Мы будем смелее

***

Жизнь Лауры Лукиной, как часто говорила она сама, в определенный момент пошла по накатанной. Лаура свято верила, что она где-то ошиблась, возможно, не там перешла дорогу, не спасла бездомного котенка или вовремя не вернулась домой. Что-то из тысячи её ошибок являлось причиной её проблем в настоящем. Потому что Лукина верила: все взаимосвязано. Нет, Лаура прилежно работала, платила налоги, звонила матери и даже покупала в магазинах товары по акции, чтобы спасти бедных кассиров. Однако все это не превратило кривую её жизни в прямую. И Лукина была бы рада проснуться сейчас не дома, а снова в этой уютной тишине, под шелест страниц. Это было приятно, радостно и, чёрт возьми, невероятно. Но Лаура шла сюда, надеясь поговорить и как-то прояснить возникшую ситуацию. Однако она снова просыпается в этой маленькой комнате и молча смотрит Маше в спину. Третьякова что-то читает, с ногами забравшись в компьютерное кресло. Наверное, вот оно настоящее счастливое утро. Они всё ещё друг другу кто-то. Друзьями Лаура их назвать уже не могла, а чём-то больше… Нет, конечно нет. Разве могут быть чем-то большим друг другу люди, которые после единственного поцелуя так и не поговорили толком. Может, любовь такая и есть. Может, так и происходит у людей, когда они влюбляются. Лукина, честно говоря, понятия не имела. Она даже не знала, как начать разговор. Разговор? О, доброе утро, Маша. Ничего, что я снова уснула тут? Оу, доброе утро. Вообще я пришла поговорить, но ты спала, и я просто легла рядом, ок? Вместо всего этого Лаура хрипло произнесла: — Ты читала… «Дом на краю света»? Третьякова оборачивается совершенно спокойно, даже не вздрогнув, будто это нормально, что Лаура проснулась здесь, что она вообще спала здесь. Будто бы этот вопрос объяснял всё и дополнительно служил фразой «доброе утро». Третьякова мягко улыбается, поправляет очки, и Лукина мысленно отмечает этот пунктик в свой голове. Кажется, Маша носит очки, когда читает. — Да, я читала, — отвечает Маша, подперев щеку рукой. — Почему спрашиваешь? Лаура сглатывает, садится на кровати, обнимая колени. — Как думаешь, Джонатан… умер в конце концов? Я имею в виду… — Лукина рисует пальцем на пледе какие-то незамысловатые узоры, — Бобби пришлось видеть его смерть? Третьякова молчит. И Лауре кажется, что она буквально видит, как та думает. Сейчас Лаура была маленьким ребенком, требующим ответов от других людей, ведь искать ответ самой — это слишком сложно. Только вот ребенок хочет услышать добрую сказку, а Лаура хочет услышать правду. — Я бы сказала тебе, что они умерли в один день, но тогда это был бы не… — Каннингем, — завершает Поперечный. — И не реальная жизнь. — Не бывает ничего вечного, да? — Маша слабо улыбается. — Не бывает. Поэтому, наверное, и нужно жить с этим осознанием. Рисковать, ошибаться, пробовать что-то новое. Любить… — Лаура поднимает глаза. Третьякова удивленно приподнимает бровь. Она скрещивает руки и отвечает: — Это такой непрозрачный намек, госпожа Лукина, что я даже теряю дар речи. — Нам стоит попробовать? Если серьезно, нам стоит попробовать? — Ты сама сказала, что пробовать стоит. Даже если в итоге мы станем Питером Харрисом и Миззи. — Мы так и будем говорить этими литературными загадками? — Лаура вдруг рассмеялась. — Знаешь что? Ты, мать вашу, похожа на долбанного хипстера. — А ты похожа на человека, который не спит. Не спит и много матерится. — Я такая и есть. Придется тебе смириться с этим. Мария вдруг поднимается с кресла, встает напротив Лукиной и, наклонившись, шепчет прямо в губы: — А если захочу отучить? Лаура ухмыляется и отвечает: — Тебе придется очень постараться. За мягкими и уютными свитерами действительно скрывается любительница приключений. За ними скрывается Маша с задорными огоньками в глазах. Да, любовь — это танцы у обрыва. Только падать вдвоем не так больно. Маша была к этому готова. И Лаура, кажется, тоже.