Увидимся в самом конце

Иногда хотелось открыть глаза и представить, что этих трёх лет не было. В моменты, когда Гино оказывался рядом, это чувство было по-настоящему сильно, и не потому даже, что Когами жалел о чём-то, а потому, что жизнь будто сама вливалась в прежнее русло и текла в нём, огибая всё те же скользкие валуны. Это как вечное возвращение Ницше: не важно, сколько пройдёт времени, но Когами снова откроет глаза в больничной палате, а Гино будет дремать у его колен, рассыпав чёрные волосы по белым простыням. Всё вновь было, как тогда: тот же человек, которого Когами пытался схватить, его непогрешимость в глазах «Сивиллы», погоня и сражение за свою жизнь, перестрелка и Гино, спасший его. На этот раз правда воспоминания не пахли горелым маслом и пылью, а отдавались в ушах эхом грохота пустой металлической бочки и топотом механических лап. Когами закрыл глаза, в голове гудело, а тело не слушалось. Он не мог бы вообразить, для чего когда-то использовались те помещения, в которых он внезапно оказался в западне пару дней назад. Не ясно даже было, действительно ли в тех старых бочках когда-то что-то хранилось или они были расставлены для антуража. Пустые и грязные, пахнущие ржавым металлом и остатками вонючего топлива — так пахло в заброшенных машинных цехах, в которых до появления дронов и роботов работали люди. И сам весь тот подвал был как гигантская бочка: цементные лабиринты внизу и металлические стены, уходившие так высоко вверх, что потолка не видать. Склад был просто огромный, и Когами сомневался, что тот находился полностью под землёй, как заброшенная линия метро, по которой он туда попал. Вероятно, это здание возвышалось в закрытом квартале старым заводом, сухим, пустым и скрипяще-серым, как и все те оставленные дома рабочего класса. Наверное, стоило остаться в том вагоне метро, где Когами отыскал похищенную подругу инспектора Цунемори Фунухару, заблокировать двери, спасаясь хоть на время от псов-дронов, загоняющих добычу в капкан, и надеяться на инспектора, которая приведёт подмогу. Возможно, это было бы разумнее, чем бегать по лабиринту, как лиса с охотником на хвосте. Но Макисима Сёго точно знал, с кем он имел дело, знал, что Когами ходит только вперёд и никогда не прячется, полагаясь лишь на других. Знал, что девушку-приманку тот не оставит одну и станет защищать её, рискуя собственной жизнью, потому и подстроил всё так складно. В какой-то момент Когами наивно показалось, что противник недооценил его, но в итоге пришлось признать — оценил, разгадал и предугадал. И вышел победителем. Игровая арена — так назвал Кагари те заброшенные помещения с зеленоватым налётом времени, побитым кое-где следами от пуль в стенах. Арена, где до Когами жертвой извращённых развлечений пала не одна сотня человек. Но играл на этой арене не Когами. Он был лишь мишенью на прицеле Сенгуджи Тоёшидзы, полагавшего себя достойным представителем новой эры человечества, тем, которому законами прогнившей морали позволено охотиться на других людей. Однако, нюанс, которого Сенгуджи не знал об этой игре: он сам был игрушкой в руках безжалостного кукловода. Когами казалось, будто он изучил Макисиму, успел распознать его почерк и кое-что разобрать в ходе его мыслей, но в тот момент он ещё не знал, что стал именно его жертвой. Действовал бы он более осмотрительно, если бы понял это с самого начала? Глупо было размышлять о подобном теперь, ситуация располагала к определённым действиям, и Когами не стал бы поступать иначе. Не стал бы бросаться на поиски Макисимы, потому что первостепенным было спасение собственной жизни и жизни Фунухары. Когда он понял, уничтожив одного из охотничьих псов-дронов Сенгуджи, что кто-то со стороны подкидывает ему возможности повысить свои шансы на выживание в этой неравной борьбе, Когами догадался, что это представление было большим, чем просто игра в погоню и бегство. И правил этим представлением не его преследователь. Однако трудно было бы искоренить автора драматического сценария, не избавившись сначала от охотничьей двустволки, целящейся в затылок. Первый выведенный из строя пес помог Когами связаться со своими, и без них он бы не справился со вторым — от отгрызенной головы его спас вовремя подоспевший передвижной кейс с доминатором внутри. Теперь, когда Когами был при оружии, он перестал быть жертвой, вынужденной бежать и укрываться. Теперь он сам стал охотничьим псом, псом Бюро Общественной Безопасности, чья цель была всегда ясна и понятна — уничтожить опасного преступника. Когами был идеальным представителем на своей должности, его проворность и хитрость становились преимуществом перед любым врагом, даже если тот не уступал в силе. Но это всё же не спасло его от пуль охотника, попавших в цель. Нельзя было недооценивать опытного и умного противника, и Когами таким грехом никогда не страдал, но он шёл на риск. И пускай риск оправдал себя, это не уберегло от потерь. Когами упустил Фунухару, пойманную в прозрачную паутину вместо него. Он плохо помнил, что было после, ужасная боль, прошивавшая тело, не давала толком понять, куда именно попал Сенгуджи, а мозг, который помнил это ещё минуту назад, отказывался действовать из-за потери крови. Когами пытался поднять доминатор и выстрелить вслед расплывающемуся белому призраку, уводящему девушку прочь, но несмотря на то, что раненой была левая рука, а не правая, это ему не удалось. Доминатор казался слишком тяжёлым, а кровь, залившая всё вокруг и пропитавшая рубашку сбоку и на спине, — холодной. Он не слышал чужих мягких удаляющихся шагов, только испуганный крик Фунухары накатывал колючими волнами. Когами помнил, как первыми его нашли Масаока и Цунемори, и он, кажется, шепнул ей что-то про то, что преступник был не один. А дальше было тяжело дышать. Сквозь вату он услышал суровый голос Масаоки. — Ты умеешь оказывать первую помощь? — спросил он. — Да, я работал в зоне природных катастроф, — слова Гино звенели, как перетянутые слишком струны гитары, они отскакивали эхом в стенах огромного помещения и не возвращались назад. — Хорошо, — выдохнул Масаока. — Не знаю, почему он всё ещё жив. Рана на плече и два пулевых в живот. Похоже на старинное охотничье ружьё. Пули ещё внутри. — Нельзя их вынимать, — ответил Гиноза. — Он истечёт кровью. — Он уже потерял слишком много. Было холодно, казалось, что из-за пульсирующей во всем теле боли и этого холода он ничего не почувствует, но проворные пальцы Гинозы оказались ещё холоднее. Они быстро избавили Когами от рубашки, вызывая крупную дрожь, болезненно прижали что-то к ранам, и Когами даже сдавленно зашипел. — Потерпи немного, — шепнул Гино у самого уха и в этих словах уже не было напряжённой сосредоточенности, была дрожащая тревога. Он ввёл иглу в вену, и Когами почувствовал что-то горячее, растекающееся к пальцам и плечу, дальше был укол или даже два. Тело становилось всё тяжелее и неповоротливей, и от упорного желания встать и бежать в груди ужасно ныло. — Присмотри за ним, — попросил Масаока. — Я догоню инспектора Цунемори. Когами дёрнулся было, услышав эти слова, но Гино сжал его плечо почти болезненно, не позволяя двинуться. — Не дёргайся, — прорычал он злобно. — А то клянусь, я тебе врежу. Сколько бы Когами ни размышлял теперь, вспоминая шаг за шагом все поступки, что он совершил в тот день, он не видел, как мог бы поступить иначе. Может, сгладить какие-то огрехи ему бы и удалось, избежать хотя бы половины тех серьёзных ранений, но он всё равно действовал верно, инстинкты его не подвели. Единственное, что он хотел бы поменять всей душой — последовать за Цунемори, найти в себе силы встать и закончить бой. Он не видел Макисиму своими глазами, не знал, что тот говорил и как вёл себя, но в одном Когами был уверен: у него бы не возникло сомнений, если бы потребовалось отбросить доминатор и взять в руки охотничье ружьё. Может, поэтому такого выбора ему Макисима не предложил. Они понимали кое-что друг о друге слишком хорошо. Когами никогда не испытывал вины за действия преступников, не чувствовал вины, что не сумел эти действия предотвратить, разве что гнев и досаду. И нечего было терзать себя мыслями, что он не смог и не успел, смерть Фунухары была лишь на руках Макисимы Сёго, но Когами было жаль, что Цунемори пришлось это увидеть. С неба мягкими хлопьями валил снег, и он больше не чувствовал холода, когда его везли на каталке к машине скорой помощи. Он пришёл в себя совсем ненадолго и запомнил только лицо совсем юной девушки, чья жизнь надломилась тем вечером, и слёзы, что полились с её глаз, стоило ему её коснуться. Это единственное, что Когами мог тогда — коснуться, дать Цунемори немного человеческого тепла и понимания. Гино его не торопил, хотя сам уже был бледнее снега. Когами открыл глаза, вновь возвращаясь в больничную палату — маленькую комнату в здании Бюро, с высоко расположенным окном, что он даже не видел, напичканную пикающими и мягко гудящими приборами. Он чуть повернул голову, глядя на цифры на экране монитора. Когами не много понимал в медицине и они ему ни о чём не сказали. Состояние его, вероятно, было стабильным, раз он находился в сознании, а пульс не частил взбешёнными молоточками, но встать позволят не скоро: несмотря на обезболивающие, весь левый бок будто приложили к раскалённой печи, а уж чтобы поднять левую руку и речи не было, он мог бы, но не хотелось отключиться от боли. Интересно, Гино думал об этом, когда решил присесть у его постели справа? Когами поднял не пострадавшую руку и коснулся его волос. Гино вновь спас его. Не защитил от пули, как три года назад, но сделал всё, чтобы Когами не умер прямо там, в ржавой пустой бочке. Караномори сказала, что пакетов с кровью, имевшихся в экстренном медицинском наборе, не хватило бы до приезда машин скорой помощи, и Когами повезло, что Гино универсальный донор. У Когами была одна черта, которая делала его крайне полезным для работы, но которая была не по душе его близким людям — он не видел ничего, кроме своей цели. Его мало интересовали раны и усталость, сложности и необходимость идти наперекор начальству или правилам, чужие чувства, надо сказать, Когами тоже мог отодвинуть ради того, чтобы поймать того, кому не место на свободе. Он был хорошим детективом, первоклассной ищейкой, но слишком безразличным ко всему вокруг, помимо этого. Однако рядом с Гинозой этот механизм сбоил. Рядом с ним Когами тоже переставал видеть что-то, кроме самого Гино. В мозгу вместе с туманом медикаментов и отголосков боли зудела мысль о том, что надо было как можно скорее встать с больничной койки и вновь сесть на хвост Макисиме, поймать этого ублюдка, пока тот не забрал ещё с десяток невинных жизней. Но Когами касался волос Гино, и нетерпение и упорство отступали, не было в этот момент ничего важнее, чем увидеть его улыбку. Но кто обещал, что будет легко? Разумеется, проснувшийся Гиноза не спешил улыбаться, поднявшись со стула и глядя в лицо Когами с тревогой и недовольством. — Скажи, когда ты понял, что это ловушка? — спросил он. — Почти сразу, как мы приехали на место, — сознался Когами, он уже понимал, куда заведёт этот разговор. — Почему ты не дождался подкрепления? — Подруга Цунемори была в опасности. — Тогда ты этого не знал. Как считаешь, если бы ты дождался нас, может, удалось бы сорвать весь план Макисимы, и вы оба остались бы целы? — Вероятно, да, — согласился Когами. — Но тогда я этого не знал, — вернул он Гино его же фразу с примирительной улыбкой. — Я не мог бездействовать. — Почему ты всегда ведёшь себя так?! — вспылил Гиноза. — У тебя целая команда коллег и ресурсов Бюро, а ты лезешь в заброшенный подвал и подставляешься под пули один! — Гино, давай без нравоучений, мне и так больно, — попросил Когами, откидываясь на подушку. — Ты не доверяешь Аоянаги и другим? — Доверяю. — Ты не доверяешь мне? — Доверяю. — Так какого ж чёрта?! Когами схватил его за руку. — Ты же и сам знаешь, — ответил он. — Бессмысленно просить тебя не лезть в пекло в одиночку, да? — голос Гино мгновенно опустился с рассерженной громкости на тихое беспокойство. Гиноза хотел бы переделать Когами, они оба это понимали, хотел бы забрать у него хотя бы часть той безрассудности, что толкала в пламя опасности и в неизвестность потемневшего оттенка. И пусть он понимал, что эта черта характера была неотъемлемой частью Когами и делала его тем человеком, которого Гино полюбил, он всё ещё не мог иногда сдержаться. Когами прощал ему это, ведь он сам лишь некоторое время назад ощутил на себе желание запереть дорогого человека в комнате и не пускать туда, где стреляют и взрываются бомбы. Когами знал: Гино перестанет так за него волноваться, когда научится верить в него чуть больше. На это требовалось время. Им обоим. — Спасибо, что снова спас меня, — произнёс Когами. — Теперь в моих венах есть немного твоей крови. — Не шути об этом, — серьёзно предупредил Гиноза. Он не пытался отнять свою руку у Когами, и тот отпустил его запястье, прижимая ладонь Гино к постели своей. Гиноза присел обратно на стул и пристроил подбородок на второй руке, не занятой Когами, он смотрел куда-то в складки одеяла отсутствующим взглядом и молчал. Это было такое молчание, в котором собирается решимость, и Когами ждал. — Мне было тяжело тогда, когда ты ушёл три года назад, — проговорил Гиноза наконец. — Прости. Гино покачал головой, как бы предупреждая, что ему не нужны были извинения, ему нужно сказать, а Когами услышать. — Мне было больно признавать тогда, что дело стало для тебя важнее наших отношений, — продолжал он. — Если честно, меня до сих пор это злит. Но я много думал и стал понимать, почему ты не мог поступить иначе. Ведь я был не один в твоей жизни, Сасаяма тоже для тебя что-то значил, и твои личные приоритеты и взгляды всё же важнее моих. Ты не должен был поступаться совестью ради любви, в конце концов я это принял, — Гиноза вздохнул. — И я верил в тебя. Верил, что твоя работа поможет тебе удовлетворить чувство справедливости и тебе станет легче. В конце концов, исполнитель имеет право в любой момент вернуться в центр реабилитации, пока не стало слишком поздно. Я просто надеялся, что я был важен для тебя настолько, чтобы рано или поздно ты решил бы вернуться. Когами хотел сказать, что так и было, что Гино был важен для него тогда, был важен сейчас, но Когами видел по его грустным глазам, что тот всё это знал. Знал и понимал, что был важен, но Когами не сможет вернуться. — Где-то полгода назад мне случайно попался репортаж о поимке банды преступников, — продолжал Гиноза. — Не помню ничего о сути того дела, потому что на кадрах увидел тебя. Я, конечно, подозревал, что ты всё ещё был исполнителем, но тогда я будто осознал это слишком чётко. Мне было неизвестно, что стало с делом Томы Кодзабуро, но это было и не важно. Я просто понял, что ты не станешь бороться, за свой оттенок — не станешь. Всегда будет зло, которое тебе нужно будет остановить, и это не позволит тебе вернуться назад из тьмы, а я… — Из-за этого? — тихим голосом спросил Когами, и Гино кивнул. — Всё, с чем я справился три года назад, навалилось на меня вновь, и тогда у меня уже веры не осталось. Я злился. Я тосковал. — Тебе могли бы помочь. Когами в этом не сомневался, он знал Гино слишком хорошо и верил, что тот смог бы победить свою злость и боль, смог бы выбраться даже сейчас, вернись он в реабилитационный центр. Когами понимал, что из-за потемневшего оттенка рано или поздно Гиноза увидит мир таким, каким его видел Когами, но если Когами больше не было дороги назад, то Гино знал пути своего сердца лучше. — Могли бы, — согласился Гино. — Но я не захотел. Стоило замаячить возможности стать исполнителем Бюро, я за неё ухватился. Я так и не смог сформулировать своих причин для этого. Не схватить же, в самом деле, тебя за шкирку и затащить в нормальную жизнь я собирался? Хотелось просто вылить на тебя свою злость и боль, хотелось доказать тебе, что ты человек, добровольно выбравший преступников и убийц вместо меня, и мир тут не при чём. А стоило увидеть тебя и всё померкло. Так глупо. — Это нормально, — Когами сжал его ладонь. — Это твои чувства. Гиноза усмехнулся. — Это не мои чувства, — он повернулся и посмотрел наконец в глаза. — Я не могу простить тебя, Когами, я не готов. Но заливать тебя ядом своей обиды больше не хочется. Да и врезать тебе пару раз мне всё же удалось, — улыбнулся он. — Полегчало? — Отчасти. Когами вновь и вновь накрывало ощущением остановившегося времени. Он смотрел в усталые глаза Гинозы, блестящие в свете ярких электрических лам, и его оглушало чувство повторения, будто он камушек, брошенный в воду, от которого расходятся одинаковые круги. В прошлый их раз в палате они так же держались за руки, и Гиноза был с Когами слишком откровенен, говорил о болезненном и тяжёлом. В прошлый раз Когами принял его чувства, а в этот раз Гино сделал это сам. В тот раз Когами не смог отказать себе в желании поцеловать его, и в этот не хотелось отказывать тоже. Если это их общее вечное возвращение и всё должно повториться так же, как случилось три года назад, то, наверное, и преступник будет в итоге пойман, но сбежит от «Сивиллы», и Когами опустится на дно и вновь оставит Гино в одиночестве, но сейчас думать об этом не хотелось. Хотелось просто поцеловать. Когами потянул его к себе, но Гино не поддался. — Я знаю, что это бесполезно, — произнёс он, глядя прямо в глаза, — но я всё равно прошу тебе не лезть в неприятности без меня. Прошу, не наказывай меня так.