Увидимся в самом конце

Он должен был бы чувствовать удовлетворение, но внутри была только пустота. Может, так всегда случается, когда достигаешь цели, за которой очень долго бежал, а может, всё дело было в том, что история завершилась не так, как ему бы хотелось. Был бы он более доволен, если бы убил Макисиму? Когда Когами направлялся в башню Нони, он ещё тогда собирался убить Макисиму Сёго, хотя приказ обязывал взять преступника живым. Могло получиться так, что взять того живым бы не вышло, в конце концов с Макисимой ведь пришлось сражаться не просто за идею, а за жизнь, а у Когами даже не было при себе смертоносного оружия, лишь электрошоковая дубинка, поэтому убить его случайно было мало шансов. Но случайности в плане Когами не было. И дело было даже не в справедливости, не в том, что подобным чудовищам не место на земле. Всему причиной были месть и ненависть. Макисима кидался пафосными фразами о том, что они с Когами были похожи, мыслили одинаково и понимали друг друга не спроста, но Когами было плевать. Он хотел разорвать Макисиму собственными руками и вышвырнуть по кусочкам с самой верхушки башни. Выковырять ему глаза, как Сасаяме, намотать на руку его белоснежные ангельские волосы и бить лицом о металлические решётки пола, пока от того лица ничего не останется. И кажется, даже тогда Когами бы не был удовлетворён. Когами читал его, как открытую книгу, у ублюдка Макисимы всё было написано на лице. Удивительно, что такой испорченный человек, хитрый и изворотливый дьявол, чей интеллект превышал среднестатистический на порядок, совершенно не умел скрывать своих чувств. Несмотря на то явное восхищение, которое Макисима испытывал к своему преследователю, он вполне серьёзно собирался его убить. И единственная деталь, которую Когами не смог предугадать в своем противнике — Макисима оказался сильнее. Можно было, конечно, всё списать на ранения, что Когами уже получил, подбираясь к нему, но дело было не в этом. Обманчиво хрупкий и тонкий, словно и правда настоящий призрак, Макисима оказался удивительно ловким и сильным бойцом. Когами ещё ни разу не доводилось встретить кого-то, кто на самом деле — без оружия и прочих эффектов неожиданности — превосходил бы его по силе, пожалуй, лишь Сасаяма, учивший Когами по-серьёзному драться когда-то, и исполнитель второго отдела Суго имели шансы на победу в равной схватке с ним. Но Макисима был смертоносней их обоих, он, пожалуй, мог бы убить голыми руками. И Когами бы даже порадовался подвернувшемуся достойному сопернику, если бы не был вынужден отчаянно спасать свою жизнь каждую секунду. Движения Макисимы были по-своему красивы, а удары невероятно сильны. Точные и грациозные, бьющие в цель. Он преимущественно использовал ноги, будто противник не стоил того, чтобы запачкать об него руки. Макисима словно тренировался всю свою жизнь, специально подстраиваясь под Когами, он чувствовал его тело и знал его персональные слабые места. Разумеется, несложно было по окрасившейся кровью рубашке догадаться, где именно были свежие раны, но слабыми местами Когами были не только они. В этом поединке его слабыми местами оказались даже скорость, мастерство и тактика. Рухнув на металлический пол, он понял, что проиграл, и блеснувшая в руках Макисимы опасная бритва ошпарила всё тело злостью. Когами ещё не знал как, но готовился отдать свою жизнь за возможность утянуть за собой Макисиму на тот свет. В глазах всё плыло, а ушибленная голова гудела, вспоротый бок пульсировал, выплескиваясь кровью на пронизанные холодом решётки. Морозный ветер трепал волосы Макисимы, белые полы его рубашки, а глаза его пылали золотыми искрами ярче, чем огни, проникавшие сквозь несуществующие голографические стены, скрывающие антенну от города. Когами не запомнил, что тот сказал ему, он ждал момент, чтобы удачно откатиться, уходя от смертоносного лезвия. Но спасла его вовремя подоспевшая Цунемори. — Убей, — Когами просил её, потому что не мог уже сделать сам. Теперь Цунемори сидела спина к спине с ним на той же кушетке в медицинском блоке, где им обоим только что обработали раны искусные оперирующие роботы, пока спасенный город где-то там встречал рассвет. От яркого света и белых стен ощущение опустошения внутри было почти болезненным. Он не должен был просить её убить Макисиму. Не потому что знал, что она так никогда не поступит, как бы сильно ни было горе и чувство несправедливости внутри. Цунемори Акане была слишком хорошим человеком, чтобы позволить ей смотреть за ту сторону ужасной бездны ненависти и отчаяния. Когами должен был сделать это сам, даже в том состоянии ему не потребовалось бы особых сил, чтобы перерезать глотку оглушённому ударом Макисиме. Но Когами отчего-то подчинился решению инспектора. Он сам отключился почти сразу, как только она надела наручники на Макисиму и вызвала подмогу. Когами даже не имел возможности последний раз взглянуть тому в глаза. Цунемори что-то говорила про то, что с такими людьми, как Макисима, им придётся прибегнуть к старой системе правосудия — завести дело, судить преступника, вынести приговор и исполнить его. Силами людей, всё ещё верящих «Сивилле». Но Когами суд и расследования были не нужны, он уже вынес приговор Макисиме и хотел бы его исполнить. Вот только этого ему никто не позволит. Больше того, он был уверен, что и идеи Цунемори не придутся ко двору. Чего бы они оба ни хотели, руководство Бюро поступит с Макисимой так же, как поступило с Томой Кодзабуро, а как именно — они никогда не узнают. Он оказался прав. Дело Макисимы забрали у первого отдела в тот же день. Прикрываясь особыми обстоятельствами и необходимостью специального разбирательства, расследование передали в Министерство Благосостояния. — Да вы издеваетесь! — Когами саданул кулаком по столу и банка из-под кофе, туго набитая окурками, упала на пол. — Я понимаю твои возмущения, Когами, — лицо Аоянаги выглядело недовольным. — Мне бы тоже хотелось закрыть это дело лично, но таков приказ руководства. — Сделай что-нибудь, Аоянаги! — Ты думаешь, я не пыталась? Не могу же я перечить начальству! — А меня туда даже не пустят, — раздражённо выплюнул Когами. — Я теперь всего лишь исполнитель! — А будешь так орать и не выслушают, — ответила она. — Ты должен признать, что случай Макисимы действительно из ряда вон. Возможно, тут на самом деле требуется разбирательство на другом уровне. — Он испарится, как и Тома Кодзабуро, — фыркнул Когами. — А чего ты хотел? Прострелить ему голову лично? — Аоянаги потёрла лоб. — Займись лучше не решённым делом. По её тону было ясно, как ей самой претило говорить подобное. — Это «побегом» Кагари, что ли? Аоянаги не ответила ему. — Инспектор Цунемори, помогите, пожалуйста, исполнителю Когами с этим расследованием, — попросила она. Когами вышел в коридор, понимая, что продолжать с ним разговор никто не собирался. Хотелось свалить из кабинета, с досады хлопнув дверью, но дверей не было. Он торопливо шагал к лифтам, и ему казалось, будто весь сорок первый этаж отравлен какой-то едкой горечью, разъедающей глотку. Они с Цунемори бродили по подвальному этажу башни Нони, где последний раз Кагари выходил на связь, и бесцельно осматривали стены и пол на предмет улик, которых там быть не могло. Если Кагари схватили и увезли силой, следы борьбы были бы даже здесь, но их не было. Записей с камер тоже не было, кроме того, Когами не верил, что Кагари мог просто так сбежать. Но тот исчез, его сломанный доминатор был найден далеко отсюда, что значило, что он всё же ушел из башни Нони самовольно или под угрозой. К тому же, один из исполнителей второго отдела тоже сбежал, воспользовавшись беспорядками в городе, потому и побег Кагари не выглядел фантастическим. Но всё это казалось какой-то чушью. По словам Макисимы, система «Сивилла» располагалась именно здесь, в башне Нони, и если это было так, то найти Кагари — найти его живым — можно было не рассчитывать. Побег этот выглядел, как грязная салфетка, которой прикрыли мусор и упорно делали вид, что всё чисто. Когами злился. Пустоту внутри, которая ещё поутру заполняла его от осознания того, что не ему будет позволено судить Макисиму Сёго, затопило бурлящим гневом, досадой и беспомощностью. Что он мог сделать? Ищейка Бюро, он должен был искать след, а потом сидеть смирно возле своего места, ожидая нового приказа. Даже лаять без разрешения было нельзя. Когами не мог выносить в себе эти жгущие чувства, курил одну за одной, а потом сорвался в спортзал. Колотил тренировочного дрона до сбитых костяшек и расплывшегося на бинтах, перехватывающих пояс, кровавого пятна. Наложенный накануне шов не выдержал, пришлось вернуться в медицинский блок. Там он встретил Гино. Они не виделись с тех пор, как Когами устроил скандал в офисе, не разговаривали толком после инцидента, и у Гино не было возможности отчитать Когами за неосторожность. Но по его лицу Когами понял, что тот и не станет, даже за разошедшийся шов. Гино получил ожог прошлой ночью, небольшой — закрылся рукой, когда в него запустили какой-то горящей палкой. Ему быстро сменили повязку, и он мог уйти, но остался, присел на стул и наблюдал, как роботизированный манипулятор резкими, но чёткими движениями поправлял и обрабатывал шов на боку Когами. Рабочий день закончился, и торопиться им обоим было некуда, да и смысла особого не осталось тоже. Гиноза весь день вместе с остальными из первого отдела находился в центре, где разместили пострадавших от беспорядков людей, проверял психопаспорта, записывал показания. Когами не видел толком, что творилось прошлой ночью на улицах, ведь они с Цунемори и Кагари почти сразу отправились в башню Нони, но он проезжал сегодня по городу и последствия мог лицезреть во всей красе. Разбитые окна домов и витрины в целых кварталах, догорающие перевёрнутые машины и магазинчики, следы крови на тротуарах, битое стекло повсюду. Прошлой ночью Гиноза был в неменьшей переделке, чем сам Когами, пытаясь вместе с остальными взять под контроль взбушевавшихся гражданских, против которых у них толком и оружия не было — электрошокеры да собственные руки, гранат, что выводили из строя шлемы, было катастрофически мало. Хорошо, хоть на бунтарей без шлемов всё ещё действовали доминаторы. Но разрушения были не только те, что открывались взору: страх, что закрался в общество, был даже сильнее. Идеальная «Сивилла», которой люди доверяли не только правосудие, но и свои жизни — возможность выбрать будущую профессию или даже вторую половинку, рекомендованные новости, рекомендованные книги, музыка и фильмы, всё, чтобы сделать людей счастливыми и уверенными в своём безопасном будущем — прошлой ночью подверглось испытанию. Порядок всё же был быстро восстановлен, а преступник схвачен, но страх останется надолго. Сможет ли «Сивилла» защитить? У Когами не было ответа на этот вопрос. Рана была надёжно зашита, от местной анестезии онемел правый бок, и Когами смотрел, как механические руки накладывали новые плотные бинты вокруг его пояса. — Вчера я просил инспектора Цунемори убить его, — сказал он. — Я совершил ошибку. Стоило сделать это самому. Никого из работников медицинского блока не было рядом, они с Гинозой остались одни в стерильном белоснежном помещении, но Когами было всё равно, если бы кто-то и услышал его слова. — Ты защитник общества, Когами, а не убийца, — тихо сказал Гино. В его словах не было поучительных интонаций или осуждения. Может, просто слишком устал, чтобы спорить, а может, понимал то, что у Когами было на душе. — Но Макисима Сёго заслуживает смерти. — Не тебе это решать. Один человек не может вынести приговор. — Но разве мы не делаем это, ликвидируя преступников каждый день? — Приговор выносит «Сивилла», — возразил Гиноза. — Ты просто исполнитель. — Что, если «Сивилла» бессильна? — Тебе с этим ничего не поделать. Свой долг ты выполнил. Хотелось спорить, и наверное, они ещё будут спорить на эту тему не раз, будут обсуждать и говорить о стоимости чужой жизни, но сейчас Гино был прав в одном: дело сделано, Макисима за решёткой и больше не во власти Когами принимать какие бы то ни было решения на его счёт. Волна выхолаживающей пустоты накрывала его вновь, отупляя, делая сонным и нагоняя фантомы. Он будто видел наяву призрак Макисимы Сёго, который говорил ему, что он проиграл. Медицинский робот закончил свою работу, а они так и сидели: Когами на высоком операционном столе, а Гиноза на стуле у столика с пробирками, глядя на профиль Когами и цепляясь взглядом за повязку на его левом плече. Молчание становилось таким тягучим, что посмотреть в глаза друг другу не было сил. — Сбежавшего исполнителя второго отдела нашли, — сообщил вдруг Гино таким же бесцветным голосом. Когами кивнул. Он знал, что это означало — режим «Уничтожитель». Исполнитель предал систему «Сивилла», предательство в этом мире не прощалось. То же самое будет с Кагари, если его найдут. То же самое будет с Когами, если он продолжит переть против руководства и системы. Гиноза встал со своего стула, подошёл и, подобрав рубашку Когами, протянул её ему, коснулся его плеча, невесомо соскользнул пальцами по руке. — Пойдём к тебе, — тихо сказал он. — Что? — Когами растерялся и переспросил, будто не расслышал с первого раза. — Поздно уже, — объяснил Гино, — не хочу тревожить Дайма. Пойдём к тебе. Они шли молча, и коридоры казались вымершими, после двух тяжёлых дней и предыдущей бессонной ночи все сотрудники Бюро, кто мог, уже расползлись спать. Впереди была ещё целая вереница дней, наполненная суетой, напряжением и огромным количеством бумажной работы, и от этой общей усталости и потрясения после удара по безупречности «Сивиллы» тоской, казалось, пахло даже от стен. Когда они вошли в комнату и дверь за ними тихо затворилась, Гино схватил его за руку, мягко отобрал пиджак, что Когами тащил в руках, бросил на спинку диванчика, а сам подошёл ближе и, ни слова не говоря, поцеловал. Когами тут же схватил его, сжал в объятиях, прижимая к себе до ноющей боли в рёбрах, и с жаром ответил. Ему так не хватало этого, все три года, а того пьяного поцелуя за кофейным автоматом было чертовски мало, чтобы утолить эту тоску. Когами не знал, что толкнуло Гино к нему в этот раз — может, простил его наконец и поддался собственным желаниям или испугался того, что опять чуть не потерял прошлой ночью — спрашивать не хотелось. Достаточно было того, что Гино пришёл к нему сам. Когами гладил его спину, забираясь под пиджак и сминая его, целовал, лаская рот языком, и никак не мог остановиться. Внутри была такая пустота, что жар чужого тела и горячее дыхание падали в бездну, не наполняя, а так хотелось именно этого. Затопить грудь безумным чувством, сладким и горячим, позволить ему захватить себя так, как захватывали сейчас его внимание пальцы Гино, скользящие по груди, ловко расстегивающие пуговицы рубашки и касающиеся кожи. Собственная кожа казалась воспалённой, было почти больно от этих прикосновений, и не понятно было, успокаивали ли прохладные пальцы Гино или это они и поджигали нутро, делая их близость почти невыносимой. Когда первая волна безумия была чуть погашена голодными поцелуями, Когами оторвался от его губ и заглянул в глаза. Он смотрел так, будто они не виделись очень давно, будто не было этих нескольких месяцев совместной работы и Гино только сегодня переступил порог Бюро. В этих глазах ничего не изменилось. Они всё так же с удивительной откровенностью отражали всё, что чувствовал Гино, и пускай хмурыми бровями и вечно серьёзным выражением лица он умел сбить с толку, но глаза неизменно смотрели в самую душу. Когами обнял его, утыкаясь носом в волосы. Волосы Гинозы пахли гарью — трудно, наверное, было не принести с собой этот запах, если весь день мотался по городу, где дымили потушенные пожарными дронами машины и здания, но у Когами было такое чувство, будто сгорело что-то большее. Гино выпутался из его объятий и потянул Когами в спальню. Спальней Когами мог назвать это с трудом, потому что ночевал тут редко, чаще так и оставался дремать на диванчике в своём кабинете с пиджаком, подсунутым под голову вместо подушки, у него даже плед там имелся, потому настоящая спальня казалась нетронутой — аккуратно заправленная постель, следы нерегулярной уборки и ощущение нежилой комнаты. Здесь не пахло табачным дымом, не пахло Когами, не было его личных вещей, кроме одежды, висящей в шкафу. В маленькой комнате даже окон не было, вместо них — тяжёлые блоки систем вентиляции. Гиноза вновь поцеловал его на пороге, а потом, не дав опомниться и даже толком ответить, толкнул на кровать. Тонкая полоска ночника среагировала на их появление и залила дальний угол комнаты слабым бледным светом. Гино будто не мог определиться, чего он хотел больше: поддаться желанию яростно и безумно или растянуть этот момент, размазать его по коже, компенсируя всё то время разлуки, потому он то набрасывался на Когами, сдирая с его плеч рубашку и прижимаясь губами к шее, кусал его губы в поцелуях, то замирал, пытаясь совладать с собственной дрожью, и ласкал мучительно медленно и невесомо. Когами было безразлично, как это будет, пусть хоть две минуты, он всё равно не собирался отпускать потом Гино до самого рассвета. Без одежды они оказались как-то совсем быстро, и бинты на теле Когами смотрелись немного интимно, как намеренно оставленная деталь гардероба, и наверное, только они и напоминали Гинозе о том, что нужно было избегать свежих ран, потому что во всех остальных местах он касался так напористо, что Когами невольно поддавался ему, теряя нить происходящего. Пускай Гиноза всегда был силён физически, Когами мог бы справиться с ним без труда, но сейчас, когда Гино грубо прижал его запястья к постели, сопротивляться и брать верх совсем не хотелось. Хотелось иного. Когами обхватил его бёдра коленями и подался навстречу, прижимаясь бесстыдно и откровенно. Гино помнил его тело и, пускай на карте появились новые шрамы, места, где рождалось и дрожало удовольствие, были всё те же, и уверенные руки Гинозы ласкали несдержанно и горячо. Отдаваться, изгибаясь под ним, было немного больно и не только из-за раны в боку, что ныла, притупленная анестезией, но и оттого, как поспешно они поддались желаниям спустя три долгих года перерыва. Но Гино держал его так крепко и уверенно, что Когами не стал бы жалеть и секунды, даже если бы чёртовы швы опять разошлись. Когами выдохся быстрее, чем в погоне или на тренировке в зале, и всё тело теперь наливалось выматывающей тяжестью, глазировалось приятным ощущением затухающего удовольствия, а чужое тёплое дыхание на плече делало почти счастливым. Пустым, но по-новому — очищенным и свободным, лёгким, несмотря на неповоротливое тело. Гино лежал рядом и целовал его сбитые костяшки, а Когами смотрел на космически тёмные глаза, прикрытые ресницами. Не нужно было больше ничего, разве что курить хотелось очень, и Когами бы, пожалуй, закурил прямо в постели, если б не опасался, что за это Гиноза в следующий раз будет с ним не так милосерден. — Я покурю и вернусь, — пообещал он, мягко отбирая свою ладонь у Гино и целуя его в макушку. — Никуда не уходи. Гиноза только недовольно поморщился и натянул на себя одеяло, лежать среди мокрых простыней одному было уже не так уютно и тепло. Когами вышел в другую комнату, где на спинке дивана остался его брошенный пиджак, и сунулся в карман. Свет он включать не стал — через большие окна лились огни не спящего никогда ночного города с башнями небоскрёбов и мигающими огоньками вертолётов в небе, из-за которых никогда, наверное, не увидеть было настоящего света луны. И даже так, хотелось зависнуть у этого окна и лениво пялиться на соседние башенки министерств, не шевелясь, но Когами курил торопливо, стряхивал пепел в кружку, потеряв надежду найти пепельницу, потому что хотел вернуться в постель, к Гино. Коммуникатор на запястье запищал новым сообщением, и Когами напрягся. Ночью могли вызвать по срочному делу, но это был входящий звонок от неизвестного контакта. — Прости за поздний звонок, — Когами дёрнулся, чуть не роняя сигарету на диван, вынул её изо рта и торопливо сунул в кружку. Несмотря на плохую связь и непонятный шум на заднем плане, не узнать этот голос он не мог. Макисима Сёго. — Сегодня мне стала известна истинная сущность системы «Сивилла», — сообщил тот, и в голосе его не было оттенков потрясения или торжества, гордости, только грустная усталость. Разочарование. — Она не стоит того, чтобы рисковать своей жизнью, защищая её. Просто хочу, чтобы ты знал об этом. Ну, ещё увидимся. Связь оборвалась. В ушах звенело, и Когами никак не мог прийти в себя. Этим вечером его уже посещал призрак Макисимы, возникший перед ним как наяву — материализованные воображением сожаления и опасения — и теперь Когами не мог поверить, что этот голос опять ему не померещился. Что это не очередной кошмар. — Ты с кем-то разговаривал? — Гино вышел из комнаты, завёрнутый в простыню, и прошёл на кухню, открыл холодильник. — Или мне показалось? Когами быстро набрал Аоянаги. — Что случилось? — выпалил он, едва та ответила на вызов. — Откуда ты знаешь?! — ошарашено пробормотала она. — Мне только что звонил Макисима Сёго, — боковым зрением Когами видел, как замер Гиноза с бутылкой воды в руках. — Так что случилось? — Вертолёт, что перевозил его в Министерство Благосостояния, разбился, — ответила Аоянаги.