Мальчик+Мальчик

Удивительная всё-таки штука жизнь. Вот Саня жил себе припеваючи, не тужил. Ел, спал, в школу ходил и на тренировки, в колледж готовился поступать, рубился с Трактором в приставку и гулял с друзьями. И понятия не имел, что поблизости учится, рисует, мечтает, грустит и радуется Данька. С льняными волосами, вздёрнутым подвижным носиком и яркими зелёными глазами. А теперь Сане и невдомёк — как это он раньше мог без Даньки жить? Не считать часы до встречи, не обмениваться сообщениями, смысл которых понятен только им двоим, не бежать каждый вечер сломя голову? И никакие будничные горести Сане отныне были не страшны — ни двойки, ни ссоры, ни проигрыши сопернику в спаррингах. Он будто чешую отрастил или надел рыцарскую стальную броню. Ведь что бы ни приключилось за день, вечером он возьмёт Даньку за руку и утонет в малахитовых омутах его глаз. Данькины глаза у Сани стойко ассоциировались со сказкой Бажова про Хозяйку медной горы, которая подразнила горного мастера, а потом превратилась в ящерку и исчезла. Данька, к слову, сказки очень любил и частенько их рассказывал. Саня не сразу, но всё же догадался, что в свои повествования Данька вплетает кусочки правды, таким образом сообщая ему немного о себе. После скандинавской легенды о принцессе Линдагуль, которую украл злой колдун, Данька вскользь упомянул о своем детстве в Индии, Греции и Хорватии. Его родители работали при посольстве и вели бизнес за границей. Была история про гномика, долго-долго искавшего дорогу домой, про женщину-змею, которая заманивала путников дивным пением, а потом убивала, про двух братьев, одному из которых благоволила судьба, а другого, напротив, преследовали беды и несчастья. Саня смысла всего этого пока до конца не понимал, но бережно сохранял в памяти услышанное, а на досуге складывал детальки пазла, пытаясь разузнать о Даньке что-то новое. Говорить о себе напрямик тому было то ли трудно, то ли неинтересно, Саня ещё не разобрался. Да и какая разница? С Данькой он не скучал и молча, бредя вдоль шоссе, между домами и деревьями или сквозь сквер. Чуть в отдалении от многоэтажек, проезжей части и магазинов разбит обширный лесопарк, который Саня и Данька, не сговариваясь, облюбовали для своих ежевечерних прогулок. Расположен парк примерно на равном расстоянии от их домов и, хотя в пяти минутах от входа уже бурлит активная жизнь Большого города, в самом парке обычно царит спокойствие, нарушаемое только детским гомоном да собачьим лаем. Тропинки разбегаются, как речушки на контурной карте, в разные стороны — выбирай любую по своему вкусу. «Налево пойдешь — к собакам попадешь, — заводил Данька заунывным голосом, указывая в направлении собачьей площадки, и золотые огоньки лукаво искрились в его зелёных глазах. — Направо пойдёшь — детей найдешь, — он тыкал пальцем в сторону качелей, каруселей, лесенок и верёвочной паутины, где по вечерам ошивалась детвора. — Прямо пойдешь — к счастью придёшь. Они всегда шли прямо. И находили счастье сначала в палатке с мороженым, а потом в самом дальнем и заброшенном уголке парка, куда городская программа благоустройства каким-то чудом ещё не успела добраться. Дорожка, уложенная серыми фигурными плитками, резко обрывалась и переходила в тропку, посыпанную щебнем. Кусты и деревья разрослись здесь в хаотичном беспорядке и, словно с презрением, взирали на своих культурно подстриженных собратьев, оставшихся на обихоженной территории вместе с лавочками, урнами и фонарями. Необустроенная часть парка напоминала взаправдашний лес — с буреломом, болотцами, торчащими ветками и буйными колючками. Когда они впервые случайно забрались в эти дебри, Сане на секунду померещилось — он в Зеленокаменске, а вовсе не в Большом городе, где до сих пор временами ощущал себя чужаком. Данька лесопарковую чащобу тоже оценил. Перефотографировал все до единой набухшие почки и маленькие зелёные травки, застенчиво пробивающиеся из-под чёрной сырой земли, покрытой иголками и коричневыми пожухлыми листьями. «Потом нарисую», — объяснил он. Из вечера в вечер заходили они по тропке все дальше, пока не наткнулись на огромное дерево, послужившее поводом для очередного Данькиного рассказа. — Давным-давно около дремучего тёмного леса жил один бедный слепой юноша… Вековой дуб, между раздвоенным стволом которого они угнездились, даже листьями шуршать перестал, будто тоже к Даньке прислушивался и размышлял, позволить ли двоим мальчишкам и дальше бесцеремонно на себе восседать или безжалостно скинуть их вниз, на землю. Этого древесного великана они обнаружили в самой непролазной глуши, там, где граница парка, отделялась от жилого квартала забором из железной сетки. Попав в тупик, они решили пройти немного вдоль ограждения, а после — повернуть назад, пока окончательно не стемнело. — Тут репей, — Данька отодрал серую колючку от Саниного капюшона. Тот убрал ещё пару колючек с рукава куртки и оглядел Данькин дождевик. — На тебе ни одного репейника, — успокоил Саня, но Данька уже смотрел куда-то вбок. — Вот это дерево! — восхищенно выдохнул он, изучая могучий дуб простирающийся ввысь и ветками подпирающий сизое небо. Дуб как дуб. Саня ничего особенного не увидел. В Зеленокаменске и побольше деревья растут — сосны, ёлки, липы, осины и вязы. Но городской житель Данька полагал иначе. — Когда меня однажды попросили нарисовать утку, я изобразил её на четырёх лапах, представляешь? — Данька фыркнул. — Получилась утка-мутант. — Саня расхохотался, а Данька продолжил: — Это я к тому, что всё, касающееся загородной жизни для меня тайна, покрытая мраком, я и в лесу-то настоящем ни разу не был. Он достал телефон и сделал несколько снимков с разных ракурсов. — Тебе в Зеленокаменск нужно съездить! — вздохнул Саня. — Там деревья большие и маленькие, и утки, и гуси, и индюки с курами, и даже коровы. Перед глазами сразу встали знакомые просторы: васильково-ромашковое поле, лес, речка, глубокий карьер с песчаными насыпями берегов, поблёскивающий тёмной глубокой водой. — Ты там жил раньше, да? — заинтересовался Данька, поглаживая шершавую кору. — Жил, — кивнул Саня, — Мы переехали. В другое время его бы непременно заела тоска по родным краям, но сейчас захотелось Даньке всё в подробностях описать. Поведать про ночных сверчков, рыбалку, катания на лодке и сладкую дикую землянику, про множество ароматных трав и ярких цветов, про жаркое ясное солнце, греющее в Зеленокаменске гораздо ласковее, чем здесь, в Большом городе, про грибы, которые можно найти уже на опушке, про маленьких лягушат, прыгающих по всему двору после дождя, про старинный колодец со скрипящей ручкой, оставшийся с незапамятных времен. — Вот бы там побывать! — горячо воскликнул Данька, одновременно закидывая ногу на выступ в стволе и примеряясь. — Можно съездить, на электричке три часа, — предложил Саня. — Как только время появится, — обречённо добавил он. Времени им обоим ужасно не хватало. Между школой, подготовкой к экзаменам и дополнительными занятиями набиралось по капле. Данька проходил школьную программу на домашнем обучении, но и он был загружен дальше некуда, хотя успевал ещё и подрабатывать в салоне цветов. «Как ты не устаешь?» — изумлялся Саня. «Устаю, конечно, — возражал Данька. — Но для меня школа — навязанная необходимость, а рисовать и букеты собирать мне нравится, поэтому я так отдыхаю». В этом и был весь Данька. Домашку он выполнял левой пяткой на коленке и получал исключительно пятёрки, ещё и Сане помог, когда тот мимоходом пожаловался на затруднения с физикой и биологией. — Сочту за приглашение! — Данька хитро подмигнул и ухватился руками за нижнюю ветку. — Подсади-ка меня, — скомандовал он. Саня послушно подпихнул его вверх, а Данька, цепляясь за мелкие сучья и ветви проворно забрался и разместился в расселине, где ствол расходился надвое. — Давай сюда, — позвал он, обозревая окрестности с победоносным видом. — Второй раз в жизни залез на дерево! — Правда?! — недоверчиво переспросил Саня. Он-то в детстве, наверное, тысячу деревьев облазил, с некоторых жестоко падал и руку сломал, слетев со старой яблони во дворе. Он стремительно вскарабкался следом и примостился возле Даньки. — Чистая правда, — подтвердил Данька. — Первый раз залез в Индии, мне тогда семь вроде исполнилось. Он задумчиво пожевал нижнюю губу и уставился прямо перед собой. — Ты скучаешь по тем местам? — спросил Саня, уловив в голосе Даньки нотки грусти. Саня тоже иногда чувствовал себя посторонним и неприкаянным, горько сожалел о переезде и корил мысленно бабушку. Зачем она согласилась с матерью и увезла его из Зеленокаменска? Ведь именно там остался его прежний настоящий дом. Но даже дома того больше нет — продали, осталась только дача. Но Даньку, судя по всему, тревожило другое. — Нет, — он замотал головой. — Здесь лучше. И сейчас есть ты, — он повернулся к Сане и широко улыбнулся. — Да, здесь гораздо лучше! Он заболтал ногами, постукивая пятками по стволу и мурлыкая что-то мелодичное себе под нос. — Как там? Во всех тех странах? — полюбопытствовал Саня, которому за границей бывать пока не доводилось. — Как везде, — Данька равнодушно пожал плечами. — Иногда нормально, иногда не очень. — Расскажи, — попросил Саня, недоумевая, почему Данька так немногословен, когда речь заходит о таких интересных вещах. — Грецию я не помню, мы с Максом маленькие были, — скучающим тоном нехотя начал Данька. — В Индии по улицам ходили слоны и полным-полно попрошаек. Нам наняли няню-индуску, которая пользовалась косметикой мамы, а когда ей запретили, очень удивилась. У них принято: впустил в свой дом — должен делиться всеми благами без исключения, — Данька ухмыльнулся. — Фрукты там вкусные и красивая дешёвая одежда, — закончил он. Смеркалось, на небо набежали облака, вдали нависали тяжелые свинцовые тучи, возможно, там уже поливает дождь. «Хорошо, что весна, — подумалось Сане. — Зимой или осенью в это время темно и грустно». Весной на сердце всегда легче — впереди каникулы и Санин день рождения. А сейчас вот и Данька под боком, о чём ещё мечтать? — А в Хорватии? — спросил он, потому что Данька про Хорватию ни словом не обмолвился. — Ничего особенного, — беспечно отмахнулся Данька, задрал голову и перевёл тему: — Этот дуб здесь самый главный, хранитель парка! Точно тебе говорю! Он похож на духа леса из одной сказки, — он похлопал по стволу. — Он похож на тисовое дерево, — подхватил Саня. — Из «Голоса монстра». Несколько лет назад Саня часто воображал себя главным героем этого фильма. Будто его любящая мама умерла, а он страдает. Нет, он, конечно, не желал матери смерти, хотя такая причина послужила бы более внятным объяснением тому, почему Саня всю сознательную жизнь живёт с бабушкой. — На него тоже, — согласился Данька. — Так вот, в той сказке… Саня слушал про слепого юношу, который разгадал все хитроумные загадки хранителя леса, а взамен попросил наделить его глухую возлюбленную слухом. После этого отважная девушка отправилась к лесному повелителю и готова была снова погрузиться в вечную тишину, лишь бы юноша обрёл зрение. К счастью, хранитель леса оказался мудрым и добрым, и, в конце концов, каждый из героев получил по заслугам*. — Надеюсь, наше дерево, как в твоей сказке, — Саня постучал кулаком по соседней ветке. Ветер насмешливо прошелестел в ветках, словно бы говоря: всё мне с вами ясно, мальцы, сидите себе спокойно. — Наше дерево! — повторил Данька. — Это ты здорово придумал, Санька! У нас теперь будет своё заветное местечко. Острое плечо Даньки упёрлось в Санино, жилистое и мускулистое. Саня очень медленно поднял руку и бережно обнял. Данька только того и ждал, мигом уютно устроился под мышкой. Между ними всё настолько стремительно закрутилось, что Сане совершенно недосуг было поразмышлять над происходящим. Его влекло к Даньке с непреодолимой силой, тянуло как на верёвке, и не смущало даже, что они одного пола, а окружающие могут их не понять или воспринять агрессивно. Даньки он касался пока робко и с опаской. Не всем людям по душе, когда их тискают. Но Данька сам давал понять, как поступить, сам к Сане ластился, гладил по щеке и шее, ненароком задевал ногой или рукой, по-своему обучая нежности и мягкости. — Ох, твои кроссовки! — ужаснулся Саня, увидев, что некогда белоснежные Данькины кроссовки почти до щиколоток облепляет грязь. Саня сразу вспомнил бабушку с резиновыми сапогами и подумал, что Даньке бы они очень пригодились. — Новые кроссовки стоят того, чтобы отыскать наше общее дерево, — возразил Данька и удовлетворённо вздохнул, защекотав тёплым дыханием Санину шею. — К тому же, я знаю одно верное средство! — Какое же? — уточнил Саня, ощущая лёгкое головокружение от всего происходящего: вечера, весны, невероятной близости Даньки. — Муравьиный спирт, — Саня растерянно заморгал, а Данька рассмеялся. — Ты думал, я какую-нибудь магическую амброзию назову или философский камень? — Не удивился бы, — улыбнулся и Саня. — У тебя же всё сказки, мифы и легенды. — Тебе надоело, — Данька посерьёзнел, его лицо заострилось и сделалось ещё бледнее, ветер ворошил лохматый хвостик на затылке. — Нет, конечно! Наоборот! — с жаром возразил Саня и, не зная, что ещё сказать аккуратно приподнял Данькин подбородок указательным пальцем. На губах расцветает чистый, свежий поцелуй. Такие поцелуи лучшие на свете, и именно они запоминаются на всю жизнь. — Хорошо, — шепчет Данька, когда они на мгновение прерываются. — Да, — еле слышно соглашается Саня, и неважно, что имеет ввиду Данька — поцелуй или его слова. Данькины руки обвивают Санину шею, и, кажется, нет ничего правильнее этих объятий. Глядишь, понемногу и Саня научится дотрагиваться до Даньки без оглядок и лишних мыслей.