***
Нурлану 4 или 5 лет, он важно выходит во двор, держа на руках своего лучшего друга, любимого щенка редкой породы. Но дело совсем не в породе, Нурлан любит этого щенка просто так, просто потому что любит. И будь он обыкновенной дворняжкой — любил бы не меньше. — Нурик! — Слышит мальчик тоненький голосок со стороны скамеек, что ближе к дороге. Нурлану не нравится, когда его зовут Нуриком, всем мальчишкам своего двора он давно уже объяснил это доступным языком кулаков, даже тем, кто на год или даже два старше него. Только ей можно называть его так, чем она с удовольствием пользуется у всех на глазах. Подружка Нурлана сидит на одной из скамеек и болтает ногами. А ещё она смотрит на своего друга и улыбается ему так широко, что этот летний день кажется ещё светлее. Когда Нурлан подходит ближе, девочка спрыгивает на землю, протягивая к щенку обе руки. — Какой хорошенький, какой он милый! Привет, дружочек! Какой ты красивый! Нурлан с гордостью позволяет ей гладить и чесать за ушком своего друга, сдерживая улыбку и пытаясь казаться равнодушным. Но всё равнодушие улетучивается в один миг, когда девочка поднимает на него полные надежды глаза и говорит голосом, не терпящим возражений: — Ты же дашь мне его подержать? Нет, Нурлан не хочет. Щенок совсем маленький, ещё не приученный к командам, но зато очень активный и непослушный. Удивительно, но только на руках у Нурлана он и может сидеть спокойно. Поэтому мальчик сомневается, мало ли что. — Не дашь?! — Вспыхивает его подружка, но тут же меняет тактику, — Нурик, ну пожаааалуйста, — и в довесок сияет ему своей очаровательной улыбкой. — Дам. Только осторожно, ладно? — Отвечает Нурлан, однако выпускает щенка из рук с явной неохотой. Девочка хватает собаку и сразу начинает бегать с ней по двору, кружить и сжимать в объятиях. Нурлану это не нравится и ровно одну секунду он взвешивает за и против: с одной стороны, самая красивая девочка во дворе, с которой он очень хочет дружить, с другой стороны — любимый щенок, который вот-вот вырвется из её детских рук, потому что ему там явно не по себе. Через секунду решение принято. — Не надо, отдай! — Успевает крикнуть мальчик, но в следующий момент щенок действительно вырывается и оказывается на земле. А ещё через мгновение он уже радостно мчится в сторону проезжей части. Нурлан бежит за ним, не задумываясь, под крик подруги, полный разочарования. Слишком быстро хвостатый друг Нурлана оказывается на дороге, а машина, подъезжающая в этот момент к тому же самому месту, не успевает затормозить… Девчачий визг. И воплощение ужаса на глазах маленького Нурлана.***
Мальчик сидит на полу в своей комнате. Он уже 3 дня не выходит на улицу, проклиная себя за то, что доверил другому человеку самое дорогое. И потерял. Потерял, потому что доверил. Потерял, потому что передал контроль над ситуацией. Потерял, потому что буквально выпустил из рук… И ситуацию уже никак не исправить. А если бы не доверил, если бы продолжал буквально держать всё в своих руках, ничего бы не произошло, ничего того, что теперь нельзя исправить. Маленький Нурлан старается не ненавидеть свою подругу, но у него это не получается. Однако гораздо больше он ненавидит сам себя. Ведь он же знал с самого начала, с самого начала не хотел отдавать ей щенка. Зачем же отдал? Перед глазами всё время стоит та страшная картина, и мальчик зажмуривается, пряча лицо в ладонях, в надежде прогнать ужасающий образ. Он больше никогда не пойдёт на поводу у кого бы то ни было, тем более у девчонок! Отныне он доверяет только себе! Нурлан обещает самому себе в эту самую минуту, что никогда не выпустит из рук контроль над ситуацией, никогда не отпустит то, что ему дорого. Если он кого-то полюбит, он всегда будет рядом, будет оберегать и защищать, будет помогать и следить, чтобы ничего не случилось. И никому другому не доверит это важнейшее дело. Только сам. Только сам. Только сам… Сабуров распахивает глаза, чувствуя, как часто вздымается и опускается его грудь. 6:35. Он в своей спальне. Один. — Сука… — Вырывается будто само по себе после осознания, что только что во сне он увидел давно забытый кусочек своего детства. Нет. Конечно, не забытый. Но скорее Нурлан помнил сам факт потери любимого питомца, чем решение, которое после этого принял. А вот его мозг, судя по всему, это решение отпечатал на подкорке… Казах садится на кровати, потирая глаза пальцами и хмурясь мыслям, которые вдруг стройной, логической цепью стали приходить ему в голову. Вот оно. Вот где берёт начало его нездоровая потребность всё держать под контролем, особенно то, что ему дорого. Этот случай из детства, конечно, оказал на него сильное воздействие, в этом нет никаких сомнений. Напугал, даже, наверное, травмировал… Будучи ребёнком, Нурлан поверил в то, что если он «выпустит ситуацию из своих рук», всё пойдёт кувырком, а если будет управлять ситуацией, то всё будет так, как нужно. Вот оно, недоверие к женщинам. Вот почему с мужчинами всегда было как-то спокойнее. Чёрт возьми, так просто? В памяти начинают всплывать один случай за другим, когда Нурлан в самом разном возрасте выходил из себя, когда ему не удавалось что-то контролировать. «Конечно, блять, всё же не проконтролируешь» — мысленно говорит он сам себе. А мозг продолжает подкидывать воспоминания потерь, случившихся в те моменты, когда «у руля» был кто-то другой. И снова осознание: ведь действительно невозможно контролировать вообще всё, и Нур не раз с этим сталкивался, поэтому его травма со временем деформировалась, превращаясь из желания «оберегать то, что дорого» в больную потребность «доминировать и владеть». Доминировать над тем, что дорого. И владеть тем, что дорого. Потому что только так и возможно обеспечить этому дорогому безопасность — только владея им и постоянно «держа под наблюдением». — Блять… — Нурлан хмурится ещё больше. Он понимает. Кажется, он впервые в жизни понимает себя. Он нащупал сейчас путь, по которому развивалась его травма, которая живёт в нём в качестве доминанта-собственника, чокнутого маньяка, который только и знает, что присваивать себе… людей. Или кого-то конкретного. Очевидно того, кто больше других дорог самому Нуру. А как безобидно всё начиналось. Чистое и доброе желание ребёнка беречь и защищать со временем накалилось до настоящего отклонения, от которого страдает теперь и Сабуров, и тот, кто ему дорог. — Блять… — Снова шепчет Нурлан, чувствуя, как в горле образуется мерзкий ком. Такой же, который был тогда, когда маленьким мальчиком Нур сидел на полу своей комнаты, изо всех сил стараясь не заплакать. Он тогда не заплакал, а теперь, кажется, и вовсе разучился. Но тревога и боль всё равно нарастают в груди плотным сгустком с каждой секундой, бередя в душе раны, о которых Сабуров и не подозревал. Как же ему плохо сейчас. Он словно опять превратился в того мальчика, который потерял самое дорогое, потому что позволил этому произойти. Как бы хотелось сейчас разреветься. Разрыдаться, как маленькая девочка. Но… не получается. Вместо этого казах запускает пальцы обеих рук в свои волосы и сжимает что есть силы. Его сердцебиение ускоряется ещё больше, дыхание учащается, а внутри, где-то глубоко-глубоко, плачет тот маленький мальчик, потерявший любимого щенка. Сабуров лишь догадывается, что так и не «прожил» ту потерю, которая навсегда оставила в нём след, превратив его в полупсиха. И ответ пришёл к нему только сейчас, в 30 лет, в виде этого сна. Это тяжело и больно, но когда эмоциональная буря уляжется и Нурлан снова сможет анализировать, он обязательно поймёт всё. Вообще всё.***
Остаток той ночи Нур провёл в метаниях, так и не сомкнув больше глаз. Он то ходил по тёмной квартире, то сворачивался калачиком на кровати, то курил, а то и вовсе избивал диван в своей гостиной. Осознание корня психологической травмы никогда не проходит легко. Ближе к полудню он послал ко всем чертям все запланированные дела и встречи, отключил телефон и, вымотанный, уснул на том же диване, проспав часов 6 и придя в себя уже вечером. Легче особо не стало, но избивать мебель больше не хотелось. Затем был плотный завтрак-обед-ужин, решение самых важных рабочих вопросов, на что у него едва хватило сил, и наконец снова сон. Но сон уже исцеляющий и наполняющий энергией, а не позволяющий убить несколько часов своей жизни, каким он был до этого. Утром Сабуров открыл глаза. На душе всё ещё было скверно, но мысли, будто ожидавшие всё это время возможности быть замеченными, повалили в голову наперебой. «Я не псих и не маньяк, я теперь понимаю, откуда во мне эта хуета, и разберусь с ней.» «Как разберусь? Поверю в то, что нереально контролировать прям всё-всё. Точно так же, как поверил, что если не буду контролировать, то всё пойдёт по пизде. Не пойдёт.» «Лёша — мой триггер. Потому что он, по ходу, мне по-настоящему дорог. Мне самому, а не маньяку внутри меня.» «А ещё потому что он сам ебанутый… С этой его темой возбуждаться от проявления моей силы… Хм… А с ним, блять, что не так?» «Блять, да тут и гадать нечего: он гей, который не признаётся себе в этом. У него тоже, наверное, какой-то травмирующий опыт на этой почве… Разберёмся.» «Ага, только хуй он меня теперь к себе подпустит. Натворил я дел.» В таких размышлениях Нурлан начинает свой день, умываясь и заваривая крепкий кофе. Рабочие дела как-то сами по себе уходят на второй план, впрочем, он не отказывается от них, но за ощутимым снижением их значимости на данный момент, они становятся чем-то вроде отвлекающего манёвра, позволяющего отдохнуть от действительно важных, но непростых мыслей. А важные мысли — это, конечно, внезапно осознанная травма и поиск способа её излечить. И Лёша. Причём последнее выглядит более сложной проблемой. Во-первых, чтобы помочь Лёше, надо «раскопать» его травму, которую он точно надёжно прячет, скорее всего даже не осознавая этого. Во-вторых, объяснить ему ситуацию, но как? Словами? Да он и слушать не станет всю эту «пиздабольную психохуистику». В-третьих, вернуть его доверие. В-четвёртых, очень хочется с ним нормальных отношений. И Нур вообще не знает, что из перечисленного хоть сколько-нибудь реально. Проще разобраться в себе и вылечиться без помощи психолога, чем выполнить хотя бы один из перечисленных пунктов, связанных с Щербаковым. Упрямый Нуру попался «самый дорогой человек». Хотя Нур и сам постарался, конечно, сделал всё, чтобы Лёша от души его возненавидел. Что ж, вероятно, на это уйдёт целая жизнь… К вечеру Сабуров снова чувствовал себя вымотанным собственными мыслями и самоанализом. Рабочие вопросы были решены кое-как, но это мало волновало казаха. В конце концов, теперь он босс, а значит, может делегировать что угодно, а потом просто «выебать» всех, кто накосячит. Так себе план, но другого не было. Ровно 10 секунд перед тем как уснуть брюнет думал о том, где сейчас Лёша, что делает, как себя чувствует… А потом сон принёс долгожданное расслабление, наполняя новыми силами на очередной напряжённый, но необходимый для новых решений день.