Она виновна в происшествии, но срез виновен в том, что он просто есть в этом мире.
***
Коллеи ходит по комнате туда-сюда, тяжело вздыхая и с некоторыми неприятными ощущениями оттягивая зеленные локоны руками. На этот раз ее тяготило вовсе не мучительное ожидание очередной экзекуции, какие очень любил ее лечащий врач — Второй Предвестник Фатуи. А истязающие слух стенания из соседних и не только камер. Все, как она и думала: те люди в самом деле оказались живы. Это безусловно, не могло не радовать, ведь слышались и женские, и мужские, и даже детские голоса, хоть те и были единичными и редкими. Но вместе с тем это ужасно разрушало изнутри. Было слишком тяжело круглые сутки слышать мольбы о помощи, слезливые просьбы отпустить, потому что на родине, в Сумеру, остались близкие или, например, маленькие дети. Пациентка, что в тайне опасалась своей самой страшной мысли, наконец убедилась в ее правдивости. Словно излишне шумные мысли услышала глумливая Селестия и ниспослала на ее плечи новые душевные терзания, тянущие на дно отчаяния не хуже камня, привязанного к ноге. Доктор все же не смог обойтись без небольших правок и нарушений их контракта на словах: она заплатила за большинство, но меньшинство, которое теперь делило с ней место, где будто остановилось время, все таки захватили и доставили сюда. Не нужно быть гениальным умом Академии, чтобы догадаться, для чего эти люди здесь содержатся. Еще юные глаза прекрасно успели рассмотреть все со всех нужных сторон, чтобы на головном мозге осталась гноящаяся гравировка воспоминаний. Поэтому то ей и невыносимо. Истязают не только собственные мысли, не покидающие рта, но и чужие, доносящиеся до ее ушей пугливым эхом. И в этой симфонии отчаяния Коллеи совершенно не слышала детских голосов. Были лишь взрослые, которые, как совсем незрелые дети, стенали и давили на жалость, несчастные обстоятельства и семейное положение, надеясь на пощаду. Дети же... Они молчали. Словно юных представителей человеческого рода не было и вовсе. И она обязательно бы так и подумала, что Дотторе отошел от своих традиционных методов исследования и решил помиловать незрелых людей, если бы не слышала глубокими ночами, когда гасят свет, тихие задушенные всхлипы. В такие моменты сердце сжималось до невозможных размеров, а голову рвали укоризненные размышления о собственном бессилии: вот же она, с Глазом Бога и окрепшая! Так почему не использует Дендро во спасение невиновных? Потому что тогда Предвестник не поскупится перебить воспрянувший духом расходный материал и ее саму, подвергнув изощренной пытке. Она тяжело вздыхает, останавливаясь точно в середине комнаты, и трет холодными кончиками пальцев ноющие виски. От такого непривычно огромного количества размышлений нестерпимо болела голова, словно по ней хорошенько ударили чем-то увесистым, но так, чтобы не лишить по чистой случайности жизни. Девушка бросает уставший взгляд на Глаз Бога, покоящийся на платке Доктора, который тот оставил достаточно давно, когда смахивал с ее горящего от температуры лица слезы. Как-то так вышло, что не нашлось удобного случая, чтобы отдать мягкую ткань владельцу, который о ней, быть может, уже и позабыл. А может, и нет. Наоборот, томительно ожидает, когда Коллеи, пересилив себя, сумеет самостоятельно, по собственной воле подойти и вернуть вещицу. И если с платком можно было решить неприятную проблему «задолженности», то вот с Глазом Бога дела обстояли резко наоборот. Желание использовать Дендро стихию было отбито напрочь, хоть зеленоватый артефакт неприлично часто привлекал внимание больной и отчетливо взывал к ней, словно крича, молил воспользоваться им, ведь иначе перестанет быть мило существование на землях Тейвата. Слишком уж явственно ощущались не только перемены в поведении Элемента, но и свои собственные: отчуждение и боязнь попеременно сменялись на тоску и скорбь, которые являли собой непреодолимое желание. Наконец, четко для себя решив, Коллеи резко набрала воздух в легкие и уверенно подошла к постели со сжатыми в кулаки ладонями, из-за чего короткие ногти неприятно впивались в кожу. Она все-таки взяла в руки Глаз Бога, отбросив в сторону гнетущий страх, и замерла. Ничего особенного или страшного не случилось. Дендро не стремился бушевать, а холодная гладкая поверхность вовсе не страшила. Забавно, ведь не так давно, она совершенно спокойно, не нервничая, держала его в своих ладонях без задней мысли. Но удушливое неприятное ощущение, по всей видимости, вернулось назад. Больше она не желала ощущать тяжелый гнет, потому глубоко потянула воздух через сжатые зубы, а после обратилась к Глазу Бога, закрыв глаза. Тела коснулось знакомое тепло, напряжение, трепет и, наконец, концентрация Элемента на кончиках пальцев, с которых, собственно, и сорвался в пустующее помещение. Из-под рук в стороны разлетелись множественные нетоксичные споры, а из под ног стали расползаться мелкие плющи, цепляющиеся за швы между плитками. Растение из семейства аралиевых в скором времени оплело всю поверхность, образуя собой все равно что зеленое пышное покрывало, приятно щекотящее стопы ног мягкими листами. Коллеи ощутила внезапную потерю сил. Должно быть, даже такое незначительное использование Дендро после длительного затишья ее вымотало. Да и она все таки не на земле, подконтрольной Дендро Архонту, где бурными реками течет сила родного Элемента. Здесь же, в Снежной, такого не наблюдалось, что было само собой разумеющимся фактом — здесь властвует Крио стихия, а на троне восседает столь же холодная Богиня Любви, правящая ледяной страной и Фатуи. И все таки, не выдержав, девочка опустилась на колени на покрытый зеленью пол и растерянно проморгалась: кажется, она не ожидала того, что Дендро решится оплести собой все свободное пространство, в том числе и потолок, заграждая своими сочными листьями слепяще-яркие лампы, из-за чего в комнате, наконец, воцарился приятный глазу полумрак. Пациентка, словно боясь, что из-под листа на нее набросится ядовитое насекомое, коснулась яркого ребра лишь кончиком пальца. Она с секунду похлопала зеленоватыми ресницами, а после решила сорвать порождение своей же стихии и поднесла к лицу, рассматривая воплощение Дендро. Пусть и невольная, но все же легкая улыбка впервые за неприлично долгий срок коснулась ее сухих, на порядок бледнее, чем положено, губ. Для нее не было секретом, что использование Глаза Бога приносит невероятное удовольствие и удивительное тепло в груди, какое нельзя испытать при иных, симулированных условиях. Но, даже зная это, улыбки она не могла отнять. Странно, наверное, сидеть среди заросшей личной тюрьмы и глупо растягивать губы, рассматривая родные растения, которые приходилось видеть каждый день на родине. Конечно, она скучала по Сумеру, Мондштадту, куда изредка сбегала и не говорила об этом ни слова наставнику, за что порой испытывала сильнейшую тревогу и вину за необдуманную и даже опасную выходку, которая могла обернуться не только парой травм, но и вполне себе реальной смертью. Поэтому ей простительна такая минутная слабость и временное забытье о целом ряде проблем из нового отсутствия Доктора, снующих по коридору клонов и частые визиты к ней с едой или горькими на вкус порошками. И если последние две можно было пережить, пусть и с горем пополам, то вот первую едва ли удавалось. Коллеи обратила свой взгляд на кровать, впиваясь зрачками в оставленный здесь Предвестником платок, и поджала губы. В груди снова поселилось тягучее дурное предчувствие и едва ли ощутимое удушье от гнетущего разум и душу ожидания. Дендро словно уловил переживания хозяйки и стал спешно увядать, придавая листве жухлый блеклый цвет, а стеблям — скорбную вялость и мягкость. Даже лист, зажатый в пальцах, резко сменил цвет, а после и вовсе рассыпался мелкой пылью спор. — Это было очень красиво. Пациентка дернулась всем телом, словно поразила молния в непогожую дождливую пору, и уставилась на небольшое окошко ее камеры, откуда заинтересованно на нее смотрела пара красных глаз. — Что ты здесь делаешь? — мгновенно ощетинилась она, сводя брови к переносице. — Ох, я пришел Вас проведать, но увидел это и я... — Вивьен несколько замялся и неловко отвел взгляд от озлобленного лица девушки. — И я немного отвлекся. Проведать? Обычно к ней заходили с достаточно шустрой проверкой пара агентов, которые бегло осматривали условия содержания, а после покидали ее комнату, оставив на манипуляционном столике небольшую посуду с пищей. Потому голову посетили разумные сомнения касательно подлинности слов сегмента. Будет умным полагать, что мальчишку не послал ни Доктор, ни тот суровый сегмент. — Знаете, никогда раньше не видел Дендро Элемент на практике! Не думал, что он может быть таким... Таким потрясающим! Коллеи не проронила и слова, лишь с опаской наблюдала за неуемным клоном, который только и делал, что без остановки говорил. Причем его монолог, потому что девочка ему не отвечала, не ограничивался одним лишь обсуждением Дендро. Вовсе нет. Его мысли хаотично сменяли друг друга, и складывалось впечатление, что тот говорил все, что придет на ум. Она бы и дальше держала выдержанное серьезное лицо с оттенком неприязни, если бы не заметила все еще отчетливо видимую ссадину и припухлость на губе, которые укоризненно напомнили ей о недавней чужой травме. Девочка не должна была ощущать это беспощадное чувство или покорно мириться с ним. Но не смогла. Все таки Вивьен в какой-то мере поспособствовал ее относительно удачному побегу от тех срезов Дотторе. Тогда она заметила любопытную вещь: те рабочие были совершенно идентичны между собой, выглядели моложе оригинала, однако имели некоторые различия в телосложении. Последняя деталь была особенно заметна на примере Вивьена, ничем не отличавшемся от среднестатистического подростка. Да и глаз зацепило еще кое-что: те агрессивные и легко раздражимые, а этот слишком мягкий, податливый и по собачьи верный Дотторе. — Поэтому я и считаю, что... — Вивьен, — Коллеи перебила его, увлеченного поднятой им же самим темой. Собственный голос показался несколько уязвленным и едва ли слышимым. А дело было в том, что теперь она не единственная пациентка на весь объект Доктора, и теперь у стен есть свои уши, глаза и даже голоса. Она вынужденно признала, что это чувство «особенности» не из самых приятных, как и сегмент, который позволил себе так непринужденно завести с ней диалог при посторонних людях, похищенных и привезенных силой. Повезло, что напротив нее нет чужой камеры, иначе лишней пары следящей за ней глаз было бы попросту не избежать, как и возможных дальнейших оскорблений за творение лекаря. — Сколько вас всего? — Вы имеете в виду срезов?.. Утвердительный кивок зеленой макушкой вынудил подростка заметно напрячься и увиливать взглядом в легкой панике. — Много. — Сколько? — Я не могу сказать точно, правда... — юноша украдкой глянул на успевшую оказаться рядом пациентку и с испуганным вздохом отринуть подальше от небольшого зарешеченного окошка. — Создатель запретил распространять всякую информацию о них! Да и мне мало что известно! Коллеи не сводила с сегмента пытливого взгляда, подкрепленного хмурым лицом, граничащим с гримасой раздражения, и, не роняя больше ни слова, терпеливо наблюдала за душевными терзаниями мальчишки, который остро переживал пытки разума из разряда «говорить или нет». Когда тот нервно закусил губу и коснулся ладонью нашейного платка, такого же, как и у Второго Предвестника, он со скорбным видом продолжил: — Нас... То есть их достаточно. Достаточно, чтобы Создатель не нуждался в медицинском персонале извне. Значит, много. А может, даже и неприлично много таких Дотторе шастает по комплексу и выполняет трудную работу, которую Доктор считал посредственной, ведь была на ступень, а то и больше ниже своей собственной: разработка новых методов лечения, изучения и проведение трудных операционных вмешательств. Либо с целью исцелить, либо заглянуть внутрь и рассмотреть с нездоровым любопытством гибнущие органы от его же способов. Альфа-3, Альфа-5, Дзета и прочие... То были кодовые имена. Всего лишь серийный номер, если она правильно поняла. Практично, но совершенно бесчестно. Потому что у каждого живого существа должно быть имя, данное при появлении на свет. Если номер идет по порядку, то моделей пять и больше. Но она не может быть уверенна в этом точно, поскольку не знала код тех срезов, что остались позади и предпочли не вмешиваться в забастовку между младшим и старшим созданием. — Сильно болит? — все-таки не выдержала Коллеи, имея ввиду ссадину на губе сегмента. Бессовестная, дурная привычка беспокоиться обо всех, кроме себя, дала о себе знать в очередной раз. Вивьен вновь растерялся и удивленно уставился на пациентку по другую сторону двери, неловко касаясь кончиками пальцев своих раненных губ. Голова клона опустилась книзу, как если бы он решил рассмотреть что-то у своих ног, перед этим уронив. Девочка же успела лишь пожалеть о своем любопытстве и, возможно, запретному вопросу с ее стороны: в соседних камерах людям куда сложнее и страшнее, чем мальчишке перед ней, обладающему полной свободой передвижения и у которого из бед лишь рассеченная губа да пара ушибов на теле. Какая же она бестолковая, коль решила невзначай поинтересоваться у ненавистного существа состоянием здоровья. Проклятье. Стремительно умирая, ее заботят посторонние. Опять. Чертово «снова» и в «очередной раз». Видимо, не зря ей бесчисленное количество раз говорили, что она, Коллеи, абсолютно бестолкова и глупа. Остро захотелось перемениться в лице, зашипеть, как змея, и обругать клона, чтобы тот пошел прочь. Но сделать этого, к сожалению, не вышло. Словно услышав чужие мысли, Вивьен совершенно неожиданно засуетился, невнятно пролепетал «Мне пора!..» и бросился бежать со всех ног подальше от камеры, удивленной внезапной переменой пациентки. Тогда Коллеи, насколько это позволяло сделать мелкое окошко ее камеры, высунулась, чтобы постараться разглядеть вдалеке возможную причину странной манеры младшего из сегментов. Но, как и ожидала сама она, не было ничего видно. Потому ей пришлось обеспокоенно ждать и настороженно прислушиваться ко всяким звукам, даже если те доносились от заключенных людей. И вот совсем вдалеке едва ли слышно послышалась уверенная поступь и стук массивных каблуков. Вместе с тем отпала и необходимость в представлении незнакомца, поскольку только один почти человек мог праздно прогуливаться по угодьям, нарушающим этические нормы, а также вселять ужас не только в своих пациентов, но и в клона, которого уже и след простыл. Дотторе с нездоровым удовольствием надвигался страшной бедой по коридору прямиком к ней, минуя прочих «постояльцев» его комплекса. Тех словно и не существовало, ведь все шумы враз улеглись, став единой тяжкой тишиной и убийственным ожиданием. Будто Доктор мог резко остановиться и выбрать именно их камеру для своих измывательств. Однако, руководствуясь своей задуманной целью, лекарь так и продолжил свою прогулку в единственном экземпляре, напевая отвратительно знакомый мотив, пробуждающий в памяти не самые приятные воспоминания из далекого и почти что забытого прошлого. Коллеи, словно ошпаренная кипятком, быстро отпрянула от двери и поспешила ретироваться на кровать, чтобы в глупой попытке спрятать под подушку шелковый платок, хозяин которого находился от камеры девочки уже непростительно близко. Она вела себя совсем как маленькая девочка, решившая воспользоваться косметикой матери в ее отсутствие и теперь в панике заметающая следы своего преступления. В мелком окошке уже виднеется голубизна шевелюры врача, а слух не только ее, но и находящихся поблизости режет оглушительными поворотами ключа в замочной скважине. — Здравствуй, Коллеи, — с лукавой улыбкой на лице поспешил поздороваться Дотторе, плотно затворяя за собой дверь. Этим непреклонным намерением, он словно решил отрезать от внешнего мира уже не только девочку, но и себя вместе с ней, чтобы никто не посмел помешать им. — Выглядишь намного лучше. Как бы то не хотелось списать на неуместную насмешку или отрицать слова мужчины всем свои существом, но девушка была вынуждена согласиться со своим лекарем, поскольку тот в действительности был прав: глубокие тени под глазами стали на порядок бледнее и походили теперь не на страшную и непосильную истощенность, а на легкий железодефицит, какой с завидной частотой встречался среди юных девушек; цвет лица вместе с тем стал лучше, ушли и впалые щеки. Одним словом, пациентка стала вновь походить на пусть и уставшего, но все-таки человека, а не на собственного призрака. — Впрочем, Пьеро также доволен имеющимися результатами. Но вопреки замыслу, он ожидает от тебя большего, нежели то, чем мы с тобой располагаем на данный момент. — Пьеро?.. Тот мужчина, Вы имеете в виду? — Разумеется, — снисходительно усмехнулся Доктор, когда Коллеи стесненно съежилась под гнетом обрывочных фрагментов их «знакомства» с верхушкой Фатууса. А после опустил небольшой ящичек на манипуляционный стол, который девочка совсем не заметила. — Но я к тебе вовсе по иному поводу. Дождавшись, когда пациентка переведет на него непонятливый, осторожный взгляд, Дотторе продолжил уже менее развеселенным тоном: — Было бы уместно разъяснить с тобой недавний конфликт с глазу на глаз. Девочка словно током ударило, когда с легким опозданием, но все же все прояснилось: значит, то были не пустые слова на воздух, а действительно правдивое обещание доложить о происшествии с сегментами. Она невольно тяжело сглотнула и поджала тонкие губы, с тревогой ощущая, как резко сменилась обстановка. — Я... Я знаю, что тогда сильно провинилась и тем самым подставила не только себя, но и... Она ненадолго смолкла, борясь с нежеланием произносить неприятное ее восприятию имя, носитель которого не так давно поспешил ретироваться отсюда подальше. — Ваши сегменты, — все-таки выкрутилась она. — Чудесно, что ты осознаешь сполна свою ошибку. Но я здесь не для того, чтобы отчитывать тебя. Вовсе нет. Меня лишь интересуют те остатки, что могли идентичным образом контактировать с тобой, — мужчина едва ли заметно поджал пальцы, а после сложил руки на груди. — Больше никаких номеров не прозвучало, Коллеи? Она замерла в растерянности, рассматривая раздраженного Доктора взглядом, полным непонимания. Было не совсем сперва ясно, для какой «великой цели» Предвестник лично явился в ее скромную обитель и почему ведет с ней сравнительно непринужденную беседу. Да еще и называет тех срезов «остатками»... Это странно, не может быть и речи об обратном. А также не типично для грозной личности вроде Дотторе, который на все и вся плевать хотел с высокой колокольни. Однако вот он здесь собственной персоной и дознает ценные подробности неудавшегося контакта, пусть и случайного, с собственными молодыми клонами. — Я не могу сказать точно... — девочка виновато опустила голову и стыдливо отвела глаза, лишь бы больше не позволять Дотторе пытливо ее расспрашивать и прожигать определенно нетерпеливым взглядом через маску. Но вместе с тем от чего-то внутренне не хотелось даже вспоминать о тех «людях» хватавших ее запястья в грубой хозяйской манере. Вовсе не потому, что не хотелось кого-то подставлять или потому, что имелся некоторый страх перед существами с генами Предвестника. А потому, что не было больше номеров, которые она могла бы поведать ему. Да и часть из тех, кто касался ее, остались неназванными и поспешили как можно скорее покинуть общество девочки с приходом Альфы-3. Вряд ли их удастся распознать, если, конечно, сам мужчина не возьмется за это. — Простите. Второй Предвестник по-прежнему стоял недвижимо, как одна из величественных скульптур божеств Тейвата, восторгающих взор всякого совершенной фигурой из камня и святым, но пустующим ликом. Стоило отдать ему должное, ведь и далеко не стоя близко к Богам, эскулап умел привлекать внимание и дать восхититься. Только вот впечатление обманчиво, да и служит скорее прикрытием для отвода глаз от не совсем правильных вещей. — Что ж, подобного больше не случится, — он натянуто улыбнулся, позволив себе негромкий хриплый смешок. Мужчина выглядел до ужаса непривычно и озабоченно. Словно тот в самом деле испытал некоторое волнение за целостность пациентки, что было наиболее вероятно, исходя из той скверны, что содержит ее тело. Это нормально, что ее лечащий врач обеспокоен и взволнован. Коллеи вся резко похолодела, а сердце в груди словно задели холодным осколком Крио, который оставили в кровоточащем органе, причиняя невыносимые предсмертные боли. То было элементарным осознанием и самым что ни есть обыкновенным ужасом, который зачастую посещал людей после самостоятельного и не очень раскрытия истины. Этот человек... Безжалостен. — Но зачем?.. Вполне ожидаемый вопрос стер ненавистную ухмылку с губ Предвестника, заставив того наскоро помрачнеть и подойти ближе к зашуганной девушке, чтобы, наклонившись, широко ощериться: — Никто не смеет касаться тебя, кроме меня, Живой Глаз Порчи. Дыхание резко перехватило. Грудную клетку остро закололо невидимыми штыками. Слишком уж давно она не слышала своего проклятого негласного титула из рта мужчины. — Поэтому я и пришел к тебе. Вновь Дотторе словно подменили, сменив одну личность на другую, или будто бы играюче меняли одно состояние на другое, интересуясь, насколько могут быть резкими и отзывчивыми изменения. Он вновь улыбнулся, а за спиной сдержанно сложил руки, не отводя головы от драгоценной пациентки, походившей на сжатый комок неоформленных переживаний. Глаза Коллеи настороженно бегали по мужчине, бывшем так близко к ней, что казалось, вот еще чуть-чуть и можно будет без особых проблем ощутить его дыхание на своей коже. Сжав в повлажневших ладонях светлые простыни, Коллеи воровато покосилась на манипуляционный стол и непримечательный контейнер на нем. — Что это? — она качнула головой в сторону принесенного контейнера и нервно сглотнула, когда Доктор не удержался от хриплого смешка. Сделалось непосильно дурно, а органы внутри тела, кажется, решили и вовсе перевернуться и обменяться по нескольку раз местами от тревоги. Мужчина, не раскрывая рта, распрямился, сделал шаг к столику и неспешно открыл контейнер с тихим щелчком. Девушка, в силу широкой спины гостя, скрывающей не только содержимое, принесенное в ее «клетку», но и всю рабочую поверхность в целом, не могла рассмотреть, что Предвестник приготовил. Но это что-то — точно не приятный презент. — Божественные останки. Дотторе в удовольствии улыбается, когда широкие глаза Коллеи неподвижно вонзаются в не слишком большой стеклянный флакон между его пальцами. Хрупкий материал был запотевшим и держал на своих стенках тонкий слой изморози. По всей видимости, останки решили заморозить для большей стабилизации проклятой силы. Однако даже так можно было без особых усилий рассмотреть темную, почти что черную жидкость. — Но Вы успели ввести мне последнюю дозу... — непонимающе начинает Коллеи, ощущая, как живот тянет из-за тошноты. Все было в точности так, как сказано. Не было приукрас и лжи, заставлявших язык девочки извиваться подобно змеиному и шипеть на самое ухо блаженной, искаженной действительностью. Она действительно не понимала, для чего Дотторе решился снова колоть ее этим ядом, если каждая доза способна была принести смерть и совершенно нулевой результат опыта. А эксперимент практически бесполезен и бессмысленен, если испытуемые гибнут, как мухи. — Видишь ли, Коллеи, — задумчиво начал Доктор, потирая препарат пальцами. — Останки слабеют со временем в человеческих телах. С тобой же дела обстоят куда сложнее из-за матры, запечатавшего твою Порчу. Конечно, с ней все в сотни раз труднее, чем с прочими неудавшимися экспериментами. Все таки над ее состоянием поработал по итогу не сам Предвестник, а матра Академии, когда-то дано прибывший в Мондштадт, где и наложил запрет на скверну внутри хрупкого сосуда. Только благодаря Сайно она до сих пор жива, поскольку не было известно точно, как быстро черное пламя перебросилось бы со случайных жертв на нее саму. — Стоит отдать ему должное: без его ритуала я не сумел бы вернуть тебя назад, — эскулап опустил останки обратно в контейнер и подтащил манипуляционный стол на колесиках ближе к постели девочки. «Лучше бы погибла, и вы не заполучили меня снова», — зло проскочила болезненная мысль в голове. Разрушься ее тело без запрета, то и ей, и людям, окружающим ее, стало бы во много раз проще. Никому не пришлось бы возиться с постепенно умирающей девочкой, а ей бы в свою очередь не нужно было бы страдать всю жизнь после лечения этого еретика. Вот только не вмешайся она тогда в Сумеру, то жертв было бы намного больше, чем вышло по предполагаемому итогу... — Сделаем все быстро, — твердо указал Доктор, протягивая руки к Коллеи, намериваясь коснуться ее плеча. Вот только корпус тонкого тела резко отвели и обратили на лицо затравленный взгляд. — Не вынуждай меня прибегать к крайним мерам. Да как она может не противиться, когда Предвестник собирается накачать ее новой дозой опаснейшего яда, который, несомненно, поставит жизнь под угрозу тяжелыми побочными эффектами и сильнейшими муками из-за реакции между ее и чужой крови? Если мужчина считает, что пациентка будет готова так легко отдаться на растерзание, то он глубоко ошибается, сделав поспешные и неверные выводы. Именно так девочке и хотелось бы ответить, уверенно глядя в самое лицо мучителя, если бы не застрявший совсем глубоко в теле кривой, но чертовски острый осколок тревоги и неприязнь к собственному телу, которые решительно надломили ее стремление. Стоило признать, что до сего момента было невыносимо находиться в обществе ученого, а с тем, что устроил Дотторе на секционном столе, стало лишь хуже: Коллеи чувствовала себя невыносимо грязной, мерзкой и до невозможности оскверненной вовсе не останками Бога в крови, а проклятым взглядом на свою наготу. Как же не хотелось испытать вновь это удушающее и тянущее к самому дну чувство, а после обессиленно рыдать в пустоту бокса, судорожно хватая ртом воздух, как рыба, выбросившаяся на берег из-за паразита внутри. Но если она позволит коснуться себя, то ее отравят и почти что убьют препаратом, созданным исключительно для нее одной, и обрекут на повторные жуткие страдания. Вот только нет права отказывать ученому. — Мудрое решение, Коллеи. Дотторе хвалит ее, посмеиваясь, когда девочка перебирается на самый край матраца, свешивает с края ноги и с обреченным видом позволяет себя коснуться. Дело не обошлось без дрожи, мурашек по коже, несущихся необузданной стаей диких животных, и ощутимого спазма желудка, когда мужчина исследует ее заклейменный меткой затылок. Он бережно убирает зеленые пряди волос с интересующего участка, внимательно рассматривает и мягко касается метки подушечкой пальца, идя вдоль продолговатой кривой полосы. С выдающейся скоростью нежность превращается в настойчивое движение, растирающее плоть шеи до красноты и легкого жжения, а после пропадает столь же скоро, как и возникло. Мужчина оставил в покое метку, обращая свое внимание на правое плечо. Он задирает широкий рукав и получает в свою сторону очередной недоверчивый и встревоженный взгляд девочки. — Руку не нужно продезинфицировать?.. — сдавленно подметила она, нервно сглатывая. Хотелось оттянуть время любым из доступных способов. — Не для этой инъекции. Это, — мужчина взял на этот раз в обе ладони пузырек и инъектор небольших размеров, который, как и останки, находился в контейнере. — Без разбора уничтожит все, что могло случайно оказаться на твоей коже. Тихий щелчок вставленного стекла в пистолет для инъекций возвестил об оставшемся немногочисленном времени без болей. Пальцы Предвестника ловко вкрутили иглу в «дуло» пистолета, а после неспешно прокрутили стеклянную емкость, чтобы преодолеть проксимальным концом иглы защитную мембрану. И только после таких заурядных этапов инъектор был взведен для предстоящего укола. — На счет три, договорились? Коллеи даже головой не качнула ни утвердительно, ни отрицательно. — Раз. Коллеи невыносимо смотреть на приложенный к руке инъектор, на курок которого стоит только несильно надавить, и будет боль уже не только от иглы, но и от останков. — Два... Коллеи не успевает даже приготовится к непроизнесенному «три», а игла уже болезненно выстреливает в плечо. Острие входит точно в дельтавидную мышцу и мгновенно пропускает сильным напором оскверненную силу, проклятую Селестией. Боль разливается по конечности так сильно и неожиданно, что она не может сдержать вскрика и слез, скопившихся без ее ведома. Дотторе солгал и ввел препарат намного раньше, чем было обещано его не честным на слова языком. Он убирает инструмент от ее руки ровно в тот момент, когда пациентка с новым громким звуком сжимает свое плечо и в ярчайшей агонии падает на постель. Безусловно, боль не столь же сильна, как при первичном введении. Однако это по прежнему была самая что ни есть настоящая мука, заставлявшая тело лихорадочно потеть, а мечущийся в ужасе мозг загоняться в собственной же костяной клетке из черепа. — Ты чудесно справилась, — Похвалил ее Доктор, убрав инъектор в свою изначальную упаковку, которую после подвергнет изничтожающему сожжению. В стекле, кажется, не осталось и капли зловещей Порчи, которая если бы покинула кончик иглы, то принялась с огромной скоростью отравлять и разлагать не только живое вещество, но и мертвое. В точности как сильно концентрированная кислота, но намного, намного разрушительней, чем можно представить рядовому несведующему соискателю. Таких часто можно было узнать в лице совсем молодых ученых, да и просто химиков, которые по неосторожности могли совершенно случайно опрокинуть на себя открытый пузырек реагента и заполучить узнаваемый химический ожог. Тем не менее, на теле Коллеи нет таких видимых шрамов, от которых складывалось впечатление, что некогда ровная кожа решила будто бы растаять в жаркий день. Все жуткие рубцы оставались незримы для людей, но ощущались внутри самого тела. Да и такие отметины Богов можно было увидеть лишь при беспощадном вскрытии, пока иссекали плоть еще живого, но стремительно умирающего подопытного. — Больно... — Коллеи пыхтит и совсем тихо скулит сквозь плотно сжатые зубы, беспокойно ерзая и выгибаясь от дискомфорта. Мокрые от холодного пота ладони неосознанно тянутся ушам, когда внутри черепной коробки вдруг раздался омерзительный звон, играющий на натянутых до предела нервах. И Порча не смела упустить такую возможность, а потому неумолимо касалась невидимых струн смычком, порождая своим ловким исполнением несуществующие шумы и смазанные разговоры на древнем, давно утерянном языке. — Я знаю, — Дотторе хмыкает, упираясь локтями в колени, и опускает голову на замок из сложенных ладоней. Лжец. Он не знает, насколько это невыносимо. Да если бы и знал, то дело это ни разу не сумело исправить, ибо ученый обладает куда большей выносливостью, выходящей за пределы людского понимания. Болевые ощущения никогда не будут забыты, особенно после новой волны ледяного страдания, затронувшего все тело от кончиков пальцев на ногах и до самой макушки. Особенно ощутимой была резь в плече и на загривке, где матра Академии в результате ритуала оставил на коже нечестивое клеймо, свидетельствующее о погани внутри обычного на первый взгляд тела. Змея, запечатленная на своеобразном гербе и, которая рассекала его неровным тяжем, будто бы ожила и, взбесившись, решила впрыснуть дополнительную дозу яда в собственный же сосуд, хоть и ясно осознавала, что умри владелица вместилища, то умрет и она сама вместе с ней. Эта сила словно уподобилась особенно злостным паразитам, решив поглотить все жизненные силы хозяина в длинном цикле, навредив обоим в этом замкнутом круге. Благо, что от этого токсина в мышцах не отложатся крупные цистицерки, нарушающие двигательные функции и причиняющие невыносимые страдания. Такие яйца паразита особенно трудно вывести не то что медикаментозно, об этом способе не может идти и речи, но и хирургически — ими наполняются почти что все системы органов, даруя гарантированный летальный исход. Хотя Коллеи не может сказать наверняка, да и точно не знает, какими будут последствия для ее тела на этот раз при повторной инъекции. — Ближайшие шесть-восемь часов я буду рядом, наблюдать. Предвестник проговорил это так мягко, снимая маску с лица, словно пытался утешить съежившуюся девочку. Так, будто бы она обязательно поверит в это бессмысленное и совершенно точно напущенное простодушие, скрывающие за собой жажду внимательно следить за ходом поставленного эксперимента. Пусть так, но этот человек — омерзительный богохульник, единственный, с кем строятся такие необходимые душе диалоги. Да, они вредят не хуже останков демонических Богов, но это почти что осознанный шаг к саморазрушению, чтобы предотвратить другое, заключенное в пытке одиночеством, которой мужчина сам же ее и напугал. Да и нет особой разницы: будет Доктор подле нее все эти долгие часы или нет, если сама она в скором времени окунется во мрак блаженного забытья, что избавит ее чувств. Он не станет вредить ее обезображенному болезнью телу, пока лишен этого права из-за обязательства перед старшим Предвестником Фатуи. До тех пор, пока она ценна в качестве Живого Глаза Порчи. — Помнишь ли ты сколько доз тебе ввели в прошлый раз? — Дотторе беспристрастно взирает сверху вниз, точно в горящие страданием фиолетовые глаза, и видит в них яростный ответ. Разумеется, она помнит каждый из уколов смерти, любезно предложенных ее «целителями». — Две, не считая тех с ничтожной концентрацией для подготовки твоего тела. Мужчина в неясном порыве едва ли улыбается краешками рта, как если бы он увидел что-то, что могло навеять теплые, нежные чувства ностальгии. — В этот раз их будет три, — и в подтверждение своим словам лекарь выставляет перед бледным лицом Коллеи указанное количество пальцев. — Останки будут вводиться с урезанным интервалом из-за некоторых затруднений... Его голос удушливой полосой дорогого шелка опоясывал шею, придушивая и подавляя. Как питон, Доктор неспешно говорил, без ярких всплесков эмоций и отталкивающих скачков от спокойствия до нездоровой мании. Сейчас он больше походил на утомившегося ученого, каким тот, собственно, и был, однако не имевшего дела ни с Фатуи, ни с запретными знаниями. На того, кто чрезвычайно сильно перетрудился и кому некому рассказать о гениальности своих работ, выработанных и проводимых лишь им одним в своем чертовски умном и неповторимом лице. Являйся Предвестник в самом деле таковым, то Коллеи слушала бы его с превеликим вниманием и смущенно задавала глуповатые вопросы, как наставнику. Но тот по прежнему оставался изощренным экзекутором в белом халате, а она — плодом его работ. Вряд ли эскулап поведает ей о чем-то жизненно важном, без чего она не сумеет обойтись в будущем. Потому под тяжестью разразившейся внутри организма борьбы, пациентка закрывает налитые, будто свинцом веки, отдаваясь мраку с последними слезами и мелкими судорогами в пальцах рук. — Первая инъекция подготовит твое тело. Второй Предвестник, не взирая на твердое решение девушки провалиться в бессознательное состояние, продолжил все также утомленно, порой потирая несколько покрасневшие от явного недосыпа глаза. — Вторая — восполнит концентрацию Порчи, но вместе с тем она будет намного тяжелее перенесена, — плавным движением кисти мужчина смахивает мокрые пряди со лба обмякшей прокаженной. — Третья, наконец, надломит запрет... Ладонь, неспешно опустившаяся с горячего лба, неспешно очертила самыми кончиками пальцев угол нижней челюсти, а большой палец бережно коснулся сизого века под сомкнутым глазом. Искаженные болью черты лица были интересны. Даже слишком, иначе бы дистальная фаланга прекратила касание, которое Коллеи отвергла бы в сознательном состоянии. Интерес был не потаенным порывом измученной души под гнетом тоски. Вовсе нет. Это элементарное изучение лица подросшего человека, которого решили вновь подвергнуть тяжелым испытаниям. Теперь девочка намного лучше справляется с введенными в нее останками и проще переносит сжигающую изнутри боль. А ее острые углы подросшего лицевого черепа передавал глубинные ощущения намного лучше, чем по детски округлое лицо из-за мягких щек и пухловатых губ. Но вот незадача, лекарь, кажется, испытывал некоторую тоску из-за отступивших незрелых черт, которым на смену пришли еще не раскрытые в полной мере признаки юношества. Связанно это было исключительно с повадками: его до эйфории восторгала строптивая и непокорная Коллеи, которая точно как дикая кошка огрызалась на чужого человека и выпускала скрытые когти при малейшей враждебности. Сейчас же она походила скорее на прирученное животное, готовое терпеть нарушения личного пространства и раздраженно помахивать на те хвостом. — Коллеи, сможешь ли ты провести смерть и одержать победу после четвертого раза? Спокойные мужские черты лица мгновенно исказились в широком оскале, а алые, до этого тусклые глаза озарились ярким огнем больного предвкушения, от которого невыносимо приятно потянуло где-то в груди убийственным нетерпением.