла прочищенная дорога по которой бежала тройка пушистых вороных лошадей, подгоняемых стеком извозчика. Кажется, это все, что ей удалось запомнить до того момента, как сидя подле Доктора, она закрыла глаза, погрузившись в блаженный мрак в котором пребывала ровно... Она не знает сколько времени прошло. И совершенно не помнит их холодную, долгую дорогу до самой дворцовой площади — сердца столицы Снежной, где восседала на ледяном троне Ее Величество Царица. Ощущается разрывающая головная боль и непосильная усталость. — Я доставил Глаз Порчи, Достопочтенный Первый. На лице Дотторе играла привычная самодовольная улыбка, широко растягивающая сухие тонкие губы. Он горделиво сложил руки за спиной, выпятив грудь, и вскинул подбородок, высокомерно смотря на Предвестника за широким столом. Мужчина оторвал взгляд от белоснежных листов бумаги, покоящихся в его широких руках, чтобы перевести внимание на стоявшего перед ним второго по силе Лорда. Зрачок в форме звезды холодно окинул взглядом Доктора, так и светящегося от собственной маленькой победы и столь идеально выполненным заданием. А затем взглянул на маленький хрупкий силуэт позади крепкого стана врача. Пьеро заинтересованно оглядел Коллеи — единственного выжившего ребенка в жестоких опытах лекаря. Разумеется, ему было известно о ее существовании и об инциденте с черным пламенем, разрушившем сначала лабораторию, а после и город ветров. — Доставил, — Первый Предвестник Фатуи ненадолго прикрыл веко, чтобы после взглянуть на Дотторе с унизительным упреком. — Однако ты отклонился от первоначального плана. — Это не имеет значения, — Усмехнувшись, Второй сложил руки на груди, не признавая собственного просчета. — Ты устроил шумиху в Сумеру. — Я заполучил девчонку. — Поджег Академию. — Временно лишил тех безмозглых гордецов центра командования. Коллеи в растерянности наблюдала за препираниями двух взрослых мужчин — сильнейших лордов среди Предвестников. Она явственно ощущала напряженность между этими двумя чудовищами, потому что ни одного из них нельзя было назвать человеком из-за непомерной силе в их смертных человеческих телах. Та сила была равна силе Архонтов, властвующих над смертными вроде нее. Слишком некомфортно и снова страшно быть между двумя дикими зверями без возможности бежать, будучи запертой в одном из кабинетов Заполярного Дворца. У нее не было права голоса или какого-то веса в этом споре. По сему ей оставалось лишь стоять в стороне, как потерянное одиночное тонкое деревце и покачиваться из-за слабости в забинтованных ногах — лед Доктора ранил кожу, оставив прощальный подарок в виде раскрасневшейся кожи и болезненного покалывания. Утеряв нить спора мужчин, она осмелилась окинуть беспокойным, уставшим взглядом дорого обставленные окружение. Прежде она не видела ничего подобного. Даже в том же Мондштадте, в штабе Ордо Фавониус она не могла наблюдать старые мрачные картины маслом, отражающие страшные бури и бедствия, невиданные прежде головы зверей на стенах, красные ковры на полу цвета крови и много, слишком много золота не только на неизвестных ей предметах, но и на стенах. Заполярный Дворец произвел на нее большое впечатление еще в далеком, смутном детстве, своими запутанными коридорами, низкими температурами и неприятными, абсолютно отвратительными воспоминаниями... Поэтому на ее лице не было и капли удивления, как у Фатуи, только вступивших на служение Предвестникам. На лицах молодых людей застывал восторг и невероятное почтение к творению давно почивших умельцев, на лице Коллеи застывала лишь непоколебимая отстраненность и презрение к лабиринтам под ногами. Когда-то давно они полностью принадлежали Иль Дотторе. Вместе с тем Коллеи заметила деталь, отказывающуюся складываться в голове: она не видела ни единого растения на всей их «праздной прогулке» по дворцу. Цветы можно выращивать даже в таком невыносимом холоде, как здесь. Нужно немного элементальных Пиро и Гидро сил тех же слаймов, чтобы поддерживать необходимое тепло и влажность. Во всяком случае, так было написано в одном из трудных для понимания девочки пособии Академии, которые давались ей весьма тяжко. «Заумный язык» книг Академии сбивал ее с толку, заставлял открывать уйму справочников и вчитываться по нескольку раз в определение непонятного термина. Но даже с дополнительными источниками ей не редко приходилось обращаться к Тигнари за помощью в «дешифровке». Мастер Тигнари умен и рационален и вызывает у девочки искреннее восхищение, жажду соответствовать его уровню. По крайней мере, так было до сего момента. Сейчас Коллеи хочет соответствовать уровню Путешественника — его великой удаче и невероятным способностям выживания, поскольку иначе и не скажешь, как Эфиру удалось пережить столько битв и остаться целым... Она должна брать светловолосого мальчишку в пример за того, кому можно подражать и стоически сносить страшные невзгоды. — Дотторе, достаточно, — мужчина презрительно сузил глаз, поднимаясь с кресла. Тот имел не только более высокий рост в сравнении с лекарем, но и намного более крепкую фигуру. Такая фигура обычно присуща воинам, прошедшим не одно сражение и вытерпевшим жуткие условия погибающего мира. — Ты нарушил план, подорвал наши отношения с Академией, поставил миссию под угрозу срыва и привез девочку, пораженную элеазаром. И после этого твой язык поворачивается назвать это успешным выполнением задания? Не смешите меня, Доктор. Дотторе раздосадованно рыкнул, отворачиваясь в сторону, не желая видеть смуглого уставшего лица Первого Лорда, как и нехотя признавать чужую правоту. Он в самом деле виновен, однако из собственной гордости не желал этого признавать. "Капитуляция" подтвердила бы его сумасбродство и вседозволенность, несущие хаос и разрушения не только для окружающих, но и для Фатууса. Среди таких его согрешений имеет место быть бесполезная трата бюджета, отказ от начатых дорогостоящих проектов, поджог собственных лабораторий. И это только часть из крупного списка. Если на первых парах подобные выходки прощали молодому многообещающему ученому, то сейчас пресекают и карают по мере возможностей, вызывая чрезвычайную ярость Доктора. Но даже так мужчина все равно оставался полезен Царице, неся ее знамя и волю через аморальные жертвы безумных опытов. Дотторе гневно сжимает кулаки, скрипя кожей перчаток, и позволяет нестабильному Крио Элементу трещать на кончиках пальцев, тем самым выставляя все свое внутреннее недовольство на показ. Будь он моложе, то непременно бы напал на старшего Предвестника, высказывая тем самым протест. Благо сейчас он намного умнее, чем был тогда. Но, не взирая на полученный с годами опыт, в мыслях он давно разгромил кабинет Пьеро к чертовой матери, позволив льду предаться бешенству. Так, чтобы с треском ломалась мебель, а вместе с собственным ревом кричал и одичавший Крио. Второй обращает скрытый взгляд к девчонке, доставшейся ему ценой гневного выговора Пьеро, словно он был не Предвестником вовсе, а провинившимся подростком. До жути хотелось выместить на ком-то гнев силой или как минимум, словесно на самое ухо, до лопнувшей барабанной перепонки. Однако его интерес привлек лихорадочный румянец на мертвенно-бледном лице Коллеи. Краска на щеках смотрелась неестественно, а сама девочка походила на живой труп с характерно притупленным взглядом. И этот самый притупленный взгляд обратился к Доктору, поражая остекленевшими фиолетовыми глазами, таящими внутри ровным счетом ничего. Девочка равнодушно окинула Доктора уставшим взглядом, цепляясь зрачками за плотные черные ремни на крепком теле. Кажется, она и сама не понимала, что конкретно пыталась высмотреть в высокой светлой фигуре, но глаз не отводила. Скорее, напротив — намертво зацепилась за резную маску, словно крича Доктору о ногах, неожиданно ставшими слишком неустойчивыми, онемевшими и будто ватными. Настолько странно чужими, что та будто потеряла над ними власть, и стоило бы легкому сквозняку пробраться через какую-нибудь малозаметную щель, то ее бы покачнуло, а может, и вовсе опустило бы на пол. К ее удачи таковых проблем с кабинетом не было. Но двое мужчин в бешенстве едва ли лучше, чем морозный ветер. Ощущать всем своим существом ярость, недосказанность между этими двумя и напряженность почти выше ее и без того малых сил, что тратились на элементарное поддержание вертикального положения тела. Хотелось поддаться слабости, рухнуть на пол, больно ударившись коленями, и срастись с ковром. — Дитя, как тебя зовут? Прохладный воздух неровными порциями поступает в легкие из-за напряжения, столь явно бьющего молнией через все тело. Девочка открывает рот, разлепляя обкусанные губы, но не может вымолвить и слова под сильным давлением опаски и внезапно посетившего ее горло кома. Впервые за долгое время теплые ладони сильно потеют, а широко раскрытые в панике глаза улавливают мутноту окружения и потекшего силуэта Доктора, загадочно взирающего на нее. — Ее имя Коллеи, — задумчиво ответил Дотторе, подмечая с каждым мгновением все больше и больше беспокойных признаков тела девочки, пребывающей будто в прострации. Известная каждому врачу симптоматика заставляла напрячься, а в купе с ценностью девчонки чуть ли не броситься сию же минуту на выручку. Но он предпочитает пустить ситуацию на самотек, оставшись на стороне наблюдателя. Ему известно, что ей ничего не угрожает, пока он собственноручно не воссоздаст опасность. — В нынешнем состоянии она не сможет тебе ничего толкового сказать. Ты ее пугаешь, Пьеро. Коллеи опустила глаза, глядя под собственные ноги и не решаясь поднять взгляд обратно. Возможно, дело было в элементарном трепете перед более сильными людьми и обстановки в целом, а может и из-за резко обрушившегося на нее головокружения. Словно юной девушке дали по затылку чем-то тяжелым, но не настолько сильно, чтобы пошла кровь из расшибленного места. Удивительно, что в это состояние ее ввел вовсе не Доктор, продолжающий ее беззастенчиво рассматривать, склонив голову к плечу и поглаживая собственный подбородок пальцами... От излишнего внимания обоих становилось только хуже. Хоть гадай, кого она боится больше: незнакомого Предвестника или ученого. — Коллеи, — мужчина с интересом прокатил имя на собственном языке, снисходительно взирая на зеленую макушку. Под излишнем вниманием обоих Предвестников, Коллеи лишь заторможенно кивнула в ответ, остро ощущая, как голову раздирает сильная боль, уходящая в позвонки шеи. У девочки складывалось впечатление, словно ее нервы обнажили и вылили на них раскаленный металл. Но чтобы ей было не так обидно, то ее экзекуторы использовали цветной. На общее восприятие боли это никак не влияло: не имеет разницы чем пытают, если боль будет одинакова. Но визуально намного приятней. — Отрадно видеть, что ты возвращена. Однако... Пьеро вскинул руку к слишком большой для девушки шубе, собираясь расстегнуть петлицы, дабы подтвердить свои наблюдения и имеющиеся на руках сведения о болезни девушки. Но его пальцы так и не сумели коснуться светлой шубы, которая, если ему не изменяла память, некогда была на плечах Дотторе. Девушка, которой должны были вернуть статус живого Глаза Порчи, с глухим шлепком отбила от себя руку старшего мужчины, взирая на него глазами загнанного в угол зверя, готового рвать охотников до последнего вздоха. — Не трогай меня!.. Единственный глаз Первого расширился в легком удивлении, когда его руку встретило агрессивное сопротивление. Пьеро сжал ладонь в кулак, когда его ушей коснулся истерический смех Доктора, стоявшего поодаль, и отравлял кабинет своим присутствием. Его рот был растянут в хищном оскале, а острые зубы то и дело клацали друг о друга с неприятным звуком, от которого дергалась напряженная до предела девочка. — Коллеи, ты просто потрясающая! — Дотторе восторженно зааплодировал девушке, до сих пор пропуская несдержанные усмешки сквозь напущенное спокойствие. От чего-то мужчина казался... Взвинченным? На Второго Предвестника устремилось три глаза: один, полный осуждения, и два девичьих, полные отстранения и нежелания участвовать в этом фарсе. От внимания двух персон Доктор довольно улыбнулся, натянуто растягивая тонкие губы, и подошел к девочке, по-хозяйски кладя ладонь ей на плечо. Как и ожидалось, он встретил такое же сопротивление — резкую попытку сбросить с себя чужую руку. Плечо девочки дернулось, будто от судороги, а губы плотно сжались в отвращении, но длинные пальцы, обжигающие холодом Крио, так и не покинули ее. Коллеи что-то импульсивно кричит, резко разворачивается к Доктору, чтобы его также отпихнуть от себя, как и Пьеро. Но вместо желаемого легкого жжения от шлепка по чужой руке ощущает стальную хватку на своем запястье и широкую ладонь, закрывшую рот с почти сорвавшимися гневными проклятиями. Ее разворачивают обратно лицом к Шуту, плотно прижимают спиной к торсу и усмиряют излишне агрессивное сопротивление. Сквозь мужскую ладонь рвутся непонятные мычания и, кажется, отчаянные всхлипы, когда руку предупредительно сжимают сильнее. Девочка в панике взметнулась затравленным взглядом к Доктору, чтобы встретиться с острыми рубиновыми радужками, виднеющимися из под маски. В них читалось предостережение, требующее абсолютного послушания. — Видишь, Пьеро? — Дотторе всего за мгновение изменился в лице, бесследно стерев язвительно приподнятые уголки рта. — Моя славная пациентка весьма смышленая, и подчиняется лишь своему создателю — мне. Не это ли замечательно, когда создание полностью признает превосходство творца? Доктор неоднозначно склонил голову к плечу, провокационно взирая на Первого Предвестника Фатуи, так мрачно смотревшего на врача и бледную девчонку. Никого из Лордов не смущало наличие маски на лице Доктора — слишком уж долго они пребывали в Фатуусе, чтобы не понять друг друга. Пьеро нисколько не задели слова младшего по силе. Сейчас его куда больше интересовала девочка в руках Доктора. Меньше чем за минуту ее кожа перешла с нездоровой бледности на почти мертвенную серость, а ужас на ее лице резко ослаб, уступая место пустой потерянности. Словно в голове Коллеи что-то коротко, но громко щелкнуло, и та вовсе позабыла, где находится и в каком положении пребывает. Иначе и не объяснишь, почему ее тело медленно, но верно покидало напряжение, державшее ее в тонусе. А рука Доктора крепко обвила девичье тело под грудью. Чертов интриган определенно что-то знал о ее нынешнем состоянии, но Пьеро не станет лезть в их "отношения". По крайней мере, сейчас, когда глаза девочки закатываются, а тонкие конечности безвольно опускаются вдоль тела. Как одна из бездушных марионеток Сандроне, девочка повисает на руках Доктора. Из ее рта не рвется больше криков, глаза не блестят от острой паники, а ладони не норовят отбить чужие непозволительные касания. Коллеи страшно мутит, и окружение перед глазами беспорядочно вращается, вызывая непосильную тошноту. Нечто похожее она наблюдала, когда брала в руки цветной калейдоскоп у случайных деревенских ребят одного из поселений Сумеру. Если бы не Доктор, если бы не те давние пытки во имя "науки", может, она и сейчас могла бы патрулировать леса вместе с мастером Тигнари и видеть тех непоседливых детей с занятной игрушкой... И все таки по велению судьбы она вынуждена быть рядом с мужчиной в маске и ощущать непосильный, почти смертельный холод, морозящий органы насквозь. Таковой, по всей видимости, побежал по всему телу, от плеча, к которому немногим раньше коснулся Дотторе. — Дотторе... — мужчина недобро хмурится. — Достопочтенный Первый, нет повода для беспокойств, — елейно тянет Доктор, поддерживая одной рукой тело за талию, а другой приглаживая зеленые пряди мягких, но встрепанных волос. — Право, девочка получит лучшее лечение и в срочном порядке вернет контроль над Порчей. Со стороны могло казаться, что Коллеи совершенно не тронули слова доктора о продолжении лечения. Судя по всему, все теми же до ужаса негуманными способами и методами, полные адских мучений, которых удалось натерпеться, еще будучи полезной Фатуусу. Но потерянное выражение лица нисколько не отражало ее внутреннюю ожесточенную борьбу с самой собой. Разум кричал, нет, почти молил девочку вырваться из рук Доктора, выразить протест или выкрикнуть хоть что-то против его абсурдного и совершенно недопустимого плана. Но она просто не могла, пребывая в серьезном замешательстве. Доктор хочет снова приступить к ее лечению и противостоять запретному знанию. Какая нелепица. Ведь они точно знают, что ничего не выйдет. Хворь совершенно иная и происходит из корней памяти этого мира, что совершенно не поддается понимаю ни юной девушки, ни гениального еретика. И это ни слова не было сказано об Архонте Мудрости, что, по слухам, будто бы покинула, просто оставила свой горячо любимый народ один на один не только с заражением запретным знанием, но и другими, не менее страшными вещами... Раз так, то Малая Властительница Кусанали и правда бесполезный, жалкий Архонт?.. Позволил бы Архонт так легко сбросить свои обязанности на смертных гордецов и позволить бесчинствовать Второму Предвестнику на своей законной территории? Коллеи не может точно сказать, предпочитая выставлять прозрачную стену между собой и всем божественным. Ее не волнуют заботы благословленных этих миром господ, зовущимися Архонтами. Куда важнее благословленный Крио Архонтом, исключенный из Академии безумец, расстегивающий петлицы на любезно предоставленной шубе. Теплая вещь, нелепо висевшая на узких девичьих плечах, сползает. И девочка совершенно не ощущает разницы температур, которые должны были войти в конфликт друг с другом, заставляя тело бесконтрольно мелко дрожать. — Элеазар не станет помехой... Доктор демонстрирует пораженную чешуйками кожу Пьеро, изучавшему девочку с особой остротой во взгляде. — Лекарства не... Черт, она не может сосредоточится на разговоре двух мужчин. Их голоса словно доносились откуда-то издалека. Изрядно покалечившись из-за множественного эха, эти жалкие обрывки больно били по тонким барабанным перепонкам, вводя в более омерзительное состояние, и застилали зрение беспросветной пеленой. Больше не представлялось возможным вялым взглядом рассматривать, улавливать движения мужчин и прикидывать их дальнейшие планы по жестам. Глаза слишком сильно слипались, и противостоять этому было крайне тяжело. Состояние было сравнимо с непосильным желанием спать, какое возникало у нее за шитьем поздней ночью. Но тогда ей удавалось пересилить себя, пройтись и выпить воды, а после вернуться за любимое дело. Не то, что здесь, когда нет возможности не то что пошевелиться, а даже свободно вздохнуть без внимательного взгляда Доктора.

Пусть и дальше говорят о ее неизлечимой болезни, рассматривают ее прокаженное чешуйками тело. Сейчас она предпочтет мрак перед глазами.

***

Гнетущую беспросветную тьму разрезает редкая белесая дымка, почти такая же, как и едкий дым от горящего табака в трубках старых торговцев на Большом Базаре. Совсем ничего не видно. Кожу морозит и чувствуется, как скатываются по телу липкий пот. Вместе с тем легким критически не хватает такого необходимого кислорода, и нежные ткани органа нестерпимо сильно горят от боли. Руки сами по себе тянутся к пересохшему горлу, кажется, из исключительного рефлекса и острого чувства угрозы. Пальцы беспорядочно сминают кожу шеи, руки неуклюже бьют по воздуху, надеясь спасти тело от внезапно появившегося чувства удушья. Словно чьи-то руки, совсем такие же, как и ее с анатомической точки зрения, решили сдавить гортань, перекрыв доступ к кислороду. Какая жалость, ведь ее собственные конечности не обнаружили чужих и лишь беспомощно разодрали кожу в кровь, в панике спасаясь от фантомного душегуба. От паники одновременно и знобит, и бесконтрольно накрывает адским жаром. Совсем маленькая девочка корчится в агонии, ощущая, как клетки тела умирают и рождаются заново, как органы гниют и восстанавливаются, а тонкие кости с треском ломаются и сращиваются назад, претерпевая непосильные для юного тела масштабные и совершенно ненормальные перестройки. Она практически ничего не видит и, словно лишившийся зрения старец, вынуждена ориентироваться в абсолютной пустоте на ощупь, спотыкаясь, ударяясь и падая. У нее не выходит воспринимать температуры предметов, которые должны были ее окружать, и предостерегать. Несколько раз схватившись потными ладонями за ненормально горячую трубу, девочка не почувствовала ровным счетом ничего. Будто та и не касалась разогретого металла вовсе, иначе бы плоть охватила нестерпимая боль. Не чувствуя боли, пациентка вновь и вновь хваталась за паршивую систему отопления, как за спасительную нить, в надежде, что вернется чувствительность. Снедающая сердце тревога усиливалась десятикратно, когда нервная система не получала сигнала о боли, о внешнем сильном раздражителе, но зато легко распознавала появившуюся вонь поврежденной кожи. Это было ужасно и просто отвратительно. Но больше усугублял ситуацию факт того, что то была не животная плоть, а человеческая. И вот какова безжалостная дилемма: человеком более назвать себя не поворачивался язык ни свой, ни у демонических голосов, если таковой у них вообще был. Впрочем, это не мешало демоническим змеям насмехаться и почти рыдать со смеху от вида обезображенного проклятьем ребенка, корчившегося на полу с ужасными ожогами ладоней. Кожа была содрана, а потому спокойно виднелись более глубокие ткани, лежащие под защитным эпидермисом. Сочилась кровь, срывающаяся мелкими каплями на холодный пол. Не будь девочка в нынешнем состоянии, то получила бы болевой шок, а может, и вовсе бы погибла от нестерпимых ощущений. Кажется, сквозь собственное бешеное сердцебиение она слышала обрывки слов Порчи. С ней говорили на неизвестном, наверняка мертвом языке, странном диалекте, на который Боги Селестии наложили абсолютный запрет. Кто станет говорить на нем, вспоминая о почивших демонических Богах — тот лишится рассудка и вынудит сниспослать на себя страшное проклятье. Голоса никто больше не слышал, кроме нее. А те, в свою очередь, ни с кем не говорили, кроме хрупкого девичьего силуэта в разгромленной комнатке. Проклятье обрело в сознании девочки форму смольно-черных змей, истязающих своими грязными речами разрозненное сознание. Они слишком громко говорят для обычных человека и слишком ясно для существ не обладающих человеческим интеллектом. Хочется разбить голову о стену, раздробить лобную кость, превратить в грязную бурую жижу мозг так, чтобы его ошметки остались на вертикальной поверхности присохшими. Лишь бы заткнуть зловонные пасти, полные смертельного для окружающих яда. Доктор сказал, что этот яд для нее совершенно не опасен, а потому он является ее панацеей, спасением от бесполезной смерти. Только так она сумеет принести хоть малую пользу своим жалким существованием.

Бежать.

Защищаться. Выжить.

Глаза слезятся от сильной рези во внутренностях, крупные капли срываются с ресниц и текут горячими реками по обескровленным белым щекам, собираясь на подбородке. Легкие ужасно жжет от длительного бега и крайне холодного воздуха в коридорах. Босые ноги глухо шлепают по коврам и звонко — по старому камню. За ее спиной остается разгромленная, бедно обставленная комнатка и стихающие неустойчивые языки черного пламени. Пахнет чем-то неопределенным, но страшным. Дым и копоть въедались в старые стены, пачкая их своим нечестивым проклятьем. Заполярный Дворец имеет множество коридоров, составляющих громадный лабиринт штаба Фатууса. Не зная дороги, легко заблудиться и как итог, глупо носиться по практически идентичным помещениям. Что парадоксально, девочка никого не встретила на своем пути: ни живых людей, ни дьявольских механизмов ее мучителя, ни высокопоставленных членов Фатуи. Совершенно не понимая, где та оказалась, она продолжала нестись с невероятной для ребенка скоростью, порой заплетаясь в собственных ногах и изредка останавливаясь, чтобы перевести сбитое дыхание, обжигая маленькие детские легкие. Пусть никого и не видно, но она слишком хорошо чувствует того единственного, что безустанно ее преследовал. Медленно, будто играясь, по ее следу шел мужчина в маске, напевавший все ту же знакомую мелодию. Подопытная боялась его пения, как огня. Потому что то возвещало о надвигающемся наказании за непослушание или усмерении при особенно вопиющих выходках. Как раз таки нынешняя целиком и полностью подходит под это определение. Потому ей нужно бежать дальше, не взирая на собственную усталость и истощенность, как и на абсолютное превосходство преследователя. — Коллеи, Коллеи, Коллеи... — шепчет Доктор с придыханием сквозь пение. Его порядком начинало выводить из себя поведение подопытной, решившей, что раз та является единственным удачным экземпляром, то ей дозволено выходить за рамки общепринятых норм поведения. Такое непослушание нельзя оставлять безнаказанным и его долг — покарать ее не только в качестве лечащего врача, но и опекуна. — Тебе не надоело гнаться по бесконечным коридорам дворца в погоне за невозможным? Пульс бьет так же больно по ушам, как и эхо от стука каблуков лекаря. Коллеи рвется вперед сломя голову, пренебрегая состоянием своего тела и гневного шипения кобр. Проклятье бесновалось, страшно ругало девочку и требовало выхода проклятой силы, так сильно бьющей ключом в момент напряжения. Оно словно реагировало на потенциальную опасность для жизни ребенка, а потому скалилось на все, кроме драгоценного сосуда.

Ну же, используй нас

— Нет!..Я не стану! Коллеи кричит в пустоту, бесконтрольно рыдая.

Бесполезная девчонка, рви и мечи

— Я не хочу!.. — Коллеи в бешенстве размахивает руками, отгоняя от себя черные языки пламени, охватившие поврежденную и скрытую за бинтами кожу.

Используй воплощение божественного и обрати все в пепел

Из горла девочки рвутся нечленораздельные ругательства и что-то на отторгнутом Богами языке, пачкая им само понятие Тейвата отвратительным пороком. Доктор, преследующий пациентку, заметно изменился в лице, стоило его ушей коснуться языком Бездны. Любопытный эксперимент, над которым тот больше не имеет власти. Последствия будут чудовищными.

Давай его убьем? Ты можешь положиться на нас, девочка Коллеи, передай нам контроль Ну же... Предоставь все нам...

Все произошло в одно мгновение. Коридор объяло пламенем за жалкую секунду. Огонь бушевал, змеи извивались и шипели друг на друга, сражаясь за главенство над сосудом древних останков. Их больше не сдерживает запрет. И те темными лентами вились среди тонких конечностей слабой девочки, колыхаясь от движения очерненного воздуха. Среди смрада Порчи, точно из черного облака патогенных острых частиц, виднелись яркие, слишком неестественно горящие фиалковые глаза. В их глубине не осталось ребенка. Отныне в них место презрению, ненависти и безразличия к живому. В особенности к проклявшему ее человеку в маске. Она сожжет его грешное тело до самых костей. Раздробит несгоревшие останки и надменно втопчет его прах в грязь.