when you were mine

      Должно быть это сон.       Проснуться с полным ртом волос Регулуса и обнаженным Регулусом, лежащим на его груди — нет другого возможного объяснения, должно быть всё это сон.       Джеймс не знает, как долго он смотрел на Регулуса, да это и не важно, важно то, что как только Джеймс дотронется до него, осколки его видения рассыплются, как и все эти годы назад.       О, эти грёзы.       Эти сладкие, сладкие грёзы, которые поспешно превратились в реальность, как только Джеймс открыл глаза.       Однако ничто в них не казалось реальным.       Сколько бы Регулус не ласкал его кожу и не перечислял слово за словом нарушенные обещания, которые он оставил после своего ухода, его поцелуи всегда имели специфическое послевкусие «прости меня», которое Джеймс не мог проглотить, не подавившись «пожалуйста».       Сегодня такого ощущения нет.       Тепло тела Регулуса ощущается реально, ровные интервалы его дыхания проносятся по коже Джеймса, биение его сердца…       Стоит Джеймсу убрать волосы с лица Регулуса, и он исчезнет прямо у него на глазах?       Нет, нет, нет, Джеймс не может рисковать тем, что он снова ускользнет из его пальцев.       Не зная, как долго это продлится, Джеймс предпочитает любоваться созвездиями веснушек, рассыпанных по плечам Регулуса, слабыми остатками мехенди на его пальцах и тыльной стороне ладони.       Мечты не должны иметь начала, думает Джеймс про себя, но он точно знает, что эта началась с отчаянного признания в любви и нежного поцелуя, который они не могли — да и не хотели — остановить, пока он не перерос во что-то другое.       Джеймс закусывает нижнюю губу.       Возможно, это не сон.       В спальне сейчас тихо, настолько, что Джеймс боится даже хихикнуть при воспоминании о том, сколькими шутками они перекинулись после бешеного первого раунда, который длился не более нескольких минут.       Но это было прекрасно, это было весело, они хорошо посмеялись.       А потом они снова трахались.       Джеймс слишком долго лелеял то, что оставалось между ними неизменным, и только когда их одежда была разбросана по полу, он начал ценить все, что изменилось…       — Как долго ты собираешься продолжать пялиться на меня? — шепчет Регулус, забавляясь.       Джеймс усмехается.       Конечно, он не спал.       — Столько, сколько ты мне позволишь, — говорит Джеймс и только тогда позволяет себе провести рукой по изгибу спины Регулуса.       Ничего не разбилось, ничего не сломалось, ничего не рассыпалось и ничего не исчезло.       Регулус все еще там, прижимается ближе к нему, дрожит под его прикосновениями.       И это пугает Джеймса.       Когда Регулус проводит пальцем по животу Джеймса и бормочет:       — Мне так нравится твой пресс, — Джеймсу требуется несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями.       — Я думал, ты любишь меня.       — Я люблю тебя и твой пресс, — говорит Регулус, глядя на Джеймса сонными глазами.       — А я люблю тебя и твою задницу, — говорит ему Джеймс, слова легки на языке, но тяжелы в груди.       Сохраняй спокойствие, Джеймс, сохраняй спокойствие. Ты можешь сделать это…       Без слов Регулус отбрасывает простыню co своего тела.       Ты не можешь этого сделать.       У Джеймса перехватывает дыхание при виде того, как под бледной кожей краснеет и разгорается пурпурный след, оставленный им прошлой ночью.       — Можно? — спрашивает он, подергивая пальцами.       Регулус хихикает.       — Ты можешь трогать меня, когда захочешь, Джеймс.       Не может быть, чтобы Регулус не заметил учащенного сердцебиения Джеймса, когда он тянется к нему и сжимает мягкую плоть.       Джеймс наклоняется для поцелуя, но Регулус быстро отталкивает его.       — Утреннее дыхание, — говорит он, и Джеймс закатывает глаза.       — Ты обычно срыгивал мне в рот, чтобы позлить меня, Рег.       Регулус опускает голову на скрещенные руки и ухмыляется.       — И я собираюсь сделать это снова, — предупреждает он Джеймса. — Но я хочу, чтобы ты продолжал считать меня идеальным еще некоторое время.       Джеймс улыбается и расчесывает пальцами кудри Регулуса.       — Я всегда буду думать, что ты идеален, Джаан.       На щеках Регулуса появляется румянец.       — Это потому, что я такой, — говорит он, нахально подмигивая Джеймсу, и начинает отталкиваться от кровати.       — Куда ты идешь? — Джеймс ворчит, хотя не может отрицать, что ему очень нравится вид голого Регулуса, расхаживающего по его спальне, особенно когда он поворачивается к Джеймсу спиной, чтобы достать из ящика футболку.       Джеймс садится и достает из тумбочки очки, но к тому времени, как он их надевает, Регулус уже прикрылся.       Обидно.       — Мы собираемся позавтракать, — говорит Регулус, а потом смотрит на часы. — А нет, мы собираемся пообедать. Ты должен забрать Гарри в пять.       — И когда мы поговорим об этом?       — Под этим ты подразумеваешь умопомрачительный секс, который был у нас прошлой ночью? — интересуется Регулус, прислонившись к комоду.       Джеймс ничего не может поделать с тем, что его щеки становятся еще теплее при звуке этих слов.       — Вообще-то я имел в виду признание в любви друг к другу, но раз уж ты об этом заговорил, то, наверное, нам стоит поговорить и об умопомрачительном сексе, — считает он.       Сохраняй. Спокойствие.       Регулус на мгновение задумывается.       — Сегодня вечером?       — Если только ты пообещаешь мне не сходить с ума.       Регулус насмехается, закатывая глаза.       — Насмешил, Поттер, — говорит он. — Я уже схожу с ума.       — Правда? — спрашивает Джеймс, доставая из комода пару тренировочных штанов, и Регулус кивает, ничуть не смущаясь.       — Я в панике, — признается он, — но я жду, пока ты уедешь за Гарри, чтобы как следует побеситься в одиночестве.       Джеймс наклоняет голову в сторону.       — Ты можешь запланировать это?       — А ты не можешь? — удивляется Регулус, а Джеймс качает головой. — Хм, как странно. Теперь даже не думай надевать эту футболку, и, возможно, тебе стоит вообще отказаться от треников…       — Как бы мне ни хотелось, чтобы ты пялился на мой член весь завтрак, — вставил Джеймс, но все равно отбросил футболку в сторону, — я не думаю, что мы успеем много поесть, если на нас обоих не будет минимального количества одежды.       — Говори за себя, дорогой, — мурлычет он, дразнящая улыбка на его губах, когда он смотрит на пах Джеймса.       И Джеймс, должно быть, какой-то святой, потому что любой другой мужчина на его месте бросил бы Регулуса на кровать прямо тогда и там.       — Давай, я приготовлю тебе завтрак, — вздыхает он. — А потом мы примем душ.       Глаза Регулуса дьявольски сверкнули.       — Вместе?       Джеймс распахивает перед ним дверь.       — Удачи тебе в попытке войти в душ без меня в ближайшее время.       Ухмыляясь от уха до уха, Регулус хватает его за руку и начинает тащить вниз по лестнице.       Джеймс следует за ним, переплетая пальцы, и не может избавиться от ощущения, что все вокруг изменилось.       Лестница под его босыми ногами, солнечный свет, проникающий через окна, смех Регулуса, когда Джеймс чуть не промахнулся мимо ступеньки и споткнулся, как идиот.       Одна ночь.       Прошла всего одна ночь, а мир Джеймса изменился навсегда.       Та власть, которую Регулус Блэк имеет над Джеймсом, должна его пугать, но нет, она не пугает.       Она успокаивает, почти успокаивает, зная, что он больше не принадлежит себе и, возможно, никогда не принадлежал.       — Чтобы приготовить завтрак, ты должен отпустить мою руку, — говорит ему Регулус и прикусывает губу, пытаясь не улыбнуться.       Джеймс щелкает языком.       — Дело в том, что я действительно не хочу этого делать.       — Тогда мы можем умереть с голоду вместе и позволить Ноксу съесть наши останки.       Джеймс усмехается и сжимает руку Регулуса, прежде чем отпустить ее.       — Что ты хочешь съесть?       — Кроме тебя, что-нибудь сладкое. — Регулус запрыгнул на стойку. — Думаю, у нас оставались замороженные вафли.       Джеймс не может удержаться от желания прижаться губами к голове Регулуса.       — Все, что захочешь.       Если бы мама Джеймса увидела, что он кормит Регулуса замороженными вафлями, она бы впала в священный припадок и ударила бы его по голове кухонным полотенцем, поэтому Джеймс быстро извиняется перед ней, засовывая пару вафель в тостер.       — Замороженные вафли — это для ленивых белых людей, помнишь? — говорит Регулус, наклонив голову набок.       Джеймс слегка улыбается, наливая им обоим шоколадное молоко из холодильника, потому что ему лень поставить чайник.       — Я как раз думал о ней.       Регулус берет стакан из его рук, тихо поблагодарив.       — Это, наверное, немного глупо, но каждый раз, когда я пользуюсь посудомоечной машиной, я думаю о ней, — говорит он Джеймсу. — Я не думаю, что они когда-либо действительно оставляли меня, понимаешь?       — Мне нравится думать, что они где-то там, наверху, смотрят на нас, — говорит Джеймс и ждет, пока Регулус проглотит свой напиток, прежде чем снова заговорить. — Хотя я надеюсь, что вчера вечером они отвернулись.       Регулус шлепает его по руке.       — Не говори так, — произносит он сквозь стиснутые зубы, но Джеймс знает, что он сдерживает смех. — Ты такая неуважительная дрянь.       — Ты должен признать, что это было забавно, — говорит Джеймс, пряча свой смех за стаканом.       Это шоколадное молоко намного слаще, чем он помнил, как Гарри и Регулус выпивают так много этого напитка?       Регулус закатывает глаза.       — Это было ужасно, и я тебя ненавижу.       — Нет, не ненавидишь, — надулся Джеймс, подходя к нему ближе. — Ты любишь меня.       Регулус поднимает на него бровь.       — Люблю ли я сейчас?       — Если я правильно помню, — говорит он, — прошлой ночью ты сказал мне, что любишь меня, по крайней мере, тридцать раз.       — Ты считал? — интересуется Регулус, раздвигая ноги.       Когда Джеймс принимает молчаливое приглашение встать между ними, его мозг решает напомнить ему, что под футболкой у Регулуса ничего нет.       — Это всего лишь приблизительное количество, — отвечает Джеймс, немного запыхавшись. — Я был слишком занят, трахая тебя, чтобы ещё и вести подсчёты.       От того, как потемнели глаза Регулуса, кровь Джеймса закипает в жилах.       — Могу я поцеловать тебя сейчас или…              Регулус обрывает его, бросаясь вперед и смыкая их губы, удерживая Джеймса на месте, обхватив его шею руками.       И Джеймса восхищает то, что все, что нужно, чтобы Регулус расслабился, — это рука на его талии и дерганье за волосы.       Но Джеймс не должен забывать, что не он контролирует ситуацию, а его маленький непочтительный король, который никогда ему этого не позволит.       Регулус требует все больше и больше, притягивая Джеймса к себе ногами и кусая его губы, если Джеймс осмеливается ослабить хватку на его кудрях.       Это не сон.       Это единственное, о чем Джеймс может думать, когда они чувствуют вкус шоколада на губах друг друга.       Это не сон, потому что если бы это был сон, то Джеймс проснулся бы от звука, который издает тостер, когда вафли готовы, и который заставляет их подскочить на своих местах.       — Забудь про эти чертовы вафли, — бормочет Регулус, просовывая руку в пояс треников Джеймса.       Джеймс, конечно, очень слабый человек, когда дело касается Регулуса, но он хорошо знает, каким невыносимым становится Регулус, если не завтракает с самого утра, поэтому он использует все самообладание, которое у него еще осталось, чтобы схватить запястье Регулуса и чмокнуть его в губы.       — Сначала завтрак.       Регулус пытается схватить его, но Джеймс действует быстрее.       — О, да ладно! — хнычет Регулус. — Просто быстрая дрочка!       — Взбитые сливки или шоколадный сироп? — спрашивает Джеймс, и усилие, которое ему требуется, чтобы не поддаться желанию Регулуса, не иначе как бесчеловечным не назовешь.       Регулус закатывает глаза.       — И то, и другое, — ворчит он.       Джеймс готовит вафлю так же, как это сделала бы Нарцисса, и улыбка на губах Регулуса, когда Джеймс кладет сверху несколько шоколадных крошек, заставляет его сердце замирать.       Регулус, кажется, забыл о быстрой дрочке, как только еда оказалась в его руках, потому что Джеймс не успевает проделать и половины пути к своей вафле, как Регулус уже доедает свою.       — Ты хоть прожевал? — удивляется он, пораженный.       Регулус кивает, но прежде чем он успевает что-то сказать, звонит телефон.       — Кто пользуется стационарным телефоном? — произносит Регулус, почти неразборчиво.       Джеймс ставит свою тарелку на стойку для завтрака, а затем спешит в гостиную.       — Это, наверное, моя тетя Махи, — говорит он Регулусу, — она старомодна.              — Это она считала Сириуса девочкой?       — Нет, это моя тетя Хасна, — Джеймс берет трубку, но вместо номера тети Махи обнаруживает номер Сириуса — Как дела, Падс?       Сириус громко стонет.       — Блять, наконец-то! Я пытался дозвониться до вас все утро!       Джеймс бросает взгляд на Регулуса, который украдкой откусывает от вафли Джеймса.       — Извини, — бормочет он, жестом показывая Регулусу, чтобы тот положил вафлю на место. — Я немного засиделся.       — Слава богу, что Питер — мой контакт в чрезвычайной ситуации, а не ты, — насмехается Сириус.       — Это чрезвычайная ситуация?       — Ты бы не узнал, если бы это оказалась она.       — Но так ли это?       — Это не главное.       — Ты ведешь себя отвратительно, а я занят, чего ты хочешь?       Сириус насмехается.       — Чем это ты занят?       Вообще-то, я собирался принять душ с твоим братом. Могу я перезвонить тебе через несколько минут?       — Не твое дело, — говорит он вместо этого.       Прислонившись к стойке для завтрака, Регулус гордо улыбается ему.       — Джеймс, клянусь гребаным богом…       — Вот и все, — раздается голос Ремуса. — Ты потерял свои телефонные привилегии.       — Эй, прекрати! — восклицает Сириус. — Не трогай мой телефон! Ремус!       Джеймс бьет ладонями по лицу.       — Что им нужно? — говорит Регулус, но Джеймс только пожимает плечами.       — Доброе утро, солнышко, — говорит ему Ремус тошнотворно сладким голосом. — Вы, ребята, занимаетесь чем-нибудь веселеньким?       — Ремус, это отвратительно…       — Иди собирай чемодан, — шипит Ремус на своего мужа.       — Чего ты хочешь? — Джеймс умолял.       Он думал, что он пережил тот этап, где его друзья обламывали ему блядки, когда они поженились и разъехались, но, увы, это никогда не заканчивается, не так ли?       — Остынь, приятель, торопиться некуда, — невинно отвечает Ремус. — Мы уезжаем в Уэльс через пару часов и не знаем, когда вернемся, не мог бы ты зайти полить растения?       — Конечно, — говорит Джеймс. — Что за дела в Уэльсе?       — Навестим моих мам.       — Я думал, они в Греции.       — Они вернулись пару дней назад.       Джеймс знает, что это ложь, потому что только вчера Хоуп прислала ему фотографию, на которой они устроили пикник на пляже, но он держит это при себе.       — Хорошо, — говорит он. — Я скажу Питеру, чтобы он пошел со мной.       Ремус вздыхает.       — В сотый раз повторяю, Джеймс. В нашем доме нет привидений.       — Тогда почему я слышал шаги на крыше в тот раз?       — Не знаю, может, это еноты? — предположил он с досадой, но Джеймс на это не купился.       — А как насчет того, что кто-то — или что-то — постоянно стучало в дверь черного хода?       — Питер не может поехать с тобой, — говорит Ремус, прежде чем Джеймс успевает продолжить перечисление странных происшествий. — Он в Нью-Йорке и не вернется еще несколько дней.       Джеймс хмурится, сбитый с толку.       — Какого хрена Питер делает в Нью-Йорке?       — Питер в Нью-Йорке? — спрашивает Регулус, быстро пробираясь к Джеймсу.       — Понятия не имею, приятель, — говорит ему Ремус. — Он сказал, что поехал навестить друга.       Регулус обиженно разевает рот.       — Почему он не сказал мне? — возмущается он. — Отдай мне телефон!       Джеймс кладет руку на грудь Регулуса и отталкивает его.       — Я не знал, что у Питера есть друзья в Нью-Йорке.       — У него нет!              — Да, ну, ты же знаешь, какой он, если бы ты сказал мне, что он шпион британского правительства, я бы не сомневался, — усмехается Ремус. — Помнишь, как он исчез на неделю и вернулся обгоревший и с засосом размером с Сатурн?       — Да, интересно, где он… — начинает говорить Джеймс, но Регулус обрывает его очень самодовольным:       — Я отвозил его на Фиджи.       Джеймс щурит на него глаза.       — Логично, — пробормотал он. — Напиши мне, когда доберетесь до Уэльса, хорошо?       — Понял, — говорит Ремус. — Теперь ты можешь вернуться к тому, чем занимался.       — Мы просто обедали, Лунатик.       — Интересно, чем вы обедали там, — бормочет он, и Сириус издает отвратительный звук на заднем плане. — Увидимся через несколько дней, не забудь поливать растения.       — Не забуду, — Джеймс снова толкает Регулуса в бок. — Люблю вас, удачного полета.       — Я тоже тебя люблю, — говорит Ремус, а Сириус кричит:       — Люблю тебя еще сильней!       — Позвони Питеру, — приказывает Регулус, как только звонок заканчивается. — Мне нужно знать, какого хрена он в Нью-Йорке и почему он мне ничего не сказал.       — Потому что он не принадлежит тебе и имеет право принимать решения самостоятельно? — предполагает Джеймс.       Регулус смотрит на него так, словно он сошел с ума.       — Это самое глупое, что ты когда-либо говорил, дай мне телефон прямо сейчас.       Джеймс поднимает бровь.       — Питер может подождать, я не могу, — говорит он, и Регулус ойкает, когда Джеймс прижимает его к себе за поясницу. — В душ. Сейчас же.       И последнее, что видит Джеймс, прежде чем Регулус срывает с него очки и целует его, это вспышку коварной ухмылки.       Должно быть, существует какая-то странная связь между желанием и течением времени, думает Джеймс, потому что в один момент они целуются в гостиной, а в следующий момент они уже вваливаются в ванную комнату Джеймса, губы сомкнуты, а руки безудержно блуждают по телу друг друга.       Когда Регулус включает душ, Джеймс обнаруживает, что ему больше нет никакого дела до душа.       Его волнуют поцелуи Регулуса со вкусом шоколада, его жаждущие руки, стягивающие с Джеймса треники и обхватывающие его член, вздох, срывающийся с его губ, когда Джеймс берет его за заднюю часть бедер и кладет на раковину.       Но самое главное, его волнует неприкрытое отчаяние в голосе Регулуса, когда он бормочет:       — Тут есть смазка?       Джеймс слишком занят поцелуями в шею, чтобы ответить, но он вслепую тянется за Регулусом и роется в зеркальном шкафу, пока не натыкается на тюбик со смазкой.       Не теряя времени, он набирает изрядное количество смазки между пальцами и скользит рукой туда, где она должна быть.       Регулус ставит одну ногу на раковину и резко вдыхает, когда Джеймс начинает вводить первый палец.       — Все в порядке? — спрашивает Джеймс, и Регулус судорожно кивает.       — Тебе не нужно быть таким нежным, — говорит он. — Мы занимались этим всю ночь, ты можешь ввести еще один… а!       Джеймс хихикает, выгибая оба пальца так, что Регулус корчится и ругается вслух.       — Что ты говорил?       — Пошел ты, — выдыхает Регулус, откидывая голову назад к зеркалу.       Джеймс не думает, что Регулус когда-либо выглядел так красиво, как сейчас, извиваясь, издавая стоны и ухмыляясь, как жалкое существо, которым он и является, когда Джеймс сильнее прижимает пальцы к его простате.       Нет, даже красиво — это не то слово.       Из-за пара его кудри прилипли к покрасневшему лицу и шее, Регулус выглядит просто божественно.       Джеймс наклоняется, чтобы поймать губами один из сосков Регулуса, и Регулус едва ли не вскрикивает, когда Джеймс проводит языком по пирсингу.       Он тянется к нему зубами, полностью очарованный бесстыдными стонами, которые он вызывает у Регулуса.       — Я кончу, если ты… черт! Если ты не прекратишь дразнить, Джеймс, я не шучу, — заикается он.       Но вместо того, чтобы успокоиться, Джеймс протягивает свободную руку, чтобы поиграть с другим соском, нежно покручивая его.       Регулус поспешно сжимает пальцы вокруг основания его члена, и когда Джеймс смотрит вниз, он не упускает из виду капающую на кончик сперму.       — Войди в меня, — наполовину умоляет, наполовину приказывает Регулус. — Войди в меня сейчас же.       И Джеймс не может отказать Регулусу ни в чем, поэтому он вытаскивает пальцы и быстро заменяет их головкой своего смазанного члена, проталкиваясь в него так медленно, как только может, колени подкашиваются от усилия, которое требуется, чтобы не врезаться бедрами в заднюю часть бедер Регулуса так, как ему хочется.       Регулус пользуется моментом промедления, чтобы обхватить Джеймса ногами за талию, ухватиться за край раковины и протолкнуть Джеймса в себя на всю длину, отчего в его груди раздается прерывистый звук, пробивающийся через горло, когда пах Джеймса оказывается вровень с его задницей.       Еще одна новая вещь, которую Джеймс обнаружил прошлой ночью: Регулус больше не стесняется.       Он точно знает, чего хочет и как это получить, и, возможно, Джеймс должен был предвидеть это за много миль, но все же он был сильно удивлен, когда Регулус толкнул его обратно на матрас и опустился на его член с чувственной легкостью, которой Джеймс не ожидал.       — Что ты предпочитаешь, Поттер? — произнес Регулус, его грудь вздымалась и опускалась, когда он смотрел в глаза Джеймса с голодом, который Джеймс вряд ли сможет удовлетворить в ближайшее время. — Восхищаться мной или выебать из меня всю душу?       Джеймс улыбается, небрежно закидывая ноги Регулуса себе на плечи, прежде чем прошептать:       — Второе.       Он лишь на секунду задерживается, чтобы почувствовать жар, окружающий его член, и остатки самообладания Регулуса, задерживающиеся в уголках его губ в виде дерзкой ухмылки, прежде чем он начинает без устали вбиваться в Регулуса.       Изображение перед ним, конечно, размыто, то ли из-за пара, то ли из-за отсутствия очков, но Джеймс не может отвести взгляд, наблюдая, как Регулус расслабляется не только для него, но и благодаря ему, поглаживая себя в ритме толчков Джеймса.       — Сильнее, — произносит он. — Сильнее, Джеймс, блять, сильнее…       Джеймс крепче сжимает бедра Регулуса, а затем набирает другой темп под немного другим углом, и, судя по трещине в голосе Регулуса и дрожи, охватившей его тело, Джеймс, должно быть, попадает точно в простату.       И неважно, насколько изменился Регулус и сколько лет прошло, Джеймс всё ещё знает его.       Поэтому, когда движения руки Регулуса становятся все более быстрыми и неустойчивыми, а с его губ начинает литься череда бессвязных ругательств, Джеймс знает, что он вот-вот перейдет грань.       — Ты собираешься кончить? — спрашивает его Джеймс, и Регулус судорожно кивает. — Тогда кончай, прекрасный. Кончи на меня. Покажи мне, как тебе это нравится.       Проходит еще пара толчков, и губы Регулуса дрожат, тело трясется с головы до ног, когда он извергает белую струю на живот.       Какое греховное зрелище он представляет собой, вскрикивая от удовольствия, когда его собственная сперма растекается по пальцам.       — Продолжай, — скулит он, отпуская свой размякший член. — Пожалуйста, продолжай. Не останавливайся, не останавливайся, не останавливайся…       Регулусу раньше не нравилась чрезмерная стимуляция, а теперь он умоляет об этом.       Джеймс не хочет думать о том, как он стал наслаждаться этим, но он не может остановить образ, который возникает в его голове: другой мужчина видит Регулуса таким, каким Джеймс видит его сейчас, измученным и бездыханным, но умоляющим о большем.       Единственное, что Джеймс может сделать, чтобы заставить его исчезнуть, это трахнуть Регулуса достаточно сильно, чтобы в уголках его глаз появились слезы.       И чем сильнее Регулус сжимается вокруг него, тем сильнее разгорается жар в нижней части его живота.       Джеймсу больше не нужно сдерживаться, и когда он чувствует приближение оргазма, он не делает ничего, чтобы попытаться остановить его.       С последним толчком Джеймс отдается волнам наслаждения, вырываясь в самую последнюю секунду.       — Черт, — заикаясь, произносит он, когда Регулус начинает поглаживать его член, и горячая сперма Джеймса выливается ему на грудь.       Джеймс шипит, когда Регулус сжимает его кончик, как маленький засранец, и отбивает его руку.       Регулус усмехается, разводя руки в стороны.       — Ты ведь знаешь, что я не смогу забеременеть? — слабо спрашивает он.       Пытаясь отдышаться, Джеймс отводит потные кудри Регулуса со лба.       — Я не хотел, чтобы ты провалялся здесь следующие несколько часов.       — Какой джентльмен, — хмыкает он, слегка морщась, когда садится. — А теперь поцелуй меня.       — Это приказ? — Джеймс усмехается, поглаживая большим пальцем бедро Регулуса.       Регулус качает головой.       — Нет, это была просьба, — говорит он с укором. — Вот это приказ. Поцелуй меня, Поттер.        Его голос звучит твердо, непоколебимо. Голос Наследника Блэков.       И Джеймс целует его.       Вот и еще одна вещь, которая не изменилась: руки Регулуса, обнимающие его лицо, игривый язык и его извечная тенденция покусывать губы Джеймса, которая обязательно закончится тем, что Джеймс начнет свой день с красными следами от укусов по всему рту.       — Я люблю тебя, — шепчет Джеймс между одним ленивым поцелуем и следующим. — Я так тебя люблю, Рег.       Регулус хихикает, касаясь губами кончика носа Джеймса.       — Я тоже тебя люблю, дорогой.       И Джеймс, должно быть, сходит с ума, потому что он чувствует это.       Он чувствует, как любовь Регулуса проникает под его кожу, просачивается в его кости, течет по его венам.       Она старая и новая, и это все, в чем Джеймс когда-либо нуждался, последний кусочек пазла, который он пытался разгадать годами, но так и не смог.       Кто-то присматривает за ними, Джеймс еще никогда не был так уверен в этом.       — Давай, может, пойдем в душ, — говорит ему Регулус, прижимаясь последним поцелуем к его губам. — Вода, наверное, уже холодная.       Джеймс пожимает плечами.       — Я согрею тебя.       — Это самое слащавое, что ты сказал за последние двадцать минут, — хихикает он, когда Джеймс помогает ему встать на ноги. — Тебе повезло, что я люблю тебя.       — Ну, угадай, что.       Регулус слегка прищуривает глаза.       — Что?       — Я люблю тебя больше, — шепчет он близко к уху Регулуса, но Регулус качает головой.       — Я с сожалением должен сообщить тебе, что это невозможно, — говорит он Джеймсу. — Я люблю тебя еще больше.       — Значит, ты не только осужденный преступник, но и лжец, — вздыхает Джеймс и идет за Регулусом в душ.       Когда они становятся под душ, вода еще тепловатая, и Джеймс облегченно вздыхает, когда она касается его кожи.       Регулус откидывает голову назад под струей воды, мокрые локоны касаются его лопаток.       — Мы действительно собираемся поссориться в наш первый день вместе? — спрашивает он, поворачиваясь лицом к Джеймсу.       Джеймс качает головой в сторону, любуясь капельками воды на ресницах Регулуса, прежде чем задаться вопросом:       — Так вот кто мы? Вместе?       — Конечно, мы вместе, — насмехается Регулус. — Теперь ты мой, Джеймс Поттер.       Джеймс никогда бы не подумал, что человек может задерживать дыхание на целых шесть лет, но это так.       — Твой? — пробормотал он.       Регулус улыбается, прижимаясь к Джеймсу спереди.       — Мой, — повторяет он, на этот раз медленнее.       Сердце Джеймса пропускает удар, и только мышечная память позволяет его рукам найти талию Регулуса.       — А ты?       — Я? — удивляется Регулус, в его глазах появляется обожающий блеск. — Я весь твой, Джейми. Я всегда был твоим.       Это все, что нужно Джеймсу, чтобы знать, что все будет хорошо.       А как иначе, если единственное, что им нужно, у них уже есть?

      ❖

      У Джеймса есть проблема.       Он больше не знает, что делать с собой.       Как ему удержаться от того, чтобы не заключать Регулуса в объятия каждую секунду дня, не целовать его до потери сознания, стоит тому лишь вздохнуть?       Это и так было тяжело, а теперь еще тяжелее, когда он проводит ночи, исследуя тело Регулуса пальцами и ртом, слыша, как его собственное имя произносится самым развратным образом снова и снова.       И это почти сюрреалистично — не спать после этого и делиться историями о годах, проведенных в разлуке, переплетая пальцы, и журчание непрекращающегося дождя медленно убаюкивает их в мирной дрёме.       Некоторые из их разговоров легки, некоторые заставляют Джеймса затаить дыхание, например, когда Регулус рассказывает ему о Барти и о том, как все закончилось всего за пару месяцев до дня их свадьбы.       — Могу я сказать кое-что ужасное? — спрашивает Джеймс, когда усталость переходит грань безрассудства, и Регулус кивает. — Я рад, что ты не вышел замуж за Барти. Я знаю, что он хороший человек, и я не сомневаюсь, что он сделал бы тебя счастливым, но я могу сделать тебя еще счастливее, Рег. Я могу сделать тебя самым счастливым человеком на свете.       Регулус молчит долгое время, достаточное для того, чтобы Джеймс задумался, не переступил ли он черту, но затем его губы нежно изгибаются в уголке, и ночь становится светлее.       — Ты уже делаешь это, дорогой.       И все же Джеймс ненавидит себя за то, что вздрагивает при мысли о том, что Барти когда-либо прикасался к его Регулусу, его любви, его свету, его маленькому королю.       Джеймс должен быть благодарен, что Регулуса так любили в его отсутствие, ведь именно этого он и заслуживает — чтобы его любили, лелеяли и баловали всегда и во всем.       Поэтому он слушает, когда Регулус рассказывает ему всю историю, как все началось и чем закончилось, а Регулус слушает, когда Джеймс рассказывает ему о Лили, Нейтане, Кэсси, Дэниеле, Джейсе — всех тех, кого он впустил в свою жизнь, но в конечном итоге отстранился, потому что никого не было достаточно.       У них не было фыркающего смеха Регулуса, их глаза не были полны звезд, а их поцелуи были бризами, а не ураганами.       И единственная причина, по которой Джеймс смог пережить все это — единственная причина, по которой Джеймс смог пережить вообще все, — это Регулус.       Все те годы, что Джеймс провел, обижаясь на него, даже ненавидя его, он даже не представлял, скольким Регулус пожертвовал ради него, ради них.       — Это не твоя вина, — говорит ему Регулус однажды утром, когда Джеймс слишком долго смотрит на него в полной тишине, и Джеймс решает, что Регулус может читать его, как открытую книгу. — Ты никак не мог знать, почему я ушел.       — Ты когда-нибудь говорил Питеру?       Регулус качает головой.       — Я не мог рисковать.       — А Эвану и Эми? Или Пандоре? Знала ли Нарцисса…       — Какое это имеет значение? — не без злобы прервал он Джеймса. — Я знаю, что ты коришь себя за это, но подумай об этом с другой стороны. Если бы я не ушел, у нас не было бы Гарри. А он вышел довольно милым, если можно так выразиться.       Джеймс улыбается.       — Ты не можешь так говорить о своем родном ребенке, любимый, — говорит он. — Мы, родители, всегда думаем, что наши дети — самые драгоценные существа на свете.       — Мой родной ребенок? — повторяет Регулус, немного слабо.       — Ты уже говорил, Гарри — твой ребенок, — Джеймс пожимает плечами и надеется, что Регулус не заметит, как напрягся его голос. — Это значит, что когда ты говоришь другим людям, что он милый, они тебе не поверят, поэтому ты будешь показывать фотографии Гарри своим друзьям и коллегам, они будут против, но ты все равно будешь продолжать это делать, потому что ты хочешь, чтобы весь мир знал, какой милый у тебя ребенок. Вот что значит быть родителем.       Глаза Регулуса стали стеклянными, нижняя губа зажата между зубами.       — Я буду всех раздражать, — шепчет он, и Джеймс кивает.       — Они будут тебя ненавидеть, — говорит он Регулусу, и почему его слова так раскалываются?       Регулус почти прижимает Джеймса к дивану, целует его и смеется в губы, и Джеймс не совсем уверен, кто из них плачет, или это они оба, но уже и не имеет значения, потому что жизнь дала им второй шанс, и им разрешено плакать, если они так хотят.       Джеймс уже давно смирился с тем, что Регулус — неотъемлемая часть их с Гарри жизни, и все же он задается вопросом, когда же он овладеет искусством держать себя в руках, когда видит, как Гарри бежит прямо в объятия Регулуса, когда они возвращаются домой.       Регулус целует обе щеки Гарри, не обращая внимания на то, что тот испачкан с ног до головы.       — Тебе сегодня было весело? — спрашивает его Регулус.       — Подрался в грязи с близнецами, — устало отвечает Джеймс.       — Папа же меня спрашивает, — ехидничает его… нет, их сын, и снова поворачивается к Регулусу. — Я подрался в грязи с близнецами. А папа Рона испек нам пирожные!       — Правда? — усмехается Регулус.       Гарри кивает.       — Они подгорели, — хихикает он.       — Молли отважилась на то, чтобы Артур хоть раз что-нибудь испек, — объясняет Джеймс, пока Нокс бьется о его ногу, требуя, чтобы его взяли на руки, и поскольку Джеймс не бессердечный монстр, он подчиняется. — На самом деле, они были не так уж плохи.       Гарри сморщил нос.       — Можно мне печенье?       Джеймс поднимает бровь на Регулуса.       — Я дам тебе печенье после того, как приведу тебя в порядок, как ты на это смотришь? — Регулус предлагает, нехотя, и показывает Джеймсу средний палец за спиной Гарри.       За последние несколько дней они много говорили о Гарри, о роли Регулуса в его жизни, и Джеймс ясно дал понять, что Регулус не может все время опекать Гарри, иначе он вырастет неисправимым засранцем.       И Джеймс прекрасно понимает, что Регулус все равно будет продолжать опекать своего маленького гремлина, но Джеймс хотя бы оказывает некоторое сопротивление.       — Но я хочу печенье сейчас, — настаивает Гарри, дуясь.       — Как насчет двух печенек после душа?       Гарри делает щенячьи глаза на Регулуса, и Джеймс ловит момент, когда черты лица Регулуса смягчаются в знак поражения.       — Рег, — твердо говорит Джеймс. — Сначала душ.       — Но Гарри…       — Сначала душ.       — Это всего лишь пече…       — Сначала душ, — заключает он. — Вообще-то тебе тоже нужно принять душ. Ты весь в грязи.       Регулус закатывает глаза.       — Ты слышал своего отца, — говорит он Гарри. — Он скучный.       Гарри ворчит, скрестив руки на груди.       — У-у папочка!       — Ты слышал это, Джеймс? — спрашивает Регулус. — У-у папочка!       — У-у!       — Чем быстрее вы двое приведете себя в порядок, тем быстрее получите печенье.       — Печеньки, — поправляет его Гарри.       — Простите, печеньки во множественном числе, да, — говорит он. — А я пока закажу что-нибудь на ужин. Что вы хотите?       — Печенья.       Регулус усмехается и целует Гарри в грязную щеку.       — Закажи мексиканское, я хочу фахитос.       — А ты, Хаз?              — Фахитос, — повторяет он, широко улыбаясь.       — А ты? — Джеймс спрашивает Нокса, и тот кладет лапу на щеку Джеймса. — Ты не можешь меня съесть, угроза.       Нокс бьет его сильнее, как бы говоря: «Мне поебать».       — Давай-ка, приведем тебя в порядок, — говорит Регулус Гарри, но на его губах появляется ехидная ухмылка, когда он поворачивается к Джеймсу. — Я планировал принять душ позже, но если ты настаиваешь, я сделаю это сейчас.       Джеймс не подумал об этом.       И теперь ему хочется бить ногами о землю, как ребенку.       — Никто не говорит, что ты не можешь принять еще один душ позже, — говорит ему Джеймс и прочищает горло. — Может быть, даже ванну.       — Ты шутишь? — Регулус насмехается. — Такая трата воды.       — Но что если…       — Закажи еду, — прерывает его Регулус, ухмыляясь, — Я отправлю Гарри вниз через несколько минут.       И с этим он поворачивается на пятках и уводит Гарри вверх по лестнице.       Джеймс вздыхает.       — Твой отец и твой брат сегодня такие надоедливые, — говорит он Ноксу. — Как насчет того, чтобы бросить их и снять собственный дом? Это было бы весело.       Нокс трется головой о шею Джеймса.       — Нет, ты не можешь приводить девушек домой, Нокс. Ты кастрирован.       Нокс, похоже, обиделся на слова Джеймса, потому что вцепился в его плечо достаточно сильно, чтобы Джеймс зашипел.       — Ладно, нам нужен либо еще один ребенок, либо еще один кот, потому что это просто несправедливо, что вы оба берете пример с Рега, — говорит он, ставит Нокса на землю и идет к лестнице.        — Рег! — кричит он.       — Рег!       — Что? — кричит Регулус в ответ.       — Нокс уже поужинал?       — Конечно, ел! — насмехается он, еще громче. — Я не такой безответственный родитель, как ты!       Джеймс закатывает глаза.       — Я один раз забыл об этом, и внезапно я стал безответственным?       Вместо ответа из-за стены появляется бледная рука и бросает в Джеймса резиновый мяч, но он падает в нескольких метрах от него и катится до самой гостиной.       Усмехаясь себе под нос, Джеймс достает телефон, чтобы проверить меню ресторана, который любит Регулус, и заказывает три порции куриных фахитос, самую острую сальсу для себя, обычную для Гарри и гуак для Регулуса.       Закончив, он достает из холодильника кусок ветчины и подносит его близко к лицу Нокса.       — Я сделаю вид, что ты меня не поцарапал, — говорит он коту. — Только не говори Регулусу, что я тебя опекаю, и не говори ему, что я подумываю о том, чтобы завести тебе брата или сестру.       Не обращая внимания, Нокс хватает ветчину и начинает лениво хрустеть ею.       Через несколько минут Гарри спускается по лестнице, одетый в свой драконий комбинезон, который достал Ремус, чтобы он мог сравниться с Драко.       — Ты выглядишь таким красивым, когда не покрыт грязью, — говорит Джеймс Гарри, усаживаясь рядом с ним на диван.       Гарри прижимается к его боку, перекидывая одну маленькую руку через живот Джеймса, и если Джеймс немного морщится от ощущения мокрых волос сына, намочивших его футболку, то Гарри либо не замечает, либо ему все равно.       — Папа говорит, что я всегда красивый.       — Но ты более красив, когда чист.       Гарри ворчит, но не двигается с места.       — Теперь ты хочешь печенье? — спрашивает Джеймс, и Гарри качает головой. — Почему?       — Я хочу подождать папу.       Джеймс улыбается, нежно поглаживая плечо Гарри.       — Это очень мило с твоей стороны, милый, — говорит он. — Ты устал?       — Немного, — говорит Гарри, что означает очень много, но Гарри никогда, никогда не сказал бы этого вслух.       Это он перенял от Лили, думает Джеймс, немного изумленный и немного огорченный.       — Папочка? — бормочет Гарри, не поднимая на него глаз.       — Да?       — Папа уйдет, когда они снимут эту штуку?       — Штука? — произносит Джеймс, сбитый с толку, но потом понимает, что Гарри имеет в виду. — Монитор, ты имеешь в виду?       Гарри кивает.       Джеймс задал Регулусу тот же вопрос накануне вечером, и взгляда Регулуса было достаточно, чтобы Джеймс отошел от него на пару шагов.       — Ты сошел с ума? — сердито проворчал Регулус. — Я не оставлю своего мальчика и не оставлю тебя. Так что прости конечно, Поттер, но с этого момента ты застрял со мной.       И, конечно же, Джеймс потом вытряс из него всю душу.       — Он не уйдет, — говорит Джеймс.       — Ты обещаешь?       Джеймс кивает, протягивая мизинец, и Гарри быстро хватается за него.       — Обещаю.       Гарри хихикает, и его голос звучит очень тихо, когда он шепчет:       — Сработало.       Но не настолько тихо, чтобы Джеймс не заметил этого.       — Что сработало?       Гарри тут же замолкает.       — Ничего.       Обеспокоенный, Джеймс подается вперед, чтобы оказаться лицом к лицу с Гарри, но Гарри быстро натягивает капюшон своей толстовки на лицо.       — Гарри, что сработало? — повторяет Джеймс. — Что ты сделал?       — Пообещай мне, что не будешь злиться.       — Я не могу тебе этого обещать.       — Тогда я не буду тебе говорить.       — Гарри.       — Папочка.       Джеймс тяжело выдыхает и откидывается на спинку дивана.       — Я обещаю, что не буду злиться, — соглашается он. — Итак, что ты сделал?       Гарри потянул за капюшон чуть сильнее.       — Рон сказал мне, что если дядя Реджи станет моим папой, то ему не придется уезжать, но я не знал, как попросить его стать моим папой, поэтому я просто… я просто… я подумал, что так все и будет, — бормочет он. — И это сработало, поэтому ты не можешь на меня злиться.       Коварная маленькая дрянь.       Это действительно сработало, думает про себя Джеймс, потрясенный.       Все, что нужно было Гарри, это одно слово, и теперь у него есть еще один отец, а бывший парень Джеймса стал его парнем, и им придется объясняться со своими друзьями.       Черт возьми.       — Ты обещал, что не будешь злиться! — скулит Гарри, уткнувшись лицом в грудь Джеймса.       — Я не злюсь, — быстро заверяет его Джеймс. — Я просто… я немного потерял дар речи, вот и все.       — Что это значит?       — Это значит, что я не знаю, что тебе сказать, — говорит он. — Ты действительно хотел, чтобы Рег стал твоим отцом, да?       Гарри наконец-то поднимает на него глаза, хмурясь от явного страдания.       — Пожалуйста, не забирай его, — умоляет он.       Джеймс никогда не притягивал Гарри в свои объятия так быстро, как в этот момент, целуя его лоб и крепко обнимая, пытаясь остановить разрыв собственного сердца.       — Я бы никогда, никогда не сделал этого, Хаз, — шепчет он. — Рег так сильно тебя любит, и он делает тебя таким счастливым, что я и мечтать не могу о том, чтобы отнять это у тебя.       Гарри что-то бормочет себе под нос, но Джеймсу удается уловить только слово «счастье».       — Повтори пожалуйста?       Гарри отталкивается от него и говорит:       — Он тебя тоже делает счастливым.       Джеймс улыбается в сторону.       — Ты действительно так думаешь?       — Да, и я слышал, как дядя Бродяга сказал дяде Лунатику, что давно не видел, чтобы ты выглядел так глупо, — вспоминает он. — Но потом дядя Лунатик сказал, что ты выглядишь глупо, потому что ты счастлив из-за папы.       Что ж, Сириус был недалек от истины, и Джеймс даже не может на него сердиться.       — И что ты об этом думаешь? — интересуется он. — Забудь о том, что они говорят, я хочу знать, что думаешь ты.       — Ты много смеешься, — говорит Гарри, пожимая плечами, — и ты часто смотришь на него и улыбаешься. А когда он замечает, ты всегда смотришь в окно, и я не знаю, почему ты так делаешь.       Джеймс слегка хихикает.       — Правда? — спрашивает он. Гарри быстро двигает головой вверх и вниз. — А он смотрит на меня?       Гарри закатывает глаза.       — Всё. Время. — простонал он. — А дядя Хвостик всегда говорит ему, что он пускает сопли, как идиот.       — Пускает сопли?       — Да, вот так, — Гарри наклоняет голову в сторону и высовывает язык, издавая чавкающий звук.       — Ты имеешь в виду слюни? — спрашивает он, забавляясь. Гарри кивает.       — Это плохо?       — Вообще-то, это очень хорошо, — считает он и на мгновение щиплет Гарри за нос, прежде чем сказать: — Эй, Хаз?       — Хм?       — Твой папа очень любит тебя, ты же знаешь? И он будет твоим папой столько, сколько ты захочешь.       — Даже когда я стану взрослым?       — Даже когда ты станешь взрослым, — заверил его Джеймс, кивнув. — В конце концов, вы выбрали друг друга.       Гарри качает головой в сторону.       — Правда?       Регулус выбрал тебя с момента твоего рождения.       — Правда.       Он любил нас обоих так сильно, что заставил своего лучшего друга нарядиться доктором и пробраться в чертову реанимацию, только чтобы подержать тебя за руку несколько минут.       Если это не любовь, то что тогда?       Регулус без колебаний пожертвовал своим счастьем ради людей, которых любил больше всего, и хотя Джеймс изо всех сил жалеет, что не смог сделать что-то, чтобы избавить его от боли и печали, Регулус прав, из обломков вышло нечто прекрасное.       Гарри был светом жизни Джеймса с того момента, как он появился на свет.       С того момента, как медсестра передала ему этот корчащийся сверток, завернутый в желтое одеяло, Гарри стал для него всем.       Он знал, что все его достоинства и недостатки привели его к этому моменту, к этому крошечному ребенку, смотрящему на него с бесконечным благоговением.       И теперь он задается вопросом, не это ли чувствовал Регулус в тот день, и если это так, то Джеймс даже представить себе не может, какую душевную боль причинило ему то, что он оставил все позади и продолжал жить дальше, зная, что Гарри будет расти без него.       Деревянный пол слегка поскрипывает, и Джеймс поворачивается, чтобы увидеть Регулуса, стоящего в паре метров от них, в его взгляде расцветает любопытство. Прежде чем Джеймс успевает что-то сказать, Гарри поднимает лицо, улыбается от уха до уха и восклицает:       — Папа!              Джеймс не замечает трепета ресниц Регулуса, когда тот подходит к ним и садится рядом, наклоняясь, чтобы поцеловать Гарри в висок.       — Ты действительно выбрал меня? — спрашивает Гарри, склонив голову набок.       Регулус хмурится на долю секунды, прежде чем на его губы ложится мягкая улыбка.       — Как я мог не выбрать? — отвечает он, чайная ложка боли рассыпана среди нежности его слов. — Я любил тебя с того момента, как впервые увидел, Хаз.       Гарри делает рывок к нему, отстраняясь от Джеймса.       — Можно мне обняться?       — Ты можешь получить столько объятий, сколько захочешь, маленький злобный гремлин, — воркует Регулус, и Гарри, не теряя времени, бросается на него.       Регулус задыхается от внезапно навалившегося на него веса, но быстро обхватывает Гарри руками и начинает осыпать поцелуями все его хихикающее лицо.       Джеймс слегка ворчит себе под нос, глядя на свою промокшую футболку.       — Хаз, я весь мокрый из-за тебя.       Две пары глаз падают на него, и только когда губы Регулуса начинают кривиться в уголках, Джеймс понимает, что совершил ужасную ошибку, но он не успевает быстро подняться с дивана, как Регулус прижимает его к себе, и две головы мокрых волос закрывают его лицо и шею.       — Прекратите! — Джеймс смеется, пытаясь оттолкнуть их, но ни один из них не сдается.       Регулус буквально выжимает свои волосы на плече Джеймса, затем трясет головой и посылает брызги во все стороны, и Гарри следует его примеру.       И это… это счастье.       Смех двух людей, которых он любит больше всего, объединившихся, чтобы вывести его из себя, Нокс, смотрящий на них издалека за то, что они потревожили его сон, Регулус, дающий Гарри пачку печенья за те тридцать секунд, которые потребовались Джеймсу, чтобы принести еду к двери, и Джеймс, обнаруживающий, что они набивают свои лица печеньями, когда он заходит на кухню.       Счастье — это и сдерживание своего веселья, и Регулус, сдерживающий слезы после того, как он настаивает на том, чтобы попробовать самую острую сальсу, и продолжает элегантно потягивать воду из стакана, как будто не собирается подавиться.       А еще счастье — это вместе укладывать Гарри в постель и ждать, пока его дыхание выровняется, прежде чем на цыпочках выйти из комнаты рука об руку.       — Сириус звонил, когда ты забирал Гарри, — говорит ему Регулус, когда они направляются в спальню Джеймса. — Они возвращаются в понедельник.       — Так скоро? — спрашивает Джеймс. — Я думал, у нас будет еще несколько дней, чтобы понять, что, черт возьми, мы собираемся сказать твоему брату.       Регулус пожимает плечами.       — Я тоже, но он сказал, что его дела закончены, — объясняет он. — Мы должны рассказать Сириусу, что мы вместе, как только они приедут, дорогой. Мы слишком взрослые, чтобы прятаться от моего брата.       Джеймс вздыхает, закрывая за собой дверь.       — Все будет хорошо, любимый. Мы ведь и не осторожничали особо в последние несколько недель, правда?       — Думаю, нет, — слегка усмехается он. — Как ты думаешь, было бы так легко открыться ему тогда?       — Возможно, — говорит Джеймс. — Но сейчас бесполезно зацикливаться на этом, тебе не кажется? Мы были так молоды.       — И такими глупыми. — Регулус делает глубокий вдох, складывает руки на груди и бросает на Джеймса вопросительный взгляд. — Мы действительно должны рассказать ему об этом? — спрашивает он. — Может быть, будет лучше, если мы, я не знаю… если мы сделаем вид, что этого никогда не было.       Сердце Джеймса слегка замирает в груди.       — Я думал, мы уже слишком взрослые, чтобы прятаться от твоего брата, — бормочет он, и Регулус поднимает плечи.       — Это не совсем ложь, а именно…       — Это ложь посредством умолчания, — перебивает Джеймс, немного резче, чем собирался. — И я делал это последние шесть лет, Регулус. Я не могу больше так. И я также не могу притворяться, что нас не было. Я бы предпочел встретиться с Сириусом раз и навсегда, чем строить еще одни отношения, основанные на лжи.       Сожаление приходит быстро, когда Джеймс замечает, как опускается лицо Регулуса.       — Прости, — быстро говорит он. — Я не хотел так с тобой разговаривать…       — Нет, ты прав, — прерывает его Регулус, делая два шага вперед. — Прости меня, я даже не знаю, почему я это сказал…       — Все в порядке, любимый, я понял… — начинает Джеймс, но Регулус быстро закрывает ему рот.       — Это было глупое, мать его, предложение, — решает он, опуская руку и хватая ею ладонь Джеймса. Их пальцы сцепляются сами собой. — Каждая часть нашей истории имеет значение, Джейми. Почему мы должны скрывать что-то настолько прекрасное?       Джеймс кивает, притягивает Регулуса ближе, обнимая его за плечи, чтобы поцеловать в макушку.       Регулус целует тыльную сторону руки Джеймса, затем отпускает ее и обнимает Джеймса в ответ, прижимаясь щекой к его груди.       — Мне действительно жаль, — бормочет он. — Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь подумал, что я не любил тебя всей душой, потому что я любил. И до сих пор люблю.       — Ты волнуешься, — говорит ему Джеймс, опустив глаза. — И это понятно. Ты только налаживаешь свои отношения с братом и не хочешь ставить их под угрозу.        Регулус ворчит себе под нос, что Джеймс воспринимает как согласие.       — Мы можем сначала рассказать ему о наших нынешних отношениях, а потом о прошлых, — предлагает он, но Регулус качает головой.       — Нет, лучше мы просто сорвем пластырь сразу, — вздыхает он.       — Ты собираешься рассказать ему о том, почему ты ушел?       Регулус снова ворчит, на этот раз немного громче.       — Не знаю, я не хочу об этом думать, ты же знаешь, каким он бывает.       — Все в порядке, малыш, — шепчет Джеймс и снова целует макушку его головы. — Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, правда?       — Конечно, знаю, ты не дашь мне забыть об этом, — усмехается Регулус, с обожанием глядя на Джеймса. — Я тоже тебя люблю.       Джеймс крепко обнимает его, раскачивая Регулуса из стороны в сторону. — Иногда я не могу поверить, что это действительно происходит.       — Я тоже, — пробормотал Регулус. — Я могу обнимать тебя, когда захочу, могу целовать тебя, могу попросить сделать минет, и с вероятностью пятьдесят на пятьдесят я его получу.       Джеймс смеется.       — Пусть будет восемьдесят на двадцать, — говорит он Регулусу. — А если я попрошу сделать мне минет?       — Это зависит от ситуации.       — От чего?       — От того, как сильно ты меня раздражаешь в этот день.       — Что, если я попрошу минет сегодня?       Регулус изогнул бровь.       — Ты вынес мусор утром?       — Нет, но…       — Вот твой ответ.       Джеймс закатывает глаза, ласково, и на его губах появляется улыбка, когда он наклоняется, чтобы потереть кончик своего носа о нос Регулуса.       — Ты такая сука.       — А ты такая дрянь, — отвечает Регулус. — Шучу, я бы сделал тебе минет, даже если бы ты съел все M&M's, а потом попытался свалить вину на Гарри.       Джеймс поджимает губы, чтобы скрыть ухмылку.       — Клянусь, это был Гарри, — полусерьезно лжет он.       — Если я не могу дотянуться до этого чертова шкафа, с чего ты взял, что Гарри сможет? — спрашивает Регулус, нахмурив брови.       Джеймс пожимает плечами.       — Магия?       — Ты полон дерьма, — слабо усмехается Регулус и отходит от Джеймса, хватая его за обе руки. — Джейми?       — Реджи?       — Могу я сказать тебе кое-что глупое?              — Это глупее, чем когда я бегаю за тобой по всему дому, пытаясь признаться в своей безграничной любви к тебе, а ты убегаешь от меня и неоднократно называешь меня дрянью? — задается вопросом Джеймс, сжимая руки Регулуса в ответ. — Потому что это было довольно глупо.       Регулус смеется, задыхаясь, от чего Джеймс замирает, а его сердцебиение учащается.       — Нет, не настолько глупо, — говорит он, мягко направляя Джеймса к кровати, а затем садится на край, скрестив ноги под своим телом. — Каждый раз, когда я смотрю на Гарри в последнее время, я не могу перестать думать обо всем, что я пропустил.       Джеймс грустно улыбается и заправляет непослушный локон за ухо Регулуса.       — Ты хочешь поговорить об этом?              Регулус выдыхает, кивая.       — Я пропустил первые шаги Гарри, его первый день в школе, бессонные ночи, когда он не переставал плакать, проводы его в кампус — я пропустил всё, — говорит он Джеймсу, все еще не отпуская его руки. — И я часто думал об этом, понимаешь? Я спрашивал себя, что ты делаешь, как Гарри. Время от времени Питер предлагал мне показать несколько фотографий или видео, но я всегда отказывался, и, возможно, мне следовало забыть его. Это не может быть больнее, чем осознание того, что я даже не знаю, какими были первые слова Гарри.       Джеймс подносит руку к щеке Регулуса, поглаживая большим пальцем мягкую кожу.       — Пока-пока, — с нежностью вспоминает он. — Мы говорили ему «пока-пока», прежде чем передать его на руки. Когда ему было десять месяцев, я передавал его Сириусу перед работой, и когда я сказал «пока-пока», он сказал это в ответ.       С губ Регулуса срывается усмешка.       — Пока-пока? — повторил он. — Это очаровательно.       Джеймс кивает.       — Мы с твоим братом сразу же начали рыдать, поэтому, конечно же, напугали Гарри, и он начал рыдать через три секунды, а чтобы он рассмеялся, Сириус со всего размаху ударил меня по лицу.       — Это сработало? — Регулус хихикает, но его глаза быстро наполняются слезами.       — Как по волшебству, — Джеймс придвигается ближе к Регулусу, притягивая его руки к своим коленям. — Ты хочешь, чтобы я тебе все рассказал?       Улыбка, расцветающая на лице Регулуса, — одна из самых драгоценных вещей, которые Джеймс когда-либо видел.       — Ты можешь показать мне все фотографии и видео?       — Конечно, — заверил его Джеймс. — Я знаю, что это не то же самое, что побывать там, но если тебе станет легче, то я думаю, что стоит попробовать…       Регулус затыкает его поцелуем.       Похоже, в последнее время это любимое занятие Регулуса — затыкать Джеймса поцелуем.       И Джеймс не собирается жаловаться, если только ему удастся открыть глаза, когда они отстранятся друг от друга, и пересчитать веснушки на губах Регулуса заново.       У него их семь. Две сверху и пять снизу, одна из которых находится достаточно близко к уголку, чтобы Джеймс не смог ее увидеть, когда Регулус улыбается ему.       Джеймс удивляется, как он столько лет не видел этой улыбки, не пробовал помаду на поцелуях Регулуса, не чувствовал его смех на губах Джеймса — и прежде чем он осознает это, он наклоняется для нового поцелуя, просто потому что может, потому что никто не останавливает его, потому что они вдвоем в тихой спальне, и потому что есть одна вещь, которую Джеймс хочет делать до конца своей жизни, и это целовать Регулуса Блэка.