Собственность

Сабуров уже полчаса сидит в своей машине перед Лёшиным домом и ждёт. Это внутренняя сущность привела его сюда, а он не смог ей сопротивляться, потому что сам по необъяснимой причине совершенно перестал выносить отсутствия покорного Лёши рядом с собой. Решив идти ва-банк, казах не стал искать встречи с Щербаковым там, где делал это обычно, среди множества ненужных свидетелей, он приехал сразу сюда примерно к тому времени, когда Щербаков должен вернуться после съёмок. Если только блядский Лёха не имеет привычки заявляться к своей Ане посреди ночи. Такую привычку Алексей имел, но сегодня, по счастливому или плачевному стечению обстоятельств, приехал к себе домой и сразу же попался на глаза Нурлану. Брюнет в приятном предвкушении вышел из машины. — Привет, — произносит он своим обычным, повседневным тоном. — Блять! — Вздрагивает русый от неожиданности, — хули ты тут делаешь? — Хочу поговорить. — А позвонить не додумался? — Не выёбывайся, Лёш, я уже здесь. Мне нужно не так много времени. Предлагаю подняться. Щербаков недоверчиво смотрит на незваного гостя: — Предлагаю тебе сказать, что хотел, и не задерживаться. — Почему я не могу войти? — Потому что я не принимаю гостей в 4 часа ночи, блять! — Ты устал, я понимаю, но мне правда нужно совсем немного, в 10 минут я уложусь. Я хочу нормальных отношений между нами. Лёха снова смотрит с недоверием. А Нур применяет старый как мир и столь же нелепый приём: — Неужели боишься меня? И приём срабатывает. Щербаков фыркает и закатывает глаза, а потом открывает подъездную дверь, позволяя Сабурову пройти следом. В квартире Алексей будто демонстративно не обращает внимания на Нурлана: молча проходит в ванную, моет руки, на кухне заглядывает в холодильник, наливает и выпивает стакан воды… Нуру это только на руку, он спокойно делает то, что нужно ему: тоже моет руки, заглядывает в спальню, чтобы оценить некоторые «детали», которые ему могут понадобиться… Конечно, он не в первый раз находится в этой квартире, но до сих пор ему не приходилось бывать здесь с той целью, которая имеется сейчас, поэтому стоит, так сказать, изучить обстановку. — Ты там спать ложишься, что ли? — Доносится с кухни голос что-то жующего Щербакова. А через пару секунд он уже появляется в дверном проёме спальни и включает свет, окидывая своего гостя испытующим взглядом. — Прожевал? — Лениво усмехается казах. — Чего, блять? — Морщится Лёха. И, кстати, очевидно, что да, он прожевал, что бы он там ни жевал на кухне секундами ранее. — Не хочу, чтобы ты случайно подавился, — говорит брюнет, а в следующее мгновение в один резкий шаг оказывается прямо перед русым, которому скручивает руки и валит на кровать, пользуясь эффектом неожиданности. — Пиздец… — Вырывается у Лёхи больше от изумления, чем, например, от злости, а когда Нур переворачивает его на спину и наваливается сверху, он добавляет всё так же изумлённо и почти беззлобно, — какого хуя, Нур? — Не мешай, скоро всё узнаешь, — опять несколько ленивая улыбка. Чтобы завести Лёхины руки наверх и вытянуть над его головой к изголовью кровати, требуются уже конкретные усилия, потому что Щербаков хоть и не сопротивляется в полную силу, уверенный, что друг не причинит ему вреда, но и не лежит плашмя в ожидании развития событий. А события развиваются на редкость удивительно: из большого «кенгурушного» кармана своей худи Сабуров ловко достаёт мягкую и эластичную, но прочную даже на вид верёвку, которой опять же не без усилий, но в конце концов связывает Лёшины руки. Он привязывает их запястьями к такому подходящему для этого изголовью кровати, на котором есть за что зацепиться. И Лёха всё это время неверяще смотрит на Нура во все глаза, искренне не думая, что ему уже пора сопротивляться в полную силу. А когда дело сделано — руки связаны над головой — русый даже не произносит ни одного слова, зато его взгляд красноречиво требует объяснений. Глядя на друга в ответ, брюнет нежно целует его в висок, а затем шире раздвигает его ноги, удобнее устраиваясь между ними. И даже если бы при этом Нурлан уже не ощутил выпирающий из Лёхиных джинсов бугорок, он всё равно бы знал, что тот возбуждён — это без труда читается в его глазах, как бы он ни старался выглядеть возмущённым и сердитым. — Охуенно, — улыбается Сабуров, разглядывая лицо Щербакова и чувствуя на себе его учащающееся дыхание. — Я думал, с этим покончено, блять, — шипит сквозь зубы Лёша, — ты сам сказал, сам не хотел продолжать. — Я передумал, — абсолютно спокойно отвечает Нур, всё ещё улыбаясь, — но то, как было до этого, меня не устраивает. У меня есть условия. — Какие ещё, нахуй, условия?! — Наконец, взрывается Лёха, переходя на крик, — в жопу себе засунь свои условия! Мне ничего от тебя не надо! Я не собираюсь тебя даже слушать! Развязал меня и съебался, мудак, блять! — Блять, не говори так со мной, — Нур даже как будто выглядит искренне расстроенным. Но правда в том, что противостояние Лёшеньки, которому положено быть рядом с ним покорным и послушным, его действительно расстраивает. — Отпусти, Нур, — сквозь возбуждение, но твёрдо и уверенно. — Сразу же, как только ты мне кое-что пообещаешь, — говоря это, брюнет сначала задирает Лёхину футболку до самого подбородка, затем тянет её выше, по рукам, оставляя болтаться на связанных запястьях. — Я нихуя тебе не пообещаю, извращуга, блять… Русый мысленно уже смирился с тем, что ему не избежать ещё одного праздника для своей гомосущности, которая, конечно, уже встрепенулась и всей душой тянется навстречу своему Нурику. Но в то, что Нур может сделать что-то плохое или то, чего Лёша действительно не хочет, русый по-прежнему не верит. — Посмотрим… — Шепчет Нурлан ему в шею. Шепчет и наслаждается тем, как то напрягается, то расслабляется под ним Лёхино тело. Нур понимает, что Лёха, наверное, и рад бы сопротивляться и брыкаться, но он не может. И это правильно! Вот так и должно быть. Не поднимаясь слишком высоко, чтобы не дать Щербакову возможность ударить себя коленом, Сабуров снимает с себя худи, следом футболку. А потом, покрывая пыхтящего Лёху поцелуями, расстёгивает его джинсы, однако стараясь свести контакты с его членом к самому минимуму, чтобы не дать ему кончить прежде, чем начнётся основное веселье. Стянув джинсы совсем немножко, насколько позволяют разведённые в стороны Лёшины ноги, Нур осторожно вытаскивает его, как всегда, слишком твёрдый пенис и яйца. Щербаков начинает нервно ёрзать, но пока на Сабурове полностью надеты его джоггеры, он относительно спокоен. Очень относительно. Нурлан целует своего друга в скулу, после чего начинает медленно спускаться всё ниже и ниже, прокладывая дорожку очень чувственных и мокрых поцелуев по его телу. Каждый поцелуй неумолимо отдаётся жаром и заставляет Лёхины внутренние органы вибрировать, вызывая у их носителя запретно приятное головокружение. А Нур уже проводит кончиком языка по правому соску, сменяя кончик широкой частью и облизывая уже широко и медленно, и завершает всё это жгучим укусом на грани с болью. Лёша рвано выдыхает и невольно подаётся бёдрами вперёд, ища изнывающим членом контакта хоть с чем-нибудь. Но контакта нет, Нурлан об этом позаботился. После правого соска настаёт очередь левого: сначала кончиком, потом широкой частью языка, потом зубами, а потом губами, мягко успокаивая. — Блять… — Не выдерживает Щербаков осознания, что ему чертовски нравится, — не делай так… — А что, слишком хорошо? Конечно, Нур знает, что делает. И ради чего он это делает. Кажется, Лёха под ним кое-как попытался сопротивляться, но этот маленький бунт был подавлен тут же сильными казахскими руками, которые надавили на тазобедренные косточки русого, плотно прижав его к постели. Теперь cабуровский рот двигается дальше. До солнечного сплетения, оставляя там мокрый и размашистый поцелуй. По центру живота — ниже и ниже, к пупку, за которым совсем немножко и уже будет встреча с красной истекающей предэякулятом головкой. Сабуров не торопится. А Щербаков снова не выдерживает: — Не надо, Нур… Блять… не надо… Если бы Лёша решил сейчас отстаивать свою «натуральность» с помощью физической силы, ему бы уже не позволило это сделать жгучее возбуждение, свинцовой огненной лавиной растёкшееся по организму. Но мысль о том, что его «натуральный» член может оказаться во рту мужчины, изо всех сил трезвонит во все отделы гомофобного мозга. Русый и сам знает, что это глупо, но сейчас он надеется лишь на слова, которые убедят Нура остановиться. Одна густая тёмная прядь волос спадает вперёд, ложась на живот Щербакова, и, чёрт возьми, даже это его сейчас безжалостно заводит. Сабуров же не останавливается, никак не реагируя на мольбу о помощи или о пощаде. Его губы и язык уже на светло-коричневой блядской дорожке прямо под пупком. — Ну-ур, — хнычет Лёша, не желая сдаваться, — прошу тебя, не надо!.. — Как хорошо, что я тебя связал, — томно произносит казах и поднимает горячий взгляд на разрываемого противоречиями друга. — Не надо! — Пользуясь этой паузой, начинает лепетать Щербаков, — лучше просто уйди и брось меня со стояком, как в тот раз! Только не трогай его! Блять, я прошу тебя! — Как я уйду, если я ещё не озвучил свои условия? — Сука! Ты садист?! Тебе так охуенно издеваться надо мной?! — Я же не издеваюсь, маленький мой. Наоборот, я даю тебе почувствовать себя так охуенно, как тебе никогда не было. Расслабься и получай удовольствие. Не надо так нервничать и сопротивляться. И после сказанных слов прямо у Лёхи на глазах Нур проводит кончиком языка от середины Лёхиного члена до самой головки, чуть задерживаясь на уздечке. И да, не разрывая зрительного контакта. Щербаков не может не смотреть. А ещё он не может дышать. Всё его тело горит, а внутри и вовсе пылает адским пламенем. Его член, в самой большой в своей жизни надежде на продолжение, дёргается наверх, но там уже снова ничего для него нет. Сабуров, всё ещё крепко удерживая Лёшины ноги руками, на случай если тот всё же вздумает брыкаться, опускается теперь ниже и плавно проводит языком по яичкам и основанию члена, мягко и без нажима. Лёха стонет и опять инстинктивно пытается податься бёдрами вперёд, опять не встречая членом никакого так нужного сейчас контакта. Внутренние органы расплавились, а то, что от них осталось, скрутилось в узел. Лёша и хочет, и не хочет ещё одного прикосновения языка к своему половому органу, и, терзаемый самыми противоречивыми эмоциями, он в полубезумии откидывает голову назад, упираясь затылком в подушку. Язык Нурлана снова почти невесомо проходится по стволу и чуть сильнее давит на мокрую головку. Лёша стонет и втайне сам от себя прикидывает, сможет ли он кончить от следующего такого невесомого прикосновения. Ответ неутешительный: вряд ли, блять, очень вряд ли. После ещё нескольких поглаживаний члена языком то с одного боку, то с другого, то спереди Сабуров, чувствуя, что довёл Щербакова до исступления, говорит вкрадчиво: — Лёша… ты меня слышишь? В ответ — резкий шумный вздох, а за ним нервное нетерпеливое движение кадыка. Для Нурлана это удовлетворительный ответ, поэтому он мягко прикусывает кожу на левом яичке, а после продолжает: — Ты больше не будешь спать с Аней. Ты больше вообще ни с кем не будешь спать. Только со мной. Когда будешь готов, конечно. Но с этого момента — ни с кем. Снова нервное движение кадыка и молчание. Нур негромко, но настойчиво: — Скажи «да». Тишина. Сабуров тихонько целует левое яичко и невесомо ведёт языком по стволу, останавливаясь на уздечке, на которую делает насколько мягких нажимов и проводит вверх-вниз. Член под его языком вздрагивает в который раз, и Щербаков опять инстинктивно подаётся вперёд бёдрами, но не получает ни малейшей отдачи. — Хочешь, чтобы я взял его в рот? — Тихо и хрипло. — Блять, да, будь ты проклят! — Тогда скажи, — снова, еле касаясь, проводит по члену языком, — скажи, что ни с кем больше не будешь спать. Лёша дышит часто-часто и шумно. Дышит и молчит. Нурлан чувствует, что потихоньку начинает злиться. Он резким движением стягивает Лёхины джинсы ниже, так, что теперь они больно впиваются в бёдра русого, но по-прежнему без варианта опуститься ещё ниже на разведённых в стороны ногах, между которыми находится Нур. Однако этим действием он обеспечивает себе больший доступ к Лёшиному достоинству. Следующим движением казах приподнимает яйца и, насколько позволяют туго натянутые джинсы, настойчиво проводит языком по мошонке, от самого ануса до яичек. Щербаков вздрагивает и стонет, снова одолеваемый противоречиями, но возбуждение уже побеждает. В его голове всё идёт кругом, он с трудом осознаёт реальность. Всё тело будто пульсирует в агонии, готовое взорваться в любой миг, если только Нур даст ему тот самый необходимый контакт. Но Нур, сука, не даёт! — Скажи, — требовательнее, чем до этого. Лёша, чувствуя, что не выдержит больше этой пытки и просто сойдёт с ума, говорит, задыхаясь: — Я не буду ни с кем спать. После нежного поцелуя в лобок, совсем рядом с тем местом, где лежит Лёшин член, Нурлан хриплым голосом: — С Аней? — И с ней не буду. — А с кем будешь? Щербаков вздыхает, опять неосознанно подаваясь бёдрами вперёд. Безрезультатно. — С тобой, — отвечает на выдохе, — когда буду готов. — Умный хороший мальчик. Мой мальчик. В следующую секунду Лёша чувствует, как его гиперчувствительный сейчас член плотно и до безумия приятно обволакивает тепло и влага рта другого мужчины. И он возненавидел бы себя за то, что позволил этому случиться, если бы не кончил прямо в этот момент самым крышесносным и самым желанным оргазмом. Этот оргазм забрал Лёшу в свои объятия и показал ему звёзды, сияющие переливами солнца и радуги, вознёс его с собой сначала в небесную высь, а потом и вовсе в глубины космоса, где эти звёзды стали только ярче. Лёша не ощущал собственного тела, потому что он сам превратился в этот оргазм, взорвался и растворился в космической бесконечности, не желая, искренне не желая возвращаться обратно. Но когда возвращение в собственную квартиру на собственную кровать всё же произошло, Щербаков осознаёт, что Сабуров безбожно трётся своим каменным членом о его расслабляющийся и уже кончает на его живот. А в это время по-животному голодно и жадно его целует. И Лёха, явно находясь не в своём уме, так же неистово отвечает на этот поцелуй, позволяя кусать и облизывать свой рот, проникать в него языком до самой глотки, и стонет-стонет-стонет, не останавливаясь и задыхаясь. И к чёрту весь мир, ему так хорошо сейчас! Точно чёрная казахская магия, не иначе.