Легенды не умрут

На чердаке всегда было уютно, темно и спокойно. Хуа Чэн забивался туда, чтобы его никто не видел. Это был старый дом, где жили только старики. Это был... Дом. Здесь он ночевал, накрывшись старым пледом или курткой. Смотря, что удавалось умыкнуть из дома. Хуа не видел на левый глаз, это вполне нормально. Ему в лицо сказали, что жить ему лет до двадцати в лучшем случае, с его-то диагнозами. Сказано это было с такой насмешкой, что стало даже страшно. Сообщила ему эту "новость" мачеха. Но тогда она была врачом, который лечил его мать. Высокомерная женщина, которая всегда ходила на высоких каблуках, которая только и знала, что надевать всё самое красивое. В их дом она привела своих детей. Хуа Чэн от нервов наблевал прямо на дорогое платье мачехи. И его наказали, заперли в комнате, отказываясь кормить. И так было всегда. Всегда во всём был виноват он и только он. И всё было бы нормально, если бы... Если бы... Если бы его не повязала полиция во время обхода. Сначала его отправили в участок, где посадили в одну камеру со всякими маргиналами, а потом, когда выяснили, что он несовершеннолетний, смилостивились и поместили в кабинете следователя. Даже накормили и напоили. Хуа Чэн всё равно хотел вернуться на свой чердак. Там тихо. Там спокойно. Там уютно. Боль в животе и температура не давали ему нормально уснуть. Начались они не так давно, ещё в тюремной камере, но кому оно надо. Оказалось, что надо. Добрая психолог вызвала скорую, где Хуа Чэн и отключился. Очнулся он уже в палате. И живот болел, только уже иначе. Не внутри, а больше снаружи. Он слышал из коридора приглушённые крики. – Да как вы посмели? Я его отец! – Раз вы отец, потрудитесь объяснить, почему ваш ребёнок с острым аппендицитом оказался в отделе полиции? И почему вы не явились тогда, когда вам звонил инспектор? Опека быстро приняла решение, пока аппендицит не перешёл в перитонит. Ваш сын мог умереть. – этот человек говорит серьёзно, спокойно. У него стальной голос. Или Хуа Чэну так кажется? – И что? Мой щенок, а не ваш. Что они говорили после, Хуа Чэн уже плохо слышал. К нему кто-то вошёл, приподнял верх пижамы и осмотрел, отодрав от кожи пластырь. Хуа Чэн хотел оттолкнуть, но в теле была такая слабость, что даже руки не слушались. Он то и дело проваливался в сон. Только руки у того врача были прохладные. Хуа Чэн очнулся уже утром, когда ему принесли завтрак. Некрепкий чай, бульон, свежий разведённый сок. И было вполне вкусно. Медсестра приветливо ему улыбнулась и сказала, что завтра уже будет посущественнее. Подросток кивнул. Ему и этого было достаточно. Это уже было вкусно. На него никто не смотрел, не упрекал за лишний кусок. Когда пришёл врач, то Хуа Чэн сразу его узнал. Высокий, с серыми глазами и холодным лицом. Рядом с ним была та самая женщина, которая вызвала ему скорую. На ней был костюм с пиджаком и юбкой и зелёная блузка. Сам врач, правда, это был главврач, Цзюнь У – значилось на бейджике, – был в строгом костюме и длинном белом халате. Он опросил своего пациента. Но вопросы его касались не только здоровья, но и семьи. Юноша честно отвечал. А что? Ему скрывать нечего. – Хуа Чэн, если тебе что-то нужно, то скажи. – напоследок бросил мужчина. – Бумагу и карандаши, пожалуйста. – с лёгкой улыбкой и без особой надежды ответил ему мальчишка. На следующее утро на столике лежал новенький скетчбук и пачка карандашей. А ближе к вечеру секретарь передала Цзюнь У несколько листов, где был его портрет, написанный карандашами, странный чердак и маленькая лиса, которая тянулась к большому дракону.