when we were young

Джеймс мало что помнит из того времени, когда погибли его родители. Даже сейчас, много лет спустя, воспоминания о тех днях — лишь осколки зазеркалья, разбросанные вокруг его ног. На одном из них изображен момент, когда ему позвонили. Он не смог бы вспомнить, что они ему сказали, даже если бы его жизнь зависела от этого, но он помнит оцепенение, охватившее его тело, Сириуса, бросившегося выхватывать телефон из его рук, то, как его лицо за несколько секунд стало совершенно белым. Как Ремус и Регулус отводят его в спальню, как Питер судорожно звонит кому-то из гостиной, как Сириус надевает пальто и захлопывает за собой дверь, чтобы отправиться хрен знает куда… Возможно, по доброте жизненной Джеймс не помнит всю боль последующих дней. По всему дому сновали дядюшки и тетушки в белых одеяниях, передавая Джеймсу вещицы, которые его родители оставили в Джаландхаре, фотографии, на которых они были молоды и на которые Джеймс не мог заставить себя смотреть, потому что они отзывались глубокой болью в его сердце. Большую часть разговора вели Хоуп и Питер, а переводил им Хумрадж, один из младших кузенов Джеймса. Регулус и Ремус позаботились о том, чтобы всем было где переночевать, в том числе в одном из домов, который отец Ремуса сдавал в аренду в центре Лондона, и в комнатах для гостей в доме родителей Питера. Сириус держался рядом с ним, кормил его небольшими порциями в течение дня и следил, чтобы друзья Джеймса из универа и Хогвартса, которые приходили и уходили, чтобы выразить ему свои соболезнования, не напрягали его больше, чем это было крайне необходимо. Никто из его родственников не был в состоянии остаться на все десять дней шраддхи, у всех была работа и обязательства, которые они не могли надолго оставить, и Джеймс никогда бы не признался в этом вслух, потому что он очень любит свою семью, но когда они уехали утром пятого дня, он даже почувствовал легкое облегчение. Это одна из тех вещей, которые он помнит больше всего: всего было слишком много. Объятий, похлопываний по спине, соболезнований — всего было слишком много, и ничто из этого не казалось настоящим. На седьмой день реальность окончательно встала на свои места. Джеймс продолжал просыпаться от тревожного сна, а на заре его тело блуждало по лестнице. Даже сейчас он не знает, почему единственное, что имело для него смысл, — это сидеть прямо перед дверью, не чувствуя абсолютно ничего. Он услышал, как Питер несколько раз позвал его по имени, но это не успело оформиться в его мозгу, пока он не почувствовал руку, опустившуюся на его плечо. — Привет, — мягко сказал Питер. — Что ты здесь делаешь? Питер не понял бы, если бы Джеймс попытался объяснить, поэтому он промолчал. — Джеймс. А может быть, Джеймсу и не нужно было объяснять, потому что Питер знал его достаточно хорошо, чтобы самостоятельно расставить все точки. — Джеймс, ты можешь пойти со мной, пожалуйста? Джеймс покачал головой. — Я не могу. Питер встал на колени рядом с ним, налитые кровью глаза наполнились беспокойством. Он посмотрел на дверь, потом снова на Джеймса. — Джеймс. — Не говори этого. — Мне жаль. Джеймс покачал головой, подтягивая ноги ближе к телу. — Не говори этого, Пит, — умолял он, голос слабел. — Не говори. — Они не вернутся, — прошептал Питер. Конечно же, они вернутся. Это был понедельник. Они должны были вернуться в понедельник. Они должны были войти в эту дверь в любую секунду. Они должны были принести подарки, объятия и поцелуи для всех. Они должны были… Джеймс закрыл глаза. Они не должны были уходить так скоро. Когда Питер притянул его к себе в объятия тем утром, Джеймс впервые позволил себе заплакать с тех пор, как получил звонок, который он до сих пор не помнит, но который изменил весь ход его жизни. То утро он помнит совершенно отчетливо, но остаток дня был утоплен в каком-то спиртном, которое он смог найти в кладовке. Следующие несколько дней прошли как в тумане, но в памяти всплывает запах дыма, прилипший к одежде, спиртное, обжигающее горло, беспомощность во взгляде Регулуса каждый раз, когда он смотрел на Джеймса. Если бы Джеймс знал тогда то, что знает сейчас, если бы он знал, что их дни сочтены, он бы дорожил каждой секундой того последнего дня, который они провели вместе. Он бы покрыл руки Регулуса поцелуями, он бы прижал его так близко, что Регулус не смог бы отстраниться от него. Эти слова повторялись в голове Джеймса, как молитва, в течение следующих нескольких месяцев, становясь все громче и громче, пока проходящие сезоны не свели их к шепоту. Я мог бы любить его лучше. Но когда в тот день Регулус поцеловал его в лоб и обхватил руками плечи Джеймса, бояться было нечего. Ни грядущего одиночества, ни разбитого сердца, ни чувства вины, ни лет, которые превратят их в незнакомцев, и месяцев, которые снова сделают их любовниками. — Мне жаль, что я не могу остаться на ночь, — сказал ему Регулус. — Мать… — Тебе не нужно ничего объяснять, Джаан, — сказал Джеймс, с ужасом замечая, как беспокойство проступает на его лице — Питер поняньчит меня опять. Регулус очень волновался за него. Вернее, все очень волновались за него. Джеймс видел это на каждом лице, на которое он смотрел, и ему не нравилось быть для них причиной беспокойства, но он не мог в один прекрасный день проснуться и решить взять себя в руки, когда его жизнь трещала по швам. — Не думай о нем как о няньке, — хмыкнул Регулус. — Мы просто не хотим, чтобы ты был предоставлен сам себе. Джеймс опустил голову на грудь Регулуса, чувствуя легкое головокружение от выпитого ранее виски. — Я знаю, — сказал он. — И мне жаль, что ты видишь меня в таком состоянии. Регулус притянул его ближе. — Никогда не извиняйся за свое горе, — предупредил он Джеймса. — В данный момент жизнь — одно сплошное дерьмо, и я ненавижу то, что ничего не могу сделать, чтобы улучшить ее, но я буду здесь на каждом шагу, поддерживая тебя. Джеймс закрыл глаза. Он верил Регулусу. Он верил ему всем сердцем, потому что ни разу не усомнился в любви Регулуса к нему. Это чувствовалось в его долгих прикосновениях, в его любящем взгляде, в том, как он аккуратно упаковывал вещи, привезенные семьей Джеймса, в коробку и откладывал их до тех пор, пока Джеймс не был готов их перебрать. — Мы должны сказать Сириусу, — пробормотал Джеймс. — Прошло уже достаточно времени, Редж, и жизнь слишком коротка, мы не можем продолжать скрывать это от него. Регулус мягко кивнул. — Я тоже много думал об этом, — размышлял он, проводя пальцами по волосам Джеймса до его щеки. — И ты прав. Давно пора начать обжиматься прилюдно и неподобающим образом. Усмешка Джеймса больно царапнула его горло. — Это все, чего ты хочешь? — Нет, — пробормотал Регулус. — Я хочу держать тебя за руку, целовать тебя и не придумывать оправданий, когда мы ходим на свидания. Но сейчас все это не имеет значения. Мы скажем Сириусу, как только ты почувствуешь себя лучше, хорошо? Единственное, о чем ты должна сейчас беспокоиться, это о себе. — Обещаешь? Регулус наклонился, чтобы поцеловать макушку его головы. — Обещаю, — сказал он. — Мне просто интересно, мы скажем ему до или после трагического расставания, которая должна разжечь былую страсть? Глупцы. Именно так Регулус говорит, что они были тогда парочкой глупцов. Джеймс так не считает. Они были невинны, наивны. Они не могли предвидеть будущее. — Ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю, так ведь? — поинтересовался Джеймс. Регулус захихикал, прижавшись щекой к волосам Джеймса. — Конечно, представляю, — хмыкнул он. — Ты мне каждый день об этом напоминаешь. — И я буду напоминать тебе об этом до тех пор, пока жив, — выдохнул он. — Я не знаю, что я сделал в прошлой жизни, чтобы заслужить тебя в этой. Регулус решительно покачал головой. — Вот тут ты ошибаешься, mon amour. Это я не заслуживаю тебя, но на этот раз я оставлю это без внимания, — решил он. — А пока что ты получишь обнимашки. Джеймс хотел бы вспомнить, что сказал Регулус перед тем, как уйти в ту ночь, но не помнит, потому что он никогда не думал, что нежный поцелуй, который они разделили на крыльце, должен был стать последним. Никогда в своих самых смелых мечтах Джеймс не мог представить, что на следующий день Сириус появится на пороге его дома прихрамывая и с разбитой губой, умоляя Джеймса убедить Регулуса уйти, как это сделал он, или что следующие пару дней они вчетвером будут изо всех сил пытаться связаться с Регулусом и терпеть неудачу снова и снова. А потом пришло сообщение. Встретимся за поместьем. Этих трех слов было достаточно, чтобы Джеймс запрыгнул в машину, промчался через весь город и припарковался ровно в трех кварталах от поместья Блэков. Когда Джеймс подъехал, Регулус сидел на трех пеньках, уставившись в землю между ног, но только когда он поднял голову, в его взгляде стояли слезы, Джеймс пожалел, что вообще приехал туда. Когда первые слова сорвались с губ Регулуса, Джеймс понял, что пути назад нет. — Нам нужно поговорить.