Мальчик+Мальчик

Однажды на День рождения Даньке и Максу подарили книжку «Вредные советы». Им тогда исполнялось по девять лет. Помимо книги, близнецам вручили кучу других ценных и полезных подарков. Поэтому Макс на чтение время не тратил, а сразу же принялся запускать джип на пульте дистанционного управления и распаковывать конструктор. Любознательный же Данька, естественно, сунул нос в книжку. Что за советы такие? Да ещё и вредные? В итоге, он залпом проглотил все три части несмотря на то, что они показались ему очень глупыми и бестолковыми, а картинки на серых книжных страничках грубыми и безвкусными. Бывают такие книги, читаешь их, читаешь, прекрасно понимаешь, что они недостойны ни твоего времени, ни внимания, но оторваться никак не можешь. Вот так и получилось у Даньки с «Советами». И хоть прочитал он их всего лишь раз, некоторые плотно засели у него в голове и периодически там всплывали. Вот, например, сейчас в мозгу настойчиво циркулировал один из советов: Если ты решил купаться И с обрыва прыгнул вниз, Но в полёте передумал В речку мокрую нырять, Прекрати паденье в воду И лети обратно, вверх. Изменить своё решенье Может каждый человек*. «Если бы всё было так легко, - горько думает Данька. – Как бы изменить решение и полететь вверх?» - он кулаками трёт глаза. Лицо пощипывает, наверное, он всё-таки сгорел. И как Данька умудряется? Прошёл несколько метров от здания отеля до своего домика, и готов. Или он кремом не намазался? Нет, он точно помнит, мазался. Или это вчера было?.. А с Саней он уже говорил? Какой сегодня день недели?.. В голове такая мешанина, словно там огромный колтун, как те, что Данька накручивает пальцем из своих волос, когда нервничает. Правда, к разговору с Саней он старается всё распутать и причесаться, чтобы его не волновать. Но Саня, наверное, что-то подозревает. Он даже перестал спрашивать, что с Данькой происходит. Или ему всё равно сделалось? Даньке становится страшно. Вдруг Саня его разлюбил? Вдруг ему надоело ждать, писать, разговаривать по телефону? Надоел Данькин плачевный вид, его уныние и тоскливое настроение? Надоело, что Данька на прямой вопрос – что случилось, неубедительно блеет и ссылается на жару и бессонницу? Но как ещё ему ответить? Данька ведь совсем ни в чём не уверен. Всё, что он предполагает только на уровне внутренних ощущений. Из-за этого Данька временами чувствует себя сумасшедшим. Может, он и правда сошёл с ума? Тронулся, повредился рассудком в результате нескольких месяцев без сна? Врач, которого вызвала как-то Данькина мать, сказал: нога в полном порядке, а боль мерещится от расшатанной психики. Почему же Данькина психика расшаталась, как ветхий забор? Он же был в полном порядке, думал, что счастлив, любим и здоров. Правда, по Сане дико скучал, но ведь их расставание – временная и необходимая мера. До декабря дней всё меньше, и, как бы то ни было, скоро они встретятся. Саня обнимет крепко-крепко, прижмёт к себе, а Данька вдохнёт его родной запах и тогда точно сможет безмятежно уснуть. Но тут вдруг, как снег на голову, обрушилась новость о том, что до лета полететь домой они не смогут. Родители не успевают разобраться с делами, отель раскручивается гораздо медленнее, чем предполагалось. Хоть отец и приобрёл готовое дело с уже набранным штатом персонала и всем необходимым, постояльцы не спешат бронировать у них номера, и новый бизнес пока приносит серьёзные убытки. «Но я-то почему не могу поехать?! – волновался Данька вечером в кабинете отца. – У меня сессия! Мне домой надо!» - в висках стучало, руки подрагивали, он совершенно не был готов оставаться на Пхукете до лета. «Я договорился в твоём институте, - как ни в чём ни бывало, сообщил отец. – Сдашь все предметы дистанционно, а летнюю сессию – уже очно», - растолковал он, словно для Даньки только этот дурацкий институт имел значение. «Мне надо домой! – упрямо повторил он. Данька и до декабря-то еле дотягивает, а до лета и вовсе помрёт от тоски. – Я по Максу соскучился и чувствую себя неважно, не сплю… - он помедлил и вдохнул воздуха в лёгкие побольше. – Меня Саня ждёт, я хочу с ним отметить свой День рождения!» – быстро выговорил он, решив быть честным до конца. А чего ему скрывать? Отец Саню видел, хоть и делал вид, что того не существует. Но Данька ещё несколько лет назад сказал папе – измениться по мановению волшебной палочки он не в состоянии. И разве не расплачивается он сейчас за неоправданные родительские надежды, уехав и пытаясь помочь, хоть пока его помощь постоянно отвергается? Отец опять начинает что-то про поддержку семьи, но Данька сыт по горло. Его пичкали этими россказнями ещё до прибытия в Таиланд. Он-то развесил уши, обрадовался, решив, что папа всё-таки ему доверяет и любит его. А ведь Данька почти в этом разуверился. Но как бы жестоки и непреклонны не были с Данькой окружающие, он всегда верил в хорошее. Даже, переживая трудный период после своего неудачного каминг-аута, он помнил, что жизнь как зебра, и за чёрной полосой обязательно последует белая. Потому Данька ждал, пока белая полоса наступит в его отношениях с отцом. Не мог же тот вечно на Даньку злиться? Рано или поздно он должен понять и принять своего второго сына таким, какой он есть. Иных вариантов Данька не допускал. Иногда он раздумывал, может быть, следовало поступить, как советовал Макс, и оставить личное при себе. Но Данька не хотел так жить. Не хотел вечно притворяться, таиться и обманывать самых близких ему людей. «От меня же никакой пользы», - Данька всплёскивает руками, недоумевая, неужели папа собирается отрицать очевидное. В бизнес-планах, стратегии продвижения на туристическом рынке и финансировании Данька понимал примерно столько же, сколько в ракетостроении, а точнее – ничегошеньки. Он терпеливо дожидался, когда наконец родители начнут посвящать его в премудрости ведения гостиничного бизнеса. Пусть Даньку и не интересовала эта тема, он легко бы наступил на горло собственной песне и обучился чему угодно, лишь бы залатать прохудившуюся лодку семейных отношений. Но время шло, а Даньке никто ничего не показывал и не объяснял. Когда он напрашивался в помощники, отец одинаково повторял: пока не до него, Данькина главная задача - не отстать в институте. Но об этом и речи не было, все нудные задания Данька щёлкал как орехи и тотчас отправлял на проверку. От нечего делать он набросал идею нового оформления отеля: придумал логотип, витиеватые буквы названия, перестановку в зоне лобби и ресепшена, примерно обставил один из номеров. Мама долго ахала и восхищалась, папа лишь коротко взглянул на рисунки, буркнул, что пока не время ввязываться в реконструкции и ремонты и вернул альбом Даньке. После всего этого у Даньки то и дело возникал резонный вопрос, который он и задал отцу: для чего он здесь? В чём заключается его помощь, поддержка и участие? Данька никогда не считал себя самым умным, но было ясно, что проку от него, как от козла молока. «Польза в том, что ты с нами, - и глазом не моргнув, невозмутимо ответил отец. – И не шляешься не пойми с кем и не пойми где», - он снова уткнулся в документы, разложенные перед ним на столе. Данька стоял, как громом поражённый, и не желал верить в услышанное. Нежданно-негаданно ему вспомнился один далёкий эпизод из детства. Они с Максом гостили у бабушки с дедушкой и поймали маленького коричневато-зеленого лягушонка. Накрыли его банкой, любовались им, рассматривали с разных сторон. Лягушонок был чудо какой хорошенький, как игрушечный. Близнецы сразу же решили оставить его себе – можно возить лягушонка в прицепе от грузовика или строить ему домики из кубиков, можно играть в зоопарк. Но только лягушонку их план совсем не понравился. Он как начал прыгать и долбиться о стеклянные стенки банки. Прыгал и прыгал, бился и бился. Данька испугался, что он вдребезги разобьётся и захотел его отпустить, но Макс сказал подождать - он вот-вот и привыкнет. Однако лягушонок не собирался привыкать, он скакал, пока задняя лапа его странно не повисла, совсем как когда-то у Даньки. Данька расплакался, оттолкнул Макса и перевернул банку. А лягушонок сразу сиганул в ближайшие кусты, только его и видали. Но Данька до сих пор не уверен, что он выжил и вырос в большую лягушку. Вот и его, Даньку, загнали в банку. Хотя в отличие от лягушонка, он сам позволил себя загнать. Преподнёс себя на блюдечке с золотой каёмочкой - пожалуйста, берите меня, на здоровье. «Я нигде не шлялся, - хрипло возразил Данька, придя в себя. – Делал, как ты хотел, в художку даже не пробовал поступить, - во рту сухо, как в пустыне Сахара, он судорожно сглатывает. – Ты не можешь постоянно мной помыкать! Я такого не заслужил!» Данька вдруг понимает, что это правда. Какое право отец имеет им командовать и приказывать, что и как ему делать? Разве Данька преступление совершил? Убил кого-то или ограбил? Нет, ничего подобного он не сделал! Он оступился всего лишь раз, когда связался с Игнатом и влип в постыдную историю в школьном туалете. Но прошло уже достаточно лет, чтобы понять - Данька никакое не позорище и не убоище, а влюбляется он исключительно в парней, и тут уж ничего не поделать, хоть кол на голове теши. Но разве от того он хуже или лучше, чем тот же Макс? Нет, эта его черта ни на что ровным счётом не влияет. Отец поднимает голову от стопки бумаг и прищуривается. Он смотрит на Даньку с любопытством или с презрением – определить сложно. «Считай, как хочешь, - он устало вздыхает. – Нам с мамой спокойнее, когда ты под присмотром». Внутри у Даньки всё клокочет от негодования и обиды. Ради чего он только переламывал себя? Ради чего отложил мечту стать настоящим художником? Ради чего разлучился с Саней? На далёком чужом Пхукете даже ворчливого Макса рядом нет! Совсем недавно Данька познакомился с просторами Зеленокаменска, ощутил всю целительную силу природы. Он и Большой город, хоть и нерешительно, но именовал про себя домом. Несмотря на то, что и гнобили его там, и задирали, и даже били, но другого-то дома у Даньки нет, да и с Саней он немножко осмелел и бояться стал гораздо реже. С одним из неизживших себя страхов - никогда не помириться с отцом – он сражался прямо сейчас. Близнецы с младенческого возраста смотрели на папу с обожанием и соперничали за его внимание. Понятное дело, что Максу отца доставалось больше, ведь Данька постоянно лечился и торчал с мамой по больницам. Когда он наконец поправился, обнаружилось, что с папой они отдалились. Как ещё было объяснить полное пренебрежение отца всеми Данькиными увлечениями? Отец, как и дед когда-то, упрекал Даньку в не положенных парню занятиях, фыркал от того, что сын играет в резиновых зверей, а не в машинки и пистолеты, спортом занимается нехотя и из-под палки, любит ярко наряжаться и постоянно рисует. Потом Данька признался в своей ориентации, и всё только усугубилось. Мама обычно за него вступалась, но тут и она отказывалась слушать. Но теперь Данька совсем не уверен, что нужно мириться с отцом, а заодно и со всем происходящим. «Я и с Саней под присмотром, только гораздо лучшим, чем с вами», - хочет во весь голос заорать Данька и ногами затопать и кулаками по стенами застучать, да так, чтобы сбежались все немногочисленные гости их отеля. «Я сам куплю билет, - собрав волю в кулак, объявляет Данька. – И можешь не давать мне больше денег», - после продолжительной паузы прибавляет он. Ни копейки отца ему не нужно. Данька понятия не имеет, как и где будет жить, но что-нибудь непременно придумает. У него есть брат, друзья, и Саня. Макс, наверное, не откажет и приютит его хотя бы ненадолго. Данька выкрутится и не пропадёт, только бы выбраться с острова, ведь само его тело сопротивляется нахождению здесь и настойчиво призывает уехать. Отец молчит так долго, что Данька успевает пересчитать отсветы лампы в его зрачках и морщинки в уголках глаз. «Нет, не купишь, у тебя и денег нет», - он уже не так спокоен, ноздри возмущённо подрагивают. «Одолжу, - вспыхнув, гнёт своё Данька. – Не у тебя! От тебя мне ничего не надо!», - огрызается он, чем окончательно выводит отца из себя. Не предполагал отец в Даньке такого непробиваемого напора и решимости, и досадует, что приходится с ним бодаться. Одну опасную особенность характера отца близнецам пришлось усвоить с ранних лет – папа терпит до последнего, но зато потом точно с цепи срывается. Словно из прорвавшейся плотины изо рта отца неудержимым возмущённым потоком льются фразы. Слово, к сожалению, не воробей, а как было бы неплохо иногда поймать его и вернуть обратно. Чего только не говорит отец Даньке. И что Данька отвратительный, и что он противоестественный, а его любовь – не любовь, а извращение. И что в древние времена таких, как он казнили и пытали, а в аду за Данькин грех положен отдельный котёл. И закончит Данька свои дни в канаве и одиночестве, никому не нужный, забытый и брошенный. «Посмотри на этих жалких существ на улице! – выговаривал ему отец. Это он транс-женщин так называл. – Будешь как они, не человек, а ошибка природы! Таких в лучшем случае поимеют и выбрасывают на помойку!» «Они не существа! - голос Даньки срывается от боли и гнева. – Они – люди, как и я!» - Даньке весь творящийся кошмар кажется сценой из хоррора, не может же его папа говорить на полном серьёзе такие нелепые и чудовищные вещи?! Но отец, к сожалению, может. «Попробуй только уехать раньше, чем я позволю! – шипит он как ядовитая змея. – Я позабочусь, чтобы твоего отморозка выкинули из колледжа! И на работу ни ты, ни он никогда не устроитесь!» - запальчиво угрожает отец и называет какие-то имена и должности влиятельных знакомых. Данька зажмуривается и затыкает уши, ведь сказанное отнимает у него надежду вернуться к Сане. Но отец отдёргивает его руки от ушей, продолжает бесноваться и шантажировать. «Никакой спокойной жизни у вас не будет», - напоследок, немного сбавив обороты, подытоживает он. Но отцу и не нужно стараться. Данька уже раздавлен, выпотрошен и уничтожен. Его горе больше мирового океана. Может быть, в отца злой дух вселился? Но злые духи существуют только в сказках. И Данька знает, зачем люди придумывают эти истории – от безысходности. Они просто не в силах поверить, что страшные необратимые дела совершаются по доброй воле руками их же собратьев. Еле передвигая ноги и не прощаясь, Данька плетётся к себе и падает на матрас. Спать он, конечно, не может, вертится с боку на бок, до боли закручивает волосы в колтуны, кусает губы. Все дремавшие до поры до времени фобии и страхи выползают из тёмных уголков сознания как хищные фурии. Одураченный наивный тупица, вот он кто! А Саня его ещё умным считал! Знал бы он! Но думать про Саню слишком тяжело. Данька утыкается лицом в подушку и задерживает дыхание. Если долго не дышать, голова начинает приятно кружиться, комната плывёт перед глазами, а все мысли уходят. Поначалу Данька всё ждал, когда Саня попросит его остаться. И одновременно этого боялся. Что он ответит? Сможет ли отказать? Сможет ли Саня его простить, если Данька скажет «нет»? Как им с Саней жить, если Данька не полетит? Но Саня не просил, а, напротив, всячески Даньку подбадривал и уверял, что разлука промелькнёт как один короткий миг. Он так настаивал, что Даньке порой начинало казаться, будто Саня хочет от него отделаться. Но потом Саня его обнимал, шептал на ухо слова утешения и любви, целовал, и Данька успокаивался. Временами беспросветная тоска подолгу давила и не давала спать и есть. Тогда Данька ходил сам не свой и огорчался ещё сильнее от того, что портит последние дни с Саней бок о бок. В конце концов, он кое-как внушил себе, что три месяца и правда пробегут быстро. В аэропорту на Даньку снова накатила хандра, ещё немного, и он бы точно остался, попрощался или поругался бы с родителями и поехал с Саней в Большой город, а там - будь что будет. Но Саня прочитал ему такие правильные стихи, а после – перед самым вылетом, когда Данька уже сидел в самолёте, написал, что уже его ждёт. И Данька поверил, что у него всё обязательно получится. Он летел лишь для того, чтобы вернуть расположение отца, стать опять полноправным членом своей семьи и показать, что он, Данька, хоть и вот такой для папы неправильный, но сын хороший и верный. Как же жестоко он ошибся! И как же больно теперь бултыхаться в горькой субстанции самобичевания и облепляющей с ног до головы лжи. По прилету его даже не смутило, что Пхукет встречал их проливным дождём и грозовыми раскатами, из-за чего они лишний час прокружили над аэропортом, и у некоторых пассажиров началась форменная истерика. Теперь-то Данька знает, ливень, как потом и заклинившее шасси самолёта являлся дурным предзнаменованием. Но многие ли верят в знаки судьбы? В своей новой островной жизни Данька старался видеть только положительные моменты, запоминать и рассказывать всё Сане, а на минусы и недостатки смотреть сквозь пальцы. Даньке нравилось, что Пхукет зелёный и гористый, что вода в море как парное молоко, а по вечерам от неба невозможно оторваться – настолько живописны местные закаты. Ещё Данька радовался юрким ящеркам, бегающим по стенам отеля, завораживающим, пусть и немного вычурным на его вкус, храмам и суетным колоритным рынкам, где нужно держать ухо востро, чтобы не лишиться всех денег до последней копейки. Куда бы Данька ни отправлялся с родителями: в Старый город, где от разноцветных фасадов узких вытянутых шопхаусов рябило в глазах, к величественному Большому Будде или к отвесному водопаду Банг Пэ, везде он таскал с собой блокнот и черкал в нём наброски. Дома он их дорабатывал, добавлял цвета и объёма, и, если оставался мало-мальски доволен, отсылал Сане. Тот потом задавал кучу вопросов, на которые Данька подробно и охотно отвечал, а после - они обсуждали, стоит ли поехать вместе в то или иное место. Кроме того, случайно разговорившись на улице с Джери, Данька неожиданно с ним сдружился, и очень дорожил этой дружбой. Джери произносил на ломаном английском простые, но мудрые фразы и всегда умел улучшить Данькино настроение, когда тот особенно в том нуждался и не мог созвониться с Саней. «Твоей силы больше, чем ты думаешь, - говорил Джери, подавая Даньке стакан воды с лаймом. – Сила идёт отсюда, - он стучал по Данькиной макушке. - И отсюда, - он тыкал в левую сторону его груди. – А у тебя и там, и там - немало», - уверял Джери и вертел головой, высматривая туристов. «Везде у меня мало, - думает Данька. – Ни мозгов, ни силы, ни храбрости». Он мучается и не знает, как поступить и что предпринять. Несколько вечеров подряд Данька приходит к отцу. Словно по нотам, они разыгрывают одну и ту же сцену, будто репетируют к спектаклю. «Мы не понимаем друг друга, - начинает Данька дрожащим голосом. – И вряд ли поймём, - признать это непросто, а ещё сложнее сказать вслух и не услышать возражений в ответ. – Поэтому смысла оставаться я не вижу. Какая тебе разница, если я просто уеду? Ты обо мне больше не услышишь», - умоляет он. Данька ещё не падал на колени, но уже близок к этому. От бессонницы, мигрени и нервного перенапряжения, он совершенно не в себе. Он не может отличить правду ото лжи, не понимает, блефует отец или умело им манипулирует - пустит ли в ход свои угрозы. На себе Данька готов проверить, но только не на Сане. Никогда Данька не рискнёт Саниным благополучием. «Даниэль, прекрати истерику, - лицо отца кривится от отвращения. – В таком состоянии я тебя точно никуда не отпущу». Но он и так не отпускает. Данькины страхи беспощадно грызут и откусывают от него по кусочку, не разрешают ни слова рассказать Сане. Тот далеко и выручить Даньку ему не под силу. Данька сам должен выбраться из этой паутины. Но как спастись и не подвергнуть никого из них опасности? Зная Саню, можно предположить, что стоит Даньке упомянуть о своих горестях, он впадёт в бешенство и будет рвать и метать. С Лосём он не цацкался, пошёл и разобрался по-своему. С Данькиным отцом этот номер не пройдет. Если Саня прилетит и наворочает здесь дел, кто знает, чем это аукнется? Не обозлится ли отец окончательно, не спустит ли взведённый курок? Данька, как канатоходец, лавирующий над пропастью. Его кренит и ведёт то вправо, то влево, а окончательно решиться он ни на что не отваживается. Его живой и резвый разум тормозит вечный недосып и боль в ноге, которой на самом деле и нет. «Переживает ваш мальчик. И климат ему не подходит», - вызванный в очередной раз встревоженной матерью врач озабоченно качает головой. Он ставит неутешительный диагноз «запущенное нервное расстройство» и выписывает таблетки, которые Данька смывает в унитаз. Ещё бы ему не переживать?! Данька так извёлся, что лишился единственной своей отрады – способности рисовать. Он пробует набросать птицу, бассейн, дорогу к пляжу – всё выходит безжизненным и схематичным. Отец словно вынул душу из его творчества а, возможно, частично и из самого Даньки. Он не оставляет попыток – рисует Саню, малышей из Центра адаптации, Макса и Сашу, Трактора. Получаются не лица, а тупые рожи. Не шаржи и не карикатуры, а не пойми что. Данька переводит тонну бумаги, заполняет пластиковое ведро скомканными листами и опилками от сточенных карандашей. Он берётся за разные кисти и краски, старается подражать то одному, то другому стилю. Всё напрасно. В конце концов, он сдаётся и просто целыми днями лежит и смотрит в потолок. Или в стену. Солнце безжалостно палит, от жары кусты и деревья будто оцепенели, жужжит кондиционер. Данька облизывает пересохшие губы. Воду он допил, а за новой бутылкой нужно идти вниз. Ему лень. Ему вообще всё лень в последнее время. Данька порой еле-еле ворочает языком, разговаривая с Саней. Он даже в порядок себя не приводит, хотя раньше обязательно прихорашивался перед сеансом связи. Но сейчас всё равно. Данька совсем не уверен, что выберется с проклятого острова. Он вообще ни в чём не уверен отныне. Данька смотрит в любимое Санино лицо, но, возможно это мираж, видение из прошлой более счастливой жизни, отголосок того, что могло бы быть, но никогда не случится. Отец уверен, что таких, как Данька нельзя любить. Наверное, и Саня уже не любит? Или не любил никогда? Или он всегда существовал только в Данькиной глупой голове, до отказа забитой бреднями и выдумками? «Ты же знаешь, как все относятся к таким, как ты, - напомнил отец накануне вечером, отметая его неизменную просьбу отпустить его с миром восвояси. - Сейчас самое время взяться за ум, Даниэль! Исправиться никогда не поздно», — это прозвучало с участием, но Данька не поверил ни отцу, ни своему слуху. Да и браться не за что. У Даньки и ума-то, наверное, больше нет. Он настолько погрузился в апатию, настолько запутался в фантомных и реальных болях, завяз в своей бессоннице и надуманных подозрениях, что его неуёмное воображение предало отцу безграничные и фантастические могущество и власть. Будто отец Даньки не человек из плоти и крови, а джинн или колдун-чернокнижник. Данька смеётся этой мысли и ничего уже не соображает. Смех бьёт его отощавшее усохшее тело, а он никак не может остановиться. Данька корчится от хохота и загибается, хватается за живот. Снизу прибегает мама, она зовёт его по имени, трясёт за плечо, хлопает по щеке, пробуя привести в чувство. Всё тщетно. Данька смеётся долго и страшно, и мама снова вызывает врача. Когда Данька видит шприц с острой блестящей иглой, он выгибается и кричит. Так вот как они до него добрались! Решили накачать транквилизаторами! Данька ненавидит лекарства и не соглашается их принимать, но препараты загонят ему под кожу, прямиком в кровь. Он хочет бежать, но мама и врач держат его за руки. Данька сопротивляется, бьётся и вырывается, но он совсем обессилен, с ним и младенец справится. «Рекомендуется госпитализация», - последнее, что он слышит перед тем, как провалиться в непроглядную черноту, наверное, в смерть. Но это не смерть, а всего лишь действие введённого успокоительного и снотворного. В забытьи Даньке вспоминается история про двух подруг, которую он прочитал в самолёте по пути на Пхукет. Одна из них заблудилась в замерзшем водопаде, образовавшем таинственный ледяной замок**. Девочка так и не выбралась, искала-искала путь в хрустальном лабиринте, пока не окоченела. Много дней и ночей прочёсывали окрестности спасатели и добровольцы, но не нашли даже тело. Данька словно сам попадает внутрь книги. Он, как несчастная героиня, бродит по ледяному замку. "Ну и хорошо", - думает он во сне. - Спокойно и красиво, тут и умереть не жалко". Но внезапно, как далёкое эхо, ему слышится голос Сани. Тот зовёт и зовёт, Данька открывает рот, а сказать ничего не может – онемел. Этого не хватало! Данька был глухим, хромым, слабым и беспомощным, только не немым. Но ответить не удаётся, а Саня окликает его вновь. Опять и опять. А вдруг это он заблудился и замерзает? Данька должен его найти! Он носится, сломя голову, по переливающимся и блестящим переходам и коридорам, перебегает какие-то мосты, минует длиннющие анфилады… Данька вздрагивает и открывает глаза. В голове непривычно ясно, он осоловело моргает. Снизу, со двора, раздаётся гомон голосов, гремят колёсики чемоданов по дорожкам. - Новый заезд, - мама сидит рядом с Данькой, сложив руки на коленях. Глаза и нос у неё красные и припухшие, лицо бледное, волосы собраны в небрежный хвостик, а не лежат лёгкими волнами, как обычно. «Всё из-за меня, - думает Данька с тоской. – Надо что-то делать». Мама говорит, что у него обезвоживание, моральное истощение и депрессия, врач посоветовал недельку полежать в больнице - прокапать витамины. - Если ты откажешься, то ни о какой больнице речи быть не может, - она гладит его по руке, заглядывает в лицо. Даньке хочется уткнуться маме в колени и зареветь, как в детстве. Но нельзя, ведь и маме он больше не верит. - Даник, я тебе обещаю, после Нового года ты съездишь домой, - она ласково убирает ему волосы со лба. – Повидаешься с братом и… - мама замолкает и тяжело вздыхает. – С остальными, - она смотрит на него, а Данька молчит. Он уже много чего наговорил, с него довольно. Он ждёт, пока мама уйдёт. Снизу доносятся громкие крики и перебранка, мама оборачивается к окну. - Я проверю, как там дела и вернусь, - обещает она, очень расстроенная тем, что не получила ответа, Данька вяло кивает. По паркету мягко шлёпают материны бежевые балетки без каблуков. Данька вскакивает, едва закрывается дверь, сразу же падает и больно обдирает колено. Не обращая внимания на кровящую ссадину и сильное головокружение, он хватает телефон с тумбочки. Нельзя ждать ни секунды. Вот-вот, и Даньку сбагрят в больницу, он там сгниёт, как овощ, и никогда больше не увидит Саню. «Прекрати паденье в воду и лети обратно, вверх. Изменить своё решенье может каждый человек», - повторяет он про себя как мантру или молитву. Не отдавая себе отчёта и, не проверив который час, Данька набирает номер единственного человека, к которому готов обратиться за советом.