***
Сабуров собрал всю свою команду в большом зале, чтобы как следует проработать все детали следующего выпуска своего шоу, а заодно «раздать пиздюлей» тем, чья работа его не удовлетворяла. Безудержное желание контролировать и руководить, а также докопаться до каждой мелочи с целью получить идеальный результат, неизбежно затянули это собрание. Щербаков понятия не имеет, что происходит прямо в эту минуту в большом зале. Ему нужен Артур Чапарян, который 20 минут назад прислал сообщение, что он вот-вот освободится и будет ждать Лёшу — где? Правильно, в большом зале. Артур искренне думал, что действительно вот-вот освободится, но этого пока так и не произошло. Находясь в прекрасном расположении духа, Лёша почти летящей походкой приближается к полуоткрытой двери большого зала. И находясь уже в дверном проёме, внезапно становится свидетелем того, как Нурлан максимально грозно и требовательно говорит одному из своих помощников не слишком громким, но очень тяжёлым голосом: — Блять, я сказал, почему это хуйня. Ты не понял меня? Переделай. Там же и статная фигура, возвышающаяся над всеми, и уверенная поза, и властный сосредоточенный взгляд… Тут Щербаков вдруг понимает, как давно не испытывал этих, мягко говоря, волнующих чувств и ощущений. А ещё понимает, что снова, как и сто раз до этого, пропал. Сабуров собирается сказать что-то ещё в своём духе властелина мира, но его внимание привлекает фигура, появившаяся в дверном проёме. Встречаясь взглядом с Лёхой, он моментально понимает всё. Выражение лица Нура меняется в мгновение ока, превращаясь из сурового в нежно-озабоченное, и брюнет, игнорируя всех присутствующих, говорит уже совершенно беззлобно и даже обеспокоенно: — Я не знал, что ты здесь, — обращаясь, конечно, к Лёше. А затем под удивлённые его внезапной смене настроения взгляды, направляется прямо к русому, который уже снял куртку и держит её в руках на уровне паха. — Поздно, — так тихо, что почти одними губами говорит Алексей, скрывая под курткой твердеющий член и не в силах отвести взгляд от приближающегося объекта своего больного желания. — Выйдем? — Уверен? — Так же, почти беззвучно уточняет Нур. Лёша резко кивает и выходит из зала. — Перерыв 10 минут, — бросает Сабуров присутствующим и исчезает следом за другом. Дальше: общий туалет, закрытая кабинка и ни одного лишнего звука. Щербаков сразу поворачивается спиной, избегая возможного поцелуя, которого ему на самом деле хочется до жути. Хочется им обоим, потому что так давно между ними не было никакой близости, ничего, интимнее скупого рукопожатия. Но Нур понимает. И уважает. Поэтому не лезет. Однако и не отказывает себе в удовольствии прижаться к Лёхе сзади всем телом, пока максимально высоко задирает его футболку и спускает джинсы с трусами. И трогает его, трогает везде, и гладит бесконечно страстно и бесконечно нежно. Алексей привычно закрывает глаза, не проявляя никакой инициативы и позволяя делать всё это с собой. Он только откидывает голову назад, чтобы чувствовать Нура больше. Казах расстёгивает свою рубашку, не отрываясь губами и языком от Лёхиной шеи и вдыхая его запах так глубоко, как только способны лёгкие. Затем расстёгивает и спускает собственные джинсы, тут же снова плотно прижимаясь к горячему телу перед собой, обвивая его руками, а губами переходя от шеи к затылку. В тот момент, когда его каменный пульсирующий член требовательно упирается в Лёхину ягодицу, русый начинает еле слышно поскуливать, непонятно, от отчаяния или от невыносимой жажды ощутить проникновение. Хотя, скорее всего, и от того, и от другого. Смазки, конечно, ни у кого из них нет. А после нескольких месяцев отсутствия практики Лёша очень тугой. Но решение не заставляет себя долго ждать, Нур ведь уже не тот, которому доставляло удовольствие доводить партнёра до исступления. Сабуров захватывает в сладкий плен своего кулака Лёшин член, делая лишь одно полноценное движение вверх-вниз, как Лёша кончает, утыкаясь в собственную руку перед собой и до боли прикусывая губы, чтобы сдержать стон, который всё равно прорывается, хоть и не так громко. А Нурлан тем временем старательно стимулирует его головку, собирая всю сперму в свою ладонь. Через несколько секунд, когда Лёша уже полностью излился эякулятом, но отнюдь не отошёл от оргазма, казах, придерживая его одной рукой, подносит вторую к его входу и смазывает отверстие спермой, осторожно проникая внутрь то одним, то двумя пальцами. Щербаков еле держится на ногах и вновь начинает поскуливать, всё ещё утыкаясь лицом в сгиб локтя. Ещё через минуту Сабуров приставляет ко входу также смазанную Лёхиной спермой головку и плавно входит, тут же ловя приятное головокружение от чистого кайфа, которого ему так давно и так адски не хватает. Лёша в это время с каким-то даже облегчением встречает свою освобождающую боль, сильнее оттопыривая задницу, чтобы член Нура поскорее вошёл полностью. Конечно, Нурлан помнит, что Лёхе это нужно, нужна эта боль. На короткое мгновение в темноволосой голове проскальзывает мысль о том, почему он раньше никогда не задавался вопросом: зачем Лёхе эта боль? Но ответ слишком очевиден: не задавался, потому что Нур был занят подчинением Лёши, а не попытками решить его проблему. Неважно, теперь Сабуров обязательно об этом подумает. Но не сейчас, конечно, сейчас надо Лёшеньку хорошенечко трахнуть. Казах и рад бы сделать это «хорошенечко», но из-за слишком долгого воздержания, и из-за того что сильно соскучился, и из-за того что внутри Лёши сейчас так невозможно тесно, а ещё эти его поскуливания… В общем, Нур понимает, что от оргазма его отделяют какие-то секунды. Он прижимает к себе тело Щербакова, всей ладонью сильно сжимая кожу вокруг его соска, и продолжает входить в него часто и резко, больно и глубоко. Русый вообще перестаёт дышать, потому что иначе у него не останется ни единого шанса сдержать рвущиеся стоны. Он чувствует, что его члену нужно не так много времени, чтобы снова налиться кровью и стать способным кончить второй раз. Но Сабуров не даёт ему этого времени, потому что кончает сам. И в порыве оргазма он поворачивает Лёшино лицо к своему и целует, несмотря на небольшое ответное сопротивление. Целует горячо, вкладывая всю свою истосковавшуюся по этому мужчине душу. — Глубоко кончил, — еле слышно произносит запыхавшийся Щербаков, как только брюнет отпускает его губы, будто просто ради того, чтобы хоть что-то сказать, — вытекать долго будет. Как я пойду, блять? — Я постою тут с тобой, пока вытекает, — приглушённо отвечает Нур прямо в Лёшин висок, — ты сюда по делу? Надолго? — На час-полтора где-то. — Я дождусь тебя, — Сабуров осторожно выходит из Лёшиного тела, сразу отрывая туалетную бумагу и вытирая сначала Лёшу, потом себя. — Зачем? — Оба по-прежнему говорят очень и очень тихо просто на всякий случай, хотя очевидно, что в туалете они одни. — Бля, Лёш, нам надо нормально поговорить, ты же сам это понимаешь. Чем раньше ты встретишься со своей проблемой лицом к лицу, тем скорее ты от неё избавишься. — Ну так это моя проблема… Ты-то тут при чём? — Вообще-то она напрямую со мной связана. Я правда хочу помочь. И я не хочу, чтобы до конца жизни ты избегал меня, боясь, что я не так посмотрю или не так заговорю. Щербаков молчит, так и стоя лицом к стене со спущенными штанами. Насколько Сабуров может заметить по его профилю — Лёха, кажется, в замешательстве. Казах уже оделся и привёл себя в относительно приличный вид, теперь он отрывает ещё один большой кусок туалетной бумаги, чтобы снова вытереть с Лёшиных бёдер постепенно вытекающую сперму. И сделав это, Нурлан осторожно спрашивает: — Не доверяешь мне? Алексей дёргает головой, слегка поворачивая её в сторону, чтобы боковым зрением зацепить Нура: — Ты буквально вытираешь мой зад… Похоже, что я не доверяю? — Ты знаешь, о чём я. Думаешь, я снова воспользуюсь… — Нихуя я не думаю. Ладно. Давай поговорим. Жди меня в пабе через полтора часа. — Хочешь говорить об этом в пабе? — Просто я бы пожрал. — Окей, паб так паб. Но нам лучше побыть здесь ещё пару минут. — Да я уж понял, что ты от души мне трубы залил. Иди, я сам справлюсь. Иди-иди, Нур. Сабуров бесшумно приближается к Лёхе сзади и с чувством целует его в волосы чуть правее от затылка. А затем удаляется заканчивать своё собрание.***
Через пару часов Щербаков стоит на входе в паб, который находится в 5 минутах ходьбы от их здания, и не может найти глазами Нурлана. — Добрый вечер, Алексей! — Вежливо улыбается молодой парень хостес. — Вас ждут в VIP-зоне. — У вас есть такая зона? — Искренне удивляется Лёха. — Для вас — конечно. Пойдёмте, я провожу. Русый следует за хостесом, отмечая про себя, что никогда не знал о существовании какой-то там особенной зоны в этом заведении. Может быть, это потому, что он не так часто здесь бывал, по сравнению с тем же Нуром. Войдя в небольшой зал, в котором оказался впервые, Лёха видит несколько обособленных столиков, вокруг которых стоят диваны с очень высокими спинками, обеспечивающими ощущение полного уединения. На одном из таких диванов сидит Сабуров, что-то сосредоточенно рассматривая на экране своего телефона. — Приятного вечера, — с учтивой улыбкой парень удаляется. А Лёша проходит и садится за стол. — Я заказал тебе индейку, когда ты написал, что выходишь, — говорит брюнет, исподлобья бросая на русого какой-то нежный взгляд. Щербаков поднимает одну бровь, глядя на друга, и тот это замечает: — Думаешь, я не знаю, что ты ешь? — Улыбается краешком губ Сабуров и откладывает телефон в сторону. Алексей пожимает плечами, тоже слегка улыбаясь, а потом кладёт локти на стол и сцепляет пальцы рук в замок. Лицо его становится серьёзным, взгляд — несколько напряжённым. Он как будто на нервной почве шумно сглатывает и говорит: — Давай не будем выкручивать друг другу яйца и сразу начнём. Что ты хотел сказать? Нурлан тоже становится серьёзным и принимает почти такую же позу, опираясь на стол локтями: — Вообще, я надеялся, что говорить будешь ты, потому что меня тебе неприятно слушать. — Что я должен говорить? — Ну… можешь просто отвечать на мои вопросы? Лёха чуть ёрзает на своём месте, немного хмурит брови, но уверенно кивает. Нур кивает ему в ответ: — Хорошо. Давай начнём с простого. Чего ты хочешь? Вот если бы сейчас ты мог запрограммировать своё будущее, что бы ты выбрал? — Ты знаешь это прекрасно, — почти без напряжения во всём теле отвечает Лёша, — я бы выбрал быть нормальным. В смысле, нормальным натуралом, каким всегда и был. Избавиться от этой ебучей зависимости чувствовать твою власть и вообще забыть вот эти последние месяцы, как страшный сон. — Забыть всё, что связано со мной? — Нур чувствует ощутимый укол прямо в сердце от Лёшиных слов, но упорно не подаёт вида, сохраняя нейтрально-серьёзное выражение лица. — Нет, — почти сразу же отвечает Щербаков, — только то, из-за чего я похожу на пидораса. Я хочу, чтобы у нас с тобой всё было как в самом-самом начале, когда мы познакомились и только начали общаться, когда я ещё не обнаружил в себе эту хуйню. Какая-то часть Сабурова в этот момент вздыхает с облегчением: хорошо, что Лёша хотя бы не жаждет с концами вычеркнуть его из своей жизни. А ведь мог бы хотеть именно этого. Однако быть объективным в этом разговоре, как Нур планировал изначально, уже становится трудно, потому что на языке вертятся действительно важные вопросы, которые касаются не только Лёшиных интересов, но и интересов Нурлана: — Лёш, — казах всё же решает немножко отступить от объективности и дать волю своим эмоциям, — тебе что, никогда не было со мной хорошо? Вот прям ни разу? — Ты имеешь в виду… — За последние месяцы. Алексей слегка теряется от этого прямого вопроса и поэтому снова хмурится. Конечно, ему было хорошо, даже очень, даже лучше, чем с кем-либо. Но он не уверен, что это считается, потому что каждый раз он осознавал это «хорошо» через напряжение и чувство стыда. А что в этом хорошего? — Я не знаю, — говорит он после недолгого молчания. Теперь они смотрят друг на друга внимательно, не говоря ни слова. Но сердце Нура не сжимается от боли после услышанного, потому что он полагает, что трезво мыслить Лёше мешает его психологическая травма, которую им предстоит нащупать. — Почему тогда ты не хочешь забыть вообще всё, что связано со мной? — Сохраняя спокойствие в голосе, продолжает Сабуров. — Потому что… я же сказал, в начале всё было нормально. Мне нравится то время, когда мы были друзьями. С хуя ли мне его забывать? — Ну, например, потому что последние месяцы я много издевался над тобой, и рядом со мной ты чувствуешь себя пидорасом, и ты даже не уверен, было ли тебе хотя бы раз со мной хорошо. Как по мне, всё это легко может перечеркнуть все хорошие отношения, которые были до этого. Щербаков задумывается и отводит взгляд в сторону. В этот момент официант приносит еду и ставит на стол большую тарелку ароматно пахнущей индейки с рисом и овощами, а также бутылку минеральной воды, которой тут же наполняет большой стакан. Всё это время оба сидящих за столом мужчины молчат, причём Лёха действительно сосредоточенно что-то обдумывает, а Нур внимательно наблюдает за его лицом. Когда официант удаляется, русый снова переводит взгляд на брюнета и неуверенно говорит: — Мне не хочется забывать всё, что с тобой связано… Всё равно не хочется. Хотя я согласен, что последние события должны бы перечеркнуть всё хорошее… Но я, хуй знает… не хочу. — Просто хочешь быть натуралом? — Да. — И иметь в друзьях такого пидораса, как я? — Ну а ты что… прям пидорас-пидорас? — А что, ты за всё это время так и не заметил? — Ну, может, ты запутался… Или у тебя своя там какая-нибудь хуйня, как у меня. — Я не запутался, Лёш, — Нурлан впервые за разговор немного даёт выход своим эмоциям, говоря чуть более резко и сдвигая брови ближе друг к другу. — Я полностью отдаю себе отчёт в том, что хочу… блять, тебя! Но хочу нормально, чтоб всё по-человечески, а не как у двух психопатов, которые сошлись на психических отклонениях, блять. Алексей в очередной раз путается в собственных чувствах, потому что одна его часть по-настоящему счастлива услышать эти слова, а вторая до смерти боится, что эти слова правда. — Ты говоришь, что, несмотря на всю хуйню, готов продолжать общение со мной. Наверное, потому что я что-то для тебя значу? — Сабуров вопросительно смотрит на Щербакова, а когда тот кивает, продолжает. — Значит, всё, что произошло у нас за последнее время, было не так хуёво, раз это не играет решающей роли для тебя? — Ну наверное, блять, я не знаю! — Тоже немного повышает голос Лёха. — К чему ты клонишь? Дорог ли ты мне? Да, дорог! И я тоже хочу нормальных отношений с тобой, просто не хочу быть пидорасом. Что тут неясного? Теперь Нур сбавляет громкость, но говорит всё ещё резковато: — Так если ты не хочешь быть пидорасом, почему ты снова и снова спишь со мной? У тебя есть эта больная зависимость, да, окей. Но почему она проявляется именно так, ты не думал? У человека, блять, могут быть какие угодно отклонения, их просто до-ху-я. Почему твоё отклонение связано именно с долбёжкой в задницу? Почему ты хочешь другого мужика так, что не можешь себя контролировать? С женщинами у тебя хотя бы раз так было? Почему ты кончаешь за секунды, блять, стоит мне к тебе прикоснуться? Я скажу тебе! Это всё потому, что ты реально хочешь мужиков, но запрещаешь себе их хотеть. — Блять, хватит! Если ты опять собирался убеждать меня, что я пидор, то, блять, ты заебал в натуре! Я сказал тебе, чего я хочу, и это пиздец как отличается от того что ты тут щас распиздел! Со своей хуйнёй сначала разберись, шизоид, блять! — Да пойми ты, блять, мы хотим одного и того же! Я хочу, чтобы ты был со мной и был в безопасности! И ты хочешь быть со мной, только без напряга, что кто-то считает это неправильным! Что ты сам считаешь это неправильным, поэтому тебе приходится проявлять себя, блять, настоящего только через эту зависимость! — Всё, заебал! — Лёша быстро поднимается с дивана, хватая свою куртку, с явным намерением уйти прямо сейчас. — Ты психуешь, потому что я прав! — Я психую, потому что ты долбоёб! Если тебе… — Лёша вдруг на всякий случай осматривается и снижает громкость голоса, — если тебе нравится быть пидорасом, это твоё дело, но нехуй меня к этому приплетать! Этот разговор окончен раз и навсегда. Я тебя предупредил, блять. Щербаков стреляет действительно угрожающим взглядом и покидает зал, так и не притронувшись к еде. А Сабуров, тоже психуя, даже не хочет смотреть ему вслед. Он запускает пальцы в собственные волосы, запрокидывает голову и закрывает глаза, глубоко вздыхая. Он предполагал, что «раскопать» Лёшину психологическую травму будет той ещё задачей, знал, что при каждой попытке сделать это Лёша будет превращаться в колючего ощетинившегося ежа. Не знал только, сколько это будет продолжаться и хватит ли ему жизни, чтобы пробраться через воздвигнутые Щербаковым защитные бронебойные стены.