Новые приключения Анжелики

Холодный дождь превратил дороги в отвратительное зловонное месиво. Темнело. Анжелика уже почти не смотрела по сторонам, не замечала, как изменилась местность. Все реже встречались заставы королевской стражи, все чаще они проезжали мимо заброшенных ферм, развалин церквушек. С полей тянуло едкой гарью, вокруг не было видно ни души. Она оглянулась на своего спутника, почти седые волосы, висящий мешком черный камзол, красноватые круги под веками, плавные, но скупые движения пугали до дрожи. Из поэтичного в том-самом был только бездонно-синий цвет глаз. И то, глядели они холодно, тяжело и… Одиноко. По-началу южанка и вообще предпочла бы избежать малоприятного сурового общества господина офицера, но, по крайней мере это был человек чести, и единственный, кому могла доверять. После своего не иначе как чудесного спасения, о, ей показалось, будто к ней прикоснулась смерть — она мотала головой, самой толпе было нечто жуткое, обыкновенные горожане словно превратились в диких зверей, а цель, которая возбудила их и казалась праведной, заставляла творить жестокости, и ей понадобилось несколько минут, чтобы сообразить, что сильные руки втащили ее наверх, подняв коня на дыбы — ею владело некое душевное волнение, француженка чувствовала себя уязвимо и открытой для всех хищников, что заставляло молодую женщину хмуриться. Она гадала, правильно ли поступила, решив оставить лагерь англичан и направиться в сторону Парижа, где могли ее узнать. Время от времени несчастная вспоминала о прошлом, и та счастливая пора теперь казалась ей такой же далекой и нереальной, как зимняя песня барда. В ее песне пелось о том, что когда-то в одном красивом замке жила маленькая принцесса. Она имела все, что хотела — лошадей, слуг, великолепные наряды. Весь мир лежал у ее ног. Но в один ненастный день в замок пришла ведьма и заколдовала маленькую принцессу, превратив ее в нищую служанку. Анж сжала кулаки. Она дрожала от гнева, позора и горя. Да, она считала короля Людовика, как и его советников, виновными в убийстве мужа. Убийстве — другим словом этого не назвать. Вздернула подбородок и отвернулась — стоило бы помолиться, чтобы молния поразила этих людей, чтобы дорогой сердцу призрак получил отмщение еще при жизни своих губителей, да вот так можно ждать слишком долго. Лишь мысль о том, что Барбара с детьми могли вернуться подкрепляла ее, заставляя держаться. Весь остаток дня они ехали, делая лишь короткие остановки, чтобы уплатить на заставах пошлину. Дорога была едва проезжей, и копыта коней часто увязали в жидкой глине, однако временами попадались и небольшие участки старой римской дороги, выложенные крупными известняковыми плитами. У всадницы ныли мышцы, но она старалась превозмочь боль и отвлечься, глядя по сторонам. Унылая равнина была покрыта вереском, зарослями колючего терновника и дрока. Песчаная тропа вилась среди заболоченных низин, кое-где темнели вершины елей. Жилье попадалось редко, только порой на горизонте виднелись лениво вращающиеся крылья мельниц да среди пологих лиловых холмов бродили небольшие стада овец. Смахивающие на ведьм крестьянки иной раз пересекали им дорогу с корзинами трав или вязанками хвороста, останавливались и долго глядели вслед путникам, заслонившись рукой от солнца. Попадались среди зарослей развалины часовен, столь древних, что стены их покрывал мох и лишь с трудом можно было различить резьбу на их плитах. У одной из таких построек капитан кирасир и бывшая арестантка остановились, чтобы немного передохнуть и подкрепиться. Первую ночь пути они провели в пастушьей хижине. Это была жалкая лачуга, но такие неудобства, как протекающая крыша и плесень, компенсировались наличием каменного очага, сооруженного в центре крошечной комнатки. Снаружи они нашли скудный запас старой растопки, что позволило им развести небольшой огонь. Выложив хлеб, сыр и воду, они сели ужинать. Глупо было ожидать, что ее вынужденный кавалер как-то изменится, сейчас, сидя напротив, больше походил на восковую куклу, будто от любых человеческих чувств он когда-то остыл, и уже не согреется. — Благодарю за учтивость, сударь! — она сложила ладони на коленях с мнимой серьёзностью. — Сохранить Вам жизнь было моим долгом, но я не обещал, что моя компания покажется сносной.. — это обращение скрипит песком на зубах. Мордаунт отвечает, и голос его — хриплый, режущий, натянутый, как и его поза. Между ними двумя ведется скрытый от всех разговор, разговор, который не касается ни политики, ни религии, ни убеждений. Анжелика знает еще одну вещь: именно в мелочах часто таится надежда. И несмотря на гнев, ложь и обман, вы не всегда говорите, что действительно истинно. — О, да Вы льстите себе, Джон! Поверьте, я вынесла гнет куда более страшных вещей, чем здешнее присутствие…. — легко парировала, и в глазах блеснул озорной огонек — как воспримет, если назовет его по имени ? — а на щеках показались ямочки. Пуританин медленно обошел клетушку, делая вид, что заинтересован отделкой стен, и не спешит отвечать, однако меж бровей залегла горькая складка, а желваки на острых скулах тревожно перекатывались. После размытых дорог Севера, где за каждым кустом подкарауливала опасность, где трупная вонь щекотала обоняние на каждом перекрестке, к третьему дню путники оказались в ином мире. Здесь никто никого не боялся, проезжающие не спешили убраться с дороги, едва завидев вооруженного всадника, а дозорные на башнях не торопились схватиться за оружие. Пришедшие с кувшинами к придорожному источнику молодые поселянки при их приближении приветливо заулыбались, а розовощекие монахи отнюдь не выглядели смиренными постниками. Они миновали рощу на холме, и впереди сверкнула величественная Сена, в зеленых водах которой отражались шпили замков и тополя. Анжелика сразу же забыла о недавней размолвке и припала к гриве своего коня – все-таки, помилуй Боже, это была ее Франция! Неизвестно откуда нашла в себе силы и летела вперед, как ветер, обогнав соперника на целую голову. Город отчетливо вырисовывался на фоне ясного неба, его башни, аккуратные шпили церквей и многочисленные строения полумесяцем разворачивались вдоль берега реки. В воздухе плыл мелодичный звон множества колоколов и легкий аромат печного дыма. Мордаунт недовольно поджал сухие губы и направил скакуна по узким, похожим на кривые коридоры улочкам. Жеребец испуганно косил глазом на множество огней, закидывал голову и фыркал. Сама от себя не ожидая, полагая, что сама умерла и никогда более не оживет, графиня де Пейрак, а ныне, как и в далекой юности, госпожа унылого платья, переливчато засмеялась. Подбежал слуга, принял у них лошадей, и они ступили в обширный гостиничный двор. В глубине его виднелись служебные постройки и конюшни. Доносился людской гомон – сегодня было полно постояльцев. Из дверей гостиницы лился свет и слышалось разухабистое пение. Пол главного зала заведения устилал тростник, посередине стояли два длинных стола. В очаге весело плясал огонь, на стенах в подсвечниках горели свечи. Хозяйка оказалась цветущей, хотя и не очень молодой женщиной, учтиво поставившей перед ними чаши с горячей тушеной бараниной, свежий пшеничный хлеб и бутыли, а с ее мужем, добродушным на вид верзилой, Джон о чем-то шептался в углу. В этом своем временном приюте они перекинулись парой слов, да и то «Железнобокий» смотрел поверх ее головы, уведомив, что сам отправится в город, а ей следует остаться здесь. Сколь-нибудь разумными пояснениями ее не удостоил, но Анж чуяла, как он ведет счет дням и часам. Его хотелось увести от этого счета, но она не понимала, куда. Не понимала, как. На этот раз обратила к нему лицо. Оно выражало страсть и вместе с тем негодование, уста были плотно сжаты, а ресницы не моргали. Даже на расстоянии чувствовалось, как бурлит ее кровь и напряжена каждая мышца. О, да, сейчас она его почти ненавидела, ей бы подойти ближе, запустить свои пальцы прямо ему под кожу и сдернуть так прилепившуюся а нему самому маску тяжелого и мрачного ожесточения. Она подошла к окну и выглянула во двор. Мордаунт быстрым шагом вышел из дома и вскочил в седло. Анжелика невольно залюбовалась его уверенными движениями, подмечая все: напряженные руки, запястья, выступающие из-под темных манжет. Последние два дня езды все больше мрачнел, и они почти не разговаривали. А сегодня к утру он стал и вовсе невыносимым. Переводя взгляд, приметила господина в широкой шляпе, который тронулся во след капитану, тяжелая поступь выдавала немалый возраст. Француженка вздрогнула, словно от удара. Выходит, все это время за ними следили, возможно, с самого начала, как укрылись от толпы. Спохватившись, быстро захлопнула ставни и вернулась в глубину комнаты. — Простите мое любопытство, мадам, но есть ли среди Ваших гостей англичане ? — хозяйку Анж нашла за деревянными подносами, на каждом из которых лежало по целой плоской рыбине, приготовленной в масляном соусе с пряностями. — Забавно… меня уже спрашивали об этом сегодня, слуга одного знатного господина, но готова побиться об заклад, что он сам из этих…— оторвавшись от своего занятия, фыркнула собеседница. — И что Вы ответили ? — Анжелика закрыла глаза, собираясь с силами. — Правду. Из дальних гостей только семейство де Бейль — Ваш суровый брат и Вы… Успокоившись и поблагодарив женщину, красавица из Монтелу иронично улыбнулась, не обещая «брату Жану» легкого вечера. По всей видимости, из-за подложной фамилии — от нее не укрылось то, с каким искусством ее попутчиком был устроен маскарад, должно быть и не в первый раз, — искавшие их действовали вслепую. Она молча ела, слушая возбужденную беседу соседей по столу, которая от перипетий заканчивающегося праздника обратилась к персоне неожиданного приехавшего виконта. В те времена в Европе гостиницы и постоялые дворы пользовались дурной славой, и порядочный человек без особой нужды туда не заглядывал. Лишь в королевстве Людовика картина была иной. Здесь богатый горожанин не чурался посидеть в кабачке, а знатный дворянин – отобедать на постоялом дворе, посидеть с друзьями, смакуя вино и обмениваясь последними новостями. О де Бражелоне знала совершенно мало, десятки юнцов съезжались к монаршему Двору каждый год, пока королевское Солнце их не обожжет. Анж сминала мякиш пальцами в упругие комки, выкладывала рядом с собой и задумчиво обкусывала губы, пока не начали кровить. Мордаунт, обнаруживший ее отсутствие, оправляет плащ и опирается о дверной косяк спиной чуть сутулясь, сухо сглатывает. Она опасно сощурилась. Ей не нравились ни слова его, ни голос. — Это какая-то изысканная острота на Вашем языке? — Это «упрямая» по-английски… — ответил тихо, но уже куда менее серьезно, а ненадолго приподнятые вверх уголки губ делали его чуть более похожим на простого смертного. Анжелика смотрела в невидимый потолок. В темноте казалось, что воздух над ней — это тяжелая плита. Плита приподнималась и опускалась с каждым вдохом и выдохом. Она спустила ноги с постели, подхватила покрывало. Выбралась в холод остывшей комнаты, напрасно поворошила кочергой остывшие угли в очаге. Пахнуло жженым деревом, красная лента мелькнула среди угольев, но теплее не стало. О том, что Джону снятся кошмары, она могла бы и догадаться — задолго до того, как впервые легла вместе с ним в одной комнате, чтобы вместе проснуться. Он мучительно содрогался и скрежетал зубами в бездне, куда провалился, заснув. В этой же бездне видел кого-то или что-то и называл по имени. Она наклонилась, внимательно рассматривала его точеное лицо и эти ужасные острые скулы, холодный взгляд, прикрытый ресницами, который — отчего-то так казалось — может быть мягче. Мягче в свете почти прогоревших свеч. Мягче после странной шутки, и пары кружек отличного вина. Мягче от приятной мимолетной улыбки. Линию тонкого, четко очерченного носа, искажало утолщение сломанной и плохо сросшейся кости, отчего нос казался слегка искривленным. По-видимому, след от повредившего нос удара остался и в виде тонкого белого шрама, идущего длинной изогнутой линией к верхней губе. Получить такие украшения мог только настоящий боец. Следовало разбудить его, но только сидела рядом, медленно и глубоко дышала. Знала, какие кошмары приходят к людям, которые видели слишком многое. Знала, как они смотрят на тех, кто вырывает их из кошмара — как на единственное спасение и не хотела увидеть такой взгляд у солдата, у офицера, у своего защитника. Это унизило бы их обоих. Вместо этого, аккуратно, стараясь не потревожить, подпихнула одну из двух подушек, которые в порыве фанатизма уступил Джон, ложась сам на полу. Конечно, он ни на что не жаловался, выказывая полное равнодушие к небольшим удовольствиям и удобствам, что радовали плоть, но в то, что человек должен быть несчастен и создан таковым лишь для страданий, Анжелика решительно не верила. Комментарии : 1) Я думаю, понятно, как Анжелика получила «брата Жана». В те времена приличную женщину мог сопровождать только муж, отец или брат, но поскольку брак – это Вам не шутки, да и фантазии Джона еще лежат не в той плоскости (пока!), он придумал выдать Анж за свою сестру. И тут пасхалочка к «Мушкетерам» —как мы помним, Миледи и влюбленный в нее священник, бежавший с ней, тоже выдавали себя за брата с сестрой. 2) Откуда взялась фамилия де Бейль, которой так лихо представляется Джон во Франции ? Матушка Джонни — Леди Винтер, известна как Анна де Бейль, леди Кларик, Шарлотта Баксон, баронесса Шеффилд, графиня де Ла Фер. А вот откуда у Миледи такая фамилия – предмет дискуссионный. Есть версии, что настоящее имя Миледи – Анна де Бейль, в таком случае Джон имеет моральное право так называться, в нем течет кровь де Бейль. Мне встречалась так же версия, что де Бейль – это фамилия священника, с кем бежала Миледи. 3) Рауль де Бражелон — внебрачный сын Атоса. Наследник графства Бражелон, а впоследствии и Ла Фер. Рауль появляется в книгах со второй части трилогии "Двадцать лет спустя". Его отцом является граф Оливье де Ла Фер (Атос), а матерью герцогиня де Шеврёз. Рауль получил хорошее образование, искусно владеет шпагой, унаследовал благородство своего отца.