Собственность

Лёша до сих пор так ни разу и не съездил к Нуру, хотя объективно это было удобнее для всех: квартира Сабурова находится близко к центру Москвы, откуда всяко быстрее добираться до любого из множества их «рабочих» мест, чем от Зеленограда. В квартире Сабурова вполне хватает места для двоих и даже больше, в отличие от однокомнатной квартиры Щербакова, где и одному-то не особо разгуляться. Ну и, наконец, у Сабурова есть всё для комфортной современной жизни, начиная от наличия кондиционера и заканчивая голосовым управлением домашней техникой. Но нет, раз за разом они вместе ночевали в тесной зеленоградской однушке (спасибо, что хоть не хрущёвке), потому что Лёхе так было проще. Потому что приехать к Нуру для него было чуть ли не равносильно признанию «я гей и я поеду на ночь к своему мужику». Это было тяжело и стыдно. А если Нур приезжает сам, ну… это ведь не по Лёшиной инициативе, поэтому и спроса с Лёши никакого. Такая формулировка, по крайней мере, помогала ему снова и снова заключать сделку с самим собой, а если точнее — сделку между гомофобным мозгом и гомосущностью. Работало уже пару недель. Две прошлые ночи Нурлан ночевал в собственной квартире из-за несовместимости их рабочих графиков. И сегодня оба чувствовали, что соскучились друг по другу. И Алексей, которому удалось вернуться домой раньше, чем планировал, втайне надеялся, что и Сабуров приедет к нему сегодня не слишком поздно. Но Сабуров приехал поздно. Уставший, но с явным удовлетворением от того, как прошёл его рабочий день. — Ты чего такой? — Встречая брюнета на пороге и привычно не подходя слишком близко, чтобы избежать «ебаного гейского» поцелуя, интересуется Щербаков. Ему приятно видеть Сабурова таким довольным. — Я буду делать шоу, — радостно заявляет Нур, — совсем другого уровня. Сегодня я окончательно развязался с выступлениями, у меня осталась только пара контрактов в качестве комика, но они мне не помешают. Всё, с завтрашнего дня я занимаюсь своим новым проектом, надо всё продумать, посчитать… — Ты реально совсем уходишь в продюсирование? — Ага, — отвечает, параллельно снимая верхнюю одежду, — меня давно не прёт выступать, ты же знаешь. Меня прёт управлять и контролировать, — улыбается и подмигивает, на что Лёша понимающе усмехается. На счастье Лёшиной гомосущности Нурлан подходит к нему и смачно целует в губы, засасывая нижнюю. Щербаков больше по привычке слегка упирается в грудь брюнета руками, втайне радуясь этому его порыву нежной страсти. Всё равно ведь соскучился, а сам, конечно, не решается проявлять инициативу. Но Сабурову эта инициатива и не нужна, ему нужна лишь покорность, а с этим почти полный порядок, если не считать неуверенно упирающихся в его грудь ладоней. После душа казах не утруждается тем, чтобы одеться, поэтому просто завязывает полотенце на бёдрах и торопливо перехватывает Лёху, направляющегося из комнаты на кухню, обнимая сзади и прижимаясь пахом к ягодице, обтянутой мягкой тканью спортивных штанов. — Я соскучился по тебе, маленький мой, — нежно хрипит, прикусывая край его уха. — Я думал… ты голодный? — Лёша до сих пор не сказать, что привык к напору своего друга с привилегиями. — Да, но я не о еде. Я хочу тебя, — быстро проходится языком по Лёхиной шее, куда в это время падает капля воды с тёмных волос. — Хочу. Тебя. Понимаешь? — Что уж тут, блять, непонятного, — бурчит русый себе под нос, снова то напрягаясь, то расслабляясь всем телом. Как ему надоели эти вечные внутренние качели. — Хочу в тебя. — Да понял я… — Давай? Сердце Щербакова постепенно замирает. Все аргументы своих внутренних представителей гетеро- и гомосексуальностей Алексей знает наизусть, поэтому сейчас все они будто затаились в волнительном ожидании его решения. Но решения нет. Он теряется. И вскоре у него получается не совсем внятно, но всё-таки ответить: — Ну… нельзя же просто… в смысле, нужно как-то… блять! — Хочешь, я сам тебя подготовлю? Шокированный таким предложением Лёша молчит долгих секунд 10, а потом выдаёт: — Ёбаный в рот, Нур! Ты серьёзно?! — Тише, не пугайся. Смотри, во-первых, всё необходимое уже давно есть в твоей квартире. У меня… Ты заглядывал в мою сумку? — Нет! Она же твоя. — Ну вот в этой самой сумке, среди моих вещей, есть всё необходимое, — Нур обнимает Лёшу за плечи со спины крепко-крепко, негромко произнося слова прямо над его ухом. — И если ты не знаешь, что делать, или боишься, я готов помочь, — к концу фразы голос становится совсем тихим и томным. — Блять… А мы точно говорим об одном и том же? Подготовить — это в смысле… — Ввести в тебя клизму, Лёш. — Блять! — Тише-тише, ну ты чего, — Сабуров улыбается, сильнее сжимая в объятиях пытающегося взбрыкнуть Щербакова, — я только всё подготовлю, введу её в тебя и оставлю тебя одного. — Нет, блять! Нет, нет и нет, блять! Я всегда знал, что ты ебанутый, но ты такой, блять, ебанутый, что даже я охуеваю! — Тогда сам? Алексей открывает рот, чтобы что-то ответить, а потом ловит себя совсем на другой мысли, которую и озвучивает после небольшой паузы: — А я что, уже согласился на анал? Да, в предложении Сабурова был заключён элемент маленькой хитрости: Лёша пугается того, что Нур будет его готовить, и на фоне этого сама идея с анальным сексом уже не кажется ему такой ужасной. Но хитрость хоть и была, но правда совсем небольшая, потому что Нур с удовольствием бы осуществил всё, что сказал. В любом случае основная цель ещё не достигнута. — Так соглашайся, — формулировка в повелительном наклонении тоже выбрана неслучайно. Правда, тон, которым произнесена эта фраза, всё ещё мягкий. Щербаков молчит в небольшой растерянности, из-за волнения даже не имея возможности нормально взвесить все за и против, которыми уже сыплют на него обе внутренние стороны. Молчит 10 секунд. Молчит 20. Молчит… — Давай, — в тоне Сабурова появляется та самая «властная» нотка. Даже не нотка, а вполне уверенная и очень заметная нота, которая моментально посылает импульс в Лёшин член. И в тот момент, когда член крайне заинтересованно реагирует на это проявление власти и контроля, русый понимает, что перевес явно на стороне гомосущности. — Нур… — в его голосе слишком много сомнения, которое сейчас так не хочет слышать внутренний доминант Нурлана. Казах не резко, но абсолютно решительно и уверенно разворачивает Лёху к себе лицом, чтобы «добить» его сомнения своим фирменным властным взглядом. Вполне осознанно. Как только серо-голубые глаза встречаются с карими, у Лёхи не остаётся и двух вариантов развития событий. Только один. И как жаль, что этот тяжёлый взгляд не отключает гомофобную часть Лёхиного мозга. — Это нечестно… — Только и может сказать сейчас Лёша, зная, что проиграл, и чувствуя, как наливающийся кровью член настырно растягивает тонкую ткань домашних штанов. — Честно, Лёш. Потому что тебе тоже будет очень хорошо. Тебе будет охуенно, как никогда не было. Обещаю. Дальше Сабуров находит в спальне свою сумку и действительно извлекает из неё всё необходимое как для подготовки, так и для самого полового акта. Закрывшись в ванной, Щербаков допускает мысль, что может просто подрочить и остаться здесь… «— Что, на всю ночь? — Раздражённо ворчит гомосущность. — А почему бы и нет?! — Хватается за шанс гомофобный разум, — зато ты останешься мужчиной!» Но тут, как всегда, в игру вступает не столько возбуждённый член, сколько само возбуждение. Уже допущенная мысль о том, чтобы отдаться и принадлежать этому сильному мужчине полностью, никак не хочет покинуть не то голову, не то сердце, не то тело. Кажется, Лёша и правда хочет этого полового акта всем своим существом. Против только одна надоедливая и крайне пиздливая часть.

***

Алексей полностью теряется в новых для себя ощущениях, совершенно не понимая, какие чувства вызывает в нём такое настойчивое прикосновение хорошо смазанных Нурлановых пальцев к его анальному отверстию. Он лежит наполовину на животе, наполовину на правом боку, упираясь в постель левой рукой и коленом согнутой левой ноги. Ладонью на всякий случай сильно сжимает простыню. Боли нет, просто ощущения слишком уж непривычные. Нурлан за его спиной дышит очень тяжело, явно еле сдерживаясь, и постоянно целует Лёшу то в шею, то в спину. Целует, несмотря на сильное желание взять его прямо сейчас, очень нежно. Такое ощущение, что все внутренние «жители» Щербакова справились с данной ситуаций каждый как смог: гомофобный мозг покончил с собой не в силах вынести то, что происходит, а гомосущность умерла от счастья. А как ещё объяснить тот факт, что внутри Лёша ощущает абсолютную пустоту? Ни угрызений совести, ни стыда или страха, ни волнующего предвкушения, ни даже понимания, хорошо ему сейчас или плохо. Член стоит — наверное, всё-таки больше хорошо, чем плохо. Но очень странно. Пальцы сильнее, чем до этого, нажимают на анальную дырочку, которая, неохотно разжимаясь, впускает первый и тут же сильно сжимает его в себе. — Больно? — Негромко спрашивает Нур. — Нет, — зачем-то врёт Лёха. — Расслабиться сможешь? Щербаков сосредотачивается на ощущениях, стараясь привыкнуть к кончику пальца внутри себя. Теперь он чувствует что-то ещё более странное: небольшую боль и дискомфорт, которые ему хочется усилить. По крайней мере, появилось хоть какое-то желание. — Давай глубже, — командует он. Сабуров без слов вводит палец глубже. Он делает это очень медленно и не останавливается даже тогда, когда мышцы ануса снова сильно сжимаются вокруг. Лёша тоже молчит, терпя боль, почему-то ему не хочется, чтобы это прекращалось. Спустя какое-то время: — Ты как? — Брюнет ненавязчиво заглядывает вперёд, чтобы убедиться, что Лёшин член всё ещё рад происходящему. И он рад, заметно это очень хорошо. — Нормально, — голос русого стал немного хриплым, — что дальше? — Дальше второй палец. Готов? — Готов. — Умница… Последнее слово Сабурова звучит параллельно с выводом первого пальца и следующим за этим вводом уже двух. И Щербаков снова испытывает непонятное приятное удовлетворение от пронзающей его боли. Он сильнее впивается пальцами в измятую простыню, но молчит. Казах это видит. — Лёш, если больно… — Нормально, Нурик, нормально. Давай-давай… Нурлан в удивлении поднимает одну бровь, ведь очевидно же, что Лёше больно. Впрочем, если ему нравится так, Нур рад услужить. Он нежно прижимается губами к Лёшиному плечу и начинает двигать пальцами внутри его ануса, то вытаскивая их наружу, то полностью вводя внутрь. Смазки достаточно, но пальцы проходят не так свободно, потому что непривыкшие к подобным нагрузкам мышцы анальной дырочки постоянно сжимаются. Лёхе больно, конечно, но он лишь еле слышно постанывает, причём как-то сладко для натурала, которого первый раз имеют в задницу пальцами и довольно резко. Сабуров не совсем понимает своего партнёра, но заводится ещё больше от осознания, что Лёше уже нравится. Как бы только не разорвать его в порыве такого осознания. Дальше следуют «ножницы», после которых Лёха довольно скоро требует перейти к следующему шагу, то есть уже к трём пальцам. Внутреннего нуровского доминанта нисколько не смущают эти требования, ведь очевидно, что ситуация полностью в руках Нура как в прямом, так и в переносном смысле. По ощущениям Нурлана, Лёша ещё недостаточно растянут, но тот, видимо, только и хочет, чтобы Сабуров вошёл в него членом и чуть ли не с разгона, потому что снова требует перехода к следующему, самому серьёзному этапу. А разве может Нур перечить своему Лёшеньке? Особенно, когда и сам уже давно на пределе. Опираясь на одну руку, пока вторая направляет головку члена вплотную к недорастянутой дырочке, а после властно ложится на Лёшин бок, брюнет осторожно подаётся вперёд и проникает в тело друга. У Лёши, в принципе, получается расслабиться, но боли этот факт не умаляет. Резкое жжение в заднем проходе, которое усиливается с каждой секундой, приносит одновременно страдание и облегчение. Причём страдание вполне себе физическое и ощущаемое, а облегчение скорее психологическое, эмоциональное… И тоже хорошо осознаваемое Щербаковым. Он издаёт стон. И у Сабурова не получается «распознать» его природу — удовольствия или боли. Правда в том, что в этом стоне есть и то, и то, но Сабуров-то об этом не знает, поэтому замирает. — Остановиться? Лёш… Скажи что-нибудь? — Продолжай, — дрожащим голосом. — Ты уверен? — Продолжай, блять! Нурлан начинает медленно раскачиваться, чувствуя, как быстро мышцы вокруг его члена становятся всё более и более податливыми. Конечно, ему это нравится. На самом деле он даже думает о том, что вот доказательство, что Лёша рождён для того, чтобы заниматься анальным сексом и быть снизу. Заниматься сексом только с ним, конечно, с Нурланом, и ни с каким другим мужчиной или вообще человеком. Лёшино тело всегда реагирует на Нура: член встаёт безотказно и без особой на то причины, теперь вот очевидно, что и задница раскрывается очень охотно и подстраивается под сабуровский пенис. И пусть Лёша сколько угодно повторяет, что он не гей, но тело-то не врёт. Щербаков сейчас вжимается лицом в матрас, продолжая комкать простыню теперь уже обеими руками, и не осознаёт, как сильно он оттопыривает задницу, чтобы Нуру было удобнее в неё входить. Русый по-прежнему не чувствует ничего кроме резкой боли и всепоглощающего удовлетворения от этой боли. Если бы его спросили, хорошо ему или плохо, он без колебаний выбрал бы первое, несмотря на то, что физически ему вряд ли в данный момент хорошо. Но состояние в целом ему странным образом нравится. И оно начинает нравиться ему ещё больше, когда ставшие гораздо более уверенными толчки Нура теперь будоражат что-то внутри. Лёша заинтересованно сглатывает, когда ставшую почти привычной боль вдруг разбавляет действительно приятное ощущение в анусе. Не просто приятное, возбуждающе-улётное, которое тут же хочется испытать ещё раз и ещё много раз. Но просить Сабурова ни о чём не приходится, ведь он-то точно знает, что делает. Приятное ощущение повторяется и усиливается с каждым следующим толчком. Алексей в немом порыве распахивает глаза и открывает рот, с новой силой хватаясь за простыню и чувствуя, что боль потихоньку отступает. Точнее она смешивается с наслаждением и становится теперь чем-то другим. В то время как чувство эмоционального удовлетворения усиливается, вступая в реакцию с физическими ощущениями и будто толкая Лёшу к самому пику удовольствия. Всё это так странно, необычно и так по-новому, что Щербаков захлёбывается в этом сенсорном море. Он пробирается рукой под собственный живот и несколько раз не так сильно сжимает член, которому никогда не нужно было слишком много, если рядом Нур. Не нужно и в этот раз. Сенсорное море накрывает русого с головой, забирая его тело вглубь, в самую пучину мощного оргазма, с которым не сравнились бы все предыдущие, вместе взятые. Чувствуя, что Лёша кончает, Нурлан с наслаждением отбрасывает все меры предосторожности и начинает вдалбливаться так, как он этого хочет: размашисто, глубоко, резко, быстро и грубовато. И пока Щербаков стонет в каком-то полубезумном состоянии, Сабуров погружает его ещё глубже в эйфорию, однако сам не переступает эту черту. Продолжая добротно трахать. Только когда уже вытрахал, кажется, из Лёхи все стоны, превратившиеся теперь в хрип, Нур, наконец, ныряет следом на ту же глубину, в ту же пучину экстаза, вдалбливаясь в уже полностью обессиленное тело друга. После оргазма казаха накрывает волна нежности, он перебирается на другую сторону кровати, чтобы лечь лицом к лицу Щербакова, просовывает под него одну руку и крепко обнимает, много раз целуя в волосы. Лёша утомлённо сопит ему в плечо. А через какие-то десятки секунд медленно обнимает в ответ одной рукой, прижимаясь тихонько, как будто даже робко. И совершенно умилительно для Нура. Доминант-собственник в восторге.