Новые приключения Анжелики

Анжелика возвращалась от хозяйки с чистым полотном, водой и вином и с беспокойством думала, что предстоящий день не сулит ничего хорошего. С постоялого двора ее выманило собственное любопытство — на улицах искала того рыжего человека в широкой шляпе — и один Бог ведает, что случилось, если бы не оказалась столь любопытной. Кровь окружала ее спутника, как темная тень, волосы слиплись, кисть неестественно вывернута. Увидя это, она пришла в ужас: кто бы ни напал на капитана, он должен был страшно ненавидеть его, потому что грудь и плечи казались одной сплошной раной, и не верилось, что она может когда-либо зажить. И, тем не менее, он пришел в себя от голоса красавицы из Монтелу. Она поддерживала его за талию, когда попытался подняться, и в полубессознательном состоянии гордец едва ли мог что-то возразить. Впрочем, предрассудки надолго оставили вздорного, одержимого религией молодого человека с вечно нахмуренным лбом. Он снова открыл глаза, и она видела, чего ему стоит борьба с изматывающей болью. — Вам, сударь, лучше не тратить силы на глупости! — укорила она его, подавая смоченный в тазу кусок материи. Фанатик бросил на нее такой взор, который, несмотря на жар, пронзил ее, как стрела. Молодая женщина торопливо отошла, сжимая ладони. Она не собиралась ни спорить — на это у нее не хватило бы терпения — ни уступать в угоду Мордаунту, который коротко рассказал о схватке и возможных последствиях, определенно желал ей добра, а потому по странной мужской логике прогонял от себя. Сейчас француженка осторожно приоткрыла портьеру и заглянула в комнату, чтобы решить, как поступить. Лицо Джона стало совсем серым, разом пролегли будто прорисованные писчим пером глубокие морщины, лишь на скулах горели два ярких пятна. Он бодрствовал, кутаясь в плащ, его бил озноб. И, должно быть, нашарил несколько обрезов и, как мог, сделал перевязь. О нравственности заботиться было поздно — через ворот рубахи Анжелика видела разрывы на бледной коже, некоторые раскрылись, обнажая плоть, другие взялись кровавыми корками, образуя лилию Бурбонов. Клеймо королевской лилии. Тот, кто «наградил» такой отметиной, хорошо посмеялся над ним — по закону такой человек был равно что приговорен, и средний дворянин, и зажиточный горожанин, и, в конце концов, последний нищий имел право без суда казнить его. Разумеется, она полагала, что их пути с Джоном непременно разойдутся, когда получится найти малышей, впереди было только то, что разведет их навсегда, но думала, что это произойдет гораздо позже и у них еще будет достаточно времени друг для друга. Перед ними расстилался путь через всю Францию. Они бы еще долго могли скакать рядом, ночевать в придорожных гостиницах и проводить дни в колючих, как чертополох, беседах, испытывая друг друга, отпускать язвительные замечания, стараясь побольнее ужалить друг друга, ведя игру на острие ножа. Естественно, Анжелика не собиралась признаваться никому, даже себе самой, что чувствовала себя слабой и уязвимой, а волевой и характер англичанина, его широкая надежная спина служили ей опорой, пока она пряталась о тех, кто сильнее и злее, и готовилась к новым битвам. А также в том, что ей просто доставляет удовольствие смотреть на него. Она подозревала, что решение остаться в большей степени продиктовано второй причиной, но отступать уже было поздно. Внутренний голос твердил ей, что общаться с ним опасно, что, если его разоблачат и схватят, наверняка раскроют и ее тайны, а в итоге оба они окажутся на виселице, что ей следует убежать и спрятаться, если у нее есть хоть капля благоразумия. Но за всю жизнь потомок рыцарей де Сансе, в жилах которых текла настоящая, горячая кровь, а не вода, никогда не была благоразумной и теперь ей придется играть с огнем, прямо как тем бродячим актерам на площади. Обнаружив присутствие своей подруги, «Железнобокий» хотел подняться, опереться на сундук, но пошатнулся, хватаясь за стену. Дыхание стало резким и хриплым. С удивлением хворающий посмотрел на бутыль, полную какой-то жидкости, и приготовленную для него чашу. — Я положила немного соли и меда. Пейте до дня! — непреклонно заявила южанка. Зеленые глаза ее фосфоресцировали, как у кошки. — Даже если мое тело слабеет, мой дух заставит меня выдержать… — огрызнулся он. —… упрямый дух! — зло возразила, но тут же успокоилась. — Садитесь… — самый прекрасный лекарь, которого только можно вообразить, показала на кровать. — И не врите, что этого не хочется. Только подтолкни — и Вы, господин офицер, свалитесь. Мордаунт предпринял героическую попытку испепелить ее взглядом, но она не отступила. Джон сделал два неуверенных шага и тяжело опустился. — О, Иисусе, за что ты послал мне такую ведьму? — он откинулся на подушки и оскалил зубы в ужасном подобии улыбки. Анжелика скорчила гримасу в ответ на его реплику, и обернулась к окну — там что-то происходило. В гостиницу набилась добрая дюжина солдат короля. В руках у них пылали факелы, шпаги на перевязи их громыхали. Встревоженные куры, кудахча, бились сослепу о сапоги, били крыльями. Тихонько прокравшись с верхнего этажа, подойдя к двери, совсем как в дни свои юности в замке, когда наблюдала за заговорщиками Фронды, Анж услышала приглушенные голоса — один грубый, надменный и принадлежал крупному, коренастому мужчине с круглым лицом и коротко обрезанной бородой, интересующемуся, нет ли среди постояльцев недавно приезжих, умеющих управляться с оружием, второй — выше и мягче, женский — самой хозяйке. — Мы должны попытаться уехать, пока стражи не закрыли ворота в город… — слабо отозвался на неожиданные новости пуританин. Нет, нападавших он не знал, да и сейчас этот вопрос казался наименьшей важности. Колесо уже завертелось и не в их силах было его остановить. Конюшня находилась за таверной на огороженном участке, занятом надворными постройками и небольшим хлевом. Опершись башмачком, точно амазонка взвилась в седло. Горячий жеребец всхрапнул и метнулся было в сторону, но маленькая крепкая рука всадницы натянула поводья, заставив его смириться. Вокруг кипела причудливая жизнь: расхваливали свой товар лавочники, фигляры на перекрестках давали представления, предлагали свои услуги бродячие писцы с чернильницами за поясом, тузили друг друга неугомонные студенты, покачивая бедрами, прогуливались уличные девки. Анжелика ласково похлопывала по холке и взволновано посматривала на своего подопечного, состояние больного ей совсем не нравилось. Застоявшийся иноходец то и дело порывался в галоп, но сдерживал его, не чувствуя себя окрепшим для быстрой езды. Когда же миновали городские стены, он и вовсе пустил коня шагом. Ближе к вечеру Мордаунта уже качало в седле от усталости, он ни на что не жаловался, хватал ртом воздух, и намеревался ехать дальше, разлепив обметанные белым губы. Они кое-как добрались до старой ивы у берега, и всадник тяжело привалился к стволу. Госпожа унылого платья, как в насмешку называла сама себя, привязала лошадь, напилась из ручья, нашла в перемётной суме флягу с воняющим содержимым, набрала в неё чистой воды и вложил в руки Джона. Пришлось сделать привал в захудалой придорожной харчевне. Он едва притронулся к пище и тотчас забылся. Утром, опустившись рядом, взяла его руки и почувствовала, что он горит. Будучи в ясном уме, непременно заявил бы, что он лучше погибнет, чем примет помощь от врагов своей веры, и его твердость вызывала восхищение, но теперь выбирать предстояло Анжелике. — Я не позволю этому случиться! — решила она, сжав кулаки и не опасаясь, что ее слова звучат как богохульство. Ведь некоторые священники утверждали, что человек живет или умирает по воле Господней, и, ухаживая за страждущим, надо стремиться только облегчить его муки, а не спасти. Но она с этим не могла смириться. По правде, после всего случившегося, как графиня де Пейрак, и сама не жаловала служителей Матери-Церкви, а монаху Беше и его гнусным сообщникам и мечтала вырвать им сердца, но двум гонимым от моря и до моря людям больше негде было искать приюта. Старый кузнец на вопрос об обитателях и их настрое пожал плечами, подсказывая короткую дорогу на Нуази. Они прибыли в монастырь, когда начался дождь. Хмурое небо было серым, дул резкий ветер. «Брат» и «сестра» наделали своим появлением немало шума, прося по древним законам убежища. Два молодых монашка, доставившие раненного, испуганно вскочили и начали креститься, принявшись таращиться на гостя, а точнее на лилию вора и каторжанина полными ужаса глазами, однако здешний аббат пресек все возможные слухи, проведя несколько часов в уроке богословия с теми двумя. Анж устроилась в одной из боковых келий, по соседству от гостевого зала. Возле второй постели стояла ее дорожная сумка и пара чистой обуви. Других жильцов не было. С того дня, как без прояснения сознания господина капитана перенесли на кровать она мало отдыхала. Она забилась в угол и горько разрыдалась, но тут же поднялась, утерев слезы и вернулась, ее единственный защитник сам был на пороге смерти. Волосы Джона были мокрыми от испарины, скулы выступали, как острые лезвия, под ними вместо щек зияли две синюшные впадины, лихорадка съела всю его плоть, оставив только кости. Однажды заговорил в бреду на французском, словно продолжал прерванную беседу, чем не мало ее напугал — что-то о палаче, беззаконном убийстве и проклятом лорде Винтере, которого самолично отправил в Ад. Она взяла его руку, белую как слоновая кость. Собственная казалась ей неестественно темной. — Тише, тише… Ты все правильно сделал! Анжелика полагала, что обстоятельства позволяют общаться им в таком тоне, и не понимала, слышит ли он ее, но его грудь резко поднялась и опала.