Сквозь звёзды и вселенные

Эмин любит рисовать. У него очень много рисунков, и все они разные. На каких-то он изображает цветы и бабочек, когда у него хорошее настроение, на каких-то — убийства, когда плохое (его приемный отец, Хуа Чэн, всегда хмурится, когда видит подобное; Эмин старается рисовать меньше подобного, в конце концов, ему совершенно не хочется расстраивать своего отца). Все его рисунки яркие, и Эмин надеется, что он сможет стать художником, когда вырастет. Карандашей, красок и мелков у него много. Эмин рисует в таком количестве, что у него любые материалы заканчиваются быстро. Отец никогда не был против этого — напротив, он увлечение Эмина поощряет, и стоит Эмину сказать о том, что у него что-то закончилось, отец всегда приносит ему что-то новое. У него целых пять толстых папок рисунков, и папа иногда показывает некоторые из его рисунков своим гостям. Некоторым своим гостям. Не то что у него много гостей… Его отец не очень любит людей, и Эмин его в этом поддерживает. Он тоже не очень любит играть с другими детьми, когда они выходят погулять, он больше любит сидеть в одиночестве. Последствия ли это жизни в детском доме или чего-то другого — Эмин не знает. Не то чтобы ему было до этого дело — сейчас он живёт там, где его любят и заботятся, так чего ещё желать? Иногда к его отцу приходит дядя Хэ Сюань. Он высокий и худой, всегда много ест, а ещё они с отцом всегда обсуждают какие-то жутко сложные вещи. Эмин, сказать честно, его немного боится и опасается, поэтому практически не выходит из комнаты, когда он приходит. Иногда с дядей Хэ приходит дядя Ши. У него очень сложное имя, но он разрешает называть его так, и Эмин этим с удовольствием пользуется. Дядя Ши добрый и весёлый, всегда приносит ему конфет и всегда улыбается. Дядя Хэ иногда странно на него смотрит, и Эмин иногда спрашивает папу, почему, а отец лишь ерошит его волосы и фыркает. Ладно, Эмин обязательно поймет, когда вырастет. Иногда к папе заскакивают его подчинённые. Они смешные, Эмин их не боится, зато они очень сильно боятся его отца. Они стараются не показывать этого, но Эмин умный и все видит. Они тоже всегда обсуждают какие-то деловые вопросы, которые Эмин не понимает и которые ему не интересны. Коллеги папы тоже иногда приносят ему что-то, но папа это обычно выбрасывает. Может быть, потому что его коллеги странные… А может быть, он знает что-то, чего не знает Эмин. В любом случае, ему без разницы. Эмин рисует. А ещё к папе иногда приходит Се Лянь. У него длинные каштановые волосы, небрежно завязанный пучок сзади, он практически всегда носит белую одежду, а ещё часто улыбается. Эмин его очень любит, всегда бежит обниматься, и пусть он немного стесняется, он просто не может себя сдержать. Се Лянь никогда не против, он гладит Эмина по голове и всегда рассказывает его отцу о том, какой же Эмин очаровательный. Эмин всегда при этих словах смущается ещё сильнее и убегает обратно в свою комнату, а Се Лянь почему-то выглядит слегка растерянным при этом. Эмину хочется ему все объяснить, но он плохо разговаривает, практически не может, а пишет ещё хуже. Хотя, наверное, даже у него почерк лучше, чем у его папы… А ещё его отец смотрит на Се Ляня по-особенному, он так ни на кого не смотрит. Его отец пишет картины — разумеется, куда красивее, чем у Эмина — и на них почти всегда изображён Се Лянь. Его папа, правда, никогда их никому не показывает, и даже Эмину запрещает смотреть, но он хорошо умеет оставаться незамеченным тогда, когда ему это нужно. Когда он жил в детдоме, ему часто приходилось это делать, чтобы избежать гнева других детей или воспитателей. Вот и пригодилось! Эмин поправляет бинты на левом глазу и принимается рисовать снова. *** Хуа Чэн мягко улыбается, глядя на Се Ляня. — Сань Лан, спасибо за то, что помог. Мне, правда, очень неловко… — его гэгэ слегка краснеет, и Хуа Чэн находит это в высшей степени очаровательным. Видят Небеса, как сильно он влюблен в сидящего напротив человека. — Я могу что-нибудь сделать для тебя взамен? — Не волнуйся, гэгэ, — Хуа Чэн кивает и подливает ему чая. — Для меня это совсем не проблема, ты же знаешь. Только попроси, и я сделаю для тебя все, что захочешь. — Сань Лан… — Се Лянь краснеет и улыбается шире. — Знаешь, я так рад, что мы друзья. Ты замечательный. Все в его гэгэ хорошо и отлично за исключением одного. Се Лянь не понимает намеков. Совсем. Хуа Чэн и водил его на свидания, и дарил цветы, и ухаживал, и что только ни делал. Се Лянь на все отвечал своей чудесной улыбкой, очень долго благодарил Хуа Чэна, старался делать что-то для него в ответ, но дальше дело не шло. Хуа Чэн, разумеется, мог бы признаться ему — но в душе только на этом поднимается странный страх. Страх быть отвергнутым. Хуа Чэн и без того с трудом перестал считать себя недостойным, а что уж говорить о признании… Нет. Нет, он не готов. К тому же… Что, если Се Лянь все понимает, просто не хочет обижать его? Он мог бы спросить об этом, но для этого опять же придется признаться. Нет, не сейчас. Кто-то тянет его за рукав. Хуа Чэн оборачивается и видит Эмина, а затем выдыхает и ерошит его волосы. В руках у него листок — наверное, снова пришел что-то показать. Гэгэ тут же тоже обращает внимание на ребенка, с некоторым интересом глядя на рисунок. Ах да, гэгэ говорил о том, что он любит детей. Ему это определенно подходит. — Это… — Эмин поворачивает листик к ним, и внутри Хуа Чэна что-то холодеет. — Это мужчина… Который… Очень нравится папе… На рисунке, конечно же, изображён Се Лянь. О, Господи. Господи, Господи, Господи. Даже ребенку его любовь очевидна; ладно, очевидна, но рассказывать-то об этом зачем? Хуа Чэн не в силах перевести взгляд на Се Ляня. Остаётся надеяться только на то, что он подумает, что нравится ему только как друг; Хуа Чэн точно не готов к этому прямо сейчас. С учётом того, что на рисунке изображен и он сам, а между ними несколько кривых сердечек… Нет, не понять это просто невозможно. Се Лянь, к счастью, держится достойно. Внимательно рассматривает рисунок, гладит Эмина по голове. Тот довольный уходит обратно к себе, а Хуа Чэн все ещё не смеет посмотреть на Се Ляня. — Сань Лан… Хуа Чэн не смотрит на него, но знает, что он сейчас наверняка слегка смущён. Ну вот, теперь он точно ему откажет, и… — Сань Лан, почему ты не сказал мне сразу? Я… Я думал, что тебе не нравлюсь… Стоп. Что? Хуа Чэн сразу же смотрит на своего гэгэ, и видит, что тот слегка растерян. Он неловко теребит конец своей ленты, которую всегда носит на запястье, и выглядит очаровательно, но важно сейчас не это. — Гэгэ, ты мне очень нравишься! Всегда нравился, очень, очень сильно. Гэгэ, я думал, что… Что ты просто не хочешь меня обидеть, и потому не отказываешь, или что-то в этом роде… — Сань Лан, я пытался намекать, но, кажется, я не только намеков не понимаю, но и делать их не умею… Се Лянь смеётся, а Хуа Чэн, не в силах сдержать обуревающие его чувства, сразу же обнимает его, притягивает к себе и выдыхает. Признание вышло не самое романтичное, конечно, но ничего. Хуа Чэн ещё это исправит. Он чувствует, как их обоих старательно пытается обнять ещё и Эмин. Они выглядят, как семья. Хуа Чэн, пожалуй, ещё никогда не чувствовал себя настолько счастливым.