when you were mine

      Джеймс не очень-то гордится своим поведением после приезда Регулуса.       Обычно он не такой уж и непутевый, правда, не такой, и это действительно стрёмно — не уметь построить связное предложение, не подавившись собственным языком.       Но опять же, как он должен был отреагировать, когда вошел в собственную кухню и увидел, что его бывший парень выглядит просто великолепно, готовя завтрак в его одежде?       Ну, не самая приятная ситуация, так что никто, даже Регулус, не может винить его за то, что Джеймс лепетал как рыба, когда Регулус предложил ему кусок хрустящего бекона. Вообще-то не хотел кофе, ему просто нужно было на время скрыться от взгляда Регулуса.       И это глупо, он знает это, но, боже правый, его глаза преследуют так, как не должны преследовать, с тем ленивым безразличием, которое быстро сменяет эмоции и может заставить абсолютно любого чувствовать себя неловко.       Так что да, Джеймсу не по себе.       Крайне не по себе.              — Ну, тебе не должно быть не по себе, — возражает Ремус, как только Регулус исчезает вместе с Ноксом, и они остаются одни в гостиной. — Это твой дом. Нет абсолютно никакой чертовой причины так волноваться из-за Регулуса.       Джеймс вздыхает:       — Разве нет?       — Нет, — простонал он. — Джеймс, серьезно, он ведет себя хорошо, вроде как, в сравнении с его обычным поведением. И он прилагает активные усилия, чтобы не быть паразитом.       — Я знаю, — говорит ему Джеймс, закатывая глаза. — Но вся эта ситуация очень странная, тебе не кажется? И он говорит, что это странно, только если мы сами делаем это странным, но…       — Так вы говорили об этом, — прерывает его Ремус.       — Едва ли, — говорит он.       — Ну, едва ли — это лучше, чем ничего, — Ремус шумно выдыхает и затаскивает свои длинные ноги на диван. — Послушай, все могло быть гораздо, гораздо хуже, ясно? Он мог бы быть злым и отчужденным, но это не так. Он просто немного ведет себя как сучка, что удивительно, учитывая обстоятельства.       — Он был таким, когда находился в Азкабане? — интересуется Джеймс.       Ремус раздумывает над вопросом несколько мгновений, обдумывая его, прежде чем покачать головой.       — Сириус не сказал тебе, потому что не хотел говорить об этом, — медленно начинает он, — и я тоже не сказал, потому что не хотел обременять тебя, но, в общем, Регулус был очень агрессивным в начале. Он не хотел иметь ничего общего ни с Сириусом, ни со мной. Мы были в таком отчаянии, что я даже подумывал попросить тебя поговорить с ним, но в конце концов я решил, что Сириус ничем не поможет, если будет кричать на него, чтобы он вырос и позволил ему вмешаться, поэтому я сам пошел к Регулусу и уговорил его принять помощь. И даже после этого он был совершенно другим человеком, нежели тот, которого ты видишь сейчас.       — Так почему он изменился?       Ремус пожимает плечами.       — Мое лучшее предположение — он устал от собственной горечи, но в конце концов, какое мне дело до этого. Я просто счастлив, что он здесь, с нами, а не в Азкабане. И это именно то, что я прошу тебя почувствовать.       — Ты не можешь просить меня чувствовать что-то, Лунатик, — говорит ему Джеймс.       Он насмехается.       — А хрен с ним, если я не могу, Сохатый. Порадуйся за него. Будь неловким, если должен, но также будь счастлив. Сейчас.       Джеймс закатывает глаза так сильно, что ему становится немного больно.       — Я пытаюсь, но ничего не получается.       — Ну, тогда постарайся еще больше, — говорит Ремус. — Вспомни, как ты был расстроен, когда думал, что следующие два десятилетия он проведет в тюрьме, а потом порадуйся, что он этого не сделает. О! Чуть не забыл!       Он роется во внутреннем кармане пиджака и достает несколько сложенных газетных страниц, которые затем передает Джеймсу.       Тот берет их, нахмурившись.       — Что это?       — Для твоего ежедневника, — объясняет он с ехидной ухмылкой, искривляющей его губы. — Я даже красиво обрезал их для тебя.       Джеймс не может удержаться от смеха и отталкивает его, только чтобы потом Ремус толкнул его в ответ ещё сильнее.       Он должен признать, что трудно утонуть в начинающейся истерии, когда Ремус рядом, чтобы вытащить его, особенно когда он прав; Джеймс был всего в нескольких секундах от сердечного приступа, когда Сириус позвонил в полной истерике и сказал, что большинство членов семьи, которую он оставил позади, включая Регулуса, были арестованы.       Поэтому он пытается.       Почувствовать себя счастливым, то есть, или хотя бы в какой-то степени довольным ситуацией, в которой они оказались.       Однако теория дается гораздо легче, чем практика, и это подтверждается, когда Джеймс становится свидетелем того, как его собственный ребенок валит его бывшего парня на землю и называет его дядей Реджи, и еще тяжелее, когда Регулус обнимает Питера с таким облегчением и теплотой, что Джеймсу приходится сделать шаг назад.       Он почти забыл, насколько хорошими друзьями были Питер и Регулус в те времена, и по глупости не подумал о том, что действия Регулуса наверняка причинили боль и ему.       Он также забыл о ревности, которую когда-то испытывал.       Питер не только завоевал доверие Регулуса быстрее, чем он или Ремус, но также умел понимать его так, как никто другой, даже Сириус; у них была своя особая марка нецензурного юмора и грязных взглядов, которыми они могли вести целые разговоры.       Джеймс обычно наблюдал за ними издалека и дулся.       Питер был сдержанным, обаятельным, каким не был Джеймс, и красивым в необычной манере, с его носом-пуговкой и умными голубыми глазами, которые, казалось, всегда замышляли десять дел одновременно.       Джеймс больше не сердится на них за это.       — Просто чтобы ты знал, — сказал ему однажды Питер, не отрывая взгляда от белья, которое он складывал, — я не по мальчикам.       — Это нормально, но почему ты так говоришь?       — Потому что было бы неплохо ложиться спать, не думая о том, задушат ли меня во сне.       Конечно, Джеймс не задушил его во сне, хотя, наверное, должен был, потому что наблюдать, как он спускается по лестнице под ручку с Регулусом, — это не что иное, как предательство. Но он слишком занят тем, что сдерживает себя, чтобы не задушить Сириуса рукавицей в течение всего обеда, так что у него нет времени беспокоиться о Питере, Регулусе или даже об угрожающих взглядах, которые Ремус бросает на них до тех пор, пока они все не уйдут.       — Мы привезем остальные твои вещи завтра, — кричит Сириус своему брату, когда они отъезжают.       Но этого не происходит.       Вместо этого на следующий день, сразу после молчаливого завтрака Джеймсу звонит расстроенный Сириус и сообщает, что Ремус чувствует себя плохо и они хотят остаться дома на несколько дней.       — Это обострение? — спрашивает Джеймс, чувствуя, как хорошо знакомый волнительный комок оседает в его желудке.       Он не видит Сириуса, но слышит тихий стук, доносящийся оттуда, где он, несомненно, бьется лбом о стену.       — Мы еще не посещали его врача, но я думаю, что да. У него жар со вчерашнего вечера.       — Вам что-нибудь нужно? Что-нибудь, чем я могу помочь?       — Вообще-то, нужно, — говорит Сириус, сделав паузу, чтобы обдумать вопрос. — Помнишь Доркас?       — Твою подругу с галереи?       — Да, её, — говорит он. — Я должен подписать с ней контракт менее чем через две недели, и она только что полностью отремонтировала помещение. Она прислала мне кучу фотографий, но не совсем понимает, что мне нужно. Не мог бы ты поехать туда и пообщаться со мной по фейстайму, чтобы я мог получше рассмотреть квартиру? Я бы попросил Доркас сделать это, но она в Амстердаме с женой, и я не думаю, что смогу проделать весь этот путь и оставить Лунатика одного на целых три часа…       — Конечно, Бродяга, — прервал его Джеймс. — Конечно. Напиши мне адрес, хорошо? И если что-то случится, позвони мне, и я приеду в сию же секунду.       Сириус выпускает длинный, тяжелый вздох.       — Спасибо, Джеймс. Огромное тебе спасибо. За все. Иногда я действительно задаюсь вопросом, заслуживаю ли я такого друга, как ты.       Джеймс тяжело сглотнул.       Прошло слишком много времени с тех пор, как он чувствовал себя так плохо из-за того, что Сириус говорил подобные вещи.       — Я ухожу, — говорит он Регулусу, который просматривал каталог Netflix с хмурым лицом. — Тебе что-нибудь нужно?              — Что случилось с Ремусом? — спрашивает Регулус.       Джеймс выдыхает.       — Возможно, обострение, — говорит он. — Но Сириус точно не знает. Они побудут дома несколько дней, так что твои вещи будут здесь не раньше…       — Все равно, — поспешно вмешивается Регулус. — Просто дай мне знать, когда с ним все будет в порядке.       И теперь Джеймс чувствует себя виноватым, разве это не здорово?       — Конечно.       Регулус изучает его хитрым взглядом почти тридцать секунд, прежде чем перевести взгляд обратно на превью «Призраков усадьбы Блай».       — Принеси мне арахисовые M&M's.       И Джеймс приносит ему мешок этих конфет.       Регулус, вероятно, обошелся бы пачкой или двумя, но Джеймс импульсивно купил десять, потому что, что, если он захочет перекусить в полночь, не сможет найти ничего, а потом попытается сбежать?       Возможно, он слегка драматизирует, но с Регулусом всегда лучше перестраховаться, чем потом жалеть.       Джеймс лишь немного удивляется, когда, вернувшись, видит машину Питера, припаркованную на улице.       — Ну вот, теперь они сплетничают, — бормочет он про себя, открывая дверь. — Опять.       Ну, если честно, было бы просто глупо думать, что Питер собирается просто высадить Гарри, не заглянув к своему лучшему на всем белом свете другу, Регулусу.        — А потом она нагло спрашивает меня посреди учительской, есть у меня вагина или нет, — надулся Питер. — Она даже не дала мне доесть мой чертов бутерброд, прежде чем приставать ко мне на глазах у моих коллег.       — Вот дрянь, — ехидничает Регулус. — Что ты ей сказал?       — Я сказал: «Какое отношение имеют мои гениталии к печенью, что ты принесла на собрание на прошлой неделе, которое на вкус как прах твоей бабушки…» О, Джеймс, ты вернулся, — оживленно говорит Питер, как только Джеймс заходит на кухню. — Я рассказывал Регулусу о Кассандре, помнишь ее?       — Да, та еще сучка, — говорит Джеймс, бездумно бросая пластиковый пакет из магазина на микроволновку. — Тебе стоит серьезно подумать о том, чтобы подать на нее жалобу, она на волосок от того, чтобы подглядывать в твою кабинку в туалете, когда ты писаешь.       — Я надеюсь, что она так и сделает, чтобы я мог выдвинуть обвинения, — говорит Питер, сидя за своей чашкой масала-чая. — Я уже слишком давно ни с кем не враждовал.       Регулус закатывает глаза.       — Это твое нынешнее хобби? Создавать хаос любым доступным тебе способом?       — О, заткнись, тебе это нравится.       Они сидят близко, замечает Джеймс, и щеки Регулуса слегка раскраснелись, как бывает, когда он смеется.       Но Питер — натурал, помнит он, так что ему не о чем беспокоиться.       Блядь.       Джеймс сдерживает сильное желание удариться головой о стену.       Ему не нужно ни о чем беспокоиться, потому что Регулус и он — никто друг другу, давно уже никто и никогда уже не будут кем-то, так что эта мысль настолько иррационально глупа, что заставляет его чувствовать себя абсолютным имбецилом.       — Чайник ещё горячий, — говорит ему Регулус, указывая головой на плиту, — и Питер принес песочное печенье. Угощайся.       Джеймс кивает и направляется к буфету, чтобы взять себе кружку.       — Итак, — тянет Питер, как только Джеймс наливает себе молока в чай, — были ли у тебя ухажеры в тюрьме, о которых ты не упомянул?       Блестяще.       Теперь молоко разлито по всей столешнице, спасибо тебе большое, Питер.       Регулус и Питер не стесняются смотреть на него так, будто у него только что выросла еще одна голова, и это только усиливает его румянец, когда он вытирает молоко рукавом.       — Нет, — медленно произносит Регулус с осуждающим взглядом, застывшим в его глазах. Джеймсу хочется спрятаться за воротником рубашки, чтобы он перестал так на него смотреть. — Мне не нужен какой-то уголовник, говорящий с журналом о том, как мне нравится, когда меня трахают, мне и так хватает того, что мое лицо печатают по всей Британии.       Питер поднимает брови.       — Справедливо.       — Каким был твой сокамерник? — Джеймс спрашивает, прежде чем кто-либо из них успевает сказать что-либо еще по этому вопросу, и опускается на стул рядом с Питером.       На лице Регулуса появляется раздраженная гримаса.       — Чертов Гораций, — ворчит он. — Не поймите меня неправильно, он мне очень нравится, но этот ублюдок не дал мне ни одного полноценного сна за все пять месяцев, что мы провели в одной камере. Он рыдал и стонал каждую минуту этой чертовой ночи.       — Почему он плакал? — спрашивает Питер.       — Он убил свою жену, потому что она спала с его братом, или с ее братом, я точно не помню.       Челюсть Джеймса едва достает до стола.       — Они заставили тебя спать с убийцей? — почти прохрипел он.       Регулус пожимает плечами.       — Для убийцы он был не очень пугающим. На самом деле, он был довольно дружелюбным, когда не зацикливался на своих переживаниях. Он научил меня готовить удивительно вкусные тюремные буррито.       — Она действительно спала с собственным братом? — произносит Питер. — Это, конечно, полный пиздец.       — А разве не более хуево то, что Гораций убил собственную жену?       — Нет, если она спала со своим братом, Сохатый. Я имею в виду, как он ее убил?       — Он застрелил ее, кажется.       — Я бы зарезал эту суку. И ее брата тоже.       — Ты общался с Малфоем? — Джеймс импульсивно спрашивает Регулуса, прежде чем Питер успевает нарисовать в своем воображении явную сцену убийства.       Регулус качает головой.       — Мы были в разных блоках, — объясняет он. — И в разное время в столовой, и обязанности нам назначали в разных местах. Думаю, они вообще не хотели, чтобы мы виделись, но мы подкупили охранников, чтобы время от времени встречаться в библиотеке. Тюрьма ударила по нему гораздо сильнее, чем по мне, я думаю. Единственное, о чем он думает, это о Цисси и Драко.       Джеймс сглотнул.       Неудачный выбор темы.       Мысли об этом почему-то всегда связывают его нутро в узел, даже несмотря на то, что Люциус ему ни капли не нравится. Но Люциус — отец, такой же, как и он, и Джеймс действительно не знает, что бы он делал, если бы его посадили в тюрьму и лишили возможности видеться с Гарри.       Конечно, он бы ужасно скучал по своим друзьям, но не иметь возможности обнять своего ребенка, спросить, что он делал в школе в течение дня, даже смотреть с ним эти ужасные мультфильмы…       Джеймс не может даже представить себе такую мысль.       Регулус, кажется, понимает его молчание, потому что бросает на него внимательный взгляд из-за своей кружки.       — Ты бы и недели не протянул в тюрьме, Поттер, — злобно заявляет он после нескольких минут молчания.       Питер фыркает.       — Простите? — Джеймс насмехается.       — Тебя бы точно зарезали максимум через пять дней.       Джеймс не знает, должен ли он чувствовать себя оскорбленным или…       Ну, другого варианта нет, поэтому он решает, что на самом деле он оскорбился.       — Я бы точно ударил кого-нибудь, если бы он попытался меня поддеть, — говорит он, скрещивая руки на груди.       Глаза Регулуса на секунду задерживаются на этом движении.       — В этом-то и проблема, — говорит ему Питер. — У тебя природный талант выводить из себя самых худших людей, а потом пытаться с ними подраться.       — Я не…       — Я не буду вдаваться в подробности нашей первой вечеринке в университете и того, как за нами гнались по улице тридцать пьяных студентов, — прервал он Джеймса. — Так что я согласен с Регулусом, никаких вопросов; тебя бы зарезали.       Регулус смеется, кивая.       — Точно, — говорит он. — Я так и представляю, как ты пытаешься драться с самым большим ублюдком в округе, чтобы доказать, какой ты альфач.       — Вообще-то я удивлен, что это тебя в итоге не зарезали, — огрызается Джеймс. — Я так и вижу, как ты оскорбляешь каждого ублюдка вокруг, пока не окажешься в лазарете.       — Правильно говоришь, — заметил Питер. — Ты же такой гребаный засранец, Рег. Как тебе удалось выйти целым и невредимым?       Ну, это не совсем так.       — Разве тебя не избили однажды? — интересуется Джеймс, потому что не может забыть тот случай, когда Ремусу пришлось вытаскивать Сириуса со встречи с адвокатами в состоянии дикой истерики, потому что Регулус явился с синяком под глазом.       Джеймс припоминает, что после этого Регулус провел две недели в одиночной камере, а может и три.       — Никто не может доказать, что это произошло.       — Есть видеозапись.       — Я так не думаю.       — Это попало в заголовки газет, — говорит ему Питер. — И это было так круто, между прочим. Например, как ты схватил поднос и шмякнул об его лицо. Просто прекрасно.       — Так ему и надо, — сдается Регулус, откидываясь на спинку стула. — Слушай, я не виноват, что единственная хорошая вещь в тюрьме — это шоколадный пудинг, ясно? Так что ублюдок с накладной шевелюрой и заточкой из Jolly Rancher не собирался портить мне пудинговую пятницу…       И вот так… Вот так Джеймс поневоле смеется над рассказом Регулуса о шоколадном пудинге и украденных одеялах.       Он не может лгать, все по-прежнему довольно странно, но это больше не вызывает у Джеймса желания ударить себя по лицу.       И к тому времени, когда Питер уходит, Джеймсу легко просто бросить Регулусу мешочек с M&M's и ухмыльнуться.       — Ты не сказал, сколько ты хочешь, — говорит ему Джеймс, когда Регулус вопросительно поднимает бровь. — Посуда на тебе.       После этого дни проходят быстро.       Они по-прежнему не так много разговаривают, но Джеймс больше не убегает от этого, особенно потому, что Гарри, кажется, сразу же понравился его дядя Реджи.       Он вполне ожидал, что его маленький монстр будет домогаться Регулуса каждую свободную минуту дня, но чего он не ожидал, так это того, что Регулус объявит Гарри своей собственностью. Поэтому, зайдя однажды на кухню, он с удивлением обнаружил, что Гарри сидит на столе, покачивая своими маленькими ножками, Нокс мурлычет у него на коленях, а Регулус слушает о мельчайших подробностях всего, что Гарри делал в школе в тот день, пока они ждут, когда будет готов попкорн.       — Итак, Рон — твой лучший друг? — спрашивает Регулус.       Гарри с нетерпением кивает.       — Он такой классный, дядя Реджи. У него целая куча братьев и маленькая сестренка! И он живет в большом доме с кучей комнат! Миона говорит, что он как лабрин!       Регулус хихикает.       — Лабиринт, милый. Ла-би-ринт.       — Лабрин, — радостно повторяет Гарри. — Ты хочешь с ним познакомиться?       — Очень хочу, — говорит ему Регулус, когда микроволновая печь начинает пищать. — Готов посмотреть фильм?       — Это будет фильм для стариков, как те, что смотрит мой папочка?       — Прошу прощения, — вмешивается Джеймс, заставляя их обоих повернуться и посмотреть на него. — «В поисках Немо» — это не мультик для стариков.       Регулус насмехается, бросая на Гарри грязный взгляд.       — Ты думаешь, «В поисках Немо» — это мультик для стариков? — говорит он. — Подожди, пока не посмотришь «Короля Льва».       — Или «Братца медвежонка».       Гарри смотрит на них с благоговением:       — Что это?       Регулус насыпает попкорн в миску и смотрит на Гарри с самодовольной ухмылкой:       — О, скоро узнаешь.       — Ты хочешь посмотреть мультик с нами, папочка? — спрашивает его Гарри.       Джеймс определенно не хочет.       Как будто ему и так не хватает вещей, которые нужно переварить, не нужно добавлять к этому списку еще одно.       Похоже, что Регулус прекрасно справляется сам, а Джеймс провел добрых четыре дня, не выходя за пределы своей комнаты, поэтому он решает, что вполне допустимо удалиться в свой кабинет до конца дня.       Тем не менее, он не совсем спокоен, потому что Сириус и Ремус все еще не переступили порог его дома, и он начинает волноваться.       — Как дядя Лунатик? — Гарри любит спрашивать почти каждый раз, когда Джеймсу удается на мгновение отогнать эту мысль.       — Все еще немного нездоров, Хаз — чаще всего отвечает он, но иногда немного врет и говорит: — Ему уже немного лучше, я уверен. Он должен навестить нас очень скоро.       Однако глаза Регулуса молча вопрошают, и Джеймс решает быть честным с ним.       — Я действительно не знаю, — говорит он Регулусу однажды, пока Гарри делает домашнее задание. — Сириус говорит мне, что все не так плохо, как кажется, а Ремус говорит, что Сириус ведет себя как королева драмы…       — Это не новость.        — …но я все равно чувствую, что что-то происходит, понимаешь? У Ремуса было воспаление почек пару лет назад, и его почки по итогу сильно повреждены. Ему даже может понадобиться трансплантация в какой-то момент, наверное.       Регулус ошарашенно приподнял брови.              — Серьезно?       — Ага, и это отдельный повод для переживаний…              К удивлению Джеймса, взгляд Регулуса смягчается.       — Постарайся расслабиться, Джеймс. Ты вообще знаком с моим братом? Он бы уже позвонил, если бы дела были действительно плохи.       Джеймс хочет верить ему, действительно хочет, но слова Регулуса слишком близки к тому, как Джеймс говорит своему сыну, чтобы он не волновался, поэтому он довольствуется терпеливым ожиданием, держа телефон все время рядом.       Его вопросы и беспокойство получают ответ на десятый день, когда появляется Сириус с целым набором коробок в багажнике и глубокими темными кругами под глазами.       К счастью, Гарри ночует у Питера, и это совершенно не потому, что Джеймс хочет избежать его вопросов. Это абсолютно абсурдно.       — Прости, что не смог зайти раньше, — неуверенно говорит Сириус Регулусу. — Мы были немного…- он останавливает себя фальшивой улыбкой и вздыхает, — ты знаешь.       Регулус просто кивает и тащит коробки в свою комнату, пробормотав «спасибо», а Нокс старательно следует за ним.       Как только Регулус скрывается из виду, Джеймс притягивает Сириуса к себе и долго обнимает.       Сириус кажется хрупким и усталым, обхватывая Джеймса руками и пряча лицо в сгибе его шеи.       Никто из них ничего не говорит, пока Сириус не отстраняется и слегка улыбается.        — Хочешь покурить?       Джеймс кивает, не желая выглядеть слишком нетерпеливым, но, возможно, его лицо выдало его, потому что Сириус ухмыляется во весь рот, переплетает их руки вместе и тащит их на задний двор.       У Джеймса хватает ума прихватить пепельницу из кухни, когда они выходят.       — Мне жаль, что мы пропали, Джеймс, — говорит ему Сириус, как только в их организмах появляется немного никотина, а Сириус перестает выглядеть так, будто он на грани того, чтобы разрыдаться во всю мощь. — Я действительно собирался провести здесь некоторое время в последние несколько дней, чтобы убедиться, что все идет гладко, но я просто… мне нужно было позаботиться о Ремусе.       Джеймс улыбается ему.       — Я понимаю, Бродяга. Правда, понимаю. С Ремусом теперь все в порядке?       Сириус выдыхает дым через нос, пальцы сжимают изящную цепочку на шее.       — Он снова ходит самостоятельно, и это замечательно, но он все еще немного болен и чувствует себя как в тумане, — говорит он Джеймсу. — Я оставил его только потому, что мне нужно было пойти подписать контракт с Доркас, и я все равно оставил с ним медсестру, так что подумал, что мог бы зайти и показаться, пока ты не начал думать, что мы сбежали из страны.       — Спасибо, что прояснил этот вопрос, приятель. Я разрывался между Францией и Швейцарией.       Сириус надулся.       — Швейцария, конечно. — Однако в его голосе не хватает юмора, и он делает паузу, чтобы затянуться сигаретой, прежде чем снова заговорить. — Доктор говорит, что этот приступ, скорее всего, был вызван стрессом, понимаешь? Это не самое худшее, что у него было, но все же он почти год прожил без таких обострений, как сейчас. И, конечно же, это моя гребаная вина.       Джеймс нахмурился.       — Как это может быть твоей виной?       Сириус еще больше погружается в себя, пожимая плечами, и Джеймс просто знает, что это преследовало его каждую секунду последние полторы недели.       — Я подверг его сильному стрессу в последние несколько месяцев, — объясняет он. — У меня было слишком много забот: снова увидеть Регулуса, судебные процессы и слушания, все эти чертовы встречи с адвокатами, а затем все те весьма сомнительные вещи, которые я делал, чтобы ускорить процесс. Я думал, что все это под контролем, но это не так, и в результате я пренебрег здоровьем и благополучием моего мужа, и теперь он болен из-за меня.       — Это не твоя вина, Сириус, — уверяет его Джеймс, и он говорит серьезно. Сириус должен знать, что он имеет это в виду. — Ты человек, который отвлекся, потому что находился под чертовски сильным давлением, и все могло быть намного хуже. Стресс вызвал обострение, а не ты.       Сириус качает головой, и кажется, что он потерялся где-то, где Джеймс не может его достать.       — Он — моя жизнь, — говорит Сириус просто, как будто одно это может отменить все, что Джеймс может сказать по этому поводу. Хотя, вроде как, так и есть, потому что Джеймс понимает, что речь идет вовсе не о фактах. — Ты знаешь, как люди всегда хотят, чтобы ты нашел то, что любишь больше всего на свете, то, что заставляет тебя просыпаться каждое утро и идти дальше; футбол, искусство, кулинария, коллекционирование монет, чипсов, похожих на знаменитостей, что бы это ни было, каким бы странным оно ни было. Но не дай Бог, чтобы это было другое человеческое существо, потому что тогда тебе нужно проверить свои мозги.       Сириус останавливается на секунду, выпуская дым из легких.       Джеймс ничего не говорит.       — Ну, мне не стыдно сказать, что Ремус — это вся моя жизнь, Джеймс, — говорит Сириус. — Именно из-за него я никогда не колебался, дергая за любые ниточки, за которые мне нужно было дергать, чтобы стать успешным, потому что это означало, что я могу предложить ему жизнь, в которой ему никогда не придется беспокоиться ни о чем. Что бы он ни захотел или в чем бы ни нуждался, я могу это обеспечить. Поэтому каждый раз, когда происходит что-то подобное, это означает, что я недостаточно хорошо выполняю свою работу. Это значит, что я халтурю и подвожу его, а заодно и себя.       Джеймс знает это.       Даже если бы он не знал их так, как знает, достаточно обратить внимание на то, как Сириус смотрит на Ремуса, словно это самое ценное, что когда-либо дарила ему Вселенная, чтобы понять, что он, несомненно, самое большое сокровище Сириуса.       Но он также знает, что и Ремус обожает Сириуса.       Когда Сириус счастлив, Ремус тоже счастлив; когда Сириусу больно, Ремусу тоже больно, и так было еще со школы.       Это немного сложнее увидеть, потому что, в отличие от Сириуса, Ремус никогда не выставляет свои чувства напоказ и не кричит о своей любви с крыш, но это не значит, что все его бытие не настроено на заботу о Сириусе именно так, как нужно, чтобы Сириус не сошел с ума и не развалился на части.       Они — сила друг друга, и Джеймс считает, что это прекрасно.       — Я понимаю, что ты ставишь перед собой очень высокие требования, Сириус; ты всегда ставил и всегда будешь ставить их, — говорит ему Джеймс с мягкой улыбкой. — Но ты также должен понимать, что ты всего лишь человек, как и все мы. Ремус — взрослый человек, он заботится о себе, даже если тебя нет рядом, и он также хочет быть рядом с тобой, когда ты нуждаешься в нем, потому что он хороший муж и обожает тебя до последней мелкой детали. Возможно, сейчас ему плохо, но он скоро поправится, как всегда, потому что он тот ещё крепкий ублюдок, и, возможно, тогда ты перестанешь корить себя за то, что находится вне твоего контроля. Но до тех пор у тебя есть я, чтобы сказать тебе, когда нужно дать себе поблажку. И именно это я говорю тебе сейчас — дай себе поблажку.       Сириус насмехается, но не похоже, что он хочет спорить с ним.       — Спасибо, — вздыхает он. — Просто… Я люблю этого человека, приятель. Я люблю Ремуса так чертовски сильно. Я не знаю, что бы я сделал с собой, если бы с ним что-то случилось. Иногда я смотрю на него, на все, что он дал мне за эти годы, на все счастье, которое он принес в мою жизнь, и мне… мне трудно дышать, понимаешь? У меня такое чувство в груди, как большой пузырь, который не перестает расти и заставляет меня делать самые нелепые вещи, например, вытатуировать его имя у себя на груди…       — Что ты уже сделал.       — …или купить ему чертов дом со стеклянным куполом только потому, что ему нравятся узоры, которые создает солнечный свет, когда преломляется сквозь стекло…       — Ты и это сделал.       Сириус хихикает, закатывая глаза и ударяя Джеймса ногой по ноге.       — Да, я большой слащавый идиот, с этим ничего не поделаешь, — говорит он Джеймсу с нескрываемой ухмылкой, и черты его лица смягчаются. — Я надеюсь, что однажды и ты обретешь такую любовь, Сохатый, правда надеюсь. Я надеюсь, что однажды ты будешь так влюблен, что тебе будет больно. И когда это случится, я буду здесь, чтобы сказать тебе, как глупо ты выглядишь.       — Возможно, однажды я так и сделаю, — говорит Джеймс, уже потянувшись за очередной сигаретой.       Но он уже знает, каково это.       Он знает, каково это — быть отчаянно, болезненно влюбленным; он знает, каково это — любить кого-то так сильно, что чувствуешь, как твое собственное сердце пытается вырваться из груди.       Было бы легко, думает он, просто сдаться и рассказать все прямо там и тогда, рассказать Сириусу, как он получил Регулуса и как потерял его, и как это оставило его блуждающим с пустотой внутри в течение, казалось, целой вечности.       Но он не может.       Возможно, однажды, когда они станут старше и Сириус сможет простить его.       А может быть, это будет секрет, который они унесут с собой в могилу, кто знает? Кажется уместным дать ему так сгнить.       — Ну и насколько же он был дьявольским отродьем? — спрашивает Сириус, выдергивая его из мрачных мыслей.       Ему требуется мгновение, чтобы понять, что он говорит о Регулусе.       Джеймс выдавливает из себя смешок.       — До тебя ему далеко, — шутит он. — На самом деле он был замечательным, особенно с Гарри. Они поладили с самого начала. И, по словам Гарри, Регулус гораздо лучше меня играет в Mario Kart.       — Я думаю, что слепой енот был бы лучше тебя в Mario Kart, Сохатый.       — О, отвали, — усмехается Джеймс. — Питер тоже пару раз навещал Регулуса. Ты помнишь, что раньше они всё время были на одной волне?       Сириус на мгновение хмурится, а затем его рот расширяется от удивления.       — Блин, я и забыл об этом.       Джеймс кивает и выпускает дым, говоря:       — Я тоже, приятель. Я тоже.       После этого Сириус остается примерно на полчаса, стараясь не произносить ни слова об адвокатах или судебном деле Регулуса, за что Джеймс ему бесконечно благодарен.       Его мозговые клетки не выдержат больше никаких юридических разговоров в течение следующих сорока пяти лет.       Когда он уходит, Джеймс решает, что неплохо бы ответить на несколько писем от своего издателя, которые он откладывал слишком долго, но он только открыл браузер, когда Регулус появляется на пороге гостиной.       — Ты занят?       Вообще-то, Джеймс занят.       Он закрывает свой ноутбук.       — Что случилось?       Регулус проходит к дивану и плюхается на другую сторону со странным выражением лица.       — Это моя вина? — прямо спрашивает он.       Сердце Джеймса опускается на дно.       Ох, черт.       — Как много ты слышал?       Регулус пожимает плечами.       — Достаточно.       Он похож на ребенка, думает Джеймс, на ребенка, который подслушивает, как спорят его родители.       От этого его сердце немного болит.       Что Регулус вообще чувствует здесь?       Джеймс чувствует себя виноватым, признавая, что не задавал себе этот вопрос раньше.       И, честно говоря, он не чувствовал, что ему это нужно; Регулус казался довольным: днем он общался с Гарри, задавал Джеймсу грубые вопросы, когда тот пытался работать, жаловался несколько раз в день на состояние сада и отсутствие инструментов, чтобы починить его как следует, спускался на кухню в безбожное время ночью, чтобы перекусить или выпить чашечку масала-чая.       Ему и в голову не приходило, что Регулус может чувствовать что-то, кроме скуки. Но сейчас кажется ужасно очевидным, что все это испытание его подкосило.       — Это не твоя вина, — говорит Джеймс.       — Но это так, — возражает Регулус. — Если бы Сириус не ввязался в это, Ремус был бы в порядке. Следовательно, это моя вина.       — Не говори так…       — Он должен был просто позволить мне принять первое предложение, которое они мне сделали, и отвалить, но, конечно, ему пришлось пойти и все усложнить для абсолютно всех, включая тебя и Ремуса.       Его слова достаточно холодны, чтобы заставить Джеймса вздрогнуть, и его расстраивает то, как легко они сорвались с его губ.       — Регулус, — сурово говорит ему Джеймс и выпрямляется. — Первое предложение было сроком на двадцать лет. Неужели ты действительно ожидал, что Сириус когда-нибудь позволит этому случиться?       Регулус не теряет ни секунды, прежде чем снова заговорить.       — Я отказался от Сириуса как от своего брата много лет назад, и было бы вполне уместно, если бы он сделал то же самое со мной.       Он помнит это.       Как он может не помнить?       Он помнит, как Ремус кормил Гарри рисовым пудингом на его стульчике, когда Андромеда отправила Сириусу ссылку на интервью, опубликованное на YouTube всего за несколько минут до этого. Его телефон уже был подключен к телевизору, по которому они смотрели фильм, поэтому он просто воспроизвел его.       Это было ошибкой.       И никто из них не знал, как реагировать на то, что они услышали, или на то, как Сириус, казалось, рассыпался на кусочки после этого.       — Я не узнаю в Сириусе брата, с которым я вырос, — сказал Регулус интервьюеру. — Он предпочел чужаков своей собственной семье, поэтому я тоже сделал свой выбор, и он заключается в том, чтобы отказаться от него как от своего брата. И я хочу раз и навсегда прояснить, что он никоим образом не связан с «Блэк Индастриз» и никогда больше не будет связан с нами. Но особенно со мной.       Нет слов, чтобы объяснить, как это уничтожило Сириуса.       Джеймс отмечает, что именно в этот момент его любовь к Регулусу стала слабеть, но, помимо этого, в тот день он принял сознательное решение сделать все, что в его силах, чтобы забыть его.       — Ты говоришь это, потому что чувствуешь себя виноватым? — интересуется Джеймс.       Взгляд Регулуса переходит от апатии к отвращению, и Джеймс с таким же успехом может дать себе пощечину.       — Не понимаю, какое это имеет отношение к тебе, Джеймс, — просто говорит он и поднимается со своего места на диване.       Джеймс поднимается на ноги и хватает Регулуса за запястье, прежде чем успевает спросить себя, почему он это сделал.       Прикосновение к Регулусу впервые за почти шесть лет заставляет его кожу словно гореть.       — Ты действительно чувствуешь раскаяние за то, что сделал? — выплевывает он.       Регулус резко выдергивает руку из хватки Джеймса, на его лице ясно написано предупреждение.       — Тебе лучше думать, прежде чем задавать вопросы, ответы на которые тебе не понравятся, Джеймс.       Но Джеймсу наплевать на то, насколько ему понравится ответ, потому что именно этот вопрос не дает ему спать по ночам уже достаточно долго.       Ему нужно услышать что-то, что угодно.       — Ответь на мой гребаный вопрос.       Регулус хмурится, словно Джеймс — кусок жвачки, прилипший к подошве его дорогой туфли.       — Я не чувствую никаких угрызений совести ни за что из этого, ты понял? Ни вины, ни раскаяния, ничего. Теперь ты удовлетворен? Мне можно уйти, или ты будешь пытаться приклеить меня скотчем к стене, пока не услышишь достаточно? Потому что я могу и дальше продолжать и повторять, как я не стыжусь сделанного мною выбора.       Пальцы Джеймса начинают дрожать.       Ему ужасно признаться, что он это понимает.       Он всегда думал, что Регулус, которого он узнает, будет тем, кто выглядывает из-под одеяла, поет песни у костра, вышивает цветочки на свитерах. Но он узнаёт это. Он узнаёт холодный вызов в его голосе, угрозу чего-то ужасного, скрывающуюся под ледяным спокойствием его слов, которые никогда, никогда не были обращены к нему.       До этого момента.       — Я когда-нибудь что-нибудь значил для тебя? — спрашивает он, и произносит эти слова, словно пробуждаясь от долгого сна. — Имело ли то, что у нас было, хоть какое-то значение?       Лицо Регулуса приобретает тревожный оттенок красного, но его голос не дрогнул, когда он выплюнул:       — Что все это может значить для такого, как я?       — Иногда я смотрю на него, на все то, что он дал мне за эти годы, на все счастье, которое он принес в мою жизнь, и мне… мне трудно дышать, понимаешь? У меня такое чувство в груди, как большой пузырь, который не перестает расти и заставляет меня совершать самые нелепые поступки…       Джеймс делает шаг назад.       — Ты значил для меня весь мир, Регулус, — шепчет он. — Но теперь я понимаю, что был всего лишь актом бунта для истинного Регулуса Блэка.       После этого Регулус ничего не говорит.       Он поворачивается к Джеймсу спиной и исчезает в своей комнате, и Джеймс не надеется увидеть его снова в ближайшее время.       Но именно это нужно было услышать двадцатилетнему Джеймсу, говорит он себе, чтобы получить завершение, которого он так и не дождался.       Должно ли завершение быть таким болезненным?