when we were young

      Регулусу не часто доводится вспоминать месяцы, последовавшие за той ночью, когда он покинул Джеймса.       Ему больно, и об этом теперь бессмысленно думать, когда он вернул свою жизнь обратно.       Кроме того, он уверен, что его разум заблокировал некоторые из этих воспоминаний для его собственного комфорта, потому что, как бы он ни старался, он не может ясно вспомнить, что произошло с того момента, как он ушел от Джеймса, до того дня, когда он вошел в свою квартиру в Париже.       Джеймс чувствует то же самое, по крайней мере, так он говорил Регулусу в тех редких случаях, когда они говорили о своем прошлом. В этом есть что-то поэтическое, Регулус уверен в этом, но тут Джеймс мастак слова, а не он.       Регулус запомнил достаточно, чтобы посочувствовать своему прошлому, это точно, и ему не нужно помнить больше.       Одно он знает точно: если бы не его друзья, он бы, наверное, не пережил те месяцы.       Они были рядом.       Постоянно, настойчиво, назойливо рядом.       И Регулус ненавидел это.       Он ненавидел их потребность осыпать его любовью и лаской, деликатность их речи, заботу, просачивающуюся из их сообщений и звонков. Больше всего он ненавидел, когда к нему относились как к чему-то, что может разбиться в любую секунду, но теперь он это понимает.       Регулус бы мог… должен был бы разбиться, если бы они не относились к нему с такой заботой.       Амброзия проводила много времени в его квартире, и хотя она никогда не говорила об этом прямо, Регулус знал, что она устраивается на работу моделью в Париже только для того, чтобы быть поближе к нему.       Она заставляла его вставать с постели по утрам, когда у него не было занятий, а затем приводила его на кухню, где не оставляла ему выбора, кроме как завтракать вместе с ней.       Проходили месяцы, и наступил 2016 год, и Регулус нашел в себе силы вставать без ее вмешательств.       — Только погляди на себя! — воскликнула она однажды утром, улыбаясь в полный рот. — Тебе так идет этот свитер, Рег.       Что в переводе означало «ты причесался и вылез из своих трусов наконец-то!», но Регулус все равно оценил комплимент.       Виридиан всегда был очень ему к лицу, в конце концов.       — Спасибо, — сказал он, садясь за стол.       — Я приготовила завтрак, — объявила она, как будто Регулус этого еще не знал, и поставила перед ним небольшую пиалу. — Ну, не совсем завтрак, технически это десерт, но у меня было подходящее настроение для чего-то, что напоминало бы мне о доме.       Он нахмурился.       — Каша?       Амброзия закатила глаза.       — Это arroz con leche, — сказала она. — Не смотри на меня так, тебе же нравится, когда моя мама готовит ее.       — Я очень сомневаюсь, что у тебя получилось так же вкусно, как у нее.       — Я перестала терпеть твою грубость три недели назад, — Амброзия села напротив него, скрестив руки на столе. — А теперь ешь, потому что нас впереди ждет насыщенный денёк.       — Нас? — Регулус фыркнул. — Скорее, тебя ждет насыщенный денёк, а я буду страдать от его последствий.       Амброзия наклонилась вперед и стукнула его по лбу своим ноготком с прочным акриловым покрытием.       — Что я тебе говорила о твоей грубости? — спросила она. — Ешь.       Регулус застонал, взял ложку с едой и запихнул ее в рот.       И, справедливости ради, десерт Амброзии совсем не походил на десерт ее матери, но на вкус был почти таким же хорошим.              Если бы только то же самое можно было сказать о стряпне Пандоры.       В последний раз, когда они позволили ей приготовить ужин, все закончилось пищевым отравлением.       — Почему ты не можешь пойти одна? — ворчал Регулус, доставая свою чашку кофе.       — Parce que ma français c'est mal et je suis besoins de une traducteur, — сказала она.       Регулус вздрогнул и нахмурился.       — Tu mens, je t'ai entendu parler en français without erreurs. Et en plus c'était plusieurs fois que t'as eu des conversations comme ça.       — Ну, я не знаю Париж так, как ты, и мне нужен кто-то, кто знает, куда меня потом отвезти на обед, — сказала ему Амброзия, улыбаясь.       — Я не поведу тебя на обед.       Амброзия порицающе подняла на него одну из своих идеальных бровей.       — Неужели тебе никогда не надоедает быть таким засранцем?       — Если хочешь знать, я нахожу это довольно приятным.       — Рада слышать, что ты нашёл себе такое приятное хобби, — Амброзия поднялась на ноги и наклонилась, чтобы одним быстрым движением поцеловать его в висок. — Я собираюсь принять душ, буду готова через полчаса.       Его выходные с Амброзией всегда проходили именно так.       У нее всегда были съемки, маникюр, поход по магазинам; все, что она могла найти, чтобы занять его.       В девяноста процентах случаев Регулус послушно подчинялся, но когда она предложила начать ходить в спортзал, был вынужден сбавить обороты.       Ему не хотелось тратить то немногое свободное время, которое у него было, на пробежки по беговой дорожке, когда вместо этого он мог бы есть мороженое и разговаривать с Ноксом в безопасности своей квартиры.       Ходить на съемки было довольно приятно. Чаще всего фотографы восхищались его кудряшками и телосложением, и, возможно, если бы он не был тем, кем был тогда, он бы недолго размышлял над одним из многочисленных модельных предложений, которые он получил.       В тот день они обедали так поздно, что это был почти ужин, и когда они вернулись домой и Регулус направился в свою спальню, он почти забыл, насколько плохими были ночи, даже спустя несколько месяцев после того, как все полетело к чертям.       Но они были плохими.       Даже ужасными.       Иногда Амброзия заглядывала к нему в комнату и, не говоря ни слова, забиралась под одеяло. Она ложилась лицом к нему, и только тогда Регулус переставал ворочаться, уступая место беспокойному сну, подпитываемому усталостью.       И в этом неуютном пространстве между бдением и дремотой Регулус часто размышлял о том, почему имя Джеймса остается таким близким к кончику его языка. Он глотал его и изо всех сил старался не произносить, и Амброзия никогда не произносила его вслух, но Регулус уверен, что бывали случаи, когда имя рассыпалось по подушке, как только сознание покидало его.       Регулус слышал однажды, что если вырезать что-то слишком глубоко на стволе дерева, то дерево рискует подхватить инфекцию и сгнить до конца.       Тогда он подумал, не вырезал ли Джеймс свое имя так глубоко в сердце Регулуса, что в результате то стало разлагаться изнутри.       Теперь он понял, что этого не могло быть, ведь его сердце не было с ним в Париже.       Его сердце осталось в Лондоне, в его доме, запутавшись между простынями Джеймса.       Хорошо, что Регулус тогда не знал об этом, иначе он мог бы появиться на пороге дома Джеймса на пять лет раньше, чем ему было суждено, требуя вернуть его сердце только для того, чтобы раздавить его между ладонями и забыть о его существовании.       И хотя ночи были сплошным унынием, Пандора делала каждое утро легче, заботясь о том, чтобы он просыпался под череду сообщений с самой разнообразной фигней, которую только можно себе представить.       Иногда Регулус получал фотографию кошки с мордой, застрявшей в куске хлеба, иногда это были очень пошлые мемы, от которых Регулус тихо хрипел на протяжении всех утренних лекций, а может быть, даже какие-то безумные комментарии о ее жизни, такие как «Я приняла ЛСД прошлой ночью, и мне кажется, что моя кожа изменила цвет» или «Я выхожу замуж, а Эван враждует со мной».       — Пандора выходит замуж? — спросил он Эвана, нахмурившись.       Эван закатил глаза так глубоко, что Регулус подумал, не повредил ли он себя в процессе.       — Не напоминай мне об этом, — проворчал он. — Судя по всему, она обручилась с этим ебучим психом.       — Ты говоришь о Ксено?       — Да, об этом ебаном деревоёбе, — выплюнул Эван. — Она делает это только потому, что ей надоело быть золотым ребенком, и она хочет насолить нашим родителям, если до этого не было очевидно.       — Ты говоришь прямо как твой отец, — ехидно сказала ему Амброзия, и прежде чем он успел выразить свою обиду, она продолжила. — Я буду подружкой невесты, а Эван — шафером.       — Я точно не буду шафером, — поспешил сказать он.       — Эван Розье, она твоя сестра, — прошипела она, сурово глядя на своего парня.       — И именно поэтому я отказываюсь участвовать в этой клоунаде, — усмехнулся он. — Я не собираюсь быть свидетелем того, как моя единственная сестренка, моя сестра-близнец выходит замуж за хиппи. Попомните мои слова, этот брак не продержится и года.       Четыре года.       Их брак должен был продлиться четыре года на бумаге и три года на практике, если быть предельно точным.       Регулус еще не успел познакомиться с довольно неприятным Ксенофилиусом Лавгудом к моменту их помолвки, и ему отчасти хотелось бы, чтобы так оно и осталось.       Когда пришло время Регулусу отправиться в Нью-Йорк и пожать руку этому человеку, он от всей души пожелал, чтобы Пандора вышла за него замуж, чтобы провести над ним какой-нибудь обряд, хотя, судя по ее очарованному взгляду, Регулус сомневался, что у нее были намерения вскрыть ему череп и поместить его мозги в чашку Петри.       Эван настаивал на том, что она поступила так, чтобы заявить о своей свободе против родителей, но Регулус в этом сомневался.       Родители близнецов были строгими и жесткими, но они достаточно любили своих детей, чтобы не вмешиваться в их жизнь, даже когда Эван пробивал себе дорогу в бизнес-школу, платя людям за выполнение курсовых работ.       Они могли встречаться с кем хотели, быть кем хотели, одеваться как хотели, вести себя так, как им было бы неприятно, и Хью и Селена все равно встречали бы их с распростертыми объятиями, когда бы они ни возвращались домой с поджатым хвостом.       Регулус может только надеяться, что теперь он не станет таким отцом, против которого Гарри чувствует потребность восстать.       Но Гарри ещё маленький, в его ярко-зеленых глазах нет и следа неповиновения, когда он заползает на колени Регулуса и обхватывает его шею руками, поэтому Регулус считает, что у него еще много времени, чтобы разобраться в этом вопросе.       — Так ты даже не собираешься идти на свадьбу? — сердито спросила Амброзия.       Эван сделал глоток кофе и покачал головой.       — Живым я на эту свадьбу точно не заявлюсь, если такое мероприятие так вообще можно называть. Ей девятнадцать, черт возьми, и они вместе всего шесть месяцев, Эми, ты не можешь ожидать, что я блять…       — Не матерись на меня, — огрызнулась она. — И да, я действительно ожидаю, что ты будешь шафером на свадьбе своей сестры. Я жду, что ты тоже придешь, Регулус.       Регулус провел языком по губам.       — А мой брат будет там?       Лицо Амброзии опустилось, и она откинулась на спинку стула, бросив на Эвана панический взгляд.       — Я… я не знаю, — ответила она. — То есть, он, наверное, приглашен, но…       — Они все приглашены, — вмешался Эван, причем весьма беззлобно, и сел обратно, чтобы дать Ноксу возможность запрыгнуть к нему на колени.       — Даже Пит? — спросила Амброзия.       — Мы же о Пандоре говорим, конечно, она пригласила своего бывшего на свадьбу, — выдохнул Регулус. — Вы же понимаете, мне туда нельзя.       Его друзья обменялись взглядами, которые Регулус даже не пытался расшифровать. Амброзия изогнула бровь. Эван закатил глаза.       — Я пойду, чтобы тебе не пришлось, — сказал он Регулусу. — Она поймет.       Регулус улыбнулся и кивнул, но его руки дрожали.       Даже перспектива встретиться лицом к лицу с братом, старыми друзьями или Джеймсом наполняла все его тело тревогой.       Регулус повернулся к Эвану, чтобы спросить, не осталось ли у него сигарет, но быстро закрыл рот, заметив обеспокоенное выражение лица Эвана.       Регулус устало вздохнул.       — Не мог бы ты перестать так на меня смотреть?       — Как так?       — Как будто ты боишься, что я прикончу себя, если ты перестанешь смотреть на меня в течение пяти секунд, — сказал он. — Нет, не прикончу.       Эван склонил голову набок.       — Я так не думаю.       — А выглядит так как будто думаешь, — сказал ему Регулус. — И я ненавижу, что вы жалеете меня, вы оба.       — Мы не жалеем тебя, — усмехнулся Эван, и его голос вовсе не был нежен. — Мы беспокоимся, Рег. И мы имеем на это право. Разве ты бы не переживал, если бы я не ел несколько дней подряд, уставившись в пространство, засыпая где попало, потому что ты не можешь спать по ночам? Или если бы я разорвал контакт с сестрой и лучшими друзьями и никому не дал объяснений? Что то произошло из-за твоей матери, Регулус. Я не дурак. А теперь перестань скалить на меня зубы, приятель. Это не сработает, ты меня не напугаешь.       Регулус открыл рот, чтобы ответить отвратительным комментарием, который выудил его мозг и который он сейчас не может вспомнить, но Амброзия положила руку на его руку, на ее губах сияла успокаивающая улыбка.       — Я знаю, что ты не собираешься причинять себе никакого вреда, — сказала она. — Может, ты и в депрессии, но мы за тобой присматриваем. И мы доверяем тебе. Тем более сейчас, когда ты скоро станешь дядей.       Эван отхлебнул кофе, его глаза расширились.       — Дядей? — слабо произнес он.       Регулус чуть не ударился головой о стол.       — Она имеет в виду Нарциссу, тупица.       Эван заметно расслабился, цвет вернулся к его лицу, но это не помешало Амброзии уставиться на него с открытым ртом.       — Ты, должно быть, стебешься, — сказала она.       Регулус слегка фыркнул.       — О, черт… — Эван прервал себя, когда Амброзия подняла на него бровь. — Прости, ты застала меня врасплох, мы проснулись двадцать минут назад, я растерялся!       — Ты уверен в этом? спросила Амброзия, прищурив глаза. — Потому что теперь я думаю, что мне нужно дать тебе урок биологии.       Эван выглядел настолько оскорбленным ее словами, что Регулусу ничего не оставалось, как рассмеяться.       — Вау, ну просто великолепно, — насмехался Эван. — Это первый раз, когда я вижу его нормально смеющимся за неделю, и он смеется надо мной.       Амброзия тоже засмеялась, потирая плечо Регулуса большим пальцем.       — Это хорошо, смейся над ним, он идиот.       — Почему мне нельзя материться на тебя, а тебе на меня можно? — спросил Эван, раздражаясь.       — Идиот — это не ругательное слово, — возразила она.       — Тогда я могу называть тебя идиоткой?       — Конечно, нет.       Готовность ее ответа заставила Регулуса рассмеяться еще сильнее, и он прикрыл рот тыльной стороной ладони.       Глаза Амброзии сверкнули на секунду, прежде чем она обняла его рукой.       — Ay, mi niño, — пробормотала она, поцеловав его в макушку.       Регулус прислонился щекой к ее плечу, на его губах все еще играла улыбка.       А когда Эван поднялся со стула и тоже пошел его обнимать, дыхание Регулуса стало сбиваться.       Сколько раз Регулус плакал в объятиях Эвана в тот период своей жизни, навсегда останется для него загадкой.       Эван никогда не жаловался, и ни о чем не спрашивал. Он часами сидел и обнимал Регулуса, не произнося ни слова, пока Регулус не начинал дремать или звук его пустого желудка не заставлял их обоих смеяться, тогда Эван предлагал ему клинекс и тащил его на кухню готовить ужин.       Эван не был его родственником по крови, как и Пандора, Регулус знал это, но иногда Регулусу казалось, что их связывает одна кровь.       Они могли срываться друг на друга, ругаться по самым глупым поводам и игнорировать друг друга несколько дней подряд, пока снова не начинали общаться, как будто ничего не произошло, и это совсем не волновало, потому что в конце концов Пандора и Эван всегда были рядом.       Вот почему Регулус иногда чувствовал присутствие Сириуса, когда Эван обнимал его?       Он никогда не признался бы в этом вслух никому, даже Джеймсу, но когда Регулус уставал настолько, что его веки начинали смыкаться, а мир начинал меркнуть по краям, он часто обманывал себя, полагая, что руки на его плечах — это руки его брата, обещающие ему, что все будет хорошо.       И так оно и было.       Не то чтобы Регулус знал об этом тогда, во всяком случае, в то время, когда он старался как можно лучше сбалансировать свою жизнь между Францией и Англией.       Было бы легко остаться в Париже и забыть о Лондоне до окончания университета, но Регулус не смог бы не проводить как можно больше времени с Нарциссой во время ее беременности, даже если бы был проклят.       Она не могла путешествовать так часто, как раньше, поэтому выходные, которые Регулус не проводил в Париже с Амброзией, он проводил в доме Нарциссы и Люциуса, даже когда его душа болела от мысли, что Джеймс существует всего в получасе езды от него.       Однако Регулусу было трудно дуться рядом с Нарциссой.       Она сияла. Ее щеки были более румяными, она легко краснела от своего яркого, искрящегося смеха, а ее ковыляние было таким очаровательным, что Регулус не мог не улыбаться, когда она подбегала к нему, чтобы обнять его.       — Каждый раз, когда ты так бегаешь, у меня начинается сердечный приступ, — ворчал Регулус, стараясь не надавить на ее бугорок, когда обнимал ее в ответ.       — Вы с Люциусом оба такие драматичные, — насмехалась она, когда они отстранились друг от друга. — Это то, что ты собираешься надеть на вечеринку в честь ребенка? Потому что мне оно нравится, оно такое свежее.       Регулус посмотрел вниз на свою белую рубашку на пуговицах с манжетами на рукавах и голубые брюки, которые он выбрал потому, что Пандора настояла на сочетании их нарядов.       — Он сочетается с одеждой Пандоры, — объяснил он, пожав плечами, и не стал упоминать, что чувствовал бы себя гораздо комфортнее, если бы на нем был её наряд.       Но он еще не был там. И ему потребуются годы, чтобы почувствовать себя достаточно уверенно, чтобы одеваться подобным образом.       Сейчас ему грустно смотреть на фотографии тех лет, на улыбки, которые так и не появились в его глазах.       — Просто чтобы ты знал, — сказала ему Нарцисса, пока они шли к балкону на втором этаже, — моей дорогой тете Вальбурге и Белле пришлось сегодня улететь в Дублин. Какое-то чрезвычайное происшествие, до которого мне мало дела.       Регулус выдохнул с облегчением.       — Правда?       — Правда, — сказала она. — И хотя я бы хотела, чтобы Белла была здесь сегодня, по крайней мере, тебе не придется беспокоиться о том, что твоя гарпия мать испортит настроение.       Регулус подал Нарциссе руку, чтобы помочь ей сесть на скамейку.       — Жаль, что Белле пришлось пойти с ней.       Нарцисса пожала плечами, выпустив затрудненный вздох, покачивая бедрами, чтобы найти удобное положение.       — Я… я звонила Энди, представляешь? — сказала она ему. — Я хотела пригласить ее.       Сердце Регулуса пропустило удар.       — Что она сказала? Она придет?       Печаль в глазах Нарциссы, когда она положила руку на живот и покачала головой, была просто душераздирающей.       — Она так и не взяла трубку.       Регулус подумал обо всех пропущенных звонках, которые он получил от брата после той роковой ночи, и вздрогнул, отвернувшись, чтобы не видеть, как тускнеет свет в глазах Нарциссы.       У них были одинаковые глаза, у всех. Иногда Регулус ненавидел это.       Казалось, что он не может убежать от Сириуса, когда его глаза были повсюду, даже в его собственном отражении.       Он посмотрел вниз на сад, на слуг, устанавливающих белый шатер, и на тех, кто нес большие цветочные композиции, на которых Нарцисса настояла вместо воздушных шаров.       — Сколько гостей мы ожидаем? — поинтересовался Регулус.       — Двадцать шесть, — ответила она. — В последнее время я не люблю, когда меня окружают жополизы, а этот бугорок дает мне прекрасный повод добиться своего.       Регулус закатил глаза.       — Ты всегда добиваешься своего, Цисса, беременна ты или нет.       Нарцисса хихикнула, но не стала отрицать этого.       — Спасибо, что пришел сегодня, Рег, — сказала она вместо этого мягким голосом, который предназначался только для него и Сириуса. — Я знаю, что в последнее время ты был не в духе, и это понятно, но для меня много значит, что ты решил присоединиться к нам.       — Я бы ни за что не пропустил ваш первый детский праздник, — сказал ей Регулус.       Нарцисса потянулась к его руке и крепко сжала ее.       — Я обещаю, тебе будет весело. У нас много всего запланировано на сегодня, и у меня уже слюнки текут при одной мысли о блюдах.       Регулус кивнул, но промолчал, потому что слова, толкавшиеся на его губах, должны были заставить его истекать кровью, если он их выпустит.       Сириусу бы это понравилось.       Регулус часто думал о своем брате в прошедшем времени, как будто Регулус сам убил его.       Хотя было трудно не чувствовать этого. Трудно было не чувствовать, что он совершил непростительное преступление.       Но он был экспертом в умении проглатывать свои слова и прикидываться спокойным, так что именно так он и поступил.       Он изо всех сил старался улыбаться на протяжении всего испытания, потягивая коктейли из детской бутылочки, пока его смех не стал более искренним.       Он объединился с Люциусом для игры, в которой они должны были угадывать названия детских товаров, и потерпел в ней полное фиаско, в то время как Нарцисса и Амброзия выигрывали почти каждый раунд.       Когда Нарцисса и Люциус приступили к открытию подарков, Регулус уже лежал против Эвана и закусывал макаруны, чтобы протрезветь и не выставить себя дураком перед гостями Нарциссы.       Тем не менее, он не смог сдержать смеха при виде выражения лица Люциуса, когда Нарцисса достала из блестящего пакета то, что напоминало куклу вуду в виде белокурого ребенка.       Все гости, за исключением нескольких избранных, уставились на нее в полном ужасе, но Нарцисса ярко улыбнулась Пандоре и издала умилительный звук, который оставил Агату, мать Люциуса, похоже, потрясенной.       Пандора отложила свою бутылку в сторону, чтобы удобно было расписаться: «Ребенку это понравится. Они будут точно знать, для чего ее использовать».       Нарцисса рассмеялась, обрадованная, а Люциус недовольно закатил глаза.       Когда он только женился на Нарциссе, его заметно раздражали выходки Пандоры, но к настоящему моменту он, похоже, находил их по большей части очаровательными.       — Уверен, что так и будет, — сказал Люциус, ухмыляясь.       Открыв пару других, гораздо более скучных подарков, Нарцисса, наконец, добралась до мешочка Регулуса.       Он улыбнулся в предвкушении, когда она открыла его и достала мягкую плюшевую игрушку жирафа с золотым ожерельем на шее.       Нарцисса слегка нахмурилась, когда приблизилась достаточно близко, чтобы прочитать надпись на обратной стороне, и ее глаза наполнились слезами, когда она показала ее Люциусу. Люблю тебя до самой луны и обратно. -Р.А.Б.       — Я думаю, это очень уместно, что крестный отец ребенка дарит им их первое украшение, — прокомментировал Люциус, нежная улыбка искривила уголки его губ.       — Я подарю им ещё первый пирсинг и татушку, — предупредил Регулус, и только когда он закончил говорить, заметил покрасневшее лицо Агаты.       Когда Нарцисса потянулась за очередной коробочкой, Пандора наклонилась к Регулусу и прошептала:       — Твой подарок не сравнится с моей точной вуду-копией их будущего ребенка. Ты ведь понимаешь это, верно?       Регулус чуть не подавился собственной слюной.       — Мне и в голову не придет затмить твою точную вуду-копию нерожденного ребенка нашей кузины, Дора, о чем ты вообще говоришь? — спросил он.       Пандора улыбнулась.       — Хороший мальчик.       Гости ушли вскоре после того, как температура стала опускаться, а Нарцисса начала раздражаться, поэтому оставшиеся направились в дом.       Регулус налил себе еще один напиток и последовал за Пандорой на кухню, сжимая в свободной руке тарелку с макаронами.       В тот вечер Регулус смеялся и пил с друзьями и семьей, которые у него еще были, и даже танцевал с Пандорой, когда она подключила свой телефон к колонкам и начала включать свой плейлист ABBA.       Она вытащила Регулуса на свет и закружила его вопреки его желаниям.       Но он был слишком пьян, чтобы жаловаться, слишком упивался ощущением того, что не является несчастным, чтобы обращать внимание на то, как Эван продолжает смотреть на него, как будто он наконец-то может вздохнуть, зная, что Регулус не собирается бросаться с крыши.       — …somehow I’d be doing alright, if it wasn’t for the nights, — пели они, танцуя вокруг кухонного стола. — I’d have courage left to fight, if it wasn’t for the nights—       — Ай! — пожаловалась Пандора, ударившись спиной о стойку, но прежде чем Регулус успел извиниться, она обхватила его сзади за талию и хорошенько крутанула.       Регулус захихикал, когда, спотыкаясь, поднялся на ноги, схватился за ее руки, чтобы заставить ее кружиться не один, а два раза.       Если бы не ночи, думаю, я бы выдержал.       Как я боюсь времени, когда тени начинают падать, сидеть здесь в одиночестве и смотреть на стену.       О, ирония.       Абсолютная ирония.       — Я скучал по твоему присутствию, — сказал Регулус Пандоре, крепко сжимая ее. — Тебе не нужно возвращаться в Нью-Йорк, я могу стать твоим мужем!       Пандора ворковала, высвобождая одну из своих рук, чтобы обхватить его за плечи.       — Рег, детка, ты такой невероятно невыносимый. В конце концов, я бы убила тебя, разрезала на мелкие кусочки и засунула в холодильник, чтобы потом съесть.       Регулус поднял на нее глаза.       — Это чертовски хороший способ съесть кого-то.       Пандора захихикала.       — Прекрати флиртовать со мной, Регулус Блэк, я замужняя женщина!       — Меньше чем через год ты станешь разведенной женщиной, попомни мои слова! — Эван крикнул в ее сторону из гостиной, но получил подзатыльник от Люциуса, а затем от Нарциссы.       Пандора показала ему средний палец, и Регулус тоже, просто чтобы поддержать, хотя он надеялся, что Эван был прав.       — А теперь заткнись и потанцуй со мной, — сказала Пандора Регулусу, отстраняясь от него, чтобы переплести пальцы обеих рук вместе.       Так он и сделал.       И на одну ночь жизнь была хороша.       На одну ночь — жизнь стоила того, чтобы жить.       Регулус уснул через несколько часов, его щеки все еще болели от смеха, голова кружилась от выпитого, но огонек надежды нашел свой дом в его груди и держался за жизнь.       Её было не много, её было не достаточно, но она была, и Регулус был уверен, что сможет питать ее, пока она не перевесит все страдания.       Он усмехнулся про себя, вспомнив, каким глупцом он был.       Регулус спустился по лестнице чуть позже полудня следующего дня, не испытывая ни малейшего похмелья, потому что он был еще молод, и единственное, что требовалось его организму после такого количества выпитого, это большой стакан воды и несколько тостов.       Мерцание все еще продолжалось, когда он вошел на кухню, где накануне вечером танцевал с Пандорой, а затем с Эваном и Амброзией до боли в ногах, но оно угасло, как только Нарцисса подняла на него глаза.       Регулус замер на месте.       Нарцисса положила телефон на стол.       — Что случилось? — слабо спросил он.       Нарцисса прикусила нижнюю губу, обещание чего-то ужасного было написано в ее глазах, сжатых уголках рта, непрекращающемся подергивании пальцев.       Пока Регулус проводит руками по волосам спящего Гарри и слушает, как Джеймс напевает на заднем плане песню Фиби Бриджерс, Регулус чувствует необходимость напомнить себе, что Гарри — это лучшее, что когда-либо могло с ними случиться.       Их сын — это благословение, подарок Вселенной.       Но в то воскресное утро, когда Нарцисса усадила его, взяла за руку и сказала ему:       — Я должна тебе кое-что сказать, — Регулус никак не мог предположить, что сейчас ему будет вручен подарок, завернутый в почти пять лет горя и печали.       Даже сейчас, когда Гарри шаркает и бормочет что-то в своей дреме, Регулус все еще чувствует, как разбилось его сердце, когда Нарцисса произнесла слова, которые должны были привести в движение череду событий, закончившихся тем, что Регулус прослезился, глядя на ребенка в отделении интенсивной терапии в Лондоне.       — Джеймс станет отцом.       Все будет хорошо, хотел бы Регулус сказать своему прошлому, когда его глаза наполнились слезами, а с губ сорвался нервный смех. Я обещаю, что все будет хорошо. Ты тоже его отец. Он ждет тебя. Просто держись, Регулус. Пожалуйста.       Ему остается только проглотить боль воспоминаний глотком чая и закрыть глаза, прижимая голову Гарри к своей шее.