Мальчик+Мальчик

Данька непременно исправится. Очень скоро. Может быть, даже завтра. — Вот полежу ещё немножко и что-нибудь нарисую, - уверяет он Барсика. По оконному стеклу струятся змейками ручейки, зима отрывается напоследок, насылая на Большой город полчища серых туч, разражающихся дождём и снегом. Такая погода совсем не способствует хорошему настроению и бодрости духа. Впрочем, в случае Даньки, этому, наверное, уже ничто не поспособствует. Щенок глядит на него круглыми золотистыми глазами и продолжает кромсать олений рог. В магазине сказали, что ни одна собака прокусить его не сможет. Но для Барсика нет ничего невозможного, когда дело касается его острых зубов. «Он ещё малыш, - умилялся Данька, наткнувшись на кухне под столом на выпавший треугольный зубик. – Молочные на коренные сменяет» - он повертел свою находку перед глазами, положил на ладонь, продемонстрировал Сане. "Троглодит он, а не малыш! – Саня на зуб не смотрел, а мрачно изучал Данькин истерзанный тапок и свой обглоданный утеплённый кед. – Не выгнала б нас хозяйка из-за этого монстра". Когда Акимыч привёл щенка, Данька пришёл в неописуемый восторг - чуть сердце из груди не выпрыгнуло, и напрочь упустил из виду, что старушке может не понравиться новый лохматый квартирант. Данька разнервничался не на шутку: вдруг их с Барсиком выставят на улицу? Но Саня велел отставить панику, привести щенка в порядок и глаз с него не спускать при хозяйке. «Наверняка, пронесёт», - подмигнул он. Данька послушался и как следует подготовил Барсика: вымыл его, расчесал, выгулял, накормил от пуза. К счастью, всё обошлось. Увидев Барсика, старушка поохала, попричитала, попросила с питомцем держать ухо востро, на том и успокоилась. Данька поклялся не оставлять щенка без присмотра и выдохнул с облегчением. Но зря. Сразу после отъезда хозяйки Барсик бессовестно погрыз ножку кухонного стола, две кисти, спинку кровати, а в довершении - продырявил когтями вязаное покрывало. Саня сердился, возмущённо пыхтел, но, жалея Даньку, сдерживался и щенку разнос не устраивал. Данька сам вызвался отчитать хулигана. «Ох, и подводишь ты меня! – укорял он, стоя перед Барсиком, заложив руки за спину. – Я же поручился за тебя», - расстроенно выговаривал он. Морда у щенка сделалась растерянная и виноватая, поучать его дальше у Даньки оказалась кишка тонка. «Мне ли Барсика ругать? – думал он. – Я немногим лучше него». Данька, не солоно нахлебавшись, поплёлся в комнату, к Сане. Авось повезёт, и он застанет того бодрствующим. Саниной работы стало вдруг невыносимо много. Казалось, она заполонила всё вокруг, оставив им на двоих жалкие урывки. Данька и скучал, и злился, и ревновал, и грустил. Но высказывал свои претензии не часто. Какое он имеет право попрекать Саню? Ведь тот трудится день и ночь ради них обоих. Саня теперь даже по выходным ездит на какие-то объекты, и видятся они только несколько несчастных часов по вечерам. «Как же неудачно вышло с «Цветочным хороводом», - сокрушается Данька. Но что поделать, если новая начальница с самого начала на него взъелась без всякой причины. Придиралась по пустякам, делала замечания, хамила. Данька – не дурачок, и хоть самооценка у него так себе, сразу раскусил, в чём дело. А позже понял, что недолго ему в «Хороводе» букеты собирать, и вскоре его опасения подтвердились. Девчонки-напарницы прощались с Данькой со слезами на глазах, называли начальницу «мымрой» и «гомофобкой». Данька, конечно, расстроился, но не удивлялся. Ему не впервой. Родной отец на протяжении нескольких месяцев забрасывает его унизительными растравляющими душу сообщениями. И хотя отец больше не угрожает, да и Макс уверяет: бояться нечего, Данька ни в чём до конца не уверен. Он прекрасно осознаёт, что временами напоминает параноика со своей накатывающей манией преследования и леденящим кровь страхом перед неминуемой карой. «А за что, собственно, кара?», - с презрением к самому себе думает Данька. Он ничего плохого никому не сделал, но чувство вины почему-то никуда не девается. Раньше он винился перед отцом за неоправданные ожидания, сейчас - перед Саней, за то, что не может собраться и сделать, как должен. А должен Данька отрисовать и собрать портфолио в Академию живописи, куда всегда мечтал поступить. А после наконец найти нормальную работу и снять с Сани часть бремени обязанностей и ответственности. «Молодец я, нечего сказать! – горько думает Данька. – Прилетел, уселся Сане на шею и ножки свесил». Беда в том, что на далёком Пхукете внутри Даньки какой-то механизм вышел из строя, и починить его не удаётся. По-видимому, эта ныне поломанная деталь отвечала за творческие процессы и вдохновение. Сколько Данька ни марает бумаги, сколько ни переводит красок, пастели и цветных карандашей, все рисунки выходят бездушными и пустыми. «Как в кино, где злой колдун высасывал из людей души», - вспоминает Данька. Так же и из его картин бесследно испарилась жизнь. Как её вернуть? Он не знает. «Твоё призвание никуда от тебя не денется, - Акимыч расправляет папиросную бумагу, сыпет на неё табак и туго скатывает самокрутку. – Если дело действительно твоё, то не заниматься ты им попросту не сможешь» «А если смогу? - Данька рассеянно следит, как старик разравнивает пальцами короткую, плотно набитую папироску. – Я рисовать как раз и не могу. А НЕ рисовать - пожалуйста». Сане он в таком никогда не признается, слишком боится его разочаровать. «Рано или поздно призвание выведет тебя, куда дОлжно, - Акимыч слюнявит палец и зажимает кончик цигарки. – Может, вовсе и не так всё сложится, как ты себе сейчас представляешь, но художником ты точно станешь», - убеждённо заявляет старик, закуривает и выпускает густую струю дыма. Данька глубоко втягивает носом едкий запах, закашливается и бежит распахивать форточку. Он плюхается на место и принимается раскачиваться на коротконогой табуретке. Мебель у Акимыча чудная – переделанная и кривобокая. Это из-за того, что он её крушит, напившись, а, как проспится, берётся за инструменты и добросовестно чинит. Данька старику как-то помогал – к стулу новую сидушку приладил, в шкафу сорванную с петель дверцу выправил. Картин, украшений и безделушек в квартире соседа нет. В древнем серванте за стеклом стоит одна единственная черно-белая фотокарточка. На ней красивая молодая женщина за руку с девочкой лет семи. У обеих в руках букеты ромашек, обе широко и приветливо улыбаются. Заходя в комнату, Данька всегда украдкой кивает фотографии. Он уже знает, что на снимке – жена Акимыча Даша и дочка Алёна. Акимыч их очень любит, но, как сам выразился, «подвёл». Потерпев крах со своими исследованиями, он обозлился на весь свет и запил. Позже кодировался, какое-то время держался, но потом опять уходил в длительный запой. И так вновь и вновь, много-много раз. В конце концов, жена устала, забрала дочку и уехала к родителям. Акимыч забил тревогу, завязал со спиртным, умолял Дашу вернуться, но она не соглашалась, а через два года вышла замуж и переехала с Алёной в Италию. «Зачем вы их отпустили?» - недоумевал Данька. «Как же не отпустить? – невесело усмехался старик. – Они со мной вдосталь намучились, хлебнули горя». «Но вы же могли к ним приезжать. Алёна, наверняка, по папе скучала», - допытывался Данька. «Ездил я к ним, - кивнул Акимыч. – Но потом опять пить начал и по сей день остановиться не могу» - он оттянул ворот застиранной рубашки, будто от жары, хотя в квартире было сыро и прохладно. «Как же так? – волновался Данька. – Дочка не звонила вам? Не навещала?» «Звонила и навещала, - Акимыч отмахнулся, как от назойливой мухи. – Только я её прогнал. Для чего ей такой отец? Стыд один», - он поднялся с табуретки и подошёл к окну, давая понять, что разговор окончен. Данька своего старшего товарища очень уважал и во все его невероятные рассказы верил процентов на девяносто, но понять, как можно с лёгкостью отказаться от самых дорогих людей был не в состоянии. «Зря вы так, - тихо заметил он. – Если бы мой папа пил, я бы постарался ему помочь», - он замолк и понуро опустил плечи. Старик достал щербатую чашку с голубым цветком и налил Даньке чайного гриба из трёхлитровой банки. «Иногда люди не ведают, что творят, - после паузы медленно произнёс Акимыч. – Особенно отцы», - он подал Даньке чашку. Тот благодарно кивнул и отпил кисловатую жидкость. Данька лишь мимоходом упоминал о своих семейных проблемах, но проницательный Акимыч понял по его коротким репликам даже больше, чем хотел бы рассказать сам Данька. История старика вызвала у Даньки противоречивые чувства и побудила погрузиться в самоанализ. «Не тяготится ли мной Саня? – размышлял он. – Не напрягаю ли я его? Не вынудил ли я Саню решиться на то, к чему он готов не был?» В такие мгновения Даньке повсюду мерещились знаки. «Тяни, ты всё равно меня не вытянешь. Тяни, я всё равно останусь для тебя в тени»*, - распевало радио, и Даньке тотчас чудилось – да это же о нём. Тянет-потянет его Саня на своём горбу, а Данька висит неподъёмным грузом, а сам и не желает выбираться из своего болота. «Жили два медвежонка в чащобе глухой, и один был Хороший, другой был Плохой*» , - читал он Лильке, когда Саня повёз бабушку по магазинам, предоставив Даньке развлекать сестрёнку. Лилька здорово подросла. Пошатываясь на крепеньких ножках, она стояла на полу и держалась за край стула. Лилька с Данькой – большие друзья. Лилька хоть и карапуз, но понимает побольше многих взрослых, и в Даньке души не чает. Саню она, конечно, больше любит, брат всё-таки. Зато при виде Даньки девочка хлопает в ладоши и смеется – знает, с ним не заскучаешь. Данька всегда для Лильки что-нибудь выдумывает: игры, стихи, загадки. А его самодельные игрушки Лилькины самые любимые. «Hо совсем как у нас и внезапно, к тому же! Стал получше Плохой, а Хороший - похуже! И Хороший забыл своё "Дважды один", а Плохой в воскресенье умытым ходил!» - продолжал Данька под радостные Лилькины вопли. «Я как два этих медвежонка, - думал Данька. – И хороший и плохой». Хотя был ли Данька когда-нибудь хорошим? И что означает быть хорошим? Считается, что хорошие дети любят своих родителей и о них заботятся. Данька так и делал, но всё равно почему-то не был хорошим сыном. Хороший ли Данька друг сказать сложно, ведь все его друзья – Санины. Он очень привязался и к Трактору, и к Пони, и к Аринке, и к Филу, но общались бы они с Данькой, не будь он частью Саниной жизни? Вряд ли. Даже хорошим братом Данька себя не назовёт. К Максу он на протяжении нескольких лет относился с недоверием, а ведь именно брат помог Даньке в беде, когда он почти спятил от страха и сомнений. О профессиональных качествах лучше и не вспоминать. Даньке легко даётся учёба, но какой в ней прок? В поисках себя Данька бродит, как слепой котёнок, тыкается в темноте то туда, то сюда, и всё тщетно. Даже Саня с ним уже замучился. Данька не лечится от бессонницы, не рисует и почти не работает. Саня ещё не знает про возобновившиеся боли в ноге, но Данька про них рассказывать не собирается. И без того с ним забот - выше крыши. «Данька – 33 несчастья, - мысленно именует он себя. – Или Данька – горе луковое». И смех, и грех, честное слово. - Дань, это всё у тебя в голове, - говорит по телефону Аринка. К ней Данька обратился тайком от Сани, предварительно потребовав поклясться его не выдавать. - Твой случай вполне типичный и прорабатывается за несколько сеансов, - уверяет девушка. – Если ты, конечно, решишься открыться кому-то, - прибавляет Аринка. Данька до крови обкусывает губу. В этом-то вся загвоздка. Он не готов. Он не верит психологам, как не верит в то, что чужой человек способен ему помочь. Мигрень лечится таблеткой, больное горло – спреем, ссадину – мажут зелёнкой. Но как исцелить его разъехавшуюся по швам нервную систему? - Я знаю хороших специалистов с многолетним опытом, - продолжает Аринка. – Могу тебе кое-кого порекомендовать, - мягко предлагает она. Данька искренне благодарит, но отказывается. Всё равно, у него нет денег. Перво-наперво нужна работа. Но поискать её, не говоря уже о том, чтобы сходить на собеседование, не хватает сил. «Замкнутый круг», - обречённо думает Данька. Одно вытекает из другого: бессонница, страхи, несуществующая боль в ноге, отсутствие вдохновения, невозможность устроиться на работу, безденежье. «Я не поступлю в художку», - осеняет однажды Даньку, когда он рассматривает очередной неудачный натюрморт. Снова по секрету от Сани он звонит своему бывшему преподавателю рисования и договаривается о встрече. Эдуард Валерьевич совсем не изменился с их последнего занятия. Он всё такой же худой, статный, немного манерный и беспощадный. - Сыро, Даниэль, - оценивает он, молниеносно перебрав рисунки в папке. – Потенциал есть, но где огонь? – он просверливает Даньку насквозь карими выпуклыми глазами, сердце уходит в пятки. Вот и случилось то, чего Данька так боялся. Он не справляется и провалится на вступительном экзамене. - Не вижу уверенности и индивидуальности, - Эдуард Валерьевич точно вколачивает гвозди в крышку гроба Данькиной заветной мечте. – Но всё поправимо, - сжалившись, учитель улыбается, но улыбка напоминает оскал. – Работай усерднее, дополнительные занятия возьми, - перечисляет он. – Мой бывший ученик берёт недорого, - он листает записную книжку в телефоне и диктует номер. Данька на автомате забивает цифры, отказывается от чая и кофе и поспешно прощается. На улице течёт, под ногами хлюпает слякоть и грязь, машины поднимают фонтаны брызг, окатывая недовольных прохожих, одиноко чирикает какая-то птичка. Она робко напоминает: эй, люди, весна на пороге. «Надо сходить к нашему дереву», - думает Данька и с удивлением понимает - скоро год, как они с Саней встретились на остановке в дождь. Всего год, а словно полжизни миновало. Ещё год назад Данька надеялся отделаться от гостиничного института и пойти в художку. Он и дальше может рисовать до потери пульса, может взять сотни уроков, может сменить десяток преподавателей, но уже ничего не хочет. Данька ужасно устал. Дома он берёт телефон и весь день играет в "Зомби против растений". Данька никогда не любил видеоигры, но тут его засасывает. Он сажает горох, бананы, персики и клубнику, закладывает бомбы. Ба-бах! Зомби взрываются, их руки и ноги разлетаются по углам экрана. Данька играет до рези в глазах, и временами сам ощущает себя частью игры. Только непонятно, кто он, зомби или растение. Возможно, и то и другое - зомби-растение. Окончательно свихнуться не позволяет Барсик. Когда щенок скулит, приходится тащиться на прогулку. Кислород разгоняет кровь, возвращает Даньке ясность мысли. Придя с улицы, он яростно принимается за уборку: скребёт плитку на кухне, намывает полы в комнате и коридоре, полирует ванну. Саня приедет с работы или забежит между колледжем и джиу-джитсу, а дома – полный порядок. Хоть на это Данька сгодится. - У мамы какие-то проблемы с Кириллом, - Саня за обе щеки уписывает запечённую картошку и мясные тефтели в томатном соусе. Данька очень старался, но первая партия всё-таки пригорела. Хорошо, Барсик с аппетитом всё слопал. – Бабушка говорит: сильно поссорились, - Саня накалывает хлеб на вилку и возит им по тарелке. Кирилл - такой же гомофоб, как и Данькин отец. Данька такие вещи за версту научился распознавать, но с Саней своим открытием не делился. Зачем? У того только-только с мамой отношения устаканились. - Помирятся они, - коротко отвечает он и подкладывает Сане подливки. Если Кириллу хватит ума не излагать свои соображения Саниной маме, всё вернётся на круги своя, если же нет, то пусть пеняет на себя. Тётя Лера плохого слова по отношению к сыну не потерпит, Даньке это ясно. «А что же моя мама?», - невольно думается ему. Они периодически созваниваются, но до сих пор непонятно, как мама относится ко всему произошедшему: к Данькиному отъезду, к ссоре с отцом, к планируемому уходу из института. Мама всегда ласкова с ним, повторяет, что скучает и грустит без них с Максом, но обсуждала ли она Даньку с отцом? Он однажды спросил, но прямого ответа так и не дождался. Вероятно, мама не знает, как вести себя со всеми своими любимыми людьми. «Нелегко должно быть лавировать между нами», - думает Данька. Он жалеет мать, но всё же обижен, что она не встала на его защиту и не помогла вернуться в Большой город. - Хоть бы и не мирились, - Саня дёргает плечом, продолжая жадно поглощать ужин. – Очень вкусно, - он поднимает глаза от тарелки и с обожанием глядит на Даньку. – Спасибо! - На здоровье, - Данька розовеет от удовольствия и улыбается. Саня даже не представляет, как Данька его любит! Ужин – такая ничтожная мелочь. Данька и луну бы с неба достал для Сани и насобирал бы самых ярких звёзд. Но Сане ни луна, ни звёзды без надобности, он уверяет, что нужен ему лишь Данька, и зная это жить гораздо легче. Однажды Трактор сидел у них в гостях и жаловался, что Аринка упрямится и не соглашается снимать с ним вместе квартиру. «Представляете, говорит, я вещи по дому раскидываю», - обиженно протянул Ромка. «Я тоже раскидываю, - Саня с виноватым видом поёрзал на стуле. – Но я буду убирать. Напоминай мне, пожалуйста», - попросил он Даньку. Тот удивлённо вскинул брови. Ему совсем несложно сложить Санины футболки в шкаф или повесить рубашку на вешалку. «Пустяки», - отмахнулся он. Даньке приятно возиться с Саниной одеждой, мыть посуду, прибирать и готовить, ведь из таких маленьких деталек складывается полноценное и тёплое ощущение дома. Данька сейчас не в лучшей форме, но как же здорово, что есть в мире человек, который всё в нём принимает и старается понять, даже самые чудные Данькины заскоки. Только благодаря этому, он всё ещё упорно достаёт мольберт или альбом. Иногда Данька по два часа сидит перед пустым листом, а потом убирает с глаз долой. Но порой нет-нет и что-то да вырисовывается, но пока всё его творчество отправляется в помойку. Как-то Макс подкинул Даньке одну подработку. От него требовалось отснять студенческую свадьбу. Жених и невеста – совсем молодые, гости – однокурсники, торжество скромное. Лишних денег нет, вот и разыскивали будущие молодожёны человека, способного за скромную оплату сделать приличные фотографии в памятный день. Данька долго отнекивался, он же не фотограф, только когда-то родителей снимал на отдыхе, и получалось вроде бы ничего. Но тут подключился Саня, велел попробовать, Данька сжал зубы и дал согласие. Фотографии и слайд-шоу, которое он соорудил по собственной инициативе, произвели фурор. Сразу же появились желающие заполучить Даньку на день рождения и ещё одну свадьбу. Он отказался. Менять свою мечту на фото торжеств показалось предательством по отношению к самому себе, к тому же Данька опять ощущал себя попеременно то зомби, то растением от недосыпа. «Эгоист я несчастный», - обругал он себя, но ничего не почувствовал. Даньку словно опустошили до дна и высушили. Из-за усугубившейся бессонницы он мог только сидеть или лежать и пялиться в телек. Уже и не играл даже. - Повезло барышне, - Акимыч наблюдал, как коллекционер кукол отстёгивает героине реалити-шоу тысячу долларов. Они сидели на диване в квартире старика и смотрели «Хватай не глядя»***. - Вот бы мне найти такой бокс, - размечтался Данька. – И заработать кучу денег, - осоловелыми глазами он следил, как пожилой мужчина вскрывает ржавый сейф и извлекает из него старинные монеты. - Бесплатный сыр только в мышеловке, - Акимыч отломил корку от буханки и протянул прикорнувшему у его ног Барсику. – Без труда, не выловишь и рыбку из пруда! Данька сонно хихикнул, сосед видно надумал озвучить ему все известные поговорки. - Акимыч, а может, зря я не согласился праздники фотографировать? – он почесал Барсика за ухом и зевнул. Акимыч хрустнул узловатыми пальцами и убавил звук, началась реклама. - Может, и зря, - кивнул он. - Да только ничего не попишешь. В другой раз наперёд соображай, - посоветовал он. – Немногим даны разные умения, такой дар ценить нужно. - Вот и Саня всё про умения мои талдычит, - встрепенулся Данька и досадливо наморщил нос. – Но ведь, наоборот, ничего у меня не получается! – воскликнул он в сердцах. – Ни с рисованием, ни с работой, я даже с мамой поговорить по душам не могу, - он огорчённо засопел. – Как Саня меня только терпит? - еле слышно заключил Данька. Акимыч отложил пульт на зашитый крупными стежками диванный подлокотник и посмотрел Даньке в лицо. Глубокие морщины разбегались под глазами, на щеках и у рта, взгляд был светлым, доброжелательным, полным понимания и сочувствия. Трезвым Акимыч напоминал Даньке доктора Айболита, друга и заступника всех животных. - Не вали ты всё в одну кучу, - пожурил старик и дал щенку ещё хлеба. – С родителями разобраться —одно, работу найти – второе, поступить в институт – третье, - в привычной степенной манере разъяснил Акимыч. – А настоящий друг на то и друг, чтобы любого тебя стерпеть, - закончил он и прибавил громкости. - Мы с Саней не просто друзья, - тихо поправил Данька. Подражая Сане, он не хотел замалчивать их отношения и вводить в заблуждение окружающих, тем более, Акимыча. - Дружба от любви не так уж далеко, - невозмутимо отозвался старик. – И здесь и там за своего человека всё отдашь и за ценой не постоишь, - он похлопал по колену, приглашая Мотьку. Кошка мяукнула и скаканула на диван. «Мудрый всё-таки Акимыч», – восхитился про себя Данька. Ничего особенного сосед ему не сказал, но каждое его слово хоть в рамку ставь, получше всякого психолога. - Спать я не могу, Акимыч, - пожаловался Данька. Он казался себе маленьким мальчиком, а Акимыча представлял своим дедушкой. Не тем непреклонным, суровым дедом, его родным, а тем, который Даньке бы очень пригодился в детстве, но какого у него никогда не было. - Успокоиться тебе надо, Дань, - старик пригладил пожелтевшие космы, не отводя глаз от телевизора. – Да ты почти спишь, спи себе и спи, - он искоса взглянул на Даньку. Тот облокотился на затёртый валик, подпёр голову рукой, поджал под себя ноги. «Успокоиться – это верно, - думал Данька. – Когда постоянно мечешься, не уснёшь». Дома Данька изводит себя размышлениями о своей бездельности и бесполезности. Он чувствует себя обязанным безостановочно убираться, готовить, играть с Барсиком и рисовать портфолио. Так он доказывает Сане и самому себе, что с ним не всё потеряно. У Акимыча же можно ничего не делать, вот Данька и расслабился, отпустил волнения и страхи. На экране люди агрессивно торгуются – выкрикивают и повышают цену. Кому достанется следующий бокс? Повезёт ли его покупателю или он попадёт впросак и переплатит лишнего? Мысли в голове как переваренные макароны, слипаются и путаются. Данька не замечает, как постепенно засыпает. Зомби орут на растения и торгуются за бокс. Данька взламывает замок и обнаруживает целую кипу своих свежих рисунков. Портфолио готово, радуется он во сне. Но почему-то оказывается, что после гостиничного института можно пойти учиться только на свадебного фотографа. «Это я устроил!» - злорадствует отец, выросший перед ним, как из-под земли. Барсик громко лает, Данька оборачивается и видит: гавкает не щенок, а Гектор выбрался из аквариума и прогоняет отца. На шее у Черепахи ошейник, поводок в руках у Сани. *** - Эх ты, проглот! – в коридоре раздаются Санины вопли. Данька кидается из кухни на встречу, торопливо прощаясь по телефону с Пони. Тот пытался разузнать про Пхукет, но от Даньки ничего вразумительного не добился. К своему удивлению, Данька обнаружил, что остров словно цунами смыло из его памяти. «Потому что это негативный опыт», - важно объяснил самому себе Данька. Он продрых у Акимыча на диване почти четыре часа и теперь ощущает себя способным горы своротить и остановить на скаку пару табунов диких лошадей. В коридоре Данька застаёт жуткую картину, пол усеян нитками от его шерстяного шарфа. Пока Данька готовил, Барсик без дела не сидел. Но не разодранный шарф пугает Даньку. Он с ужасом взирает на загипсованную ногу Сани и не сразу замечает высокого парня за его спиной. — Это Карась, мой одногруппник, - представляет Саня. – Я у его отца работаю, - он, нисколько не смущаясь, тянет Даньку за край футболки и чмокает в нос. – Привет, - он заглядывает Даньке в глаза. Это «привет» означает и «я соскучился» и «как я рад тебя видеть» и «не беспокойся, я в порядке». Но для других – привет — это только привет и ничего больше. - Привет, - улыбается Данька и поспешно кивает Карасю. – Я – Даниэль. Даня, - он замолкает и снова смотрит на гипс. - Костя, - Карась протягивает руку, Данька быстро её жмёт и ждёт объяснений. - Со стремянки оступился, - Саня ставит под вешалку чемоданчик с инструментами. Такие чемоданчики бригадир выдаёт своим проверенным работникам. Данька знает, что прикасаться к чемоданчику без Сани категорически запрещено. Внутри полно разных хитроумных приблуд и штуковин, цена чемоданчика баснословная. Поэтому Данька и на расстояние выстрела не подпускает к инструментам Барсика и сам обходит Санин рабочий инвентарь стороной. - Нестрашно, - успокаивает Саня, раздеваясь и неловко пытаясь содрать с ноги ботинок. – Перелома нет, связки порвал. - Давай я, - Данька опускается на корточки, развязывает шнурки и вспоминает про Карася. Гостеприимный он хозяин, нечего сказать. – Поужинаешь с нами? - поспешно приглашает он. – Я курицу запёк с сухариками и плавленым сыром. На прошлой неделе до бабушки они не доехали, Данька всё это время готовит сам, и ему уже даже нравится. Особенно он любит, когда Саня просит добавки. Вот только экономить Данька пока не умеет. Но рано или поздно научится. Быть бедным не очень приятно, но лучше затянуть потуже пояс в Большом городе с Саней, чем сходить с ума на Пхукете и ни в чём не нуждаться. Недолго подумав, Карась остаётся. Данька быстро убирает истерзанный шарф, гаркает на Барсика, правда, позже стыдится и скармливает тому под столом сочные кусочки курицы. Карась краем глаза изучает кухню. Данька вслед за ним окидывает стены, шкафчики, холодильник, плиту и раковину придирчивым взглядом, но остаётся доволен – всё чисто и прибрано, Саню он не подведёт. Саня с Карасём говорят про учёбу и немного про работу. На Даньку Карась поглядывает с настороженным любопытством. Саня разряжает обстановку шутками, он то и дело касается Данькиной руки, ловит его взгляд и улыбается. Речь внезапно заходит о татуировках, и Карась негодует, что никак не может найти мастера, который бы нарисовал ему эскиз. Данька оживляется, хватает примагниченный к холодильнику блокнот с карандашом и набрасывает изображение со слов Карася. - Вот это да! – тот подносит листок к глазам, вертит и так, и эдак. – Круто! – восхищается он. - Ещё бы не круто! – снисходительно усмехается Саня. – Данька – художник, у него талант! – он заправляет Даньке за ухо непослушный локон, будто бы случайно проводит пальцем по щеке. «Мне бы твою уверенность, Сань», - тоскливо думает Данька. По спине пробегают мурашки, Саня ещё не знает, что с художкой всё плохо. Карась просит нарисовать будущую татуировку более детально, спрашивает о цене, но Данька с приятелей денег не берёт. - Я же не профессионально этим занимаюсь, - оправдывается он перед сном. - Не были бы мы такими добрыми, стали бы миллионерами, - смеётся Саня и неуклюже ворочается, пристраивая гипс. Нога ноет сильнее, чем он признаётся, но больше беспокоит его другое. - Работать не смогу месяц, как минимум, - русые брови сходятся на переносице, делая Санино лицо старше и серьёзнее. – Как за квартиру платить? - он закидывает руку за голову и задумывается. Данька гасит свет, поперёк Саниной груди пролегают две ровные полосы – отсветы от фонаря, проникающие сквозь щелки в шторах. Данька распускает волосы, встряхивает головой, укладывается рядом с Саней и проводит пальцем по одной из полосок. Из-под кровати раздаётся раскатистый храп. - Ну и щенок у нас! – хохочет Саня. – Храпит, аж стены трясутся. Данька фыркает, свешивается с матраса, гладит Барсика по спине, тот шумно ворочается и затихает. - Я что-нибудь придумаю, Сань, - шепчет Данька, положив голову Сане на плечо. – И с квартирой и с остальным, - обещает он тихо и Сане и себе самому. У Даньки теперь нет выбора: нужно окончательно определиться, как быть дальше. Саня столько всего для него сделал, Данька и половины не заслужил. «Завтра, - думает Данька. - Завтра я исправлюсь», - он закрывает глаза, надеясь, что снова сможет уснуть и проснётся гораздо увереннее. «И Хороший забыл повторить: "Дважды два", а Плохой на реке отстирал рукава. И Хороший забыл повторить: "Дважды три", а Плохой танцевал не до самой зари», - гулко отдаётся в голове.