when you were mine

      Когда Джеймс возвращается домой, Сириус уже сидит со скрещенными ногами на полу в гостиной, попивает кофе и роется в коробке с документами Джеймса.       Он уже переоделся в одежду Джеймса, и того это нисколько не удивляет.       — Ты задержался, — Сириус бормочет, но не смотрит на него: он слишком занят изучением свидетельства о рождении Джеймса.       — Я брал еду навынос, — говорит Джеймс. — Подумал, что нам понадобится.       И весь оставшийся день проходит как в тумане: сканирование, печать, заполнение форм и перекус холодной жареной курицей каждые несколько минут.       Сириус уже ушел, чтобы сдать документы и в последний раз встретиться с адвокатами, когда около пяти часов дня к дому подъехал социальный работник.       Мэриан Что-то-там-как-то-там, Джеймс не успевает осознать, как ее зовут, как она уже проносится по дому Джеймса, словно владеет этим проклятым местом, задает ему всевозможные вопросы весьма личного характера и фотографирует каждый уголок его дома.       — Состояли ли вы с Регулусом Блэком в каких-либо сексуальных отношениях? — спрашивает она, делая довольно нелестную фотографию грязного нижнего белья, которое последние три дня лежало в стиральной машине.       Джеймс и в лучшие-то времена — хреновый лжец.       Удивительно, что ему удалось сохранить свои прошлые отношения с Регулусом в полном секрете от Сириуса, но теперь, когда он думает об этом, это, вероятно, только потому, что Сириус никогда его не спрашивал напрямую. И слава богу, что не спрашивал.       Но что-то есть в этой женщине, что-то настолько холодное и незаинтересованное, что Джеймс даже не чувствует того щекочущего ощущения в животе, которое возникает каждый раз, когда ему нужно солгать.       — Он был мне как брат, когда мы учились в школе, — говорит ей Джеймс, шокируя даже себя тем, что в его тоне звучит притворная обида.       Мэриан даже не отрывается от своего блокнота, прежде чем спросить его о матери Гарри и о самом Гарри, что могло бы стать проблемой, если бы они с Лили разделили опекунство, как сказал ему Сириус. Но они не разделяют, и никогда не разделяли.       С тех пор, как Гарри появился на свет, Лили фактически отсутствует в их жизни, и то — так можно сказать только с особенной доброжелательностью Джеймса.       По правде говоря, Лили едва ли можно назвать матерью.       Это должна была быть случайная пьяная интрижка на университетской вечеринке в честь Хэллоуина, где впоследствии они оба пытались бы забыть о случившемся, просто отворачиваясь каждый раз, когда им случалось пересечься в коридоре.       Однако три месяца спустя Сириус разбудил Джеймса, выплеснув ему в лицо стакан холодной воды и громко потребовав объяснить, какого хрена у их дверей стоит разъяренная девица с тестом на беременность.       С тех пор, после продолжительного спора, в ходе которого Ремусу пришлось удерживать Лили, чтобы она не выцарапала Джеймсу глаза, а Питеру пришлось удерживать Сириуса, чтобы он не выцарапал глаза Лили, она ясно дала понять, что сохранит беременность, только если Джеймс согласится взять полную опеку над Гарри, что он и сделал.       За этот год она навестила Гарри всего два раза.       Сейчас апрель.       Конечно же, Джеймс избавляет Мэриан от неприятных и неуместных подробностей всего этого события, например, как Лили ударила его по лицу тестом на отцовство, когда результат подтвердился, и довольствуется версией PG-13, которую он обычно дает в интервью.       Взгляд Мэриан смягчается.       — Это прискорбно, мистер Поттер, — говорит она.       Почему-то ее сочувствие еще хуже незаинтересованности, думает Джеймс, поэтому он ничего не добавляет и продолжает отвечать на ее вопросы так правдиво, как только может, пока она ходит и фотографирует комнату, в которой планируется поселить Регулуса.       К счастью, на прошлой неделе Питеру пришлось остаться на несколько дней, потому что водопровод в его многоквартирном доме нуждался в ремонте, после того как один из соседей наполнил свою ванну водой с орбизами для видео в TikTok, так что сейчас комната вполне пригодна для использования.       В любых других обстоятельствах Мэриан наверняка познакомилась бы с коробками журналов и пакетами с хламом, которые он так и не успевает выбросить, потому что, на самом деле, он очень занятой человек.       Мэриан выходит около шести, едва разминувшись с машиной Сириуса, подъезжающей к подъезду.       Гарри первым выпрыгивает из машины, как он всегда это делает, а Джеймс уже приседает с распростертыми объятиями, чтобы поймать бегущего к нему сына.       Ему еще нет и пяти, но, черт побери, у этого ребенка сила строительного ядра, думает Джеймс, когда, спотыкаясь, пятится назад, а Гарри с визгом прижимается к его груди.       — Папочка! — Гарри смеется. — Я скучал по тебе!       Джеймс усмехается, поднимая его с земли и хорошенько подбрасывая.       Ему просто нравится слышать смех своего сына, кто может его за это винить?       — Я тоже скучал по тебе, Хаз, — говорит он, опуская мальчика на землю. — Он хорошо себя вел?       Ремус резко вздыхает.       — Боюсь, что нет, — сетует он. — Я не могу получить ни минуты покоя, когда рядом со мной этот монстр.       Глаза Гарри широко раскрываются, но прежде чем он успевает развернуть громкую череду протестов, Ремус усмехается и ерошит его волосы.       — Я просто подшучиваю над тобой, — говорит ему Ремус. — Он съел все свои овощи и все такое. Правда, бубиле?       — Да! — Гарри легко соглашается, но ухмылки на лицах обоих рассказывают Джеймсу, что единственными овощами в их трапезе были помидоры в кетчупе их бургеров. — Мы ели затушенные брокколи!       Джеймс собирается сказать Ремусу, в миллионный раз за последние пять лет, чтобы тот перестал баловать их демоническое отродье, но его слишком отвлекает Сириус, захлопывающий за собой дверь машины и громко ноющий в телефон, чтобы сказать что-нибудь еще.       Рюкзак Гарри висит у Сириуса на плече, а его руки заняты стопкой желтых папок, но это не мешает ему яростно жестикулировать, когда он говорит.       — …Так что либо ты заставишь их подписать это дерьмо, либо я сам заставлю их подписать его, слышишь? — смеется он, тем едким звуком, который всегда напоминает Джеймсу о том, как похожи Сириус и Регулус. — Что значит, ты не можешь их заставить? Ну, значит, ты бесполезная свинья, а вот я могу. Хочешь заставить меня спуститься туда и сделать это самому? — он бросает взгляд на Джеймса, проходя мимо него, и произносит «чертовы засранцы». — Правильно, не хочешь.       Джеймс похлопывает Гарри по плечу.       — Иди вымой руки, малыш.       Гарри на полной скорости бежит в ванную еще до того, как Джеймс закончил предложение, и Джеймс хочет знать, откуда у него столько энергии, потому что ему она тоже чертовски нужна.       Ремус показывает на своего мужа движением головы.       — Сириус пытается заставить всех, кто вовлечен в это дело, а я имею в виду абсолютно всех, подписать договор о неразглашении местонахождения Регулуса.       Джеймс поднимает брови.       — Это работает?       Раздражение в глазах Ремуса смешивается с благоговением.       — На данный момент подписано тридцать шесть соглашений, — медленно говорит он Джеймсу. — Он чертовски ужасающий, Джеймс, говорю тебе. Даже Снейп подписал бумаги.       Джеймс не сомневается в этом ни на секунду.       — Ты выглядишь дерьмово, приятель, — говорит он вместо этого, потому что это кажется немного более важным, чем адвокаты и договоры о неразглашении, и начинает заталкивать Ремуса в дом. — Ты в порядке?       — Болею немного, — Ремус вздыхает, но тем не менее позволяет затащить себя на кухню. — Последние несколько недель были просто ужасными, знаешь?       Джеймс садится напротив него.       — Да, понимаю, — вздыхает он. — Но эй, мы почти у цели, приятель. Еще несколько часов — и мы покончим с этим.       Ремус кивает медленно, словно обдумывая слова, чтобы не выйти за рамки приличий.       — Почему дядя Бродяга ведет себя как сука? — спрашивает Гарри, забираясь на стул.       Джеймс бросает на него взгляд, а Ремус давит смех.       — Язык, — говорит он, но у него не хватает сил отчитать мальчишку как следует. — Кто тебя этому научил?       Гарри закатывает глаза в манере Ремуса.       — Ты говоришь так все время.       Конечно, говорит, черт.       Он разберется с этим позже, а может и нет.       Скорее всего, нет, потому что он хочет увидеть, как у Сириуса случится приступ, когда его крестник в конце концов назовет его сукой прямо в лицо.             — Хаз, я хочу поговорить с тобой кое о чем, — говорит он Гарри, полностью игнорируя недовольный взгляд Ремуса. — Помнишь, мы рассказывали тебе о Регулусе, брате дяди Бродяги?       Гарри быстро кивает и улыбается ему во все зубы.       — Да, папочка. Он собирается приехать в гости? Я хочу с ним познакомиться!       Ремус и Джеймс обмениваются удивленными взглядами.       — Слава богу, что ему досталась твоя внешность, а не мозги, — бормочет Ремус и не слишком вздрагивает, когда Джеймс тычет пальцем ему в ребра.       — Все верно, милый. Он действительно собирается пожить у нас некоторое время, — говорит Джеймс, может быть, немного слишком осторожно. — Ты не против?       Гарри несколько мгновений обдумывает этот вопрос.       — Он играет в Mario Kart?       Джеймс действительно, серьезно не знает, как ответить на этот вопрос, но, к счастью для него, Ремус усмехается и кивает.       — Я уверен, что он с удовольствием поиграет с тобой, малыш. Но давай пока не будем нагнетать обстановку, хорошо? — он немного сдвигается на своем стуле, болезненно сглатывая, но улыбка на его губах не ослабевает. — Дядя Реджи переживает трудные времена, и мы должны быть терпеливы с ним.       «Дядя Реджи», — думает Джеймс, задыхаясь, и едва удерживается от того, чтобы не хлопнуть себя головой об стол.       Почему это звучит так неправильно на стольких уровнях?       Ремус сделал это специально, не так ли? Чтобы запудрить ему мозги.       — Ему грустно? — интересуется Гарри, медленно сдуваясь. — Я не хочу, чтобы дядя Реджи грустил.       — Это нормально — иногда грустить, Гарри, — напоминает ему Джеймс. — Мы просто должны быть терпеливы и добры к нему, чтобы ему стало лучше. Ты можешь сделать это ради меня?       Конечно, Гарри торжественно кивает головой вверх и вниз.       — И еще одно, милый. Ты не против переночевать сегодня у дяди Хвостика?       Все лицо Гарри озаряется, он вскакивает со своего места и начинает бежать в свою комнату, крича что-то о том, чтобы показать дяде Хвостику свой новый космический корабль.       Ремус едва успевает поймать стул Гарри, прежде чем тот падает на пол.       — Тебе нужно домой, — говорит Джеймс Ремусу, как только Гарри оказывается вне пределов слышимости, и это не вопрос. — Серьезно, приятель, тебе нужно вздремнуть.       — Мне не нужно спать, — Ремус ноет так, будто от этого зависит его жизнь.       — Нужно, детка, — говорит Сириус, прислонившись к дверному проему, хотя он тоже выглядит так, будто ему отчаянно нужен сон, но по совершенно другим причинам. — Давай отвезем тебя домой…       — Вы оба можете вытащить мой труп из этого дома, — резко обрывает его Ремус. — Я никуда не пойду, сучки.       — Ненавижу, когда ты так говоришь! — Сириус надувается и идет садиться на пустой стул, который оставил Гарри. — Пожалуйста, Лунатик, позволь мне отвезти тебя домой.       — Я сказал нет, — повторяет Ремус, голос слишком твердый для человека, который выглядит уже полусонным.       Сириус обычно не спорит с Ремусом, особенно когда Ремус использует такой тон, но когда дело касается его здоровья, всё равно сопротивляется до последнего.       — Тебе нужно отдохнуть…       — Я не собираюсь оставлять тебя одного в этом, Сириус.       — Я не один! Сохатый рядом!       Джеймс знает их достаточно давно, чтобы понять, когда близится бессмысленный спор, и он не хочет быть в центре этого, поэтому вмешивается, пока дело не дошло до крайности.       — Как насчет того, чтобы вздремнуть в моей спальне? — предлагает он. — Или просто прилечь ненадолго, да? Регулус приедет только в два часа ночи, у тебя будет достаточно времени, чтобы отдохнуть.       Итак, именно в этот момент Регулуса освободили для перевода, и Сириус не хочет рисковать, поэтому они с МакГонагалл договариваются так, что его перевозят в полицейской машине в то самое время, когда шестьдесят других заключенных в два часа ночи переводят в тюрьму повышенной безопасности.       Питер — учитель, но, как ни странно, у него есть свои полезные связи, поэтому он не преминул воспользоваться одной из них, сливая информацию о том, что Регулуса завтра в полдень перевезут на вертолете в уединенный домик на севере, чтобы папарацци не ждали прямо у ворот, когда его действительно вывезут.       Джеймс спросил Сириуса, насколько их план вообще легален, и Сириус ответил ему, что все допустимо, пока Минерва МакГонагалл одобряет.       — Пожалуйста, хоть немного поспи, — умоляет Сириус, предпринимая свою лучшую попытку сделать щенячьи глазки, которые, честно говоря, просто потрясающие.       После нескольких секунд колебаний Ремус закатывает глаза, но кивает.       — Спасибо, — Сириус выдыхает и наклоняется, чтобы поцеловать Ремуса в щеку.       Видимо, этого достаточно, чтобы он не пытался задушить Сириуса, когда тот помогает ему подняться по лестнице. В итоге Ремус даже не пытается столкнуть с себя мужа, чтобы самостоятельно попытаться вползти наверх. Джеймс считает это победой.       Он заканчивает собирать сумку Гарри быстрее, чем ожидал, учитывая, что мальчик все это время прыгал на подоконнике, с нетерпением ожидая, когда Питер заберет его, и к этому моменту Джеймс уже уверен, что ему тоже нужно вздремнуть.       Слава богу, Питер не задерживается.       — Проследи, чтобы он закончил свою домашнюю работу, — предупреждает его Джеймс, едва успев поцеловать сына на прощание. — И не позволяй ему ложиться спать позже положенного времени.       Питер лукаво ухмыляется и похлопывает его по плечу.       — Каким дядей ты меня считаешь?       С чего это Джеймс вообще беспокоится?       Хотя он благодарен им за это. Он бесконечно благодарен за всю помощь, которую друзья оказали ему за последние пять лет; без них Джеймс не был бы и тенью того отца, которым он является сейчас, и он никогда не стесняется сказать им об этом. Они действительно бесценны. Особенно потому, что благодаря им он все еще может вздремнуть днем, и он планирует сделать это именно сейчас, когда ему не придется весь день бегать за своим малышом, чтобы тот не засунул ему в нос кусочек Lego… опять.       Хотя он научился вытаскивать их с помощью ватной палочки и небольшого количества оливкового масла после того, как ему пришлось в третий раз выдержать укоризненные взгляды медсестер из «Скорой помощи», так что это должно что-то да значить.       — Всего полчаса, — бормочет он, ставя будильник Гарри на 7:45, и подтягивает ноги поближе к телу, чтобы они не свисали с крошечной кровати в форме коалы.       Это все, что ему нужно для восполнения энергии.

❖

      Да, блять, полчаса, мать твою, — думает Джеймс, спуская ноги на пол.       Оказывается, он поставил будильник не на 7:45 вечера, а на 7:45 утра, и поэтому просто чудо, что громкий раскат грома разбудил его, иначе он мог бы проснуться в полночь от того, что Сириус кричит ему в ухо.       В любом случае уже почти полночь, так что он может встать, пока не заснул снова, что, как он знает, произойдет, если он не наденет очки и не займет свои руки чем-нибудь. Возможно, ему удастся ответить на несколько писем, которые он откладывал из-за своей прокрастинации уже в течение нескольких дней.       Джеймс проходит мимо своей комнаты по пути к лестнице, и дверь не полностью прикрыта, так что он заглядывает внутрь и не может не улыбнуться.       Ремус спит, как он и ожидал, и даже во сне его рука обвилась вокруг талии Сириуса и прижимает его к себе.       Сириус, однако, бодрствует, что неудивительно.              У него нет ни единого шанса заснуть, когда Ремусу плохо, и даже когда ему удается ненадолго закрыть глаза, одного движения Ремуса более чем достаточно, чтобы он проснулся, словно от ведра холодной воды.       Регулус говорил, что до встречи с Ремусом Сириус спал крепче всех.       Сначала никто не знал и не задавался вопросом, почему Ремус болеет так часто и так тяжело; в конце концов, они были всего лишь детьми, и поэтому просто предположили, что у него слабая иммунная система и все.       Ремус нередко просыпался посреди ночи, потому что его тошнило от ужина или болела голова, и, по общему признанию, он умел прокрадываться в лазарет в полной тишине, чтобы не разбудить друзей. После нескольких месяцев такой жизни тело Сириуса, казалось, сигнализировало ему каждый раз, когда Ремус едва шевелился ночью.       Джеймс и Питер приносили им завтрак в лазарет по утрам, где находили Ремуса, свернувшегося калачиком, а Сириус, положив голову на матрас, просто смотрел на спящего с глубокими тенями под глазами.       Только когда в пятнадцать лет Ремус простудился особенно сильно, его отправили не в лазарет, а в больницу, где провели анализы и обнаружили у него волчанку.       Его мама хотела забрать его из Хогвартса, чтобы лучше заботиться о нем, но они умоляли ее не делать этого; они обещали узнать все что можно о его состоянии, заставить его принимать лекарства, немедленно сообщать ей, если что-то покажется не так. Она согласилась не только из-за их настойчивости и назойливости, но и потому, что знала: без них Ремус только впадет в депрессию, а это не может быть хорошо для его здоровья.       Поэтому она разрешила Ремусу остаться, а когда Сириус узнал об этом, он расплакался и поцеловал его прямо посреди гриффиндорской общей комнаты. Джеймс до сих пор помнит, как они все ликовали и бросали в них бумажные шарики, пока учитель не пришел их приструнить.       — Прекрати это делать, — шепчет Сириус, выдергивая его из мечтаний.              Джеймс хмурится, вопрос четко написан на его лице.       Сириус улыбается ему, закатывая глаза, и осторожно отталкивается от Ремуса.       У него уходит несколько попыток, но в конце концов ему удается подняться с кровати, не разбудив мужа, и, взяв Джеймса за руку, он тащит его на кухню, причем оба стараются не шуметь на скрипучей лестнице.       — Это очень трогательно, знаешь? Как ты всегда теряешься в воспоминаниях, — усмехается он, толкая Джеймса бедром.       — Ты не умеешь читать мои мысли, Бродяга.       Сириус насмехается.       — Уверен? — он подначивает Джеймса. — Спорю на левое яичко, что ты думал о Хогвартсе, когда Лунатику поставили диагноз и мы стали его личными медсестрами. И, возможно, о том, как я импульсивно поцеловал его после футбольного матча между Гриффиндором и Когтевраном, когда его мама сказала, что он может остаться.       Джеймс смотрит на него.       — Я, блядь, ненавижу тебя.       Сириус встает на цыпочки, чтобы поцеловать Джеймса в висок.       — Я тоже тебя люблю, Сохатый, — говорит он, отпуская его руку и принуждая его опуститься на стул. — Я тоже много думал о Хогвартсе, знаешь?       Однако Сириус не единственный, кто умеет читать мысли.       — Дай угадаю, — говорит ему Джеймс. — Ты смотрел на старые фотографии, не так ли? Думал о том, что бы ты мог бы сделать, чтобы предотвратить то, что случилось с Регулусом, дулся, потягивал вино в шелковом халате, пока Ремус говорил тебе, что это не твоя вина, но ты ему не верил.       Сириус на мгновение прерывает свои поиски в холодильнике, чтобы взглянуть на Джеймса.       — Ну разве ты не маленький засранец? — шипит он игриво, но искра в его серебряных глазах кажется тусклой. — Но да, я делал именно это. И кроме того, что меня мучает чувство вины и боли от того, что мой родной брат снова и снова вонзает нож мне в спину, а я виню себя в том, что он стал в какой-то степени тем самым сыном нашей матери, я не могу избавиться от ощущения, что Регулус, который делал эти вещи, не тот Регулус, с которым я вырос.       Джеймс вздыхает.       В прошлом он много раз разговаривал с самим собой, и это никогда не приносило ему пользы. От этого у него болит сердце, поэтому он запер воспоминания об их отношениях в сундук и забросил его на чердак.       — Он изменился, Сириус, — говорит он, и это уже не больно. Не так, как раньше. — Он больше не тот Регулус, которого мы знали раньше.       Сириус кладет терку для сыра на стол, тяжело выдыхая.       — Но он всё такой же, Джеймс, пусть также и не тот, — говорит он измучено, дергая цепочку на шее, которую никогда не снимает. — Все эти последние несколько месяцев, что я встречаюсь с ним на процессах и слушаниях, он как будто… как будто он прячется где-то за этими костюмами-тройками и итальянскими туфлями. Или, может быть, я просто схожу с ума.       Джеймс улыбается вопреки желанию.       — Регулус был таким милым, помнишь? — усмехается он, скрещивая руки поверх стола. — С этими его кроп-топами и рваными джинсами. Я помню, как ты бесился, когда он втихую брал твой лак для волос с блестками.       Сириус кивает, испытывая некоторое облегчение, и отбивает руку Джеймса, когда тот пытается помочь ему нарезать сыр.       — И он был в тренде, не так ли? — говорит он. — Он всегда был так хорошо одет, что это раздражало.       Джеймс подпирает голову кулаком и благодарит всех богов, что Сириус не смотрит на него.       — Да, он был таким.       — Мы красили друг другу ногти под Гремучей ивой и сплетничали о личной жизни наших кузин. Не припомню, чтобы я когда-нибудь видел Регулуса без этих его крашеных ногтей, по крайней мере, вне стен родительского дома.       Теперь об этом больно вспоминать.       Джеймс не знает, почему именно, но это так.       Это вызывает острую боль, прошло слишком много времени с тех пор, как он позволял себе испытывать подобные чувства по отношению к Регулусу Арктурусу Блэку.       Он помнит, как Регулус учился пользоваться тушью для ресниц и наносил на щеки какую-то розовую штуку, от которой его и без того великолепное лицо казалось живее, счастливее.       — Скажи мне правду, — сказал ему Регулус однажды, всего через несколько неуверенных недель их отношений. — Я выгляжу чертовски нелепо? Потому что Белла говорит, что да, и я…       Джеймс почти повалил его на кровать прямо там, питаясь удивленным визгом Регулуса.       — Я думаю, что ты выглядишь охуительно красиво.       Но опять же, тот Регулус и нынешний это разные люди, которые живут совершенно разными жизнями.       — Я ненавижу то, во что они его превратили, — сердито шепчет Сириус. — И больше всего я ненавижу то, что все еще надеюсь, что мой младший брат где-то внутри этой корпоративной, дипломатической машины. Знаю, знаю, я слишком стар, чтобы загадывать желания на падающие звезды, но я скучаю по нему, Джеймс. Я чертовски по нему скучаю и отказываюсь верить, что он исчез.       — Именно эта надежда заставила тебя помогать ему бороться с его делом, Сириус, — напомнил ему Джеймс. — Кто-то другой на твоем месте мог бы позволить ему клюнуть на первую предложенную сделку и сгнить в Азкабане, но ты этого не сделал.       — Потому что всё это абсолютно не важно, он мой брат. И мне все равно, что он сделал мне или другим, я хочу, чтобы у него был шанс, настоящий шанс построить что-то для себя вдали от матери, — говорит Сириус, по-прежнему не глядя на Джеймса. Вместо этого он наполняет мультиварку водой и высыпает в неё пакет макарон. — Вот почему я так настаивал на домашнем аресте, Джеймс. Я хочу быть ближе к нему любым способом. Я хочу, чтобы он знал, что моя любовь к нему, в отличие от любви наших родителей, безусловна.       — После того, что ты для него сделал, я думаю, он это понимает, — заверил его Джеймс. — Еще не поздно, Сириус. Регулусу всего двадцать три, правильно? У него еще много времени, чтобы стать лучше.       Наступает пауза, прежде чем Сириус может заставить себя заговорить снова.       — Он любит Драко, ты знаешь? — Только тогда Сириус смотрит на него, вытирая шальную слезу со щеки, и его глаза снова начинают сиять. — Однажды Цисси сказала, что Драко — единственное, что делает его по-настоящему счастливым в эти дни. Но когда я пытаюсь расспросить об этом подробнее, она замыкается, ты же знаешь, как она это делает, и сколько бы я ни пытался надавить, она как могила.       Только тогда Джеймсу приходит в голову мысль.       — Как ты думаешь, близость с Гарри пойдет ему на пользу? — спрашивает он.       Сириус на секунду кажется ошеломленным.       — Я не думал об этом, но, возможно, — пробормотал он. — Надеюсь, это хотя бы немного смягчит его.       — Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз видел Драко?       — Около четырех месяцев, с тех пор как все пошло прахом, — вздыхает Сириус. — Цисси не собирается возвращаться из Франции, пока всё не стихнет или, по крайней мере, пока они не приговорят Люциуса и Беллатрису. Но я не виню ее за то, что она хочет оградить Драко от этой неразберихи. Я бы на ее месте поступил так же.       Джеймс встречался с Люциусом, наверное, два раза в жизни, и он может с уверенностью сказать, что презирает этого человека. Он претенциозный сноб, которому не помешала бы суровая правда жизни, которую он точно получит в тюрьме.       В отличие от Регулуса, чье участие в компании было весьма ограниченным и во многом символическим, преступления Люциуса не ограничиваются отмыванием денег и растратой, нет; они выходят далеко за рамки уклонения от налогов, взяточничества и многих других вещей, которые Джеймс не совсем понимает. Но все они финансовые.       Беллатриса, с другой стороны, в настоящее время предстала перед судом за убийство своего мужа, Родольфуса Лестрейнджа, после того как он обнаружил ее бурный роман с бизнесменом по имени Том Риддл, которого она также убила, оставив его банкротом.       — Который час? — ворчливо спросил Ремус, появляясь на пороге.       — Почти полночь, — говорит ему Джеймс.       Возможно, гроза разбудила и его.       Он выглядит усталым, когда садится напротив Джеймса, но в то же время гораздо лучше, чем днем.       И, как и Сириус, он тоже напал на шкаф Джеймса и теперь носит его одежду.       Ну, это не совсем так: на нем толстовка, которая раньше принадлежала Сириусу, пока Питер не украл ее у него, и которую Джеймс каким-то образом урвал для себя прямо перед их окончанием университета.       — Сейчас едва за полночь, — мягко говорит Сириус и начинает осыпать лицо Ремуса поцелуями так, что Джеймс всегда улыбается. Они любят друг друга так сильно, что это нереально. — Ты проснулся как раз к ужину. Я готовлю макароны с сыром.       Ремус делает извиняющееся выражение лица.       — Думаю, я пропущу его, малыш. Мой желудок сегодня чувствует себя странно.       Как будто этого было достаточно, чтобы остановить Сириуса от запихивания еды ему в глотку.       — Ты не можешь пропускать ужины, ты же знаешь, — с упреком говорит Сириус. — Как насчет овсянки с медом и яблоками? Я думаю, это будет намного легче переварить.       Ремус мягко улыбается ему.       — Конечно, малыш. Спасибо.       Сириус не говорит больше ни слова и просто дарит ему еще один крепкий поцелуй, прежде чем вернуться к работе.       — Выглядишь намного лучше, Лунатик, — говорит ему Джеймс. — Меньше похоже на то, что тебя сбил грузовик, больше на похмельного студента, сдающего экзамены.       Ремус ехидно смеется.       — Охуенное тебе спасибо.       — Язык! — Сириус задыхается. — Где ты, черт возьми, научился этому дерьму, Ремус?       — Теперь я знаю, откуда это у моего сына, — говорит Джеймс, закатывая глаза.       И Ремус, и Сириус поворачиваются к нему, обиженные.       — Извиняюсь конечно, — насмехается Сириус. — Но это ты всегда ругаешься при нем, а потом сразу же говоришь: «Бля! Забудь, что я это сказал!», а потом занимаешься своими делами, как будто ты только что не травмировал разум своего бедного ребенка.       — А потом ты обвиняешь нас, — добавляет Ремус, ехидно ухмыляясь. — Отличное у тебя воспитание, Сохатый.       — Всех вас вышвырну из этого дома, — предупреждает Джеймс, но все они знают, что это чушь.       Однако вместо того чтобы снова выступить против Джеймса, Сириус отмахивается от него и спрашивает Ремуса о визите к врачу, который они откладывали, и Джеймс использует это как шанс немного прибраться на кухне, потому что это единственное, на что у него сегодня не было времени.       К тому времени, как он заканчивает настраивать посудомоечную машину, за что его мать накричала бы на него, если бы была жива, перед Ремусом стоит тарелка овсянки, а Сириус сервирует две щедрые порции макарон с сыром из мультиварки.       Желудок Джеймса громко урчит.       Когда он в последний раз ел сегодня?       — Пахнет потрясающе, Бродяга, — выдыхает он, доставая из ящика несколько ложек.       — Я знаю, — хмурится Сириус, почти насупленный.       И это не только потрясающе пахнет, но и оказывается потрясающе на вкус.       Но, к несчастью для Сириуса, он успевает съесть всего пару ложек, прежде чем ему звонят.       — Черт, — ворчит он, доставая телефон. — Продолжайте есть, я вернусь через минуту.       Ему звонят весь день, поэтому Ремус и Джеймс продолжают есть несколько минут и глазом не моргнув, но вскоре их грубо прерывает громкое «бля!», доносящееся из гостиной.       — Прямо сейчас? Прямо в эту секунду? — спрашивает он в бешенстве. — Хорошо, все в порядке, все готово. Вокруг нет прессы, верно? Наблюдайте за вспышками камер — да, да, капюшон! И, возможно, маску или солнцезащитные очки… — Сириус останавливается на секунду, и Джеймс слышит, как он делает глубокий-глубокий вдох. — Я знаю, что сейчас не солнечно, придурок — они вышли? Так следуй за ними! Вперед!       Джеймс и Ремус обмениваются взглядами, медленно пережевывая свою еду.       Спустя мгновение Сириус снова появляется на кухне, на его губах застыла нервная улыбка.       Джеймс сглатывает, чтобы не подавиться.       — Регулус уже в пути, — хихикает Сириус, его глаза быстро наполняются слезами, после чего он поворачивается на пятках и бежит к лестнице, скорее всего, чтобы надеть брюки.       Судя по ободряющему взгляду Ремуса и по тому, как его пальцы обхватывают руку Джеймса, в его чертах, должно быть, отразилось что-то глубоко неправильное.       Он не чувствует ни своего лица, ни других частей тела, поэтому не может точно сказать, дрожат ли это его ноги или происходит землетрясение, на которое он не смог бы наплевать, даже если бы попытался.       — Ты справишься, Джеймс, — говорит ему Ремус, достаточно твердо, чтобы при любых других обстоятельствах Джеймс ему поверил. — Все пройдет просто замечательно, я обещаю.       Но правда в том, что Джеймс ни черта не понимает.       Только тогда до него доходит, насколько он огромный имбецил.       Весь день он ходил вокруг да около, пытаясь успокоить Сириуса, говоря ему, что все будет замечательно и что следующие несколько месяцев пройдут как по маслу, хотя на самом деле в этом нуждался не Сириус, а он сам.       Как он вообще мог подумать, что это будет легко?