Багратиана

Каждый раз возвращаясь с театра военных действий, Пётр и представить не мог, какой на сей раз окажет ему приём великосветское общество, переменчивое, скорое на казни и на помилования. Для многих вхождение в замкнутый круг первейших лиц государства становилось стремлением всей их жизни служивой. Каждому хотелось урвать место под переменчивым солнцем в лице сиятельного монарха, приближавшего к себе столь разных по складу ума и склонностям сердца вельмож, что чудом казалось само существование подобного двора, не уступавшего в своей изощрённости любому из европейских. Время от времени какой-нибудь громкий скандал приводил разнородную массу в движение, и тогда горе тому, кого вздумала она перемолоть на сей раз, прежде чем войти в привычные берега, поприветствовав новых баловней судьбы, пополнивших её ряды по воле счастливого «случая». Много сил и сноровки уходило на то, чтобы поддерживать сей хрупкий баланс, и князь оказался одним из тех умельцев, кому сие долгое время удавалось неплохо, даже играючи. Багратион не страшился подобной всепоглощающей жажды, зачастую снедавшей других. Здравый смысл в конце концов преобладал над ним, не позволяя пускаться в свойственные иным горячим головам безрассудства. Он всегда оставался смел что на поле боя, что в гостиной, и всё же присущее ему чувство юмора вперемешку с иронией не переходило границы дозволенного. Хорошо он усвоил правила негласной игры, которой так забавлялись многочисленные участники. Умел вставлять ехидные шпильки, где нужно; умел отступать перед противником, что был ему не по зубам, как и всякий мудрый полководец. В самом деле, жизнь при дворе ничуть не уступала иным кровопролитным баталиям. И если под пулями на кон вставало само земное существование, за карточным столом иль на паркете бального зала речь шла о всём том, что поддерживало оное на протяжении большей части человеческой жизни. А именитый генерал всё же оставался смертным и не желал усугублять условия своего мирного быта, чьё ведение и без того давалось ему с превеликим трудом. Посему по возвращении князь вновь надевал на себя маску столь ценимой в свете любезности - маску верноподданного Его Величества, радушного хозяина, готового принять всех желающих и просителей. Сие подчас утомляло, и тогда генерал вновь мечтал о войне, для которой будто был создан, а сам тем временем полностью погружался в заботы о своих егерях, готовя их к блестящим свершениям в будущем. Разумеется, Багратион продолжал делать визиты, заводил знакомства с имущими власть, оставаясь на короткой ноге даже с теми, кто являлся его полными противоположностями, и в этом, пожалуй, соответствовал августейшему монарху, который одаривал милостями признанного героя на службе империи. Однако Пётр прекрасно осознавал: природный нрав, что не скрыть целиком за светскими ужимками и учтивой улыбкой, рано или поздно потребует от него решительных возражений, шедший наперекор всем негласным светским правилам и законам. И тут уж один Господь Бог ведал, какова будет очередная лавина, обрушивавшаяся без разбору на головы участников дела. Как и многим другим до него, генералу довелось однажды познать её силу на собственной шкуре. А после заплатить сполна за неповиновение, отдав в знак искупления всё, что имел. До последней капли крови.