хочется

Именно проваленные тесты и стали отправной точкой для всего. Несмотря на то, что они едва ли не круглосуточно переписывались и постоянно держали друг друга в курсе происходящего, для Жени оставалось загадкой, как Лина, собственно, училась. Она до поздней ночи самоотверженно сидела в сети, пытаясь разобрать тему на завтра, бесконечно писала лабораторные, а на занятиях она почти всегда понимала, о чем идет речь. Женя видел – нельзя сказать, что она ничего не делает. Но Лина все выхватывала будто кусочками, как-то наспех, несмотря на кучу потраченного времени. Цельной картинки у нее никогда не получалось, а ее работы оставались такими же, как самая первая, написанная по химии. Все хорошо, неплохо, но один балл до проходного. На парах Лина не особенно активно работала, практически всегда молчала, посиживая на заднем ряду вместе с Женей, в то время как он сам частенько вставлял свои пять копеек, иногда умудряясь удачно пошутить и заставить хохотать над своей шуткой всех, включая преподавателей. Лина часто смеялась громче всех – и от ее искренней улыбки, крошечной слезинки в уголках глаз, вызванной удачным юмористическим ходом, Жене будто бы самому становилось от своей шутки смешнее, ведь смотреть на парадоксально серьезную Лину было почти неуютно, будто у нее вынимали какой-то важный механизм изнутри. Несмотря на свои частые опоздания, привычку проспать то, что просыпать не следовало и бесконечные прогоревшие дедлайны, Лина на парах была довольно внимательной, судя по ее пристальному, но чуть отсутствующему взгляду, устремленному в одну точку, и отложенному в сторону телефону, в который она могла ни разу не заглянуть за пару. Такое же выражение было характерно для нее и в моменты, когда она глубоко погружалась в свои мысли. Любой, кто не был близко знаком с Линой, мог подумать, что и на паре она уплывала туда же. Однако то, что за пару она могла вполголоса как-то пошутить, явно по теме семинара, давало Жене понять, что она вовлечена в процесс. Фамилия Оказаки почему-то напоминала ей яичницу. Она часто выдавала забавные, смешные фразы, а еще интересные факты, которые появлялись в ее голове будто из воздуха. Она старалась понимать, что происходит на парах, а не просто машинально переписывала работу у кого-то из студентов старших курсов. Лина искренне возилась с непонятной ей химией, засыпала с методичкой по биологии под подушкой, забыв снять линзы, и очень долго выполняла различные задания, в то время как сам Женя с легкой руки мог бросить все и сказать «я подумаю об этом завтра». Линино трудолюбие Женю по-настоящему восхищало. Однако к середине ноября даже ему начало казаться, что, несмотря на все старания, особенно результатов-то не видно. Все бы ничего, конечно, если бы не тот факт, что их учебное заведение было довольно жестким. Как и любой другой мед, он не прощал прогулов и несданных зачетов. На первом курсе любых студентов медицинского пугают тем, что половина здесь сидящих не доучится до конца, но Женя не особо воспринимал эти байки всерьез. Вернее – да, они не были выдумкой, но сам себя он причислял к категории тех, кого уж точно не отчислят. Он привык еще с тех времен, когда с первого класса начал учиться в лучших школах Оренбурга, в которые его старательно пихала мать, что и его окружение относится к подобной касте. А последние четыре года и подавно – сначала физико-математический класс, а потом биохим, где большая часть выпускников после сдачи ЕГЭ поступила в самые крутые вузы страны. Женя успел немного подзабыть, что где-то есть люди, которые не знают от зубка строение клетки, а на вопрос «что такое ускорение» растерянно хлопают глазами. Большей части группы Жени было реально тяжело учиться в ВУЗе, в то время как он сам, вспоминая бытность в физмате, за полтора часа делал лабу по физике, которую потом тщательно переписывали другие страждущие, но не располагающие достаточными ресурсами к обучению, одногруппники, самостоятельно не могшие сложить два числа в формуле. Биологию он читал разок другой, особо не запариваясь, химию разбирал вечером, практически всегда понимая, о чем идет речь, а также он с легкостью решал трудные задачи, в то время как у других на те же занятия уходили долгие часы и даже дни, либо пара литров пота, чтобы откопать правильные ответы и механически нарешать задачи. Женя искренне не понимал почему все ноют. Наслаждаясь процессом обучения и возможностью покрасоваться на паре, блеснув своими знаниями там, где никто не вспомнил правильного ответа, он особенно любил это проделывать перед химичкой – колкой, острой на язык дамой, которая вечно ужом металась у доски, объясняя материал и частенько обзывая слушателей людьми не самого высокоинтеллектуального уровня. Ему приятно чесала самолюбие возможность быть первым, получать удовольствие от достижения чего-то, чего не достигают другие. А ведь это даже не было чем-то слишком сложным для Жени. А еще рядом была Лина, с которой даже самые скучные пары становились приятней. — … Итак, на следующем занятии у вас коллоквиум, все помнят? – на одной из пар по химии спросила преподавательница, сдвинув на скрюченный птичий нос дужки очков, чтобы презрительным взглядом из-под них окинуть аудиторию. В кабинете почему-то воцарилось неудобное молчание, и Женя кивнул, тихонько сказав: — Да, помним, – после чего по классу прошлась легкая волна утверждающих «помним» и кивков. Химичка презрительно фыркнула, поднимаясь с места. — Помнят они!.. Эх, повезло вам, что пару лет назад кафедра отменила допуск к коллоквиуму только со всеми отработанными занятиями. Как вы можете быть готовыми?! Половина из вас и теста ни одного не написала… — Ой, это же про меня, – очень тихо и чуть нервно отозвалась Лина. Они с Женей сидели на первой парте, перед которой и ходила химичка, так что более громкое слово могло стоить ей пары искрометных шуточек в ее адрес и как минимум десяти минут прилюдного полоскания. Женя не придумал, как прокомментировать это одним жестом или фразой, и поэтому промолчал. Преподша побугуртила еще минут десять, вспоминая свою буйную химическую молодость, и обреченно взмахнула рукой. Женя даже не запомнил, о чем она говорила – у него часто случалось выпадение из реальности в неожиданные моменты. Очнулся он только когда химичка сказала, что сейчас запустит тест. Женя зашел в «систему» — сайт, где они обычно писали тесты, — и посмотрел на Лину. Она чуть поджала губы, тупо смотря на экран своего смартфона и не торопясь зайти на сайт. Ногтем большого пальца она поскребла кнопку увеличения громкости, выступающую из силиконового чехла, будто залипнув. Ее выражение лица, как обычно, было безучастным, но Жене померещилось что-то, напомнившее ему грусть – только какую-то искажённую. — Эй, мы заходим, – окликнул он ее, чуть наклонившись к ней и перекатившись на стуле, — ты в порядке? Лина как будто с задержкой обработала информацию, ничего не ответив в первую секунду, а затем быстро, чуть тараторя, сказала, откинувшись на спинку своего стула: — Ой, точно, сейчас. Рукой она поправила привычно выпавшую на щеку прядь волос, – и Женя подумал, что её волосы, наверное, приятные на ощупь.

***

Не стоило говорить, что и этот тест Лина завалила, хотя на тот момент у Жени присутствовала надежда, что Лина его сдаст, однако все вышло, как всегда – шесть из десяти – приходите на следующей неделе. И сам Женя не то чтобы идеально написал – всего лишь семь – проходной, — но все же не отработка. Впрочем, ничего необычного в этом не было – обыкновенная среда в ВУЗе, день с Линой, а еще его похвалила химичка за правильное понимание структуры бензола… Однако что-то было не так. Обыкновенно Лина становилась болтливее к моменту выхода из университета. Она очень бодро бегала по гардеробу, застегивая куртку и, улыбаясь, шла к двери, вспоминая очередную историю про своего кота или сестру. Но сегодня она молчала, чуть с безучастным лицом слушая рассказы счастливого Жени. Перемены в Лине он не мог не заметить – и проигнорировать, соответственно, тоже не мог. С минуту они прошли молча, выйдя из здания. Женя обнаружил, что почему-то совершенно не знает, как спросить Лину о том, что ее волнует, словно это что-то необычно сложное. Они успели переболтать о куче вещей за месяц, но только сейчас он понял, что они почти никогда не говорили о своих переживаниях. Вернее, говорили, но обсуждалось это все как-то боком, невзначай. Неужели он ей не настолько близок, чтоб спросить ее, о чем она переживает?.. Его кольнула будто бы неприятная мысль. "Да нет, ерунда какая", — подумал Женя, логически рассудив, что за это время они вполне себе сблизились до того уровня, на котором он может спокойно, чуть шутливо спросить: — Ты точно в порядке? К тому же, список тем, о которых они говорили весь этот месяц, косвенно может быть связан с причиной переживаний Лины. А они, из бытовой жизни, не пообсуждали только каким ножом обычно режут хлеб. И Женя сказал, будто бы сам удивившись, как серьезно он об этом подумал: — Ты после химии притихшая какая-то, – сердце екнуло. Он понял, что редко обращался лично к Лине, давая какую-то конкретную оценку ее состоянию. — А?.. – заторможено отозвалась Лина, точь-в-точь как на химии. А после задержки она дежурно улыбнулась, будто сообразив, что она не одна, — да, конечно, просто устала. — Точно? – полушутливо уточнил Женя, толкнув ее плечом. И она уже чуть веселее ответила, толкнув его в ответ: — Типа того. Опять тест завалила только… Женя махнул рукой: — Ой, ерунда какая, перепишешь на отрабе… И Лина померкла, опустив голову и усмехнувшись уже невесело: — Переписать бы как-то… Довольно очевидная картинка того, почему Лина расстроилась, сложилась у Жени в голове. И тут же появилось решение – будто над кудрявыми вихрами вспыхнула лампочка-идея. — Слушай, а давай позанимаемся вместе?