❖
В итоге в тот день они съели цыпленка тандури прямо со сковороды, потому что не было смысла пачкать две тарелки, когда он пах достаточно вкусно, чтобы они просто начали набивать им свои щеки, как только Регулус объявил, что все готово. — Ты нашел что-нибудь интересное? — спросил Джеймс, как только закончил мыть посуду. Черт, Регулус забыл принести ему пустые чашки из его спальни. Ну, ладно, он займется ими после ужина. — Несколько вещей, но в основном это, — добавляет он, поднимая бинокль с победным выражением лица. Джеймс слегка щурит глаза, а затем его губы расплываются в ухмылке: — Черт возьми, я их помню. — Помнишь все то время, которое мы провели, подглядывая с их помощью за людьми с Астрономической башни? — Регулус усмехается, протягивая Джеймсу свою пару. Они помечены большой буквой «J», которую Сириус вырезал ржавым гвоздем. — Где ты вообще их достал? — На Косой Аллее, конечно, — говорит ему Джеймс, пожимая плечами. — Мама дала мне денег, чтобы я купил несколько книг, но я купил старые книги у четверокурсников, а на оставшиеся деньги купил каждому из нас по паре. Они были очень полезны для карты. Регулус слегка улыбнулся, вспомнив «Карту Мародеров». Он никогда не был официальным Мародером, как таковым, но это было только потому, что требовалось, чтобы остальные дали тебе прозвище, а он не хотел, чтобы его всю жизнь называли Варежкой по рации, пока они наполняют бульонными кубиками душевые лейки в ванной комнате префектов. У других были крутые прозвища, например, Червехвост или Лунатик, так какого хрена он собирался смириться с тем, что его будут называть гребаным Варежкой? Тем не менее, он виновен в составлении карты общей комнаты Слизерина и всех подземелий, а также одного тайного прохода в Хогсмид, который другие не успели составить до отъезда из Хогвартса. — Она все еще у тебя? — интересуется Регулус. Джеймс кивает. — Конечно, — говорит он. — Она в моем кабинете. После этого они некоторое время молчат. Регулус не знает, что сказать, и это потому, что он знает, что они, должно быть, думают об одном и том же. Они говорили остальным, что идут искать секретные комнаты, чтобы добавить их на карту, а на самом деле они прятались в каком-нибудь пустом классе, целуясь до потери сознания друг с другом, может быть, даже выйдя в Выручай-комнату. Через некоторое время глаза Джеймса загорелись, и он усмехнулся: — Эй, кажется, у Бейкеров будет встреча выпускников, — говорит он. — Мы можем поиграть в угадай преступление, — говорит ему Джеймс, в то же время Регулус говорит: — Давай поиграем в угадай преступление! Они оба разражаются смехом. Это такая глупая игра, но они любили играть в нее, сидя на своей любимой ветке Гремучей ивы, обычно за парой бутылок сливочного пива. После этого Регулусу трудновато встретить взгляд Джеймса, поэтому он довольствуется тем, что выхватывает из рук Джеймса бинокль. — Возьми свою пачку сигарет, а я принесу зажигалку, — говорит он Джеймсу и уже направляется к лестнице. Через несколько минут они сидят на крыше за дымоходом, солнце жжет их кожу, пока они тщательно выбирают жертву. — Мужчина в гавайской рубашке, — говорит ему Джеймс. — Который? — Тот, что переворачивает гамбургеры. — О, о, точно, — быстро говорит он и слегка хмыкает. — Он явно задушил своих троих детей. — Ты так считаешь? — Да, и трупы до сих пор заморожены в старом холодильнике, который он держит в гараже. — Он разрубил их на куски? — Конечно, нет, Поттер, он не такой мастак, — оскорбился Регулус. — Моя очередь. Женщина в больших солнечных очках. — Та блондинка? — Нет, рыжая, рядом с дубом. Джеймс на секунду задумывается: — Она управляет подпольным клубом пожилых людей, которые дерутся до смерти, — говорит он, — и транслирует их в даркнете. — Они добровольные участники? — Их подпитывают Ensure и жажда крови, — уверяет Джеймс. — И она зарабатывает около шести цифр в неделю на своем успешном бизнесе. — Предприниматель, я гляжу. — Знаешь, что печально? Ее скоро убьют. — Убьют? — Да, вон тот чувак в кроксах, пьющий «Гиннесс». Регулус ухмыляется. — Он убьёт ее, потому что она спит с его мамой. — О, так ли это? — Конечно, — хмыкает Регулус. — Они вместе возглавляют подпольный боевой клуб, но его мать отреклась от него, потому что он, типа, конченый фетишист грязных трусиков, так что он собирается убить ее и отдать тело молодому человеку в скрабе. — Кто надевает скрабы на семейную встречу? — пробормотал Джеймс. — Возможно, кто-то, кому есть что скрывать? — О, у него много скелетов в шкафу. Вот, к примеру, у него нелегальная клиника по трансплантации в подвале его мамы, — говорит Джеймс, без обиняков. — Правда? — Разве ты не видишь? У него на лице всё написано. Он может пересадить полностью функционирующую руку на место мужского пениса максимум за четыре часа. Регулус прикрывает рот в тщетной попытке скрыть хриплый смех и опускает бинокль. — Руку вместо пениса? — произносит он. — И как это полезно? Джеймс пожимает плечами, улыбаясь ему: — Спрашивай у него, не у меня, — говорит он. — Знаешь, он однажды пересадил несколько зубов в анус человека? — Как мило с его стороны, — говорит Регулус, снова поднося бинокль к лицу. — И не говори! Он филантроп, как и та женщина с… — обрывает он себя. — Черт, прячься! Регулус повинуется как раз вовремя, когда Хельга Бейкер направляет на них рулон алюминиевой бумаги, сердце замирает в груди. Вскоре они оказываются за дымоходом и смотрят друг на друга, пытаясь отдышаться. Регулус сдерживает свой смех не более нескольких секунд, прежде чем он вырывается в виде чудовищного, просто отвратительного фыркающего звука, который заставляет Джеймса разразиться громким смехом. — Придурок, — говорит ему Регулус, толкая его в бок. — Твой смех потрясающий, — простодушно отвечает Джеймс. — О, Боже, мы немного отвыкли от практики. И наши соседи подумают, что мы какие-то извращенцы… — Мы? — Регулус быстро прерывает его. — Насколько они вообще знают, здесь живет только один извращенец, Поттер, так что пиздуй отсюда. — Эй, это ты нашел бинокль! — А ты их купил! — Десять лет назад! — Десять лет назад, — повторяет за ним Регулус, очень плохо имитируя хриплый голос Джеймса. Джеймс вытаращился на него: — Я так не разговариваю. — Конечно, разговариваешь! — Регулус слегка хрипит. — Конечно, разговариваешь! — Джеймс подражает ему, плаксивым тоном, который чем-то напоминает Сириуса, когда тот закатывает истерику. Но опять же, они с Сириусом звучат очень похоже, так что это тоже имеет место быть. Регулус снова толкает его, но на этот раз Джеймс бьет его по голове своим биноклем. Улыбка идет Джеймсу, думает Регулус, беря сигарету из пачки. Когда Джеймс улыбается, его глаза становятся прищуренными, а уголки рта загибаются к щекам так, что он становится похож на ангела. Но он также выглядит раздражающе хорошо, когда задумчиво смотрит на Регулуса, как сейчас. О чем он думает? Регулус никогда, никогда не знает ответа на этот вопрос. Иногда Джеймс просто теряется. Обычно это длится недолго. Максимум пару минут, но чаще всего он возвращается к реальности всего через несколько секунд. Регулус никогда ничего не говорит, пока это не сделает Джеймс. Джеймс слегка наклоняет голову, и это лишь вопрос времени, когда он спросит что-то совершенно неожиданное. 3, 2, 1- — Я никогда не спрашивал тебя, каково это — быть в Азкабане. Могло быть и хуже, думает Регулус и выдыхает струйку дыма. Но это все равно не самый лучший вопрос. Честно говоря, он активно избегает думать об Азкабане, и не потому, что его пребывание там было мучительным, а потому, что оно все еще не кажется реальным. Его пребывание в Азкабане похоже не на воспоминание, а на очень яркий сон. Тот факт, что у него теперь есть судимость, которая не только связана с ОВИРом, все еще поражает его воображение. — Одиноко, — говорит он после некоторого молчания. — Крайне одиноко. И ты как бы переоцениваешь, насколько тебе нужны прикосновения других людей, пока их больше нет. — Что ты имеешь в виду? Регулус пожимает плечами. — На самом деле никто никого не трогает, понимаешь? Даже те люди, которых ты считаешь своими друзьями, они не прикасаются к тебе. Совсем. И это отчасти потому, что из-за чего угодно может начаться драка, поэтому люди стараются держать себя в руках. — Правда? — спрашивает Джеймс, наклоняя голову в сторону. Регулус кивает: — Из того, что я слышал, секс тоже обычно не является интимным. Люди занимаются сексом, чтобы удовлетворить какое-то примитивное желание, но не потому, что они обязательно нравятся друг другу. Ты постоянно подходишь к людям, которые занимаются сексом, а потом тебе приходится отворачиваться и делать вид, что тебя это не трогает, но всё наоборот. Это тревожно, потому что некоторые из тех, к кому я подходил, скорее всего, делали это не по своей воле или просто «обменивались услугами. — Ты занимался сексом с кем-то там? — неуверенно спрашивает Джеймс. Регулус качает головой. — Я не лгал, когда говорил Питеру и тебе, что нет, но это не значит, что никто не пытался меня в этом убедить, причем не самым приятным образом, — вспоминает он и слегка вздрагивает. — В конце концов, Азкабан не славится своими рыцарственными джентльменами. В его сознании всплывает смутное воспоминание о том, как охранник уставился на него, когда он пошел посреди ночи в туалет, и он вздрагивает. По крайней мере, каждый охранник в Азкабане прекрасно знал, что если он хоть пальцем тронет его, это будет смертный приговор, и, может быть, поэтому на него не напал какой-нибудь другой заключенный. Никто не был настолько глуп, чтобы думать, что это сойдет ему с рук. — Кто-то пытался принудить тебя к этому? — в ужасе спрашивает Джеймс. — Не совсем, — говорит ему Регулус. — Это никогда не происходило так, чтобы загнать меня в угол в туалетной кабинке. Чаще всего они делают это, давая тебе что-нибудь. Несколько «Мальтизерс» или пачку лапши на подушку, может быть, пару сигарет, если они считают, что твоя задница стоит того, чтобы на нее потратиться. В первый раз, когда это случилось со мной, Гораций сказал мне взять шоколадку и положить ее за пределами камеры, совершенно нетронутой. Так ты дашь понять, что тебя не интересует тот, кто ее оставил. И слава Богу, он так и сделал, потому что если бы я съел ее, история, вероятно, закончилась бы совсем по-другому. Джеймс слегка вздрагивает. — Я так понимаю, ты часто на него полагался. Регулус кивает, не задумываясь. — Гораций присматривал за мной с самого начала, — говорит он Джеймсу. — Он научил меня многим трюкам, например, той штуке с «подарками», или как подкупить охранников так, чтобы это не выглядело как приглашение трахнуть тебя. И он никогда не позволял никому приближаться к моей душевой кабинке, когда я принимал душ. Он также очень хорошо умеет готовить еду из столовых продуктов. Он научил меня делать тюремные буррито, пиццу, даже брауни и торты. — Ты можешь все это приготовить? — усмехается Джеймс. — Это отнимает много времени, но когда ты там, у тебя нет ничего, кроме времени, так что это неплохо развлекает, — говорит он Джеймсу. — Мы вместе дежурили по библиотеке, поэтому мы прятали много вещей между книгами и на полках. — Что вы прятали? — Травку, сигареты, заточку, на случай непредвиденных обстоятельств, — говорит ему Регулус. — Кстати, ты удивишься, но заточку можно сделать из чего угодно. Из ручки зубной щетки, «Джолли Ранчерс», даже из мыла, если у тебя хватит смекалки. Я просто держал лезвие во рту большую часть времени. Глаза Джеймса расширились, и он закашлялся от затяжки, которую только что сделал со своей сигареты. — Что? — произносит он. — Ты держал лезвие во рту? Регулус закатывает глаза. — Ну, я же не собирался засовывать его себе в задницу, не так ли? — отмахнулся он. — Гораций научил меня, как держать его на щеке, не порезавшись. Это довольно хитро, на самом деле. — Гораций кажется славным парнем, — рассуждает Джеймс, — не считая… — Да, да, я знаю, — прервал его Регулус. — Я обязательно навещу его, как только выберусь. Даже если он иногда и бесил меня, он также не давал мне сойти с ума, когда я не мог поговорить с Люциусом чаще, чем раз в две недели или около того. — Мне жаль, что тебе вообще пришлось быть там, — говорит Джеймс после некоторого молчания и протягивает ему открытую пачку сигарет. Регулус пожимает плечами и берет одну зубами. — Я заслужил это, — говорит он. — Даже если я не делал того, что делали Беллатриса и мать, я все равно был замешан. Но можешь не сомневаться, Джеймс, я позабочусь о том, чтобы никому больше не пришлось пройти через подобное. Я собираюсь перестроить эту компанию с нуля. — Правда? — удивляется Джеймс, улыбаясь, и подносит зажигалку к губам Регулуса. Тот кивает, делая затяжку, чтобы прикурить. — Драко однажды займет мое место, но я должен убедиться, что это безопасное место для него, прежде чем это произойдет. Джеймс слегка хмурится. — А что, если он не захочет этого? Что, если он захочет стать художником, или учителем, или библиотекарем? Что бы ты или Нарцисса предприняли по этому поводу? Регулус на мгновение вспоминает слова, которые Люциус сказал ему некоторое время назад, когда они впервые увидели друг друга во время пребывания в Азкабане, и проводит языком по губам. — Я бы сжег весь мир ради того, чтобы он смог попасть туда, куда хочет, Джеймс. И хрен тебе, если ты думаешь, что я не сделаю то же самое для этого твоего адского отродья.❖
Джеймс только что ушел за Гарри, когда Сириус вошел, совершенно без предупреждения и без приглашения. — Где ты оставил свою лучшую половину? — спрашивает Регулус, не отрываясь от реалити-шоу, которое он лениво смотрел последние сорок пять минут. — Он остался дома, — говорит Сириус, но напряжение в его голосе заставляет Регулуса быстро выключить телевизор. Глаза Сириуса покраснели, а губы вытянулись в прямую линию. Значит, новости плохие. Почему это всегда плохие новости? — Что случилось? — спрашивает он без дальнейших церемоний. Сириус глубоко выдыхает, пальцы тянутся к тонкой цепочке у основания его горла. — Мы можем поговорить в твоей комнате? Остальные слова так и остались витать в воздухе между ними. Мы можем поговорить в твоей комнате? Я не хочу рисковать тем, что Джеймс и Гарри придут сюда и увидят, как ты бесишься в их гостиной. Не говоря ни слова, Регулус направляется в свою комнату, а Сириус следует за ним. Регулус закрывает за ними дверь, прежде чем Нокс успевает войти. Пожалуйста, пусть будет так, что мама умерла, — с ужасом думает он. — В чем дело? — спрашивает он. — Прокурор предложил Люциусу окончательную сделку о признании вины, если он не хочет продолжать процесс и рисковать тем, что присяжные вынесут ему приговор на срок до сорока лет, — тихо говорит Сириус и, наконец, отпускает ожерелье. — Это был его лучший и единственный вариант, Регулус. Он должен был подписать его. Оу. Дрожь пробегает по позвоночнику Регулуса, и его голос становится ломким, когда он спрашивает: — Сколько? — Десять лет, — шепчет Сириус. Мир совершает быстрый оборот. Регулус опускается на край кровати. Слова Сириуса начинают исчезать, когда в его сознании появляется бледное лицо Люциуса, руки, обхватывающие дрожащее тело Регулуса после того, как они не виделись первые десять дней пребывания в Азкабане. Люциус обнимал его так, словно от этого зависела их жизнь, но Регулусу пришлось оттолкнуть его вопреки своим желаниям, чтобы нормально общаться с ним. — Что, блядь, случилось с твоим слуховым аппаратом? — спросил он, немного слишком откровенно. — Его забрали, пока врач не удостоверится в моем слухе, или его отсутствии, — объяснил Люциус, бесконечно раздраженный. В груди Регулуса зажглась искра ярости и бессилия, но он прекрасно знал, что у них нет времени на его разглагольствования. — Мне очень жаль, — сказал Регулус вместо этого. — Если бы я знал раньше, я бы… я бы…- он сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться настолько, чтобы закончить этот разговор, не впадая в истерику. — Я только успел удалить все файлы по… сделкам с ирландцами… и я оставил четкие инструкции, чтобы кто-то сжег все записи о… Люциус быстро схватил его за руки, чтобы остановить. — Это не имеет значения, Рег, — сурово сказал он. — Я единственный, кто должен просить прощения. Я обещал Цисси, что буду оберегать тебя, и я не смог… — он прервал себя, сжав челюсти. «У нас мало времени, но мне нужно было увидеть тебя своими глазами. Регулус быстро кивнул. — Да, да, я в порядке. Просто… мне очень страшно, Люциус. Я напуган до смерти. Без слов, Люциус притянул его в еще одно объятие, которое заставило Регулуса почувствовать себя так, как он чувствовал, когда был ребенком, а Сириус обнимал его, чтобы он отвлекся от мыслей о матери и отце, кричащих друг на друга внизу. Это заставляло его чувствовать себя маленьким и защищенным, хотя бы на те несколько мгновений, которые это длилось. — Все будет хорошо, Реджи, — расписался Люциус, его темно-серые глаза ласково смотрели на него. — Я обещаю. Ты ведь знаешь, что все сделают все возможное, чтобы ты не попал сюда, верно? — Это потому, что я нужен вам всем, — Регулус и подписывался, и кривлялся, изо всех сил стараясь сдержать слезы. — Мне плевать, если ты выберешься отсюда и станешь профессиональным выгульщиком собак, ты, сущий кошмар, меня волнует только то, чтобы ты выбрался отсюда», — сказал он с ехидной ухмылкой, и это заставило Регулуса захихикать. — Мы с Нарциссой заботимся о тебе. Мы заботимся о тебе больше, чем ты можешь себе представить. И я знаю, что собираюсь провести здесь некоторое время, поэтому ты нужен мне снаружи, чтобы убедиться, что она не сожжет мир без меня, чтобы остановить ее. Однако он ничего не сказал о Драко. Регулус знал, что это потому, что он не смог бы подписать жестами имя своего сына без слез. Регулус не был уверен, сможет ли он произнести имя Драко, не разбившись на куски, и не собирался и пытаться. — Я даже не знаю, сколько времени я собираюсь провести здесь. Я даже не знаю, сколько от меня останется, когда я выйду… — Весь ты выберешься, — яростно заверил его Люциус. — Ты — Блэк, Регулус. Они не могут отнять у тебя это, потому что они не могут лишить тебя крови, текущей по твоим венам. Они не могут забрать твою гордость. — Нашу гордость, — поправил Регулус. — Нашу гордость, — прошептал Люциус, голос немного исказился без слуховых аппаратов. — Мы не сможем видеть друг друга довольно долго, ясно? Они хотят, чтобы мы были далеко друг от друга, так что мы даже не сможем есть вместе, но не паникуй, понял? Ты должен оставаться спокойным. Я буду постоянно присматривать за тобой… — Как? — Регулус не мог удержаться от хныканья, руки яростно тряслись в такт словам. — У меня свои методы, Регулус, — сказал ему Люциус. — Тебя буду защищать я, охранники, несколько заключенных, которые задолжали нам слишком много услуг. Чем меньше ты об этом знаешь, тем лучше, так что даже не спрашивай. Охранник за закрытой дверью маленького кабинета трижды постучал по стеклу, и Регулус испустил глубокий, дрожащий вздох. — Что это значит? — спросил он Люциуса. — Наше время истекло, — сказал он, бросив быстрый взгляд на дверь. — Она собирается сопроводить тебя в новую камеру. — В новую камеру? — Они не могут поместить тебя одного, но тебя посадят с хорошим парнем с хорошим поведением, я позаботился об этом. А если тебе что-то понадобится, найди Джоанну, охранницу, которая привела тебя сюда, и попроси ее отвести тебя ко мне. Не делай этого, если я не понадоблюсь тебе для чего-то важного, хорошо? В противном случае я пришлю ее за тобой через пару недель. Надеюсь, тогда у нас будет больше времени, чтобы поговорить. Регулус быстро кивнул и бросился обнимать его в последний раз. — Рег? — Сириус спрашивает срочным голосом и опускается перед ним на колени. — Рег, ты в порядке? Он смотрит в глаза Сириусу и резко сглатывает. — Конечно, я в порядке, — выплевывает он через комок в горле, и когда он встает на ноги, его колени грозят подкоситься. Сириус тоже встает, но в его глазах, глазах Драко, глазах Нарциссы — настороженность… Регулусу приходится вытягивать силу из воздуха, прежде чем он снова падает. — Мне очень жаль, что это случилось, — говорит ему Сириус тихим голосом. — Тебе не жаль, — шипит Регулус. Сириус сглатывает, пытаясь сохранить самообладание. — Люциус — семья, Регулус, конечно, мне жаль его… — Ты всегда его ненавидел. Сириус делает шаг вперед. Регулус делает шаг назад. — Никогда не было секретом, что я думаю, что он слишком суров, слишком нагл, но я не ненавижу его, — быстро говорит Сириус. — Нет, нет, ты ненавидишь, — резко выплевывает Регулус. — Ты наверняка так счастлив, что следующие десять лет он проведет вдали от своей семьи, вдали от нас… Лицо Сириуса искажается под тяжестью его слов, и Регулус не может закончить предложение без того, чтобы его голос не сорвался, поэтому он позволяет словам умереть на кончике языка. — Как ты можешь так говорить? — с болью произносит Сириус. — Я нашел ему адвоката, который боролся за его дело так же упорно, как МакГонагалл боролась за твое, если ты забыл. Регулус ничего не говорит. — Послушай, — выдохнул Сириус, — я понимаю, что ты злишься, потому что… Регулус обрывает его ядовитым взглядом. — Ты ничего не понимаешь, — шипит он. — Он был мне как брат все эти последние несколько лет. Сириус хмурится, и все сочувствие исчезает из его глаз. — И по чьей вине ты потерял своего настоящего брата? — огрызается он. — Дело не в этом, и ты это знаешь, — говорит Регулус. — Тогда в чём же? Регулус не знает ответа на этот вопрос, и он боится напоминания о том, что Сириус всегда был человеком, способным так легко разрушить его аргументы. Но именно так поступают старшие братья, думает Регулус. — Иди на хрен. И именно так поступают младшие братья. Потому что они братья, не так ли? Они все еще братья. Вот почему они ссорятся. Потому что после всего, что случилось, Сириус все еще его брат, а Регулус все еще неблагодарный мудак. — Как красноречиво с твоей стороны, — говорит Сириус с кислой улыбкой. — Ты хочешь, чтобы я выразился более красноречиво? — спрашивает Регулус сквозь стиснутые зубы. — Ты хочешь, чтобы я говорил именно то, что хочу сказать? — Скажи, — бросает вызов Сириус, подходя ближе. Регулусу не нужно повторять дважды. — Это должно быть именно то, что ты хотел, чтобы произошло, — шипит он. — Ты потратил годы, рассказывая миру о том, как сильно компания, которая кормила и одевала тебя первые девятнадцать лет твоей жизни, отравляет и разрушает все, к чему прикасается, и, наконец, это произошло. Она наконец-то уничтожила нас. И ты должен быть так чертовски счастлив, что был прав. Ты, гребаная Андромеда и гребаный дядя Альфард… — Есть только одна вещь, которая делает меня счастливым во всем этом, — говорит Сириус с уязвимостью в голосе, которая заставляет Регулуса снова замолчать, — и это то, что я наконец-то могу получить тебя обратно, даже если ты ненавидишь меня. Регулус отступает еще дальше от него. — Нет, — произносит он, — нет, прекрати это. Мы не будем делать этого, Сириус, мы не будем делать этого прямо сейчас… Сириус издает горький смешок: — Ты все еще мой брат, Регулус, неужели ты не понимаешь этого? — он почти кричит, отчаяние сквозит в каждом его слове. И Регулус понимает. Он понимает. Но он не хочет этого. — У меня очень успешная карьера, семья, которую я обожаю всем сердцем, я женат на любви всей своей жизни, и единственное, чего не хватало в моей жизни все эти последние несколько лет, был ты, Реджи. Регулус покачал головой. — Хватит. — Вот почему я решил вмешаться, ясно? Я отчаянно пытался найти способ вытащить тебя, и когда МакГонагалл предложила нам бороться за домашний арест, даже когда это казалось невозможным, я подумал: «Вот оно, вот как я верну его». Но потом… — Сириус, прекрати. — Все пошло прахом, и, может быть, так будет лучше, ты так не думаешь? Может быть, лучше, что ты здесь с Джеймсом, потому что я не могу даже смотреть на тебя без желания выплакать все глаза, а ты смотришь на меня так, будто хочешь обматерить меня и уйти… — Пожалуйста, прекрати, — умоляет он снова. — И я понимаю это, хорошо? Я понял. Ты выбрал их, я не знаю почему, но ты выбрал, и я думал, что смогу все изменить, что он… мы сможем изменить тебя, но я не могу… мы не можем… — Сириус. — И я планировал проводить здесь много времени и уговаривать тебя полюбить меня вновь, даже когда Ремус говорил мне снова и снова, что я должен дать тебе пространство… — Пожалуйста. — Но это уже не имеет значения, не так ли? — Сириус продолжает, слезы свободно текут по его щекам. — Ты не хочешь, чтобы я был рядом с тобой, и это чертовски нормально, я думаю… но это просто… Я так скучал по тебе, Регулус. Ты был мне так нужен, так нужен… — Ты тоже был мне нужен, Сириус! — Регулус наконец срывается и отталкивает Сириуса от себя. Его тело словно горит, а сердце наполнено осколками стекла, которые грозят вырваться наружу, если он не выплачет их все. — Ты снова и снова говоришь, что я все еще твой брат, но потом смотришь на меня так, будто я монстр, который съел брата, чью потерю ты все еще оплакиваешь! Как же я должен смотреть на тебя, если единственное, что я вижу, это боль и чувство вины, которые я причинил? Блядь, скажи мне, как, Сириус… — его голос срывается, и он крепко сжимает челюсть, чтобы губы не дрожали. Сириус молчит. Они оба молчат. Теперь уже нечего сказать, не так ли? — Уходи, — бормочет Регулус, поворачиваясь, чтобы посмотреть на темное небо за окном. — Просто… уходи. — Так вот как мы теперь решаем проблемы? — спрашивает Сириус, обиженный, злой и бесконечно разочарованный. — Уходим? Регулус качает головой только один раз. — Это не проблема, Сириус. — Это проблема. — За исключением того, что это не она. И это правда. Это не то, с чем они могут бороться, как раньше, когда они были еще детьми. Но даже если их ссоры никогда не были такими, драка с Сириусом в этом доме и в этой спальне вызывает у него странное чувство. Здесь он чувствует себя как дома, как ни в одном другом месте в мире. — Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, правда? — говорит ему Сириус. Регулус ничего не говорит. Он молча смотрит в окно, надеясь, что это заставит Сириуса исчезнуть. Без лишних слов Сириус подходит к Регулусу, обхватывает его руками и целует в макушку. Одна из его слез попадает на щеку Регулуса, и это выбивает весь кислород из его легких. Регулус сильно вздрагивает. Хныканье грозит вырваться из его рта, но он подавляет его с такой силой, что становится больно в груди. Руки брата теплые, не боящиеся отказа, который он так откровенно получает, и на мгновение они возвращают Регулуса в совсем другое время их жизни, когда единственное, что у них было — это они сами. Регулус не закрывает глаза. Он не смеет даже моргнуть, потому что если он это сделает, то они снова окажутся в поместье, когда они были маленькими, испуганными и намного, намного сильнее, чем должны были быть. Так не должно было быть, думает Регулус. У них должны были быть мать и отец, которые их горячо любили, а не несколько дядей и тетей, которые смотрели на них с жалостью, и любящая кузина, которая мазала их синяки мазью, сдерживая слезы. Регулус решил, что сейчас объятия Сириуса причиняют ему более сильную боль, чем любой порез или синяк. Это заставляет его кости угрожать переломом от того, как его тело вздрагивает и отшатывается без того, чтобы он мог остановить это. Сириус отстраняется, когда понимает, что это бесполезно. — Я люблю тебя, — хрупко повторяет он. Когда он поворачивается, чтобы уйти, Регулус с трудом делает глубокий вдох. Ему кажется, что в английском языке не хватит слов, чтобы передать всю ту любовь, которую он испытывает к своему брату, своей второй половине. Иногда смотреть на Сириуса — все равно что смотреться в зеркало. У них одинаковые черные кудри, одинаковые жестокие серые глаза, одинаковое худощавое тело и самоуверенная ухмылка. Легко принять одного за другого, если смотреть на них издалека. Когда Сириус смеется, Регулус видит себя смеющимся; когда он плачет, Регулус видит, как его собственные слезы катятся ему в ответ. Единственное, что Регулус смог увидеть с того первого визита в Азкабан, — это картину собственной боли. Правда, не такой же боли, но это неважно; печаль почти всегда занимает одинаковое место в душе человека. Это то, что он видит в Сириусе, и это то, что он видит в себе, потому что это все, что оставили после себя прошедшие годы. Боль и печаль, в конце концов, и раны, которые никогда не заживут. Регулус почти умоляет Сириуса вернуться и снова обнять его, потому что его душа жаждет этого. Ему нужно, чтобы Сириус сказал ему, что все будет хорошо, что все будет как прежде... — Я тоже люблю тебя, Сириус, — шепчет он, но так ли это на самом деле? Исходит ли хоть один звук из его уст? Или слова застряли между зубами? Сириус замирает на мгновение, достаточно, чтобы Регулус понял, что он сказал эти слова, и Сириус их услышал, но он не поворачивается посмотреть на Регулуса, прежде чем уйти. Ноги Регулуса окончательно подкашиваются, и он падает на ковер. На этот раз, когда слезы приходят, Регулус даже не пытается их остановить.