Мы должны успеть, иначе наступит бездна... Надпись внизу стены в дальнем углу одного из помещений бесконечного подвала в особняке Хартфилиев.
Ушли. Так, словно бы их и не было. Только ветер за окном завывает свою унылую песнь. Дрейк проводил взглядом фигуры и отвернулся. Этот разговор был не последним. Нацу еще вернется. И вернется один. Чтобы задать те вопросы, которые не осмелился задать при ней. Нацу и Люси шли обратно в полном гробовом молчании. Настроения что-то вещать не было ни у кого. Люси настолько устала, что просто не могла и рта раскрыть, поэтому просто держала на ручках спящего Хеппи, а Нацу... Нацу был слишком глубоко в омуте своих мыслей, вяло текущих по рекам разума. Этот странный, ни на что непохожий разговор, произошедший в затхлой избушке, заставил задуматься. Всех. Беззаботность в один миг сменилась крайней степенью неподдельного интереса и заинтересованности. Странно. Всё. Слишком. Странно. Странно настолько, что хочется выплюнуть легкое, сжечь себе мозг, сколотить себе гроб и просто ни о чем не думать. Забыть. Так, словно бы ничего и не было. Так, словно бы они ничего не знали, не видели, не слышали и не осязали. Страшное, скользкое, но едкое до кричащей боли чувство — оно было где-то на уровне сердца. Где-то внутри. Под ребрами. Едва-едва трепыхалось. И всепоглощающее раздражение. Оно постепенно и тихо-тихо овладевало Нацу. Тебя настолько же сложно обмануть, насколько легко обвести вокруг пальца. А что будет, если когда-нибудь его все-таки смогут обмануть? Ложь — отвратительна и страшна. Зачастую никто не может отличить ее от правды. И Нацу, привыкший во всем быть первым, во всем побеждать, буквально несколько секунд назад оказался пойманным в эту ловушку. Нацу сбежал. Трудно было в это поверить. Отвратительно было для самого себя осознавать. Но страшно было подумать, что могло произойти дальше, не уйди он оттуда. Нацу ненавидел, когда его видели насквозь. Он предпочитал быть непредсказуемым. Будь непредсказуемым — и никто тебя никогда не повергнет. Быть безумным, неукротимым. Этому негласному, неосвещенному правилу Нацу следовал всегда. А тут ему просто сказали, что с кем-то такой фокус не пройдет. Окружающий их со всех сторон лес молвил шершавой травой и пожухлыми вялеными листьями, словно бы с медной облупившейся краской. Возвращались Нацу с Люси не с таким же по поднятым духом, как шли туда. Ничего сверхъестественного и совершенно неподвластного разуму тут тоже не виделось, не слышалось, да и... Не ощущалось. Странные деревья с облупившейся трухлявой корой лишь тихо шелестели листвой в такт обычному ветру — совершенно обыденному. Совсем-совсем не особенному. Все, что они видели по дороге туда, будто бы было не запланированным спектаклем. Гастроли кончились, можно расходиться. Нацу остановился и посмотрел на медленно идущую Люси — она была измотанной, уставшей и неспособной хоть что-то делать. Он снова ее довел до состояния, близкого к обмороку. Видимо, он освоил профессию человека, который регулярно доводит Люси до полуживого состояния своими приключениями. Драгнил молча сделал шаг и, схватив за запястье Заклинательницу, движимый неясного рода самозабвенными бесами, притянул ее к себе. Ближе. К телу. К душе. — Прости меня, Люси, — шептал тихо. Едва-едва заставляя воздух касаться гортани. Она стояла оцепеневшей статуей — завороженной сиянием звезд странницей, — растворяясь в объятиях друга — такого теплого, близкого, родного и лю... Осознание чего-то незначительного — мизерного — по сравнению с миром, где они живут, пришло неожиданно, негаданно и уж совсем не в то время. Для Нацу разговор с Дрейком, который лишь отдаленно касался тех тем, которые впоследствии Драгнил хотел затронуть в отдельной беседе, дал своего рода бешеный импульс — острую стрелу, которая немного привела в чувство уже изрядно расслабившегося — он и сам это подсознательно понимал — Нацу. Столь привычного и обыденного «завтра», которое они могли спокойно и бесстрашно называть «сегодня», прожив чуть больше, чем один день, могло так и не наступить — Нацу ощущал это сам, каждым нервом, каждой клеточкой своего тела. Встроенными на уровне инстинктов рецепторами — в душе и разуме — двух полярных материях. И именно поэтому его гордость при тех роковых словах встала на дыбы, подняла до предела шерсть и выдала зияющий оскал раненого хищника — ему нужно защищать. А если его все-таки можно обвести вокруг пальца, значит, он не такой уж хороший защитник. — Невозможно быть всесильным и непобедимым. У любого есть слабое место. И у кого-то оно одно. А у кого-то несколько. — Ты не понимаешь. Когда тебе есть, кого защищать, у тебя не должно быть слабых мест. Это... Это наша природа... Слова, въевшиеся под корку — Нацу не помнил, где и когда их слышал и слышал ли их вообще — а, быть может, это просто очередная игра его подсознания, психики, изрядно покалеченной всем произошедшим — Нацу не знал. Он просто поклялся. И эту клятву не опишешь на словах — красивыми изречениями и пылкими дифирамбами. Это где-то внутри — гравированная огненная печать, которую не сотрешь. Не забудешь. Даже используя запрещенные заклинания. И, быть может, даже умерев. Хеппи оказался зажат между двумя телами, но ему было, можно сказать, все равно. Он слишком устал, да и нужно было дать волю этим двоим наобжиматься — в Гильдии они этого делать не будут — Иксид был уверен. Слишком уж скромна Люси, слишком в данном случае тактичен Нацу. И оба не привыкли делать все напоказ. — Нам пора возвращаться. Люси лишь молча кивнула — Нацу еще не знал, но он был уверен, что сегодня они будут сидеть в поезде по дороге домой. Что произойдет — время покажет. А пока хотелось просто уснуть.***
Стинг рылся в отчетах в последнее время постоянно. Ему хотелось загрузить себя работой по полной программе, лишь бы ни о чем больше не думать, однако же тревожные мысли постоянно проскальзывали в его голове и шлялись в сознании безумным ветром. Курганы и горы макулатуры, которую необходимо было предоставить совету — Эвклиф иногда действительно поражался выдержке Мастеров, коим он сам стал... Не так уж давно. Конечно, он испытывал по этому поводу странные смешанные чувства. Не то чтобы неудобства, но очень близкое к этому. Такой молодой, а уже мастер — среди горстки наученных судьбой и получивших громадный опыт древних стариков, которые могли тебя лишь одни движением мизинца стереть с лица земли так, будто бы тебя никогда и не было. Но тщеславие и банальное удовлетворение собой никто не отменял, и Стинг не стал вопиющим исключением. Он был доволен собой и внутренне для себя чуть ли не светился небесным светом, а это — главное, как ему казалось. Трудно было признавать, но он был рад такому повороту событий. Однако же то, что происходило сейчас, не вызывало никаких положительных эмоций. Стинг и Макаров говорили насчет этого, и тогда Мастер сильнейшей Гильдии сказал вещь, от которой у Эвклифа волосы на голове дыбом встали. Стинг не боялся никогда и ничего. Но почему-то скользкое, омерзительное чувство постоянно норовило пробить его бесстрашие насквозь. И разбить смелость вдребезги. Роуг все еще не приходил в сознание. Это напрягало и злило, но Стинг все же чувствовал, что тот очнется и первым делом скажет пару ласковых и крепких словечек. Стингу хотелось в это отчаянно верить. И он верил. По крайней мере, Полюшка обнадеживала. Совет не ведал ни сном ни духом о том, что случилось. И почему-то Макаров, по совершенно необъяснимым причинам не горел желанием рассказывать, хотя Стинг все же тяготел к тому мнению, что Совет должен быть осведомлен. Но раз Макаров не желает, значит так тому и быть. Эвклиф отложил в сторону ручку, взъерошил волосы, встал из-за стола, сладко потягиваясь, и неспешно подошел к большому окну. Полная неразбериха. «Случится что-то ужасное», — думалось ему. Стинг почему-то нехотя, но верил и в это. Просто так такие инциденты, как с Мираджейн и Роугом не случаются. Ему казалось, что вскоре грянет нечто такое, что заставит содрогнуться весь мир.***
Мираджейн с течением нескольких дней стало значительно лучше и с нее сняли святую обязанность круглосуточно лежать в кровати. Она была этому несказанно рада, если не сказать, что счастлива, и постаралась сразу же влиться в привычную обстановку, вставая иногда за барную стойку и стараясь выполнять свои обычные обязанности. В Гильдии заметно посветлело, а гнетущая атмосфера постепенно стала расплываться и исчезать в бездну. И только лежащий без сознания Роуг, к которому заходили те или иные волшебники гильдии, чтобы подложить еще одну подушку или укрыть еще одним одеялом, напоминал о том, что еще ничего не закончилось. А может, даже, и не начиналось. На задания разрешалось ходить только по трое или более человек и недалеко от города. Макаров поставил вопрос об этом ребром: или так, или вообще никак, на что вся Гильдия единогласно решила, что лучше уж хоть как-то, ибо себе дороже. Обстановка, незаметно для всех, почти неосязаемо, но накалялась. Все ждали возвращения сильнейших членов гильдии. И больше всего этого желал Грей, который, надо сказать, стал слишком нелюдимым и мрачным. Он чувствовал, что что-то не так. Однако же Макаров был уверен в обратном. С «детишками», как он любил их ласково называть, все в порядке и даже, быть может, хорошо. И, наверное, они привезут с собой добрые вести. И когда они вернутся, то постепенно все начнут разбираться в том, а что, собственно, произошло. Обладая пылким нравом и тягой к беспрерывному бою, вся Гильдия была готова кинуться на врага еще в первые секунды произошедшего, однако резанный вопрос Стинга и Макарова остановил их от этого. «На кого вы собрались нападать? Кого припирать к стене?» А ведь и правда. Тогда все остановились и обессиленно выдохнули. Неизвестность пугала, обжигала своим дыханием и давила на чувство самосохранения. Они не знали. И боялись этого. Хотя всячески отрицали этот факт. Потому что Фейри Тейл не должен бояться. И смотреть в глаза Тьме с улыбкой. — Что-то грязновато у нас тут... — как бы между прочим заметила Мираджейн, сидя за одни столом с Лаксасом, Эвергрин и Греем и потягивая персиковый сок из трубочки. Лаксас и Грей с опаской покосились на девушку, прекрасно понимая, что когда Мираджейн так фривольно хлопает смоляными ресницами и делает вид, что ничего не имела в виду, все на самом деле с точностью да наоборот. — Нет, дорогая, мы пока что и без генеральных уборок прекрасно обходимся, — поспешно заверил Лаксас Мираджейн и фыркнул, словно недовольный кот. Эвергрин скривилась на слове «дорогая» и закатила глазки. — Я, пожалуй, пойду прогуляться в город... — Мира вымученно улыбнулась и встала из-за стола, убирая за собой стакан. — Я с тобой, пожалуй... — Лаксас прочистил горло и встал за Мираджейн следом. Та лишь лукаво улыбнулась и, не выразив ярого протеста, пошла к выходу. Грей заливисто засмеялся в унисон с Эвергрин.***
Когда они ступили на порог дома, Нацу услужливо открыл перед Люси дверь и пропустил их с Хеппи вперед. Нацу размышлял обо всем произошедшем и все больше и больше поражался такому развитию событий. Он даже не слишком удивился, когда Люси изъявила желание уехать. Они оба подсознательно, на уровне интуиции чувствовали, что где-то что-то происходит. И это «где-то» — у них дома. Люси вернулась в спальню, собрала свои немногие вещи и огляделась по сторонам — она иногда и сама не осознавала, когда вступила в Фейри Тейл, насколько успела соскучиться по роскоши. Она взяла с собой дневник матери и пару книг с заклинаниями, которые успели ее заинтересовать. Однажды бабушка сказала ей, что однажды это станет все её, поэтому она может брать все, что захочет. Люси воспользовались советом и негласно распространила права пользования и на Нацу — тот молча был благодарен. Они вышли из своих спален почти одновременно и улыбнулись друг другу. — Домой, Люси? — Домой, — тихо пробубнила себе под нос Заклинательница и подошла к Нацу. — Спасибо... за то, что все вышло именно так, — обнимая его и притираясь к его телу своим, прошептала Люси и уткнулась носом ему в шею. Потому что если бы не Нацу, этого всего не было бы. Драгнил лишь прижал к себе Люси и пропустил сквозь пальцы расплавленное золото её волос. Нацу хотел взять Хартфилию за подбородок, но она отстранилась, прежде чем он успел воплотить задуманное. — Я не возьму денег, — Нацу стоял в том же кабинете, в котором они говорили с Леди Даниэллой несколько дней назад. — Я, правда, считаю то, что произошло, бесценным. Это дороже всего, чего угодно. Спасибо вам, леди Даниэлла, за теплый прием. Мы еще вернемся, будьте уверены... Они вернутся. Обязательно. Слишком много вопросов осталось без ответа. Слишком много неразгаданных тайн. А еще его ждет разговор с Дрейком, но почему-то Нацу казалось, что встретятся они снова отнюдь не в затхлой избушке, стоящей посреди затхлого леса. Но эта встреча непременно произойдет. Поезд вез их домой. Домой — к тем, кто их ждет. Где-то на вершине снежной горы восседал черный Дракон, отсматривая землю. Где-то в мире дышала и пела магия. Где-то в мире люди верили в чудеса и волшебство. Где-то в мире сидели рядом с кострами и пели песни под серебристой матушкой-луной юноши и девушки. Где-то в мире затаился маленький человек, обиженный на весь белый свет и воспевающий ненависть в своем сердце. Где-то все только начиналось...Отсчет пошел...
Конец Части I (Арки I).