eclipse

Впереди — длинные коридоры дворца. Позолоченные колонны с огромными, величественными статуями, высокие потолки, расписанные картинами лучших асгардских художников. Цветные фрески на окнах, сквозь которые пробивался свет утреннего, тёплого солнца. Несколько солнечных зайчиков сбежали, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, и Локи жадно следил за их движением. Вокруг тишина, ни единого шороха или звука. Ох, эти бесконечные коридоры и просторные балконы с вычурными вазами экзотических растений, которые он боялся больше никогда не увидеть. Он шагал по гладкому полу. Под ногами ровная плитка с замысловатыми витиеватыми рисунками, каблуки темных ботинок звонко бились о неё. Этот стук и его тяжелое, сиплое дыхание единственные звуки, разбавляющие искусственную, мертвую тишину дворца на многие километры. Локи больше не интересен пейзаж за окном или интерьер места, некогда звавшегося «домом», он твёрдой походкой шёл напролом, зная, что встретит в конце пути. Предвкушение встречи….такое светлое, ко всему прочему, редкое чувство в груди младшего принца сейчас отдавалось тяжёлой болью внутри. Норны, он не знал, что сказать. Он так много и долго репетировал речь: что сделает, когда увидит, что скажет, как поведёт себя. Во время, проведённое в стенах крохотной темницы, в его голове рождались сотни вариантов диалогов, сотни слов извинений, мольбы о прощении, покаяния. Эта встреча, она была ему жизненно необходима. Он считал секунды, которые складывались в минуты, те в свою очередь в часы. Если бы хотя бы один человек на свете решил спросить Локи Лафейсона, сколько прошло с того проклятого момента, он бы без запинки ответил. Минуло ровно восемьдесят семь тысяч шестьсот минут. У обычного смертного не хватило бы терпения, чтобы посчитать все это, но у него было слишком много времени, слишком много переживаний и сожалений, чтобы он мог не думать хотя бы одну минуту из десятка часов, что пробыл в полном одиночестве.  Эмоции зачастую тяжело поддаются контролю, ему ли об этом не знать? Он столько раз срывался на окружающих, столько раз говорил своим близким колкости, которые сводили с ума одной своей едкостью, и он столько раз пытался сбежать как минимум от самого себя, но истина была одна, и она была удушливой от своей простоты: в этом месте теперь не убежишь, не сейчас. Не убежишь от своих страхов, от своих чувств и от самого себя тоже. Не убежать даже от правды внешнего мира, как от омерзительно спокойного:  «Вам лучше воспользоваться той лестницей, что слева» Правда настигнет тебя везде, даже если ты не хочешь, чтобы это произошло, она найдет любой способ, просочится куда угодно и потопит тебя также, как беспокойный океан поглотит старый драккар, пуская его на дно впадины, из которой уже не выбраться. Если Локи говорит слова «прости» или «пожалуйста» — он умирает. И он мог с этим согласиться. Он не заметил, когда уверенные шаги сорвались на бег, и притормозил у лестницы. Резко заскользил носками ботинок по золотой кладке, едва успевая остановиться. Перед ним расстилались длинные, широкие ступени, а на них, сидя спиной к нему — она. Идеально ровная осанка с ниспадающими светлыми, пшеничными кудрями, в которые были гармонично вплетены мелкие цветки, а складки длинного, темно-зелёного платья покоятся на ступенях шелковым ореолом. Локи инстинктивно сделал шаг назад. Эта идиллия, которую он не мог нарушить, не позволил бы себе, пытался скрыть в глубине факт того, что он боялся. Боялся ее реакции. Не гнева, нет. Матушка никогда не гневалась, он помнил. Она всегда была той, кто сохранял удивительное спокойствие в любой ситуации. Раньше, когда она смотрела на него, в ее глазах вместе с солнечными лучами отображалась гордость: когда он делал успехи в магии, когда иллюзии и перевоплощения получались все лучше и лучше, когда он с завидным упорством изучал новые языки и познавал искусство. И он боялся, что сейчас увидит там величайшее разочарование. Локи знал, что может справиться со всем на свете. С пытками, с заточениями, с предательствами, с одиночеством — это все лишь мелочи на фоне этого необъятного страха подвести единственного, кто верил в него. И он подвёл, да ещё как. Предал того, кому должен был быть верен до конца дней своих. Локи сделал ещё шаг назад, но замер, когда Фригга обернулась. Ее кудри падали на плечи, в руках у неё книга. Она положила ее к себе на колени, смотрела на него, сидя вполоборота и, смахнув полы платья вниз, хлопнула по свободному месту рядом с собой.  Он не двинулся, ноги словно приковало к полу. «Трус» — Я взяла книгу из семейной библиотеки. — внезапно сказала она. Ее голос такой же мягкий, нежный, он обволакивал уши, но тут же оседал горечью в лёгких.  Вспотевшие руки сжались в кулаки. Локи чувствовал как, вопреки его сути, температура в теле все же начала опасно повышаться, виски сдавливало спазмом от того, как же долго он запрещал себе выплескивать накопившиеся эмоции. Он вспомнил последнее, что сказал ей, и от этого становилось хуже. Простой вопрос, заданный с потаённой надеждой и печалью, и простой ответ, небрежно брошенный ей в тот день. — Это Шекспир. «Ромео и Джульетта». — Фригга провела длинными, изящными пальцами по старым, чуть пожелтевшим страницам книги. Множество золотых колец, увенчанные драгоценными камнями, еле слышно стучали друг о друга. — Взяла ее, потому что напомнила о тебе. Тебе ведь нравится этот мидгардский писатель, я не ошибаюсь? — Не ошибаешься. Ты никогда не ошибаешься. Локи — Бог Обмана, но он честно старался, чтобы его голос звучал ровно. «Всего лишь трусливый, никчемный мальчишка» Он аккуратно, стараясь не задеть королевские одежды, обошёл ее с другой стороны, чтобы по итогу оказаться перед ней лицом к лицу. Фригга подняла взгляд. Несколько беглых солнечных лучей, сорвавшиеся с величественных фресок, скользили по ее румяному лицу, и она удовлетворено зажмурилась, подставляя щеки свету. Ее волосы сияли и к ним так хотелось прикоснуться. Локи вспоминал свои речи, но слова застряли в горле. Там было все: и обычные извинения, и просьбы уйти, просьбы остаться, не держать зла, желания упасть к ней в ноги и молить, пока не охрипнет. Лишь сейчас он понимал, что все эти миллионы, может, даже миллиарды созданных в его голове вариантов не подошли бы в эту минуту от слова совсем, потому что Фригга открыла глаза, и он не увидел в них разочарования или укоризны, ненависти или неприязни. Норны, он — чертов нарцисс, ненавидящий себя так сильно, что начинало тошнить. Уж лучше бы она приказала ему уйти, лучше бы сказала нечто, что ударило бы его больнее, чем вина за собственный поступок, потому что выносить ее ласковый взгляд он был не в силах.  — Скажи мне…. — начал он, возвышаясь перед ней. Его голос все ещё ровный, он держал себя в руках. — …скажи мне, что мне сделать? Фригга закрыла книгу, посмотрела на него и наклонила голову вбок. Привычка, что он перенял у неё. — Локи…  — Нет! — он сразу перебил ее, потому что знал, что она пыталась ему донести. — Нет, пожалуйста, скажи мне. Ответь, что я должен сделать, чтобы заслужить твоё прощение? Язык начинал заплетаться, слова путались, руки и колени предательски дрожали, он еле удерживал себя на ногах. Фригга улыбнулась ему. Её улыбка искренняя, как спасительный лучик света в темной, непроглядной зияющей дыре в его душе, и это не могло не удивлять. «Если мы встретимся снова, будет ли она также улыбаться мне?» — да, но Локи прекрасно знал, что не заслужил этого. Не заслужил ничего из того, что эта женщина ему дала и продолжает давать. Возможно, он никогда не был достоин. Фригга привстала, чтобы сесть на ступеньку ниже, и Локи сделал шаг назад. — Милый, ты ни в чем не виноват. — она звучала так же мягко, успокаивающе, тянула к нему руку, но он не позволил ей коснуться себя. Боль внутри смешивалась с радостью. Он пытался бороться с горькими мыслями о том, словно эмоции эти, радость от воссоединения принадлежали совсем не ему, а тому маленькому мальчику, которого он так упорно прятал и игнорировал все это время. Этот мальчик привык быть проигнорированным, так в чем проблема сейчас? Это начинало давить, его голос ломался, а грудная клетка пылала и стонала от едкой боли. И он точно не был готов к этому. Если его выдержка и напускная холодность были огромным куполом, что Локи с такой скрупулезностью выстраивал вокруг себя, аккуратно склеивая по кусочкам, то сейчас на стекле пошли заметные трещины. Локи не мог заставить себя приподнять руку, чтобы вытереть глаза, которые адски начинало саднить, вместо этого продолжая лихорадочно осматривать лицо родной асини, пытаясь запомнить каждую деталь, потому что в их последнюю встречу он не удосужился это сделать. — Не говори мне этого. — он тряхнул головой, словно пытался отмести от себя ее жалость к нему. Локи смотрел в ее большие, добрые глаза, ощущая, как горло сдавливало. — Прошу тебя….я молю, скажи, как мне заслужить твоё прощение! Он сорвался на крик, она осталась спокойной. Пара капель беззвучно упали на позолоченную кладку. Локи не дал себе прикрыть глаза,  вместо этого позволяя соленой влаге свободно прочертить мокрую дорожку на его бледных щеках. Слёзы скапливались в уголках покрасневших глаз, стекали, доходя до подбородка, и срывались вниз. — Локи, я люблю тебя. — искренне сказала Фригга. Ее тонкие брови печально выгнулись, видя залитую страданиями гримасу Принца. Одна трещина купола порождала собой вторую, и когда Локи сделал глубокий, свистящий вдох, чтобы успокоиться, этот самый купол раскололся. Взорвался на кучу мелких осколков.  Он не выдержал. С его губ сорвался невнятный хрип, в голову ударил жар, а из глаз разом хлынули слёзы с новой силой. Ноги задрожали, подкосились, унося его на пол. Он сидел на коленях перед матерью, неспособный выдать нечто связное, кроме жалкой мольбы. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…— в горячке лепетал он, уже не стараясь смаргивать влагу с глаз. Она заволокла взор, превращая окружение в мыльные пятна разных цветов. Фригга поражённо ахнула, подняла шлейф платья и тут же кинулась к нему, перепрыгивая через ступени и бесшумно оседая рядом. — Я не могу так больше, матушка. Это…. — он прерывисто, надрывно дышал, поднимая на неё затравленный, полный отчаяния взгляд. — …это слишком много. Я теряю последнее, что осталось у меня от тебя. Что я ещё в силах испортить, скажи?  Губы против воли тронула нервная, болезненная улыбка. В глазах напротив нет злобы, они сияли чистым, материнским беспокойством и любовью. Его пальцы, сжимающие ткань сюртука мелко задрожали, отдавая импульсы истеричного мандража по всему телу. — Плакать — значит уменьшать глубину горя, так говорил Шекспир. — она приподняла руку, ладонь застыла в считанных миллиметрах от его мокрой, покрасневшей щеки, однако так и не коснулась. — Прощать убийцу — значит убивать, так тоже говорил Шекспир.  Ее улыбка становилась теплее, а Локи отчаянно преодолевал желание прижаться к ее фантомной, но такой родной руке. И ему казалось, будто он мог ощутить в этот момент тот запах цветов и солнца, какой всегда исходил от неё. — Ты не убийца. — мягким, тихим голосом ответила она. — Ты не асгардец, не Принц, не наследник и даже не йотун, потому что в первую очередь ты — мой сын. Более того, твою магию никто не отнимет, это вздор. — Мы с тобой даже в Вальгалле не встретимся, ты ведь знаешь? Мне там не место. Голос сорвался до тихого, едва различимого шепота. Фригга смотрела на него со смирением и пониманием. Ей не нужно было ничего говорить, и так знала. Она потянулась к нему, приглашая в свои заботливые объятия, и Локи поддался первобытному порыву коснуться. Его тело, сотрясающееся в тихих рыданиях, обмякает в эфемерных, таких холодных руках. Все заканчивалось. Локи заставил себя поднять взгляд, чтобы своими глазами увидеть, как асиня исчезала. Он хватал ее за складки шелкового платья, молил не уходить, но она продолжала улыбаться ему, проводила ладонью по чёрным, спутанным волосам, пока пальцы становились прозрачнее, распадаясь на сотню зелёных искорок. Дворцовая зала, колонны, лестница и даже книга растворялись. Иллюзия, такая правдоподобная, рушилась, и он вновь остался один. Локи опустил взгляд на свои руки, что сотворили это, не в силах ещё раз столкнуться со стенами обычного мидгардского жилища. Он не мог долго продолжать предаваться печали, жалеть себя, но сейчас этот всплеск казался необходимым, чтобы держать эмоции под контролем в дальнейшем. Принц нашел себя на полу, посреди главной комнаты жилья, «гостиной», как ее назвала смертная. Локи обхватил себя руками, его било крупной дрожью, и он пытался справиться с этим. По пробуждении его настигла не только моральная боль, но ещё и физическая. На протяжении недель он старался не тревожить свежие раны, но те от чего-то не торопились заживать. Резкие движения отдавались яркими, болезненными вспышками перед глазами, его человеческая оболочка заметно ослабла. Такого раньше не случалось, однако, пытки и контроль разума бесследно не проходят. Забыть те ощущения, когда кто-то беспощадно копошится в твоих мозгах, было невозможно, и ему все еще казалось, будто ничего не закончилось. Он помнил это: чувствовал тогда, как его переполняла неизведанная тёмная энергия. Локи не мог ей сопротивляться: она снова пробуждала в нем гнев и бесконечную, неудержимую ярость; ярость сливалась с его кровью, текла вместе с ней по его сосудам, заполняла собой все его тело. Кожа горела, внутри все ныло от переизбытка злости и жажды убивать, подчинять, делать людям больно. После попадания в Мидгард и избавления себя от чужого влияния, паранойя была единственной его спутницей. Горло внезапно разодрал кашель. Глотку саднило, лёгкие сжимались, Локи казалось, что он сейчас разорвётся от этого невыносимого чувства на куски. Тут же приложил руку ко рту в попытке сдержать приступ, но вдруг ощутил на вспотевшей ладони нечто тёплое и вязкое. Он зажмурился, боясь собственных предположений, а когда открыл глаза, они непроизвольно округлились, как два золотых асгардских червонца. Кровь. — Это нехорошо…. — Локи вряд ли отдавал себе отчёт в том, что говорил вслух. Он пытался подняться, но ноги все ещё прошибала дрожь. Он чувствовал себя слабым и беспомощным, зависящим от кого-то, и это только сильнее раздражало. Локи оперся одной ладонью о пол, но встать не получалось, и тогда он схватился за подлокотник дивана, поднимая своё тяжелое тело с мягкого ковра. Смертная не проводила ему экскурсию, поэтому он нашёл уборную комнату сам, исходя из простой логики: в жилье всего две закрытые комнаты и та, что дальняя являлась покоями мидгардки, значит, вторая, соответственно, банная. Она была непривычно крохотная для него, в Асгарде одни уборные больше всего ее дома, а в этой маленькой комнатушке и ступить негде. По пути он случайно уронил что-то с огромного белого ящика с прозрачным окном посередине. Локи не знал, как это называется, но предполагал, что это предмет современной людской техники. Пузырьки остались валяться на полу, а сам принц шагал к раковине. Чтобы включить холодную воду ему пришлось повозиться. Наконец смыв кровь с ладони, он поднял взгляд на своё отражение в зеркале. Смертная оказалась вчера права — он действительно выглядел паршиво. Растрепанные волосы были лишь половиной беды, больше его ужасали впавшие скулы и необъятные синяки под уставшими, потускневшими глазами. Выглядел паршиво, а ощущал себя ещё хуже. Он допустил одну ошибку за другой: сначала позволил разболтать себя, а после безрассудно заснул на чужом ковре. И ведь Локи даже не помнил, как это произошло, все было будто в тумане. Не исключено, что она подсыпала ему в еду снотворное, пока он отвлёкся на мысли о снежных людях. Однако, дело было в другом. Локи никак не мог понять, чего она добивается от него, какая у неё цель. Хочет подобраться ближе? Но зачем ей это? Это ведь он ввалился к ней, а не наоборот. Терпит его просто потому, что планирует сдать кому-то? Эта мысль была одна из первых, что посетила его, ибо самого искусствоведа с утра Лафейсон в жилище не нашёл. После полуночного кошмара, разбудившего его, он проспал так долго, что смертная ушла, оставив ему пару записок прямо на столе, чтобы он точно их увидел. Астра. Однажды, в справочнике языка цветов, Локи вычитал, что прекрасными бутонами астры украшают алтари Богов. Он находил этот факт не просто интересным, а скорее ироничным.  Больная кареглазием, она казалась по сравнению с ним умилительно крохотной и совсем жалкой, а ведь его положению вряд ли кто позавидует. Может быть, он мог позволить себе эту странную мысль, будто бы не ошибся, обратившись именно к ней. Она не была глупа и, возможно, разговоры с ней могли развеять его скуку ненадолго. И это лишь потому что он, как личность, всегда стремящаяся к знаниям, поощрял ее энтузиазм, которого у этой дурочки явно с лихвой. Ох, ее рыжая макушка едва не дымилась! Так что, он мог…терпеть ее. Локи снова посмотрел в своё отражение, принимаясь приглаживать мокрыми руками взъерошенные кудри. Чёрные завитки продолжали торчать, его движения становились нервными, и в конечном итоге он бросил это. Оставив воду включённой, принц двинулся в сторону кухни, попутно осматривая квартиру, как если бы ее владелица могла где-то прятаться от него. — Ты параноик. — напоминл он себе, дотрагиваясь пальцами до затылка, который чесался от чьего-то пристального взгляда. Он прошел на ее «кухню-обеденный-зал» и остановился напротив навесных шкафчиков. На них были прикреплены несколько цветных стикеров забавной формы с посланиями. Там было все: и сообщения, где лежат какие продукты, и как пользоваться некоторой техникой, но его внимание привлекло не это. На одном из них был небольшой рисунок, выполненный чёрной ручкой. Маленький Локи в величественных одеяниях, с карикатурно огромным рогатым шлемом на не менее большой голове, заливисто, злорадно смеялся. И настоящий Локи был уверен, что у него никогда не было такого смеха! Вверху была короткая подпись: «это ты!», написанная маленьким буквами и обведённая в кружок. Локи сверлил отсутствующим взглядом нелепый рисунок очень долго, его рука подрагивала, желая в порыве неизвестных ему чувств смять зелёную бумажку и кинуть ее куда подальше, но какая-то его часть, очевидно, нездоровая, решила оставить ее. Он сердито фыркнул и кинулся к холодильнику. Схватил первый попавшийся магнит и со второй попытки прикрепил эту дурость. Нет, она явно не желала его расположения. Он вообще ощущал себя в ее квартире противоестественно. Как сор на глазу, его хотелось поскорее сморгнуть и получить полную картинку, но полной картинки нет. В ее жилище он, широкоплечий, казался громоздким и неуместным. Привыкший размашистым жестам, Локи постоянно сбивал что-то на ходу или даже пока сидел. Благо, свою единственную вазу она швырнула прямо в него. Довольно безвкусную, надо сказать. Наверное, не её. Дом был похож на музей, и это была его единственная положительная сторона. Книги из ее домашней библиотеки казались ему интересными, пусть и большую часть он уже изучил вдоволь и поперёк ранее, но и без них на стеллаже хватало экспонатов. Это не было похоже на глупые сувениры, какие скупают смертные, чтобы другие смертные сразу видели, что они побывали в иной стране — так ему это явление объяснил Тор, принеся с Мидгарда нечто, называемое «плеером». Если кто-то в Девяти Мирах принёс вещь с другого королевства, то, вероятно, эта вещь могла быть: украдена, принесена в качестве боевого трофея, являла собой сувенир исключительно практичной направленности. Проще говоря, защитный амулет и прочие бесполезные безделушки. Чушь собачья, в общем-то. Локи остановился напротив полки, уже минуту гипнотизируя взглядом прозрачную шкатулку на подставке, в которой лежали в ряд несколько камней гранита разных цветов в первозданном виде. Он знал, что экземпляры желто-синего оттенка назывались «Ван Гог», и Локи подумалось, что это и была причина приобретения.  Видимо, в связи с работой смертная часто путешествует. Подтверждение этому сразу нашлось — на узком, высоком стеллаже, что стоял немного поодаль, рядом с несуразной банкой, напичканной кисточками, стояла фотография в однотонной рамке. На ней Фрэй протягивала руку с лакомством дикой косуле и, судя по лесным пейзажам, это явно был не Лондон. У Астории застыло восторженное выражение лица, какое было у неё и сегодня ночью, когда они говорили о магии. — Вероятно, Тор бы просто разнёс тут все… — он ещё раз оглядел квартиру, полную хрупких вещей, дорогих книг и не менее дорогих художественных принадлежностей. Брат был воплощением земной поговорки: сила есть, ума не надо. Случайно проговорил запретные мысли вслух, и тут же отдернул себя. Он поставил рамку обратно и краем глаза заметил уголок чего-то, стоящего за шторой. Подойдя, отодвинул ее и увидел пару холстов в углу. Они были чисты все, кроме одного. Тот наверняка некогда был картиной, но рассмотреть, что на ней было изображено, уже невозможно. Посреди полотна зияла дыра, ее края были обуглены, окрашены в чёрный цвет от гари, и рядом все ещё можно было заметить мазки оранжевого и коричневого. Локи нахмурился, присаживаясь возле испорченной картины. К чему творцу уничтожать своё творение? Он не успел подумать об этом, как услышал стук в окно. Вскочил и столкнулся с маленькими чёрными глазками птицы по ту сторону. На него смотрел крупный ворон в ожидании того, когда его впустят во внутрь. Локи самодовольно хмыкнул гостю, открывая створку и отходя на два шага назад. — Мунин…. — не без насмешки поприветствовал он, наклоняя голову вбок. — А где же твой братец?  Стуча длинными когтями, ворон перелетел на подоконник, расправил свои большие, блестящие крылья и сделал глубокий поклон. Это льстило. Хоть одна живая душа в Асгарде ещё считала его своим Принцем и наследником, пусть это и была всего лишь птица. — Неужто Один послал тебя сюда? — спросил он. Это не могло быть правдой, и ворон сразу утолил его любопытство и подтвердил предположения. — Брат, значит…. Будь иной случай, Локи бы сказал, что это похоже на Тора, но не сейчас. Их последняя встреча тёплой и радушной не была. Впрочем, когда они в последний раз были таковыми? Когда в последний раз он не чувствовал себя одиноким рядом с ним, и бывало ли подобное вообще? Одной Урд известно.  — Что хочет этот остолоп? Утоляет желание поглумиться? Надеюсь, после моего изгнания эль в пабах все так же радует Тора и его вшивых дружков. — он опустился до шипящего, гневного шепота, сжал руки в кулаки, но Мунин остался равнодушным. — Беспокоится? Не неси чуши. Локи усмехнулся, отчаянно пытаясь скрыть в этой усмешке грусть. Ворон не сводил с него внимательный взгляд, говорил, и на его последних словах Принц мгновенно вспыхнул. Раннее спокойствие лопнуло мыльным пузырем, злость потекла наружу. — Как он смеет?! Я — Принц Асгарда, законный Король Йтонухейма, вынужден торчать здесь, аки лев в клетке, окружённый зеваками, а он просит молить отца вернуться меня?! — в порыве первобытной ярости он схватил со стола первую попавшуюся вещь, швыряя ее в сторону. Небольшая железная коробка с грохотом ударилась о стену, все ее содержимое повалилось на пол. Ворон склонил голову, издавая громогласное «кар», и Локи распознал в этом неприятном звуке птичий смех. Это сработало, как красная лампочка — Локи быстро преодолел расстояние между ними, хватает птицу, крепко сжимая пернатое туловище так, чтобы крылья были плотно прижаты. — Как смеешь ты смеяться надо мной?  Не ожидавший такой реакции, ворон испуганно дёрнулся, пытался разомкнуть крылья, бился лапами, неразборчиво кричал, и Локи хорошенько встряхнул его, сминая мощное тело посильнее. — Передай этому умалишённому, что этого никогда не будет. Локи Лафейсон никогда не станет подчиняться кому-то, не осядет на колени, ты меня понял?! Ни одна живая душа не узрит меня, преклоняющегося перед кем-то. Я лучше сдохну подобно собаке, какой меня и считали все эти годы. — он не перестал истерично трясти ворона, выбивая из него слова, и Мунин резво закивал. Распахивая окно настежь, Локи грубым жестом выкинул птицу, тот сразу вспорхнул. Пара чёрных перьев выбились из крыльев и кружили в воздухе, падая вниз. Ворон даже не обернулся, Принц кричал ему в след.   — Твой брат мне всегда нравился больше! Локи сделал несколько рваных вдохов, постепенно возвращая себе контроль над эмоциями, и в здравомыслие его привела боль в руках. На пальцах и кистях остались неглубокие царапины от птичьих когтей, на ранах стремительно набухали алые бусины крови. Он безразлично стряхнул ее, сразу забывая об этом. Спустя десяток минут, проведённых в гнетущей тишине, разбавляемой только городским шумом, Лафейсон подорвался с места. Возможно, прогулка по городу успокоит его. А возможно, у него было нехорошее предчувствие.