~
Они не спят всю ночь: радостно воодушевлённый Вэй Ин сначала наматывает круги по квартире, а потом вдруг останавливается, сереет и падает на диван, как подкошенный. «Он не знает, что Вэнь Цин больше нет, — резко севшим голосом говорит он. — Мне придётся ему рассказать». Усянь так и сидит, безмолвный и грустный, пока Лань Чжань сдвигает его, чтобы расстелить постель; пока Лань Чжань уводит его в душ и поливает тёплой водой; пока Лань Чжань пытается отвлечь его поцелуем в уголок губ, но не получает ответа; пока Лань Чжань укладывает его в постель и накрывает одеялом. Вэй Ин не засыпает, а ворочается с боку на бок, душит объятиями или сдвигается к краю. «Поделись со мной», — говорит Ванцзи, который не может уснуть в таких условиях. И Вэй Ин, вопреки ожиданиям, делится. Тем, как все эти годы надеялся ещё хоть раз поговорить с другом. Тем, как оплачивал его содержание в больнице. Тем, как они с а-Юанем завели традицию навещать его два раза в неделю, чтобы хотя бы полчасика поболтать. Вэй Ин рассказывает про свои метания и выбор между тем, чтобы постараться сохранить а-Юаню его родного дядю и тем, чтобы сдаться под напором статистики и финансовых вопросов. Вэй Ин говорит, и говорит, и говорит, несколько раз повторяя одно и то же, но не плачет и не жалуется, а просто… словно не знает, как теперь быть. Утром а-Юань задумчиво смотрит на их симметричные тёмные круги, но Усянь не объясняет их причину, а отшучивается и оставляет сына с Лань Чжанем, пока сам едет «по делам». — Папа, но я же болею! — капризно тянет ребёнок, у которого неприятные тридцать семь и четыре. — Я очень быстро, правда, — целуя его в лоб, оправдывается Вэй Ин. — И я не на работу, честное слово. Лань-эргэгэ позаботится о тебе, пока меня не будет. А-Юань складывает руки на груди: — Но Лань-гэгэ без кроликов! Отец хихикает и, распутав его руки, берёт сына за ладошки. — Вы сможете приготовить что-то вместе. Или порисовать. А может быть, Лань-эргэгэ, — он выделяет «эр», потому что хочет приучить сына к правильному, — расскажет тебе, как перевозить кроликов, чтобы мы могли взять их с собой на озеро летом? Глазки мальчика загораются, но он всё ещё сомневается. — Ты же говорил, что их нельзя возить. — Я ошибся. Так бывает, — и пожимает плечами. — Так что поговори пока с Лань Чжанем, а я быстро вернусь. Ванцзи восхищается этим мужчиной каждую минуту своей жизни. Так трудно найти взрослого, способного признать свою ошибку. Ещё сложнее — того, кто сделает это перед ребёнком. Даже если не брать в расчёт то, как Вэй Ин понемногу учит сына, растущего в США, не только китайскому языку, но и национальным традициям. — Ладно, — с тяжёлым вздохом соглашается ребёнок, — только ты привезёшь мне что-то сладкое! — Договорились, Редисочка. После его ухода Лань Чжань без конца подглядывает в бумагу, которую тот оставил с расписанным планом лечения и в сумбурные смски с тем, о чем забыл рассказать. А-Юань тем временем взбивает на полу диванную подушку для старшего, раскладывает всех своих плюшевых зверей вокруг неё и чинно усаживается на маленькую думку рядом сам. Затем не очень терпеливо ждёт, когда взрослый последует его примеру, и подаёт ему миниатюрную фарфоровую чашечку. Ванцзи только примерно представляет, что делать, потому что чашка пустая, ребёнок — очень серьёзный, а динозавры косыми глазами и кривыми зубами скалятся в его сторону. — Итак, кролики, — намекает а-Юань. Лань Чжань прочищает горло и начинает говорить: — Прежде всего, эти зверьки — не такие, как кошки и собаки. В дикой природе они не хищники, а жертвы, поэтому гулять с ними нужно очень осторожно. Это значит… — он осекается под суровым взглядом ребёнка. — Что-то не так? — Ты не пьёшь чай, — обиженно замечает мальчик. — Но… На глаза а-Юаня наворачиваются слёзы, и Ванцзи очень близок к панике. У Цзинъи нет такой посуды, Лань Чжань никогда в жизни не держал в руках чашечку размером едва ли больше половины дамплинга, да и как можно пить из пустой чашки? Однако он не зря имеет высшее образование и несколько сотен подчинённых: жизнь научила его адаптироваться к ситуации и понимать условия переговоров уже после вступления в них, — так что первое, что он делает, это подносит чашечку к губам, стараясь не отломить хрупкую ручку. Морщинки на лбу ребёнка почти разглаживаются, взрослый выдыхает: верная тактика, хвала небесам. — Вкусно, — добавляет он также на всякий случай. А-Юань удовлетворённо кивает и возвращается к своему «чаю». — Итак, у всех кроликов, которые собираются погулять, обязательно должны быть сделаны все прививки. Ты знаешь, что это такое? Взамен чашечке мальчик протягивает миниатюрную тарелку с розовым пластилином в центре и до смешного маленькую ложечку. Лань Чжань едва может удержать её пальцами. — Прививки — это уколы заранее, чтобы не заболеть. Нам в школе делают. Папа говорит, что раньше мама таскала его на прививки за уши. Ох, Ванцзи представляет себе эту картину. Тот наверняка устраивал из каждой обязательной вакцины повод устроить шоу просто потому, что имел такую возможность. — Но я не боюсь, — деловито добавляет ребёнок. — Я даже держу одноклассниц за ручки, чтобы они тоже не боялись! «Далеко пойдёшь, а-Юань», — пролетает мысленная усмешка в голове Лань Чжаня. А ещё он почему-то думает, что Вэй Ин тоже был таким второклашкой — бесстрашным и заботливым. — Так вот, у кроликов должны быть прививки и, — натыкаясь на строгий взгляд, мужчина уже примерно догадывается, что делать: неловко отламывает кусочек пластилина… зубочисткой? назвать это ложкой слишком трудно, а затем подносит ко рту. Однако тут он сомневается в дальнейших действиях и придерживается той же тактики, что и с надёжными заказчиками: говорит честно. — Я должен положить это в рот? А-Юань смотрит на него широко раскрытыми глазами и машет руками, раскидывая пластилин из своей тарелочки: — Нет! Нет-нет-нет! Лань-гэгэ, ты что же, не умеешь играть в чаепитие?! — Никогда не приходилось. А-Юань задумчиво чешет нос таким похожим на отца движением, что сердце Лань Чжаня в который раз тает. — Это всё Цзинъи виноват, — заключает он без вопроса. — Ты должен положить кусочек на ложечку, вот так, — демонстрация выходит несколько затянутой из-за того, что мальчику приходится поползать по полу, собирая пластилин и посуду. — Потом сделать «ам», как будто ты съел этот кусочек, а потом положить его обратно! Кривляясь и изображая глотание весьма гротескно, ребёнок, похоже, забывает о температуре, а сам Лань Чжань очаровывается всё сильнее и сильнее, словно он и раньше не обожал этого мальчишку до крайности. Наконец, разобравшись с таинствами пластилиновых чаепитий из пустых чашек, Ванцзи может закончить рассказ: про вольеры, про тень, про других зверей и про удобные переноски. После он предлагает провести для маленького зрителя большую чайную церемонию, если тот примет свои микстуры. Разумеется, настоящей церемонии не выходит: нет ни подходящей посуды, ни соответствующего чая, — но а-Юань и без того в восторге от степенного разлива напитка, правильного вдыхания аромата и разговоров о высоких материях. В данном случае такой материей становятся звёзды и светлячки (не то чтобы Лань Чжань улавливает момент перехода, но виду не подаёт). После они отправляются читать сказки, потому что телевизор отказался включаться ради мультиков. Сделав мысленную пометку вызвать мастера, Лань Чжань послушно открывает указанную книгу и принимается читать. Несколько раз а-Юань сонно упрекает его в монотонном чтении, но уже ко второй странице крепко засыпает, убаюканный чужим голосом и противопростудными лекарствами. Лань Чжань укрывает его одеялом, притворяет дверь и только после этого перезванивает на сброшенные рабочие звонки, начиная с секретаря. Смс от Вэй Ина перестали приходить ещё до первой порции пластилинового пирога, так что Ванцзи делает вывод, что тот всё ещё в клинике, и старается не волноваться. Миссия проваливается через час, когда срочные рабочие вопросы решены, а ни одного сообщения так и нет. Он не решается позвонить сам, поэтому бездумно ходит по квартире и наводит порядок, раскладывая вещи по полкам, а затем берётся проверить, почему не работает телевизор. Разумеется, починить его без опыта и инструментов не выходит, так что в конце концов Лань Чжань просто открывает интернет-магазин и выбирает новый — чуть больше и значительно качественнее, чем этот, принадлежащий арендодательнице. Когда он раздумывает над этичностью такого дорогого подарка без спроса, ему приходит смс от Вэй Ина: «А-Юань спит?». «Да». Ответа на это сообщение нет, но через несколько минут ожидания в замке поворачивается ключ. Вэй Ин выглядит очень усталым, пока снимает верхнюю одежду и вылезает из ботинок. — Я купил вина, — сообщает он ломко. — Я знаю, что это отвратительно, я одинокий отец и так нельзя, но… ты присмотришь за мной, правда? — Всегда. Вэй Ин насилу улыбается и топает на кухню, падает на стул, а на стол водружает дешёвое вино и красивое пирожное из булочной. — Это а-Юаню. Лань Чжань понятливо кивает и убирает его в холодильник, достаёт немного сыра, а затем открывает вино даже без штопора — крышка отвинчивается. Наливает не в фужер — такого в этой квартире нет — в кружку, и подаёт Усяню. — Спасибо. Тот обнимает её руками, словно пытаясь согреться, и смотрит в самую глубину, ища там нужные слова. — Мы говорили о Вэнь Цин, — он морщится от горечи сказанного и делает большой глоток, — и об а-Юане. Об этих… почти шести годах. Лань Чжань наливает себе чай и садится напротив, готовый слушать или молчать. — И я не хочу говорить об этом снова, — слабо улыбается Вэй Ин, делая ещё один глоток. — Но спасибо, что ты рядом. Лань Чжань отпивает чай и снова наполняет его кружку.~
А-Юань поправляется через пару дней, и Вэй Ин сразу же ведёт его к цзюцзю — им всем это нужно. Ванцзи также приглашают в палату и представляют Вэнь Цюнлиню. Тот выглядит так, как и ожидается от человека, только-только вышедшего из комы: бледный, с трудом складывающий звуки в слова, но слабо улыбающийся. Это последнее качество так вяжется с его открытым добрым лицом, что Лань Чжань сразу же понимает, почему Вэй Ин зовёт его своим другом. Сам Усянь ведёт себя странно, но Ванцзи объясняет это возросшим количеством дел: кроме работы и ребёнка добавилась необходимость проводить время с другом и помогать тому восстанавливаться. Но Сичень, сам того не зная, раскрывает ему глаза за совместным обедом в офисе. — Как Вэй Ин справляется? — интересуется брат, нарезая запеканку на равные кусочки. Ванцзи старается делиться только хорошими новостями: — Ему нелегко совмещать две работы, сына и визиты в больницу, но он хорошо держится. — Не собирается искать третью? Он же так переживает всегда за деньги, а тут такие траты. Я почти уверен, что тебе стоит больших трудов удерживать его от… Наверное, на лице Лань Чжаня отражается что-то нехорошее, раз брат замолкает на середине фразы с вилкой и ножом, занесёнными над тарелкой. — Что? — Траты? Сичень моргает: — Реабилитация после долгой комы — процесс трудоёмкий и недешёвый, особенно если применяется хорошее оборудование и требуется содержание в клинике. Вэнь Цюнлинь ведь не переехал к Вэй Ину? Куда бы ему переезжать, в малюсенькой квартире нет места даже для надувного матраса, что и говорить о ещё одной кровати! Лань Чжань больно уязвлён тем, что Вэй Ин снова переживает свои проблемы в одиночку, несмотря на все их разговоры и откровения. Он встаёт, намереваясь то ли накричать на него, то ли вывести на искренность, но Сичень хватает брата за запястье. — Ты не можешь постоянно делать это. — Нам нужно поговорить, — раздражённо отвечает Ванцзи. — Диалог — важная… — Тебе нужно ему доверять, — отрезает Сичень. — Ты прав, разговоры важны, но ты не можешь постоянно принуждать его к ним. Дай ему время. — Чтобы он угробил себя?! — Чтобы он открылся тебе сам. А-Чжань, может он просто не успел? — Не успел сказать, что ему нужны деньги?! Сичень вздыхает с выражением вселенской муки, но отпускает брата, оправляет манжеты и встаёт рядом с ним, заглядывая в глаза. — Для нас с тобой разговоры о деньгах просты, потому что мы никогда в них не нуждались. Для человека, который вынужден работать на нескольких работах, чтобы прокормить семью, — это не так. — Я знаю. — Нет, не знаешь, — строго возражает Сичень. — Ты представляешь. И в твоих представлениях нет ничего ни о безвыходности, ни о гордости. Лань Чжань моргает от неожиданности. Он никогда не думал об этом так. — Ему может и нужны деньги. Но попросить их у кого-то, даже близкого — это непросто. Особенно, если он привык справляться сам. Особенно, если он воспитывался в богатой семье — а он воспитывался, я видел его манеры, когда мы ужинали вшестером. Если ваши отношения действительно такие близкие, как всем нам кажется, он придёт к тебе со своей проблемой сам, когда будет готов. — Я не хочу, чтобы у него были проблемы. Не хочу, чтобы ему приходилось просить. — Это похвально, — улыбается Сичень снисходительно. — Я понимаю. Но если ему нужно это? Ванцзи обескураженно выдыхает: — Что? — Он сильный, независимый, свободолюбивый человек. Что если он хочет сам решить, когда ему нужна помощь, а когда нет? — Но она ему нужна. — Так дай ему это признать. Лань Чжань внезапно не может сделать вдох и медленно садится обратно на стул. — Разве он… не признавал? Хуань-гэ ласково качает головой и тоже усаживается напротив, поправляя приборы рядом с их тарелками, а потом мягко заглядывает в глаза брату. — Принять помощь, так заботливо предложенную, и признать свою в ней нужду — это не одно и то же. Помни про гордость. Лань Чжань перебирает в голове все их четыре месяца на двоих и понимает, что Сичень абсолютно прав. Это выбивает его из колеи настолько, что он на несколько минут полностью выпадает из реальности. Брат цокает и качает головой, отправляет кому-то несколько сообщений, а потом ухмыляется: — Мне кажется, тебе тоже нужно расслабиться. Пойдём, — он встаёт, застёгивает пуговицы небесно-голубого пиджака и тянет Лань Чжаня за плечо, вынуждая тоже подняться. Вежливым жестом он привлекает внимание персонала, чтобы со стола могли убрать. — Куда? — едва ли осознавая свой вопрос, уточняет Ванцзи. — Фехтование, кафе-мороженое и картинг. Я не верну тебя твоему благоверному до глубокой ночи, так ему и напиши. — Но… — Ладно, шучу, я уже написал ему сам. Он пожелал нам хорошего дня. — Но!.. — Тебе нужны силы на заботу так же, как и ему. Один вечер он без тебя справится. — Но?.. — Дядя тоже справится с работой, пока мы немного отдохнём. Лань Чжань вздыхает и частично понимает, что брат имел в виду, намекая на навязчивую заботу. — Я ведь не просил тебя, — ворчит он, нехотя вкладывая свой мобильник в его протянутую руку. Такова традиция их совместного отдыха: тот, кто инициирует прогулку, хранит оба телефона у себя. Правда, за всю их жизнь Ванцзи инициатором был только в мальчишник Хуань-гэ. — Во-первых, я твой старший брат, — самодовольно хмыкает Сичень, — во-вторых, последний раз я так делал после придурка Сэма, и тогда тебе понравилось. В-третьих… А впрочем, можно было закончить уже после «во-первых». Хуань-гэ хлопает Ванцзи по плечу, и тот сдаётся на милость старшему. Ему на самом деле нужно немного отвлечься, он ведь несколько месяцев не делал этого.~
Ждать оказывается трудно. Вэй Ин сильнее нервничает с каждый днём, так что его руки снова начинают дрожать. Он плохо спит ночами, и объятия помогают лишь частично. Он ищет ещё одну работу, судя по неясным звонкам, на которые тот не отвечает в чужом присутствии, и мелькающим на его телефоне вкладкам. Он улыбается с таким трудом, что кажется, будто улыбка ломает его изнутри. Но а-Юань по-прежнему тепло одет и окружён любовью, Вэнь Цюнлинь ответственно подходит к реабилитации, хоть и явно всё читает по усталому лицу. Как-то раз он даже благодарит Лань Ванцзи за заботу о друге и просит быть настойчивее: «Сестра буквально заставляла его есть во время сессии, потому что иногда лао-Вэй запросто упускает такие вещи». Конечно, он говорит это медленнее и сбивчивее, но смысл понятен. Да, после четырёх месяцев отношений это не какая-то новая информация, но интересно узнать, что Вэй Ин был таким же ещё до становления отцом. В холодный вечер тридцать первого октября они вместе едут в больницу, и а-Юань в костюме роулингского волшебника загадочно улыбается, словно его распирает от тайны, но он не хочет проболтаться. Вэй Ин рассеянно смотрит под ноги и несёт какую-то небольшую коробку, однако сильнее всего удивляет Сичень с семьёй, которые тоже входят в маленькую комнатку в клинике вместе с ними. На молчаливый вопрос брат пожимает плечами, и Мэн Яо просто отвечает, что тоже ничего не знает: их пригласили на пару часов. Цзинъи, наряженный в пирата, волчком вертится вокруг друга, но тот уже держит рот руками, чтобы ничего не сказать. Комната отдыха украшена хэллоуинской атрибутикой: повсюду тыквенные мордашки (скорее, дружелюбные, чем устрашающие), имитация паутины и нарисованные приведения. Лань Чжань никогда не придавал значения этому празднику, но удивляется, что Вэй Ин не надел никакой костюм — из всех известных ему взрослых, только он и Сичень способны носить аквагрим и блестящие мантии за компанию с ребёнком. Только если брат вынужден быть ответственным главой корпорации и не может позволить себе баловство в офисе, то Вэй Ину разрешено было нарядиться для работы в кофейне. Однако тот одет в привычные джинсы и свитер, без единого намёка на Хэллоуин, что не может не расстраивать. Разместив всех в комнате, Вэй Ин отлучается за Вэнь Нином и привозит его на инвалидном кресле, чтобы познакомить со всеми. — Ох, я так рад… что м-мы отметим вместе, — с краснеющими щеками улыбается тот. — Отметим что? — с нехорошим подозрением спрашивает Ванцзи, и а-Юань аж подпрыгивает на месте от нетерпения. Усянь устало смеётся и кивает сыну: — Можно рассказывать, Редисочка. — У ПАПЫ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ! — радостно кричит ребёнок, и взрослые замирают. Очевидно, повисшая неловкая тишина смущает Вэй Ина, так что он ведёт плечами и подходит к небольшому журнальному столику. — Я знаю, что должен был как-то по-другому вам сказать, но мне не хотелось… эм, делать из этого что-то значительное. Так что у нас есть торт и сок, я буду рад, если вы проведёте со мной пару часов. — Сяо-Вэй, — растерянно, но снисходительно бормочет Сичень, — тебе стоило предупредить нас, мы же даже без подарков. — Вы… то, что вы все есть в моей жизни, это уже подарок, — смущённо улыбается он установленной коробке. — Несмотря на мнение ваших дядь обо мне. — Дядь? Вэнь Нин слабо смеётся: — Ты помнишь. — Это была катастрофа! Такое невозможно забыть. Вэнь Жохань просто!.. — он бросает взгляд на детей и проглатывает окончание фразы. — Короче, давайте есть торт. И кстати, как классно, что ты тоже это помнишь, твоя память так быстро восстанавливается! Торт обнаруживается в коробке, которую нёс именинник, и он выглядит совсем нежирным и лёгким, а с одной стороны даже совсем лишён ягодных украшений и карамели. — Этот кусочек специально для тебя, — объясняет Вэй Ин другу, пока откладывает крышку. Он не успевает даже удобно перехватить нож, когда Цзинъи кричит: — Но так нельзя! Сначала свечки и песенка! — Папа не любит свечки в его торте, — степенно отвечает а-Юань. — А песенку давайте споём все вместе! Лань Чжань знает Вэй Ина достаточно хорошо, чтобы понимать, что свечи он любит, просто не считает их достаточно значимыми, чтобы тратить на них деньги для себя. Сердце сжимается от осознания, что любимый постеснялся рассказать о собственном празднике. Хорошо, что хотя бы решился позвать их сюда, не побоявшись отвлечь а-И от сбора конфет. Наверняка важную роль в этом сыграло то, как сильно Вэнь Нину нужен повод для радости и встреч с другими людьми после почти шести лет комы. Лань Чжань на девяносто пять процентов уверен в том, что для самого себя Вэй Ин в таком усталом состоянии не купил бы даже кекс. Ванцзи поёт вместе со всеми, пока именинник отчаянно краснеет и радостно посмеивается. Затем все устраиваются на коленях вокруг журнального столика, чтобы тот мог разложить кусочки по картонным тарелочкам. Порцию Вэнь Нина ставят ему на колени: — Я помогу тебе поесть, погоди. Хочешь сесть к нам? — Я не смогу… сидеть. Но… спасибо. Вэй Ин кивает и ненадолго приваливается к плечу сидящего рядом Лань Чжаня. Он оказывается напряжён почти до дрожи, и Ванцзи приобнимает его за талию, чтобы позволить расслабиться. Это работает: он явно чувствует себя лучше, когда не должен держать спину. — Раз уж мы без подарков, позволь тебя поздравить, — торжественно начинает Сичень, пока Яо разливает сок в бумажные стаканчики. Вэй Ин хихикает и поднимает свой стаканчик, чтобы выслушать сказанное. Правда, рука заметно дрожит, так что он возвращает его на стол до окончания тоста. В конце концов вечер проходит неплохо. Все они по очереди говорят много хорошего имениннику, тот, спасаясь от смущения часто лезет кормить и поить Вэнь Нина диетической частью торта и минеральной водой, а дети смеются и наперегонки рисуют картинки в подарок, используя листочки и фломастеры больничной комнаты отдыха. Оказалось, что Вэй Ин заранее очаровал медперсонал, чтобы занять это место ненадолго вне часов посещений, чтобы отпраздновать вместе с другом впервые за столько лет. Больно думать о том, что это действительно первый его день рождения с момента получения опеки над а-Юанем, которое он проводит с кем-то кроме сына. Вдоволь насмеявшись, они вскоре расходятся: Вэнь Нин ещё не в состоянии выдерживать долгое сидение в кресле, да и в целом быстро устаёт; возбуждённые праздником дети тоже выдыхаются и начинают капризничать, хотя всё ещё планируют клянчить конфеты у соседей, а у Мэн Яо ещё какие-то планы на Хэллоуинскую ночь. — Ничего весёлого, — поясняет тот, скривившись, — мне нужно закончить с костюмом Цзинъи для их завтрашнего мероприятия в школе, только и всего. А-Юань, уцепившись за тему, принимается рассказывать, как праздник прошёл в их школе сегодня, и они с а-И спорят о том, когда лучше всего ходить за конфетами. Лани переглядываются, стоит младшему Вэй красочно описать свои прогулки за конфетами в ночь на первое ноября: что ж, было глупо предполагать раньше, что Усянь поставит свой день рождения выше детских развлечений. Впрочем, ни один из них на его месте не поступил бы иначе. Уже на выходе из клиники Сичень тихо спрашивает Вэй Ина. — Ты ходишь за конфетами с ним? — Тсссс, — смеётся тот. — Он не знает, позволь ему чувствовать себя самостоятельным. Но, — добавляет он на всякий случай, — я не один такой параноик! Иногда мы с некоторыми соседями сталкиваемся на лестничной клетке и потом чуть друг в друга не врезаемся, скрываясь от детей! Ни Хуань-гэ, ни сам Ванцзи никогда подобного не сделали бы: они всю жизнь прожили в дорогих районах с хорошей охраной и благонадёжными жильцами, им и в голову бы не пришло. При этом Мэн Яо в первый же Хэллоуин Цзинъи тоже приглядывал за сыном с безопасного расстояния, однако в том доме он был такой один. — И сегодня пойдёшь? — уточняет Сичень. Улыбка Вэй Ина застывает на лице. — Не знаю. Я надеюсь, что он достаточно умотался за день, чтобы уснуть в машине и проспать до утра. Одно это признание говорит Ванцзи о многом: слишком уж редко тот показывает свою усталость. К счастью, брат тоже понимает. — Мы можем забрать его. У тебя день рождения, ты можешь хотя бы пораньше лечь спать в честь праздника. Он столь мил, что добавляет шутку в своё предложение. Вэй Ин кивает и смотрит на него с благодарностью. — Ты так напоминаешь мне сестру, — выдаёт он расслабленно и мгновенно прикусывает язык, — в смысле, она такая же… эм… — Я понимаю, — мягко улыбается Сичень и милосердно переводит своё внимание на ребёнка, — а-Юань, хочешь поехать к нам в гости? Вэй Ин выдыхает с облегчением и сильнее приваливается к обнимающему его Лань Чжаню, Цзинъи радостно визжит, мгновенно сбрасывая сонную леность, а-Юань задумчиво хмурится и тянет: — Папа, но у тебя же день рождения? Спина Усяня каменеет, он весь становится тяжелее, будто этот вопрос ударил его наотмашь. Лань Чжань чувствует его дрожь, видит на лице отчётливую панику и отчаянную попытку сделать вдох. — Твой папа не обидится, — ласково говорит Мэн Яо и присаживается на корточки рядом, чтобы а-Юань смотрел на него, а не на задыхающегося Вэй Ина, которого Сичень подхватывает с другой стороны. — А ты сможешь пойти за конфетами с Цзинъи и собрать что-то новенькое и вкусное, чтобы подарить папе завтра. — Но разве?.. — мальчик пытается посмотреть на отца, и Мэн Яо заботливо кладёт руки на его плечи, чтобы слегка повернуть к себе. Лань Чжань целует Вэй Ина в висок и бормочет ему на ухо успокаивающие слова, пока Сичень открывает бутылку воды для него. — И ему не будет грустно, потому что Лань-эргэгэ пойдёт с ним, не беспокойся. А-Юань расплывается в улыбке: — Тогда я хочу! А можно взять Шоюэ с собой? Как будто он мой Живоглот! Мэн Яо смеётся и краем глаза замечает, что Вэй Ин вроде бы приходит в себя. — Ну, если ты сможешь с ним договориться. — Пап, ты правда не обидишься? — наконец, отпущенный из ласковой хватки, ребёнок может повернуться к отцу, который слабо улыбается ему в ответ. — Я не обижусь, Редисочка. Если ты не обидишься на меня. Лань Чжань крепче прижимает его к себе, хотя рука уже начала уставать — Вэй Ин почти всем весом опирается на неё. Так вот из-за чего он запаниковал. — Зачем мне обижаться? — непонимающе хмурится мальчик. — Это же я оставлю тебя одного в день рождения. — Я не буду один, — очень легко кивает Вэй Ин. А-Юань кидается к нему и обнимает, но тому очевидно тяжело даётся даже просто наклониться, чтобы ответить на объятие и чмокнуть сына в лоб. — Тогда я принесу тебе самые вкусные конфеты завтра! — Договорились, Редисочка. После этого Сичень и Мэн Яо очень быстро прощаются и собирают детей в машину, развлекая их обещаниями. — Можешь идти? — спрашивает Лань Чжань, когда Вэй Ин наконец перестаёт улыбаться. — Могу. Только… дай мне минутку. Ему требуется чуть больше, чтобы отдышаться и справиться с головокружением после приступа паники. Только когда они добираются до машины, Вэй Ин с облегчением выдыхает и падает на сиденье. — Прости, — начинает он, пока Лань Чжань пристёгивается. — Я не знаю, что на меня нашло. — Не извиняйся, — привычно упрекает Ванцзи. — Ты устал. — Да, я… устал, — признаёт он, закрывая глаза с совершенно безнадёжным видом. Трудно понять после этих слов — засыпает он или теряет сознание, но всю дорогу его дыхание очень тихое. Лань Чжань привозит его к себе — если дядя посмеет заявиться к нему в такое время, он сам закажет ему такси до лучшей гостиницы города. Но обычно, находясь в Америке тридцать первого октября, дядя не высовывает носа из дома, потому что терпеть не может Хэллоуин. До квартиры Вэй Ин доходит сам, но будто бы в полусне, а потом застывает в прихожей. — Лань Чжань? — М? — Поцелуй меня, пожалуйста. И Лань Чжань целует. Так мягко и бережно, как умеет, касаясь только губ, не вторгаясь дальше. Вэй Ин расслабляется в его руках и также нежно отвечает на всякое движение. Он скользит ладонями от локтей до плеч партнёра и в конце концов обнимает его за шею — ненастойчиво, а просто из желания касаться. Когда они прерываются на вдох, Вэй Ин опускает голову на его плечо и вдруг плачет. Ванцзи крепче прижимает его к себе. — Я ужасный отец, — говорит Усянь очень тихо. — Я оставил сына одного в праздник, только потому что устал. Я не справляюсь, Лань Чжань. Не могу больше. Ванцзи чувствует, как тот дрожит, и осторожно усаживает их обоих прямо на пол, даже не пытаясь ничего говорить, пока Вэй Ин не выговорится. Тот же почти забирается к нему на колени — так близко льнёт в объятиях. — Я так испугался, когда он… когда… Я думал, что никогда не буду тем родителем, который… который пропускает важные даты ребёнка, а потом а-Юань спросил, и я понял, что бросаю его, понимаешь, я отправил его к чужому человеку в такой день! А вдруг он хотел провести вечер со мной? А вдруг он хотел обниматься на диване сегодня, а я!.. Потом… потом Мэн Яо стал говорить про меня, и значит, Редисочка волновался за меня. Понимаешь, он боялся, что я обижусь и мне будет грустно: что за отец заставляет своего сына волноваться за себя?! Лань Чжань… Он сминает воротник рубашки Ванцзи так сильно, что дорогая ткань трещит, и тяжело дышит от слёз. Его колотит так сильно, что начинают стучать зубы, он заикается через слово и плач превращается в рыдание. — Лань Чжань, что если?.. Вдруг… Я не знаю! Не знаю, чт-то мне делать! Я так… так сильно… сильно боюсь за него. Мне нужно… дать ему больше. Больше внимания, больше игрушек, больше одежды, больше вкусностей, больше любви! А я… мне кажется, я умираю, Лань Чжань. Я каждое утро… отдираю себя с кровати, я не могу спать, я так боюсь. У меня ничего не получается. Вэнь Нин. Ты видел счета из больницы? Как я могу оплачивать их, если едва успеваю даже просто навещать Вэнь Нина?! Раньше мы забегали к нему на полчасика, чтобы… чтобы поговорить, чтобы он слышал наши голоса, но теперь мне нужно бывать там чаще! Чтобы он не скучал, не сдавался, не боялся… Но я сам боюсь, Лань Чжань! Контракт с Гусу Лань истекает через два месяца, в кофейне меня собираются увольнять, я точно знаю! Слишком часто стал уходить по семейным обстоятельствам, слишком редко соглашаться на дополнительные смены, да и после того обморока они боятся, что я помру прямо там! А если я правда умру? Кто будет заниматься а-Юанем? Кто будет оплачивать счета Вэнь Нина? Что тогда, Лань Чжань?! Последние несколько предложений он говорит одной слитной фразой, даже не делая вдохов, а потом ревёт сильнее, почти завывая и сжимаясь так, словно больно сидеть прямо. Его всё ещё трясёт, а рубашка Ванцзи насквозь мокрая от слёз. Невозможно слушать это, невозможно терпеть. Лань Чжань и сам чувствует, что плачет от того, как плохо любимому человеку, но не пытается говорить: всё равно не будет услышан. Он скажет потом, когда Вэй Ин выговорится и наплачется. — Мне нужны деньги! Но я не могу работать больше, потому что я должен хоть немного проводить время с а-Юанем, должен помогать Вэнь Нину и ХОТЬ ИНОГДА ДОЛЖЕН СПАТЬ! Но я и спать не могу, Лань Чжань! Я знаю, что даже тебе мешаю, когда ты рядом лежишь. Знаю! Я так много на тебя перекладываю! Зачем я тебе такой нужен, от меня одни проблемы, тебе так много приходится делать для нас! А мне нужно ещё. Мне нужна твоя помощь, Лань Чжань, я не смогу без тебя! Теперь точно не смогу! Я и тебе времени не уделяю, только перекладываю обязанности. Не бросай меня, пожалуйста, я что-то придумаю, пожалуйста, только не бросай меня! Я не хочу снова остаться один! Я так скучал по людям, по друзьям, по семье, я так рад, что у меня есть ты и семья твоего брата. Мне так нужны вы, так нужны люди, пожалуйста! — Я не уйду, — не может смолчать Лань Чжань. Даже если его слова потонут в этом бормотании, то он просто не может смолчать. Ни за что не может. — Не уйду. Я останусь с тобой. Мы справимся вместе. Вэй Ин от услышанного рыдает громче и воет умирающим зверем, так сильно стискивая Ванцзи в объятиях, что едва не душит. Лань Чжань захлёбывается своими слезами от его боли и страхов. — Можешь даже ничего больше не делать, просто приходи хоть иногда. Разреши видеть тебя, разреши говорить, я больше не… Мне надо больше, но я… только не уходи, больше ничего не надо. — Не уйду, клянусь тебе. Буду рядом. Вэй Ин кашляюще всхлипывает, его голос садится, но он продолжает бормотать: — Мне звонили юристы. Что-то о счетах Вэнь Нина. Мне нужно заняться этим, но я не могу, просто не могу ещё и в это… Но он проснулся, я должен что-то оформить, чтобы он мог теперь хотя бы частично вернуть себе деньги, но… Я не понимаю и так боюсь. Так боюсь, слышишь! Лань Чжань целует его туда, куда может дотянуться — в макушку и краешек уха. Вэй Ин, похоже, не чувствует. — Как мне быть? Что мне делать? Лань Чжань… Помоги мне, пожалуйста, скажи, что мне делать. Только не уходи. Можешь ничего не говорить, только не бросай меня, пожалуйста, прошу тебя, умоляю, помоги или не бросай. Что он говорит дальше разобрать не получается — бормочет какие-то отчаянные мелочи, извиняется и благодарит, и умоляет его не покидать. Лань Чжань задыхается от своей собственной боли и своих собственных слёз, даже не чувствуя, как затекают ноги и спина. А потом Вэй Ин поднимает голову и целует его в губы так отчаянно, будто от этого зависит всё в его жизни. Потирается задницей о его промежность и стонет высоко и болезненно, словно плачет. Лань Чжань с ужасом понимает, что он имеет в виду, и отстраняется. — Не надо, — говорит он, глядя в заплаканное опухшее лицо, в безумные, напуганные глаза. — Я люблю тебя. Я останусь просто так. Ничего не надо. Лицо Вэй Ина снова искажается в потерянной гримасе, когда он всхлипывает, и опять тянется к чужой шее, уже не крича — шепча: «Такой хороший. Так люблю». Ванцзи пытается остановить собственные слёзы. Об этом ли говорил Сичень, когда сказал, что Вэй Ин должен перед самим собой признаться? Об этой истерике, об этой грани отчаяния? Мог ли он ожидать, что Вэй Ин не решится сказать раньше и доведёт себя до такого? Могло ли быть лучше, если бы Лань Чжань не стал ждать? Впрочем, он сомневается, что один разговор о деньгах мог заменить этот эмоциональный всплеск. Ведь он не прекращал помогать ему всё это время, не оставлял один на один с проблемами в ожидании признания. Так же был рядом, так же следил за продуктами и лекарствами, так же подвозил, разговаривал, любил. Только не давил сильнее, предоставляя свободу выбора. Возможно, Вэй Ин просто разучился выбирать себя, и ему было нужно слишком много времени, чтобы признать, что он тоже заслуживает внимания. Теперь Лань Чжань знает обо всём, что тревожит его родственную душу, и сможет помочь. Теперь он официально имеет право помогать — его попросили. И теперь есть надежда, что его помощь примут целиком и полностью. Может быть, Сичень имел в виду именно это. — Пойдём в душ? — шепчет Лань Чжань. Вэй Ин вздрагивает и кивает, не поднимая головы. Встать, с кряхтением, вздохами и всхлипами им обоим удаётся не сразу, но никто даже не хихикает — не осталось никаких эмоциональных сил. Под звуки наполняющейся ванной Вэй Ин вяло пытается стянуть свитер, но едва ли это ему удаётся. Лань Чжань помогает: и со свитером, и со штанами, и с бельём. В тёплую воду опускаются по очереди, и Вэй Ин устало вздыхает, когда наконец может облокотиться на грудь спутника. Лань Чжань намыливает его тело гелем для душа с ненавязчивым ароматом зелёного чая и цветов — Усянь как-то нашёл его в магазине и сказал, что запах напоминает ему о доме. Вэй Ин сладко стонет от удовольствия, пока любимые пальцы между делом разминают мышцы над его ключицами. Лань Чжань целует его за ухом и спускается руками и мочалкой по груди, оглаживает нижнюю часть живота и нежно проходится между ног, не пытаясь ничего начать: только жест заботы. — Я так сильно тебе доверяю, — сообщает Вэй Ин. — Как никогда никому не доверял. Сердце Ванцзи тает от беззащитной уверенности в его тоне. Хочется любить, нежить, целовать, обнимать и заботится о нём до конца его дней. Хочется быть достойным его доверия, хочется заслуживать его. — Я ценю это, — отвечает он просто. Мочалка проходится по внутренней стороне его бедра, оглаживает колени. Дальше уже не дотянуться — ни один из них не в состоянии гнуться или напрягать мышцы прямо сейчас, поэтому Лань Чжань переходит на его волосы. Аккуратно мочит их тёплым душем, затем массирует голову, втирая дорогой ароматный шампунь, принадлежащий этой квартире больше, чем любому из них: потому что запах персиков и мороза для них обоих теперь значит дом. Этот дом. — Я тоже хочу помыть тебе волосы, — говорит Вэй Ин, слегка поворачиваясь. Его глаза всё ещё заплаканные и опухшие, голос хриплый и тихий, но лицо спокойное. Лань Чжань слишком устал, чтобы соглашаться. К тому же, это Вэй Ин любит спать с мокрой головой, а он сам предпочитает полноценную сушку и иногда даже укладку. — Давай завтра. Усянь чуть улыбается, глядя на него сонным, но чертовски влюблённым взглядом, а потом легонько целует в нос: — Хорошо. Как следует нанежившись и едва не уснув, они вылезают из ванной и сразу отправляются в постель. И о, как же Лань Чжань скучал по этой просторной кровати и полусатиновым простыням! — Твоя постель — это просто дар богов, — сонно бормочет Вэй Ин, обнимая Ванцзи так ответственно, что едва не заползает на него целиком. — Не сравнить с моим диваном. — Переезжай, — получает он не менее сонный ответ. — Мхм. Больше выдох, чем действительно согласие, но на сегодня Лань Чжаню этого достаточно. Об остальном они поговорят завтра.