Багратиана

Расположившись в избе, отведённой ему как предводителю авангарда, Багратион откровенно скучал. Раздражение крепло с каждым днём, проведённым в блаженном бездействии по милости армейских интриг. Ни мира, ни войны, а ведь армия-то на произвол судьбы оставлена в немецкой земле. Голод медленно, но неумолимо подкашивал здоровье солдат, а суровая дисциплина едва удерживала истощённых людей от откровенного грабежа и насилия. Сколько раз навещал Петра начальник артиллерии, молодой, но подающий большие надежды полковник, и, ощетинившись всей своей медвежьей фигурой, изливал яд на сильных мира сего. Сколько раз хохотал над искусными остротами его командир, скрывая за маской задора сумрачные подозрения, и, соглашаясь с Алексеем во всём, посылал оного в штаб к Беннигсену, от предупреждений отделывавшегося строгими выговорами, не имевшими в сущности никакой силы. И всё же была одна отдушина у Петра: то и дело выбирался генерал к своим молодцам, снабжал их, чем мог, обустраивал быт и пользовался всяким случаем, дабы поближе узнать молодцов, с которыми судьба вновь свела его на поле брани. Порой он терял счёт времени и целые дни проводил под открытым небом, наблюдая за течением жизни в лагере. Сия обстановка была ему мила и им горячо любима, невзирая на многочисленные невзгоды, а количество свободного времени побуждало натуру к действию, заставляя вспомнить о более лиричном досуге. К счастью, угля и бумаги у князя было хоть отбавляй. Посему, выходя по утрам в одной рубахе на покосившееся крыльцо, всеми любимый командир устраивался на ступенях и принимался за дело. Куда бы он не пошёл, всегда имел при себе инструмент, которым владел не хуже, чем шпагой. Пётр рисовал всё, на что падал его проницательный взор: буйную природу немецкого края, переживавшую по весне счастливое обновление, размеренную деревенскую жизнь и её обывателей - солдат и офицеров, поглощённых ежедневными хлопотами. В их положении картины мирного существования тесно соседствовали с опасностью внезапного нападения, отчего хрупкость первого ощущалась как никогда ясно. Отдельная папка, отведённая под скромные княжеские труды, всё росла, а самым удачным работам Багратион уже давно нашёл достойный приют. Выведя на хрустком пергаменте заветные строчки, исполненные любезностей и вдохновенной надежды, князь Пётр помедлил, прежде чем запечатать письмо и решительно кликнуть штабного фельдъегеря. Его благосклонная августейшая покровительница когда-то по достоинству оценила талант своего защитника и с тех самых пор принимала многочисленные зарисовки в личную коллекцию изящных искусств, где вдруг нашлось место и скромному генеральскому творчеству. Багратион надеялся, что нынешний презент в особенности порадует вдовствующую императрицу, напомнит ей о летах беспечной юности. То были живописные виды немецкой земли и покрывавшихся свежей зеленью дубрав, повидавших многих европейских пришельцев ещё в те времена, когда за веру приходилось сражаться огнём и мечом. Подобные мелочи в своё время могли стать частью наследия, что генерал оставил бы потомкам вместе со славой, осенившей его имя на страницах истории ореолом бессмертия. А до тех пор генерал пребывал в вынужденном бездействии, оказавшимся ничем иным, как затишьем перед бурей.