С привкусом вишни

      Календарь бессовестно врал, но в том не было его вины. Просто никто давно не переворачивал страницы и не помечал дни. Шторы не раздвигались, и скудный декабрьский свет все реже просачивался в комнату. Тишина изредка прерывалась движением сёдзи, легкими шагами и шуршанием постели.       Кёджуро поблагодарил бы свой плохой слух, если бы мог вспомнить, что такое благодарность. Можно сделать вид, что не слышишь робких вопросов брата, и тот, повторив пару раз, уйдет. Он возненавидел бы свое тело, если бы помнил, что такое ненависть. Без движения мышцы и суставы ныли, требуя нагрузку или смену позы. Хуже было только то, что проклятое тело помнило прикосновения. Каждое слово, каждый взгляд вспыхивали ярко, не желая кануть в небытие. Сколько не убеждай себя, что это лишь наваждение, память настойчиво доказывала обратное.       Это все обман. Все не по-настоящему. Все нереально. Вероятно, Кёджуро выглядел слишком наивным – многие пытались хитрить с ним. Просто Тенгену удалость провести его. Красивая была ложь. Про чувства, про «нравишься», про доверие. Просто. Красивая. Ложь.       Тенген соврал даже с ласковым прозвищем. У него ведь не было совсем ничего общего с солнцем. Оно упрямо поднималось, даже когда погибали тысячи невинных людей. У Кеджуро не было этой силы, его невыносимой тяжестью придавила к земле пара слов. Лишь острая нужда заставляла наконец подняться после перерыва длинной в целую вечность. Всего несколько коротких вечностей в день.       Гораздо лучше спать и не видеть снов. Гораздо хуже увидеть во сне человека. Каждый раз Кеджуро просыпался с блестящими от слез глазами и застрявшим в горле всхлипом. Но он не плакал. Не было сил. Ни подняться, ни пошевелиться, а иногда даже вздохнуть.       Сенджуро заботливо приносил еду трижды в день и уносил обратно ополовиненные тарелки. Чаще нетронутые вовсе. Состояние брата не на шутку пугало. Мальчик пытался спросить совета отца, но тот лишь фыркнул и отвернулся, сказав, что Кёджуро наконец понял свое место. Сенджуро понятия не имел, что произошло между столпами на том обрыве и почему их «отношениям» пришел конец. Прошло около месяца, за это время Узуй ни разу не пришел и не послал ни одного письма. Писать ему первым мальчик не решался. Зато написал Убуяшики и рассказал, что после поездки брат чувствует себя плохо и пока не может выполнять свою работу. Глава отнесся с пониманием и временно переложил охрану префектур Пламенного столпа на Томиоку и Обаная. Писать в поместье Бабочки Сенджуро пока не стал. Надеялся, все разрешится само. Физически брат был здоров, а, значит, в помощи Шинобу не нуждался.       Видеть его таким было невыносимо. Всегда полный энергии, с горящими глазами, словно само воплощении жизни. Сейчас он больше напоминал покрытую пылью заброшенную вещь, которая и не нужна, и выкинуть жалко — вдруг пригодится. Сенджуро раз за разом разбивался об окружающую его стену апатии, искал в ней хоть малейшую щель или лазейку. Тщетно.       Как всегда, все решила случайность.       Идя из уборной мимо комнаты брата, Кёджуро ненадолго остановился. Ослабленный слух уловил звук, даже несколько, и собрал в голове цельную картину. Сенджуро плакал. Его слезы в какой-то момент перестали трогать разбитое сердце, но тихие, почти неразборчивые слова молитвы пробудили его снова.       — …матушка, — всхлипывал брат, — помоги нам, пожалуйста… брату сейчас очень плохо, матушка, приди к нему во сне… скажи, что ты все равно любишь его, даже если он сделал что-то плохое…       Кёджуро вернулся в свою комнату, все еще слыша отголоски этой маленькой отчаянной просьбы. Тело уже привычно тянуло лечь, но он устоял на ногах. Сенджуро плакал. В ответ проклюнулась новая боль и растеклась тонким слоем по всему телу. Кёджуро медленно прошел мимо футона и замер около тансу с зеркалом, в нескольких шагах от окна.       Безразличный взгляд пробежался по комнате. Все поверхности покрылись слоем пыли. Серая пленочка затянула даже ножны лежащей на подставках катаны. Боковым зрением он увидел свое отражение. Вздрогнул, затем медленно развернулся и приблизился к зеркалу. Впервые за долго время в голове шевельнулось что-то отдаленно похожее на настоящее желание.       Разбить его ко всем чертям.       Перебить все отражающие поверхности, чтобы они никогда больше не показывали это уродливое существо. Длинные волосы безнадежно спутались, их золото померкло без должного ухода. Под глазами пролегли темноватые круги, отчего они, даже прищуренные, казались огромными. Грубая светлая щетина расползлась по нижней части лица и шее. Домашняя юката, которую он носил несколько недель, уже явно нуждалась в стирке. Светлая, гладкая кожа выглядела так, будто он повалялся в уличной пыли.       Он так давно не ухаживал за собой. Даже после самых затяжных миссий, в самых тяжелых условиях Кёджуро не выглядел настолько убого. Внезапное отвращение пронзило до кончиков пальцев. Не Пламенный столп, а заразный уличный бродяга. Даже не бродяга, а побитая тощая псина на грани голодной смерти. Отвращение стремительно оборачивалось запоздалой злобой.       Почему жизнь так несправедлива?       Кёджуро резко отвернулся от зеркала. Хотелось что-нибудь разбить, разорвать, уничтожить. Почему его бросили? Чем он это заслужил? Что было не так? Тенген мог просто устать ждать его с этой миссии. Почти девяносто дней без какого-либо общения – он просто охладел. Кёджуро был для него любовником, мимолетным развлечением, чем-то несерьезным. Конечно же, никто не будет ждать свою уехавшую «игрушку» столько времени.       Горечь сдавила горло.       Он нервно прижал руки к лицу. Почему же тогда Тенген пришел встречать его, потом провожал до дома и поцеловал у ворот? Почему исправно присматривал за Сенджуро все это время? Ответ пришел быстро: проверка. Тенген просто пытался понять, не остыл ли он в своей привязанности. Чувство собственной ничтожности затапливало, словно цунами. Кёджуро, привыкший к глухой пустоте, терял голову. Каким же идиотом он был все это время! Так легко повелся на красивые речи и позволял использовать себя.       Будь трижды проклято это все! Бессильная злоба сдавила грудь. Жалкое потрепанное ничтожество – это то, во что превратил его Узуй. Вот, что делают с людьми слепые чувства и глупая надежда вперемешку с доверием.       Насилу успокоив дыхание, Кёджуро встал и направился в сэнто.       Чтобы отмыться, он трижды сменил воду в ванной, израсходовав почти все запасы. Потом долго работал лезвием, избавляясь от лишней растительности на лице. Давно не мытые волосы упорно не прочесывались, но Кёджуро терпеливо распутывал колтуны, ломая деревянные зубцы гребешка. Когда спустя полтора часа прическа перестала быть похожей на уличную метлу, он обрезал и аккуратно подпилил отросшие ногти, а потом сломал и выбросил пилочку. Эту привычку Кёджуро перенял от Тенгена и твердо решил избавиться от нее.       Тело чувствовало себя непривычно, спустя столько времени – словно обнаженное, хотя Кёджуро оделся в свежее белье и юкату. Все действия страшно утомляли. Единственным источником силы была злость: на себя, на Тенгена и на весь мир заодно. Вернувшись в свою комнату, он запер сёдзи и сбросил юкату.       Петли штор жалобно звякнули от резкого движения. Дневной свет ворвался в комнату, выделяя слои пыли и слепя привыкшие к темноте глаза. Кёджуро недоуменно ахнул, оглядывая внутренний двор: выпал снег. В их городке, как и в префектуре, снег был редкостью. Этот год поистине особенный: затянувшееся ханами, рано наступившая осень и пушистый снег, крупными пятнами покрывающий двор. И Тенген. С ним каждый день был особенным, даже если он был где-то далеко в своих префектурах.       Кёджуро нервно сглотнул, оглядывая белизну. Как давно выпал снег? Такой красивый и… яркий… Тенген бы так и сказал: «выглядит ярко». Выходит, даже когда ты брошен, чудеса возможны. Миру плевать на твою боль, и на то, сколько времени ты потратил, не в силах преодолеть тоску. Небо сыплет снегом, в каплях дождя расцветает радуга, а солнце встает и садится, даруя новые дни и ночи.       Он развернулся к зеркалу и оглядел себя. Совсем другое дело. Даже относительно расчесанные волосы выглядят менее безобразно. В глаза бросился длинный шрам через все тело. Мазь и время сделали свое дело – его стало почти не видно. Кёджуро нахмурился, грубо приказывая памяти молчать и не подсовывать ему фантомные касания и слова.       Он подошел к футону, стянул с него простынь и расстелил ее напротив окна. Потом снял зеркало и пристроил рядом. Когда резко выдвинул ящик тансу, вещи в нем жалобно звякнули. Кёджуро вынул небольшой кинжал в красивых деревянных ножнах – подарок Обаная. Чистое лезвие сверкнуло в свете декабря.       Он сел на колени перед зеркалом и еще раз внимательно оглядел себя. Левая ладонь поддела прядь волос, пальцы намотали алые концы. Тенген любил эти волосы и считал их яркими. Скучает ли он по ним сейчас?       Лезвие чиркнуло в воздухе – длинная прядь упала на простынь. Совсем несложно. Совсем не жалко. Волосы отрастут новые и не будут помнить ничьих рук. Лезвие уверенно и быстро рассекало воздух, пока вокруг Кёджуро не образовался золотой ореол. Кинжал бесшумно лег на татами. Теперь волосы стали лишь немного короче, чем у Санеми, и помыть голову можно без риска, что они не распутаются больше никогда.       Кёджуро подул на грудь и плечи, убирая приставшие волоски. Старую простынь вместе с этой золотой грудой решено было выбросить, как часть непосильного груза. Хотелось бы сжечь, но на территории поместья этого делать нельзя.       Осталось только снова начать проглатывать все, что приносит брат. Потом сделать уборку, пойти на тренировку и снова взять в руки клинок ничирин, набросить на плечи хаори и поехать на миссию. После миссии вернуться домой и писать отчеты. Или лечиться и писать отчеты. Жизнь вернется на круги своя, как бы сильно Кёджуро не был разбит.       Надо поднять меч. Если он не поднимет меч, брат будет плакать, матушка разочаруется, а люди попадут в лапы демонов. Пусть его обманули и бросили, пусть ему больно и горько, он должен встать и поднять меч. Тенген ни за что и никогда не узнает, что однажды сделали его слова.

***

      Снежинки тихо кружились, желая дотронуться до исходящей невидимым жаром кожи, но таяли в воздухе и исчезали без следа. Кёджуро, одетый лишь в форменные штаны и простую обувь, выпустил облачко пара и снова отвел локоть в короткий замах. Темно-красная капля упала на снег, в очередной раз марая невинную белизну.       Глухой стук кулака о деревянную куклу для тренировок стал привычным звуком. Боль уже не отвлекала внимание. И даже новые брызги крови – не более, чем обыденное явление. Каждый раз Сенджуро, едва завидев полуобнаженного брата во дворе, немедленно уводил его домой.       В таком виде ведь можно простудиться. И обмотки! Кёджуро ни разу не замотал кулаки, день за днем избивая снаряд голыми руками. Кожа на костяшках и не думала заживать, и холод только мешал восстановлению.       Дома Сенджуро ждал, когда брат вымоет руки, и с причитаниями обрабатывал раны, затем наносил тугие повязки и с полным мольбы взглядом просил больше не калечиться. Кёджуро ему не отвечал. Физическая боль серьезно выручала его, опустошая голову почти так же, как хороший алкоголь, и он знал, что завтра снова выйдет во двор и будет бить.       Пальцы плохо сгибались, содранную кожу жгло, а ушибы уже казались настоящими переломами. Когда брат принес тарелку с рисом на ужин, Кёджуро понял, что не может взять палочки. Трясущимися пальцами не получалось даже подцепить их с деревянного подноса. Он развернул к себе ладонь, утянутую свежей повязкой. Дрожит, как последний кленовый лист на ветру.       Глубокий вдох, и с силой сжатый кулак. Кёджуро почувствовал, как расходится только схватившаяся кожа и начинает сочиться кровь. Титаническим усилием подавив отвратительную дрожь, он взял тарелку и палочки. Краснеющая повязка его нисколько не интересовала.       Следующим днем Кёджуро стоял перед куклой и смотрел на потемневшее буроватое пятно, готовясь снова превратить костяшки в кровавое месиво. Холод щипал кожу, даря небольшой обезболивающий эффект.       В этот раз Сенджуро был быстрее обычного – брат успел нанести только один удар. Мальчик с криком выбежал на улицу и зашелся в рыданиях. Сил сдерживаться больше не было. Сначала Кёджуро пугал его полной апатией, теперь – неукротимой тягой себя искалечить.       — Сенджуро, не плачь, — просил он. — Я просто тренируюсь.       — Тогда замотай руки! — рыдал младший Ренгоку. — Не бей ее так, посмотри, что с твоими руками, аники, пожа-алуйста!       — Я должен тренировать устойчивость к боли, — легко нашелся Кёджуро и успокаивающе погладил предплечья брата.       — Тогда я тоже буду тренироваться, как ты! Я уже взрослый и тоже все могу! — Сенджуро вырвался из легкого захвата и, размахнувшись, ударил деревянный бок куклы кулаком.       — Стой!..       Мальчик взвизгнул от боли, прижимая к себе ушибленную кисть, и увернулся от попытки остановить себя.       — Нет! Я буду, как ты! Тебе все равно, когда я прошу тебя, тогда и мне все равно! Я тебя не слушаю!       Кёджуро бесцеремонно подхватил его на руки, легко пресекая сопротивление, и унес домой. В гостевой комнате они обрабатывали друг другу синяки и ссадины. Старший аккуратно провел пальцами по влажной щеке брата, обещая, что не притронется к кукле, пока его руки не заживут.

***

      Если бы Тенген дарил Кёджуро какие-то вещи, они все были бы уже переломаны. Кроме музыкальной шкатулки. Он впервые открыл ее спустя два месяца после расставания, бережно очистил от пыли и чуть дрогнувшей рукой завел механизм. Заиграла ровная мелодия, та же самая, что и множество раз до этого.       Музыка ничего не знала о его проблемах и просто жила, пока вращался валик и дрожали пластинки. Первые несколько раз Кёджуро просто сидел, обняв колени и положив на них голову. Музыка была похожа на солнце – исчезала и появлялась снова, стоило повернуть ключ. Под нее Кёджуро впервые подумал, что Тенген не виноват.       Это все его вина. Он заставил друга отступиться от своего привычного уклада, нарушил условия его жизни. Влез со своим видением и заставил делать неприемлемые для мужчины-шиноби вещи. Он был слишком замкнут, слишком стеснителен. Или наоборот? Может, он слишком легко отдался ему в первый раз? Может, зря попросил присмотреть за братом? Зачем Тенгену лишняя ответственность? Не удивительно, что он бросил Кёджуро. Нечего было лезть в чужую жизнь и переворачивать ее с ног на голову.       Он нервно комкал одеяло, чувствуя, как желанный сон постепенно ускользает. Рядом горел андон и доигрывала свою мелодию шкатулка. Может, написать письмо с извинениями? Уже поздно, но ведь главное, что он признал свои ошибки. Мысль заколола внутри так сильно, что Кёджуро едва не подскочил на месте, чтобы броситься за письменными принадлежностями. Здравый смысл подсказал, что Тенгену больше нет дела ни до него, ни до его писем, ни до переживаний.       От этого слезы снова сдавили грудь. Там же цвела вина за свое поведение. Зачем он все это сделал? Тенген ведь объяснял, что его уклад жизни иной, и нечего было к нему лезть. Его жен ведь все устраивало. А Кёджуро просто ничего не знает о женщинах и быте.       Вместе с чувством вины навалилась новая тоска, но не придавила, как раньше. Помогали усиленные тренировки, совместные занятия с Сенджуро, музыкальная шкатулка и даже миссии.       Время шло, и белые пятна снега превратились в лужи. Задремавшая было природа снова заворочалась в медленном пробуждении. Март начал отсчет своих дней и принес радостную весть: Канроджи Мицури готова стать столпом. Глава назначил собрание через неделю и уже разослал воронов.       Кёджуро оглядел себя в зеркало: волосы почти до плеч, шрама не видно, а разбитые костяшки давно зажили. Таким его увидит Тенген через неделю в поместье Убуяшики, только полностью одетым, при клинке и в хаори. Будут ли они говорить? Будут ли вообще смотреть друг на друга? Как лучше вести себя: начать с извинений или сделать вид, что ничего не было?       За неделю пришло несколько писем от Мицури, где она выражала беспокойство о предстоящей церемонии и выспрашивала разные советы. Поинтересовалась и делами Обаная, но тут Кёджуро ничего не смог сказать – он не выходил на связь с другими столпами уже больше двух месяцев.

***

      Музыкальная шкатулка привычно наигрывала свой ритм и дарила мимолетный покой. Кёджуро застегнул последние пуговицы кителя, еще раз проверил, как сидят ножны, и пошел за сложенным хаори. В тот момент, когда пальцы коснулись белоснежной ткани, что-то произошло.       Музыка вдруг оборвалась – механизм натянуто лязгнул, раздался тугой звон пружины. Кёджуро метнулся назад и склонился над шкатулкой. Пружина выскочила из своего крепления, несколько шестеренок чуть развернулись. Бормоча сбивчивое «нет», он попытался поставить пружину на место, но тугая железка не поддавалась. До крови исколов пальцы, он решил, что такую ценную вещь лучше отнести в мастерскую.

***

      Собрание прошло легче, чем можно было ожидать. Тенген выглядел так, как Кёджуро его и запомнил. Ничего в нем не изменилось, нигде не убавилось и не прибавилось. Разве что, темные круги под глазами – должно быть, устал на миссии. С Пламенным столпом здоровался не дольше, чем с остальными, разговаривал в обычной манере.       Уже стоя в строю и слушая короткую речь Главы, Кёджуро ощутил, будто знакомый взгляд то и дело скользит по нему. Убедить себя в иллюзорности происходящего оказалось проще простого. Между ними ничего не было, и рассматривать его Тенгену нет необходимости.       Мицури стала столпом Любви и заняла место около бывшего наставника, неосознанно отделяя его от Узуя. Переключиться на нее было настоящим облегчением.       Уже за воротами Кёджуро ощутил широкую ладонь на своем плече, но оборачиваться не стал, только чуть повернул голову. Тенген некоторое время молчал, будто хотел ограничиться этим простым ненавязчивым контактом. Кёджуро выждал немного и хотел было пойти дальше, но у друга вдруг прорезался голос:       — Как ты?       — Хорошо, — просто ответил он.       — Вижу, волосы блестяще укоротил. Хорошо… выглядишь, — в голосе проскочила тонкая неуверенность.       — Спасибо.       Кёджуро не изменил интонации и просто пошел вперед, чувствуя, как рука съезжает с плеча.

***

      — Извините, господин, я ничем не могу помочь, — развел руками юноша в часовой мастерской.       — Совсем? — Кёджуро растерянно опустил взгляд на шкатулку, не желая верить, что все кончено.       — Механизм очень старый, и сделан явно не в Японии. Я совсем недавно перенял это ремесло, с таким устройством не знаком. Поймите меня правильно, боюсь доломать. Везите в столицу, там наверняка есть хорошие мастера. Они и хорошие деньги берут, но Вы не переживайте. Наверняка починят Вашу шкатулочку, — слегка растрепанный парнишка за прилавком пожимал плечами, чуть виновато глядя в янтарные глаза. — Если что, приносите, я приму на запчасти.       — Благодарю Вас, — Кёджуро прижал к себе шкатулку, будто часовщик хотел ее на запчасти уже сейчас.       — Всего доброго, господин!       Он вышел за дверь и с грустью вдохнул весеннее тепло. Чтобы везти шкатулку в Токио, нужно время и деньги. Первый ресурс и без того был серьезно ограничен, и потом, где гарантия, что они справятся? С любимой музыкой пришлось попрощаться на неопределенный срок.       Дома Кёджуро поставил шкатулку на полку, как красивый сувенир, но от одного взгляда на нее в голове оживала мелодия.

***

      Время шло, не зная остановок или промедлений. Когда в свои права вступил апрель, Кёджуро уже не чувствовал себя лежащим на дне бездны. Рваная рана в душе покрылась тугим шрамом, слезы для этой боли закончились, и даже сон перестал подкладывать коварные воспоминания. Мир по-прежнему был светел и дарил тепло, но только сам Кёджуро относился к этому скептически. Не все, что тебя греет, несет добро и безопасность.       Глядя на себя в зеркало, он поворачивал и наклонял голову. Память запечатлела положение каждой мышцы лица, взгляд, легкую дугу улыбки. Так его лицо должно выглядеть большую часть времени. Будто недавно произошло что-то хорошее, и воспоминание об этом греет его изнутри. Никто не узнает, какие мысли и чувства стоят за этой маской. Не узнает даже Тенген со своим слухом.       Кёджуро отвернулся от зеркала и прикрыл глаза. В памяти всплыло его лицо, легкий хлопок по плечу и предложение вместе пройтись до перекрестка. Он рывком обернулся к зеркалу и удовлетворенно вздохнул. Тренировки прошли не зря – лицо осталось неизменно. Никаким мыслям не нарушить его покой.       Вскоре от Тенгена пришло первое письмо. Обычное приглашение выпить в местном заведении завтра, если Кёджуро нет других планов. Сидя за столом, он раздумывал, что ответить. Они друзья, значит встретиться и выпить можно без задних мыслей. Тем более, ничто внутри не дернулось, а душевная боль давно сошла на нет. Просто посидеть с выпивкой и о чем-нибудь поговорить – ничего сложного.

***

      Тенген покручивал пиалу в руках и вещал о последней миссии, жалуясь, что демон едва не спалил его «блестящие» волосы. Кёджуро слушал его, про себя поражаясь тому, как легко удерживать лицо. Внутри так пусто, и от этого так хорошо. Будто ничто на свете не способно навредить ему. Даже если Тенген прямо сейчас, глядя в глаза, напомнит о тех встречах, он и бровью не поведет.       — Я недавно навещал родные края, — негромко сказал Тенген, подливая себе вино.       — Что-то случилось? — Кёджуро чуть склонил голову на бок.       — Нет, все блестяще. Я заключил первый брак. Хинацуру исполнилось двадцать лет.       — Вот как, — протянул друг и невольно начал раскачивать пиалу. — Я рад за вас.       — Спасибо, — улыбнулся Тенген. — А как… у тебя дела? Завел яркие знакомства?       — Нет. Много работы. Совсем некогда думать о каких-то… об отношениях.       — Все катану свою шлифуешь, — усмехнулся Узуй и тут же мысленно дал себе подзатыльник. Кёджуро, сделавший было глоток, зашелся кашлем. — Слушай, есть одна яркая мысль. Нет, не бей меня, мы в приличном заведении! На твой день Рождения, — он заговорчески наклонился, — я покажу тебе одно интересное место. Там можно делать разные интересные вещи.       Кёджуро только неопределенно повел плечами и срочно запил возникшее странное чувство.

***

      После той пробной посиделки Тенген стал писать чуть чаще. Пару раз они даже устроили совместные тренировки. В мае, как и обещал, он привел Кёджуро в квартал Красных фонарей. А после занимательного сеанса в доме «Алая сакура» они гуляли по улицам городка почти всю ночь и бесконечно долго говорили обо всем на свете. Тенген сетовал на то, что не успел купить желанную краску и вынужден был смешивать несколько цветов. Кёджуро в ответ рассказал, как едва не сломал клинок на миссии по собственной глупости. Тенген послушал об успехах Сенджуро, одобрительно покачав головой, и рассказал, что его жены тоже не стоят на месте. Потом похвастался, что увидел в Токио небольшие фотокамеры и немедленно возжелал хотя бы одну такую.       Скорый рассвет разлучил их на том же перекрестке, где и десятки раз. Они шли, каждый в свою сторону, и не оборачивались, будто зная, что не увидят ничего, кроме спины.

***

      Один год спустя       Кёджуро устало подпер щеку ладонью, мысленно надеясь, что выспится хотя бы сегодня. Он никак не мог понять, почему повелся на предложение Тенгена и пришел снова в то же заведение, а не домой. Мог бы уже спать. Днем здесь оказалось довольно тихо, фруктовый чай приятно пах, а сам Тенген был отчего-то задумчив.       — Черт, это мир явно слетел с катушек, — цыкнул он наконец.       — М-м-м? — вопросительно протянул Кёджуро и сонно моргнул.       — Тебе не кажется, что слишком много чертовщины происходит в последнее время? Хоть последнее собрание вспомни. Глава помиловал какого-то унылого мальчишку и его демоницу! Нет, ну когда такое было? А сама демоница? Ты хоть раз видел, чтобы молодой голодный демон устоял перед свежей кровью? Да еще и такого блестящего маречи, как Шинадзугава!       — Меня больше удивило, что два года назад Томиока не убил ее и сейчас даже не понес наказания.       — Томиока идиот! Нарушил устав, поставил под угрозу не только свою жизнь, но Урокодаки-доно. Какой толк от того, что они ярко вскроют животы, если девка нападет на человека? Надо было или прирезать ее, или забросить на финальный отбор.       — Не могу не согласиться, — вздохнул Кёджуро и выпил чай, чтобы не зевнуть. — И все же она устояла перед кровью. Что-то в этом есть.       — Мир сходит с ума, — покачал головой Тенген. — Задницей чувствую, что в эту эпоху произойдет что-то значительное.       Некоторое время они молчали, обдумывая свои мысли, пока он не приметил сложенный лист в нагрудном кармане кителя Кёджуро.       — Новая миссия? — как бы невзначай спросил он, и друг кивнул в ответ. — Дашь взглянуть?       Пока Кёджуро осознавал, чего от него хотят и где лежит послание, Тенген молниеносным движением выхватил его и деловито развернул в руках.       — Узуй Тенген захотел взять бумажку – Узуй Тенген взял бумажку.       Кёджуро безразлично вздохнул и взял чайник, чтобы вылить остатки чая. Друг задумчиво читал длинное поручение, включающее небольшую предысторию. Чем больше слов оставалось позади, тем менее беззаботным становилось его лицо. От бумаги вдруг повеяло могильным холодом, будто это не лист, а безжизненное надгробие. Тенген сглотнул, чувствуя, как покалывает кончики пальцев, а по коже, не смотря на тепло, бегут мурашки.       — Не нравится мне это…       — Почему? — Кёджуро чуть приподнял брови, выражая удивление.       — Воняет какой-то мерзкой хитроумной ловушкой. Что-то здесь не так, точно тебе говорю. Даже название у этого поезда зловещее – «Бесконечный».       — Ничего зловещего. Через несколько дней поезд отправят в депо на проверку, там я его и навещу. Скорее всего люди не найдут неисправностей и быстро выпустят его на маршрут. Я сяду на первый же рейс и найду демона.       — Не езди один, — неожиданно серьезно попросил Тенген. — Возьми с собой хоть Канроджи. Я блестяще чувствую, что-то здесь не чисто.       — Все будет хорошо. Столпы сейчас заняты своей работой, я сам справлюсь. Не надо за меня переживать, — Кёджуро взял свое поручение, аккуратно сложил и убрал в нагрудный карман.       Тенген негодующе чертыхнулся. Столпы и правда заняты. Даже он не сможет поехать, хоть и по другой причине. Макио исполнилось двадцать, им нужно ехать в родную префектуру и регистрировать брак. Это как минимум полторы недели со всеми приготовлениями. И отговорить Кёджуро никак не выйдет. Собственное бессилие кислотой опалило внутренности.       На привычном перекрестке они разошлись, и Тенген сделал то, чего не делал уже давно – обернулся. Пламенное хаори покачивалось в такт походке, золотистые волосы чуть взметнулись от ветра. Он вдруг почувствовал сумасшедшую тягу броситься назад, прижать Кёджуро к забору и сказать, что тот никуда не поедет.       «Ради всего святого, будь осторожен. Не смей лезть на рожон и рисковать!»       Тенген хотел пойти дальше, но друг неожиданно обернулся и посмотрел ему прямо в глаза. Неестественной улыбки не было, и Тенгену явилось лицо, которое он не видел уже много месяцев. Взметнулся ветер, поднимая небольшое облако пыли, на перекресток выехал автобус, разрывая этот странный зрительный контакт. Когда он наконец уехал, Тенген никого не увидел. Кёджуро исчез, будто никогда там и не стоял.

продолжение следует

следующая часть: https://ficbook.net/readfic/12377919