Мальчик+Мальчик

Ослепительный диск солнца висит над головой. Небо голубое, ясное, кристально чистое, как и Санины мысли. Случаются такие дни, которые делятся на много частей. Проживаешь их, и будто неделя проходит. Но от этого не устаёшь, а, напротив, только сил прибавляется. Саня хоть и проснулся ни свет, ни заря, хоть и преодолел путь в три часа от Большого города до Зеленокаменска, хоть и работал всё утро, не покладая рук, но чувствует себя бодрым и свежим. Натруженные руки приятно гудят, горит нагретая палящими лучами кожа, ноги саднят, исцарапанные колючками. Саня задирает голову и вдыхает полной грудью запах цветов и трав. На календаре ещё весна, но лето уже наступает ей на пятки. «Похозяйничала и хватит», - говорит весне лето. Весна сопротивляется и уходить не хочет. Не все почки она распустила, не все цветы зацвела, недостаточно разлила половодьем речку, мало было прозрачных зябких вечеров, соловьиных трелей, подснежников и майских жуков. Но лето неумолимо. «Спасибо, сестрица, за труд, но дальше я и сама справлюсь!» - хохочет лето и бесцеремонно выталкивает весну. А той ничего не остаётся, как обиженно вздыхать и коротать последние дни. Саня проверяет время и вглядывается вдаль. Вот-вот из-за поворота вывернет такси, спустится с пригорка и привезёт Даньку со станции. Рано утром Саня с бабушкой прибыли на дачу и немедленно принялись за дело. Перво-наперво, бабушка настежь распахнула все окна и двери, изгоняя из дома затхлый спёртый дух и запуская свежий напитанный влагой воздух. И закипела работа. Бабушка вытряхивала половики, скребла полы, проветривала покрывала, до блеска натирала окна, отдраивала плиту, наряжала подушки в новые наволочки с оборками. Саня сгребал прошлогоднюю листву, развешивал занавески, привезенные из города, наводил порядок у себя на чердаке, покрасил в зелёный цвет скамейку во дворе, прибил на кухне две полки. Оставалось только собрать обломанные за зиму ветром и снегом сучья яблонь, слив и вишен и вывезти их в овраг. Но тут позвонил Данька. Такси всё не едет, но на горизонте появляется маленькая фигурка, по мере приближения она увеличивается, и Саня быстро узнает пешехода. Данька бодро марширует, размахивая руками, то и дело озираясь и вертя головой во все стороны. Под мышкой у него зажат букет из веток белой и фиолетовой сирени и дикой яблони. - Ты почему пешком топаешь? – Саня забирает Данькин рюкзак и изучает своего гостя. Щеки Даньки раскраснелись, волосы прилипли ко лбу и завились на висках, руки в красных полосах, наверное, поцарапал, когда букет собирал, глаза сияют. - Я там вылез, - Данька тычет большим пальцем себе за спину. – Пройтись хотел, оглядеться, - он удовлетворённо вздыхает. – Здесь сумасшедше просто! - Данька таращит глаза, не в силах подобрать слова от переполняющих его эмоций. – И воздух какой! Его бы пить и пить! Я раньше думал – что за выражение такое? А вот оно что! Данька посапывает, небывало взволнованный встречей с природой. - Лес тебе сегодня не успею показать, - предупреждает Саня. – Да и сыро там ещё. Несмотря на жаркое солнце, в лесной чащобе, в прогалинах и в тени под сенью разлапистых ёлок, сосен и осин земля ещё не просохла, а кое-где и вовсе лежат остатки снега. Сане это отлично известно. Они шагают в ногу, вокруг - зелёная трава с жёлтыми огоньками-одуванчиками, коричневая просёлочная дорога и голубое небо. Впереди – дома, за ними – темнеет лес. - Этот лес благоуханный шире моря, выше туч. Словно войско Чингисхана, многошумен и могуч*, - декламирует себе под нос Данька и переводит восторженный взгляд на Саню. - Здесь густой лес, он водит. Заблудиться – раз плюнуть, - рассказывает Саня, обрадованный тем, что Даньке всё нравится. – Мы с ребятами однажды три часа плутали. Пригород, где находится Санина дача - часть Зеленокаменска, но от цивилизации он далеко, и мог бы запросто считаться отдельной деревней. По обеим сторонам одной единственной улицы расположены жилые дома. Большинство из них совсем простые, есть даже бревенчатые избы, как на лубочных картинках. Некоторые старожилы до сих пор топятся дровами и углём. Но таких меньшинство. В основном, все давно перешли на электричество, хоть это удовольствие не из дешёвых. Дом Саниной семьи совсем недавно состоял из одной комнаты и кухни. Даже туалет был на улице, а летний душ – рядом с сараем. Но прошлым летом мама заявила, что не намерена больше слушать бабушку и мириться с неудобствами. Мать пригнала бригаду бойких рабочих, которые за месяц соорудили пристройку под дополнительную комнату и ванную с туалетом. Вместе с канализацией провели и электрическое отопление, даже на Санин чердак. Старую буржуйку бабушка выкидывать не позволила и, приезжая зимой, Саня её с удовольствием затапливал. Коптила печка изрядно, но зато как весело трещали в ней сухие поленья и полыхал живой огонь! Ни одно электроотопление не сравнится! - Вон гуси, – показывает Саня. Им навстречу, крякая и переваливаясь, шлёпает стая гусей, погоняемая дедом Лёвой, соседом и старинным бабушкиным приятелем. - Где? Где? – всполошился Данька. Он достаёт телефон и начинает фотографировать всё подряд: гусей, кусты шиповника и диких роз, траву, одуванчики, лес вдали, дома с резными наличниками и облупившейся краской, небо. Гуси проходят мимо, Саня здоровается с соседом, Данька тоже. - Гуси с тебя размером, - хохочет Саня. Поравнявшись с гусаком Данька кажется и правда с него ростом. Гусак – огромный, Данька – маленький. Саню переполняет нежность, хочется схватить Даньку в охапку, закружить и поблагодарить за то, что приехал и оглядывает всё с неподдельным искренним восторгом. Но они уже подходят к дому, в щели забора виднеется бабушка. Она возится в земле с кустиками клубники. - Ба, это Данька, он поможет мне тут, а потом мы погуляем, - скороговоркой сообщает Саня, немного смущаясь. Бабушка поднимает голову от грядки и близоруко прищуривается, затем убирает тыльной стороной ладони в хозяйственной перчатке волосы со лба. - Дань, это моя бабушка, - торопится представить Саня. – Елизавета Викторовна, - чуть замявшись, добавляет он. Данька сопит, как паровоз, и заливается краской, потом делает два шага вперёд и застывает. - Я удобрения привез для кустов и плодово-ягодных деревьев, - он отбирает у Сани рюкзак, вжикает молнией и достает какие-то пакетики. – Ими нужно корни поливать. Очень хорошие, говорят, - бормочет он. Бабушка поднимается на ноги, неторопливо снимает перчатки, надевает очки, болтающиеся на длинной цепочке, приветливо кивает Даньке и принимает у него гостинцы. - Здравствуй, Даня, спасибо, - бабушка читает надписи на пакетиках с удобрениями. – Сегодня и попробуем, - она улыбается и ненароком окидывает взглядом Даньку снизу-вверх и сверху-вниз. – Саня, покажи Дане всё, заканчивай с ветками и приходите перекусить. Я пирог поставила, - она опять кивает Даньке и возвращается к своим делам. Саня собирается пойти в дом, но Данька останавливает его. - Давай сначала дела доделаем, - предлагает он. – Потом остальное. Только букет в воду поставь. Саня наливает воду из брошенного на улице шланга в чистую банку из-под варенья, выставленную в прихожей. Он с сомнением изучает Данькины светлые шорты и бледно-розовую тонкую футболку. - Тебе бы переодеться, - замечает Саня. - Не надо, - безмятежно отмахивается Данька. – Подумаешь, запачкаюсь немного. На дачах положено пачкаться. Саня еле уговаривает его одеть грубые рабочие рукавицы, с содроганием представляя, во что превратятся нежные Данькины ручки от колючих сучьев. Они споро загружают в тачку уже собранные в кучи ветки и везут на овраг. Прямо за забором Саниной дачи петляет еле приметная тропка. Она огибает густой ельник и резко обрывается, выходя в тёмный глухой провал, заросший крапивой, дикой ежевикой и малиной. На самом дне оврага журчит ледяная мелкая речушка Зеленокаменка. Есть неподалёку и большая река, протекающая из Большого города, но до неё добираться лучше на велосипеде или автомобиле. Стоя на краю оврага, Данька встаёт на цыпочки и протягивает руки вверх. Он будто хочет дотянуться до верхушек, обступивших их со всех сторон, исполинских деревьев. - Разумеется, что в этом удивительном лесу встретишь волка, и медведя, и коварную лису, - опять декламирует он. - Это ещё не лес! - усмехается Саня. Если уж овраг произвёл на Даньку неизгладимое впечатление, то ли он скажет, когда Саня покажет ему земляничные полянки, болото и лягушачий пруд. На обратном пути Саня усаживает Даньку в тачку и, хохоча и улюлюкая, довозит до самого дома. Солнце нещадно припекает, в тени парит. Они совершают несколько ходок, делая перерыв только на то, чтобы напиться. Стеклянный графин бабушка заранее выставила на крыльцо вместе с двумя стаканами, она терпеть не может, когда пьют из горла. Данька жадно глотает воду, по подбородку его бежит тоненькая струйка. Саня воду не допивает и опрокидывает остатки себе на голову, желая хоть немного охладиться. Данькина одежда быстро покрывается серыми, коричневыми и зелёными пятнами, но он не обращает на это никакого внимания. Упарившись, Саня стягивает майку и остаётся в одних джинсовых шортах, вытирает влажный лоб и смотрит вниз, в овраг. Наконец-то двор расчищен, все ветки скинуты, и они могут отдохнуть. - Ты очень красивый, - Данька кончиками пальцев проводит от Саниной ключицы к груди, отступает назад, пристально изучая его. От лёгкого прикосновения по спине бегут мурашки, волосы на руках, как наэлектризованные, поднимаются вверх. Саня старается дышать ровно, но выходит неважно. Он слишком взбудоражен, и справиться с собой сложно. - Я бы тебя нарисовал, - не замечая его смятения, задумчиво продолжает Данька, не сводя с Сани огромных серьёзных глаз. - Ты меня уже рисовал, - напоминает Саня и откашливается, голос звучит хрипло и неестественно. - Я бы нарисовал тебя без одежды, - поясняет Данька, щёки его розовеют. Он исследует Саню взглядом, и тот ощущает себя статуей или вазой, бездушной натурой, но это его нисколько не коробит. Стесняет другое, поэтому Саня быстро облачается обратно в майку, оттягивает её вниз и думает о гадком борщевике, заполонившем весь противоположный край оврага и ещё про жаб. А после и про дохлого крота, которого нашел здесь прошлым летом. О чём угодно, только чтобы перевести мысли и усмирить разыгравшиеся гормоны. Но это не так-то просто. Да ещё Данька вдруг нежно целует его в плечо и, как ни в чём ни бывало, усаживается в тачку. - Вези меня, - царственно приказывает он, и Саня безропотно подчиняется. *** - Часто на траве лежал я и глядел на небеса. Грозной ратью мне казались беспредельные леса, - напевает Данька. Его ловкие пальцы переплетают стебли ромашек, клевера, одуванчиков и васильков. Саня валяется на прихваченном с чердака старом покрывале, лениво смотрит в небо и искоса следит за Данькиной работой. Они устроились посреди того самого поля, на котором запечатлён на фото молодой Санин дед. Мягким пушистым ковром стелется высокая трава. Над цветами порхают бабочки и жужжат пчёлы. Летом их будет гораздо больше. - Сколько синих, жёлтых, красных там цветов переплелось, и от них благоуханье в сладком воздухе лилось, - мурлычет Данька. Бескрайнее поле раскинулось до самого леса. Бабушка рассказывала, что когда-то его засеивали овсом, лошадям на прокорм. Но это было ещё до революции. Потом здесь росли васильки и ромашки, а сейчас к ним присоседился клевер и сорняк-одуванчик. Но Данька и одуванчики считает удивительными цветами, как и все остальные. Хорошенько умывшись после изнурительной работы, Саня выдал Даньке свою чистую футболку, которую тот сразу же напялил. - Так вкусно! Очень вкусно, - приговаривал Данька, уплетая третий кусок лимонного пирога, чем, конечно, растопил бабушкино сердце. В центре кухонного стола красовался собранный Данькой букет, который бабушка переставила в вазу. - Угощай ещё, Саня, - бабушка хлопотала на кухне, подтаскивая им всё новые угощения и бросая жалостливые взгляды на Данькины острые локти и тонкую шею. Бабушка любит, когда кто-то с аппетитом ест её стряпню и периодически пытается закормить Саню до смерти. Данькина худоба, видимо, не даёт ей покоя, Саня подозревает – таскать ему теперь продовольственные передачи для Даньки. Но он и не против. - Всё, сейчас умру, - осушив третий стакан вишнёвого компота, Данька похлопал себя по животу. – Теперь год есть не смогу! Бабушка отвлеклась от коробки с рукоделием и усмехнулась. - Я вот испеку пирожные, - припугнула она. Данька заверил, что от пирожных он, естественно, не откажется и рассыпался в благодарностях, уже почти и не стесняясь. - Улетали, прилетали и садились мотыльки, будто с ними в спор вступали и мирились лепестки, - поёт Данька и жестом просит Саню приподняться. Тот облокачивается на локти, и Данька водружает ему на голову венок. Венок тяжёлый, сползает набок, Саня его поправляет. Он думает, что настанет день, и он прямо скажет бабушке о Даньке – всё, как есть. Держать в себе и скрывать от близкого человека такую важную вещь он постоянно не сможет. Поймёт ли его бабушка? Саня не уверен, ведь и его сверстники не все понимают, а бабушка - человек из другого времени. После еды Данька надолго завис у старого колодца. Крутил ручку, трогал толстую веревку, открывал и закрывал скрипящие створки. Саня, в конце концов, достал ему ведро, полное чистой ключевой воды. Щека к щеке на поверхности водной глади отразились их перекособоченные лица. Как на шарже, который Данька нарисовал к Саниному Дню рождения. Данька умылся, побрызгался в Саню и побежал дальше, заливаясь радостным смехом. Саня будто назад в детство вернулся, но не совсем. Ведь с ним теперь любимый человек. Дойдя до поля, Данька на миг застыл, как громом поражённый. А придя в себя, потянул Саню в самую гущу разнотравья. - Мы должны здесь посидеть и проводить весну, - твердил он Сане, будто тот с ним спорил. – Побывать на экваторе лета и весны. Зелёная ширь, словно отдельный мир, принадлежащий им двоим. Уединение нарушают только голоса птиц, жужжание шмелей и стрекотание стрекоз. - Птичий щебет, звонкий лепет раздавались в тишине и пронзительным весельем наполняли душу мне, - заключает Данька, надевает свой венок, робко улыбается и неотрывно глядит Сане в глаза. Оба сейчас уверены: на Земле только они одни. - Я тебя люблю. Волшебные слова просачиваются в сердце, у Сани захватывает дух. - А я люблю тебя. - Не говори, если не уверен, - умоляюще произносит Данька. – Я умру, если ты передумаешь. - Я уверен. Я знаю, - упрямо мотает головой Саня. – Я любил тебя всегда. - Не может такого быть, - смеется Данька. – Ты родился раньше меня. - Может! - с жаром возражает Саня. – Я точно любил. - Хорошо, - соглашается Данька, в глазах его цветы и трава. – Я ведь тоже любил. - И, если бы ты не заговорил со мной тогда на остановке, я бы всё равно тебя нашёл, - уверяет Саня. – Обязательно бы нашёл. - Как хорошо, что я всё-таки заговорил, - улыбается Данька, Саня кивает: с этим не поспоришь. – Как хорошо, что ты нашёл меня по тому рисунку. - Ещё бы не хорошо! - Саня гладит его по щеке и тоже улыбается. - Поцелуй меня. Ветер колышет васильки, одуванчики, клевер, ромашки и высоченную траву. - Сейчас-сейчас, - шепчет Данька, отстраняясь на мгновение от Саниных губ. - Что такое? – удивляется тот. - Сейчас, только вздохну... У меня так сильно колотится сердце, - Данька прижимает Санину руку к своей груди. - Теперь можно? – выждав пару секунд, еле слышно интересуется Саня. Ничего не существует для него, кроме Данькиных губ и его чудесных малахитовых с золотом глаз. - Теперь целуй, - выдыхает Данька. И Саня целует. Цветы покачиваются, хихикают и перешептываются: чудные эти люди, вечно выдумывают всякое. Кроны высоких деревьев достают облаков, шелестят и выводят стройную песню дремучего леса. Перепархивают птицы с ветки на ветку. И посреди всей этой кипучей весны, перетекающей в лето, Саня целует Даньку.