Нурлан: Прими это. Не вини себя за то что ты такой. Дай себе проявиться нормально, а не извращённо, через травму и отрицание. Просто, пока ты будешь отрицать, ничего и не изменится.
Отправив сообщение, казах думает, что мог бы сказать намного больше, ведь он сам, конечно, очень много размышлял на тему Лёшиной ситуации и пришёл к важному пониманию. Хотя, наверное, за это время Лёша и сам многое понял, просто теперь не знает, что ему с этим делать. Это тоже неудивительно, он напуган. Проходит 2 минуты. Сообщение Нура прочитано, но больше Алексей ничего не пишет. Тогда Сабуров набирает и отправляет следующее:Нурлан: Как ты вообще?
Алексей (через пару минут): Хуёво.Нурлан: Хочешь, я приеду?
Алексей: Нет. Я справлюсь. Нур обдумывает, какая тактика его поведения сейчас будет наиболее удачной. И после набирает последнее сообщение.Нурлан: Ты всегда можешь позвонить мне, если тебе что-то будет нужно. В любой момент.
Ответ от Лёши приходит только через полчаса, когда Сабурову уже удаётся уснуть в полной уверенности, что Щербаков не ответит. Алексей: :)***
Лёша вернулся к обычной жизни: стал выступать, принимать участие в разных съёмках, шутить и смеяться — потому что такова его работа. Он пытался показать самому себе, что жизнь течёт как обычно, что ничего не изменилось… Но это было враньём. Изменилось всё. Даже если со стороны дни и правда проходили так же, как и всегда, то внутренний мир, а также мировоззрение Щербакова перевернулись с ног на голову. Он гомосексуал — разве он мог остаться прежним? Алексей последовал совету Нурлана и начал с того, что перестал отрицать свою ориентацию хотя бы перед самим собой. И каждый день с тех пор для него начинался с одной и той же мысли: «Я пидор». И мысль эта всё ещё была не из приятных. Сабуров ждал всё это время, когда Лёха захочет поговорить, или увидеться, или просто как-то даст знать о себе и своём состоянии. Но тот никак не связывался с Нуром и даже не попадался на глаза, хотя пару раз точно была такая возможность. Казах сомневался, но в его голову закралось подозрение, что Лёша опять его избегает. Подозрение подтвердилось, когда после случайной встречи в коридоре офиса русый торопливо зашагал к лифту, хотя была уже ночь и очевидно, что оба только что освободились. — Лёш, — окрикивает его Нурлан, настигая уже у лифта, — мы можем поговорить? Щербаков немного растерянно, но всё же кивает, хотя выражение его лица заметно отражает внутреннее напряжение. Вместе выйдя из здания, мужчины садятся в Лёхину машину, решив, что там наиболее подходящая атмосфера для слишком интимного разговора. Хотя изначально Нур предложил свою машину, так как она более просторная и комфортная, но Лёха настоял на собственной. — Я так и не знаю, как твои дела? — Спрашивает Сабуров, с небольшой тревогой поглядывая на друга со своего пассажирского переднего сиденья. — Да нормально, как видишь, — с фальшивой беззаботностью пожимает плечами Щербаков, избегая встречаться взглядом с карими глазами, — работаю, бегаю… Всё как всегда. — Бля, ты же знаешь, что я вообще не о работе, — очень спокойным тоном, — Лёш… Ответь нормально. — А если я не хочу об этом говорить? Сабуров понимает, что почему-то не ожидал такого ответа. Хотя, если подумать, в нём ведь нет ничего удивительного. После небольшой паузы брюнет снова задаёт вопрос: — Не хочешь из-за меня или… просто не хочешь? — А какая разница? Маски сброшены, блять, я пидор. О чём тут говорить? — Хотя бы сказать, как ты себя чувствуешь и вообще в целом… Блять, я же волнуюсь за тебя, Лёш! Я всё это время только о тебе и думал! Я понимаю, что тебе хуёво, но можешь ты тоже проявить хоть чуть-чуть понимания? — Нур! — Щербаков прерывает небольшой напор Сабурова, чувствуя, что тот и правда, может быть, на нервной почве готов закипеть. Лёша вздыхает, прежде чем продолжить. — Вот тебе чуть-чуть моего понимания: мне хуёво, да, но я справляюсь. И помощь мне пока не понадобилась, так что я тебя не беспокою лишний раз. В целом я чувствую себя… блять… ебаным пидорасом. Но, по крайней мере, уже признаю это. Я петух. Один из тех, кого всегда стебал и не считал за людей. Вот, а теперь я сам такой, добро пожаловать. А ещё у меня психическое отклонение, с которым я, хуй знает, что делать. Вот такие у меня дела. — У тебя нет психического отклонения. Ты о своей хуйне возбуждаться от власти и контроля? Ты перестал отрицать ориентацию — это уже шаг к избавлению от этой хуйни. — Да ладно, Нур! Как моё признание в себе пидораса может вправить мне мозги? — Объяснить, как? Эта хуйня появилась на почве твоего отрицания. Всю жизнь ты не давал себе быть настоящим, поэтому твоя истинная ориентация нашла выход вот таким хитровыебанным способом. А когда ты позволишь ей проявляться просто так, без всяких условий, без обязательного доминирования над тобой и без обязательной боли, которой ты сам себя наказываешь, то уже и не нужно будет этих… извращённых форм сознания. Понимаешь? Твоей ориентации, получается, уже не нужно идти в обход всех защит, которые ты понаставил, она может просто выходить типа, блять, естественно. Понимаешь? — Нихуя я не понимаю! Ты кем меня считаешь, блять? — Хорошо, не понимай, даже не пытайся. Просто позволь себе быть таким, каким ты родился. Не думай, что ты какой-то хуёвый, неправильный. Ты охуенный в любом случае. — Конечно, блять, — Лёха тихо бурчит себе под нос, — трахать меня и подчинять охуенно тебе… Нурлан на секунду теряется, снова ловя себя на мысли, что не ожидал услышать подобного. А затем говорит так, как будто он в некотором замешательстве: — Я думал… Я думал, ты убедился, что я не… Я не собираюсь больше этим заниматься, Лёш. Подчинять и всё с этим связанное. Блять… Как тебе ещё доказать? Ты поэтому меня избегаешь? Ты не веришь мне? Щербаков молчит, упорно глядя на руль и не бросая даже мимолётного взгляда на казаха. Сабуров же, развёрнутый к Лёхе всем корпусом, насколько это возможно, наоборот, не сводит с русого пристальный и встревоженный взгляд. И тишина. — Лёш… — Тихонько зовёт Нур, но ответа нет. Поэтому он заговаривает снова, — окей, я, наверное, могу понять, почему ты до сих пор мне не доверяешь. Но хотя бы… фух… хотя бы дай мне шанс. Я, честно, не знаю, что я должен сделать, чтобы ты убедился, но хотя бы не избегай меня. Должна же у меня быть возможность всё исправить. — Что ты тут собрался исправлять, мою ориентацию? — Лёша говорит негромко и без какого-либо вызова, — ты только и мечтаешь, чтобы я поскорее признал, что я пидорас, расслабился и подставил тебе свою жопу. Скажешь, не так? — Так. Но так, только потому, что ты пидорас и без меня. Если бы я точно этого не знал, я бы в жизни не стал убеждать тебя, что ты такой. Пойми, я не хочу просто спать с тобой. Я хочу спать только с тобой. Я хочу серьёзно. Снова тишина. А где-то через минуту Алексей впервые за разговор осторожно переводит взгляд на Нурлана и ещё несколько секунд всматривается в его глаза. А потом спрашивает: — И что, ты реально избавился от своей хуйни? За всё это время не захотел никого подчинить? — Захотел, но это уже не так по-больному, как раньше. Я реально справляюсь с этим. Да, иногда мне хочется, но я себя контролирую. А раньше не мог. — Может, ты себя контролируешь, потому что меня нет рядом? — Сейчас же ты рядом. Лёша опять замолкает, всматриваясь в карие глаза, будто выискивая подвох. А потом неуверенно пожимает плечами и отворачивается. Нур понимает, что Лёша не знает сам, верит ли он, доверяет ли. — Пожалуйста, не избегай меня, — просит Сабуров. Молчание. — Лёш… Хорошо? — Я не буду избегать, — вздыхает Щербаков, — но и не думай, что, раз я признал себя гомиком, то у меня только один путь, в твою кровать, блять. — Договорились, я и не собирался на тебя давить. — Очень хочется в это верить, — снова себе под нос. Брюнет «проглатывает» эту фразу и садится прямо, разворачиваясь всем корпусом теперь к лобовому стеклу: — Поедешь домой? — Да. — Окей. Тогда увидимся? — И протягивает Лёше руку. — Увидимся, — Щербаков пожимает её. Нурлан выходит из машины, не понимая, есть ли в этой запутанной истории какой-нибудь сдвиг? С одной стороны, Лёша больше не отрицает тот факт, что он никакой не натурал. Это очень радует и даже воодушевляет. С другой стороны, очевидно, что у Лёши нет доверия, хотя Нур считал, что этот вопрос уже давно решён. Получается как обычно: шаг вперёд, два назад. И с этим надо что-то делать. Да, доверия нет. Не то чтобы Щербаков думал об этом и пришёл вот к такому решению, не доверять Сабурову. Лёха вообще об этом не думал, просто те слова, что он сказал, будто выпорхнули сами собой и тем самым прояснили ситуацию: доверия нет, есть опасение, что Нур снова сойдёт с ума, снова воспользуется, снова сломит. Лёша не верит, что Нур справился со своей больной потребностью доминировать и присваивать. Не верит, что сам может справиться со своей больной потребностью подчиняться просто тем, что признает свою нетрадиционную ориентацию. И не хочет обо всём этом думать, потому что сейчас чувствует себя уязвимым, как никогда. Словно с него содрали кожу на виду у всего мира и сказали: «Теперь живи так. Учись. Адаптируйся». И всё, на что теперь уходят почти все Лёхины силы, — это вот эта самая адаптация. Ему так дико непривычно и страшно, мир кажется таким непредсказуемым и жестоким, что Лёша просто не может позволить себе кому-нибудь доверять.