***
Мистер Уизли занимал койку в дальнем конце, возле окошка. Гарри с облегчением увидел, что он полусидит, опершись на несколько подушек, и читает «Ежедневный пророк» под единственным лучом солнечного света, падавшим как раз на его кровать. Он оторвался от газеты и, увидев, кто к нему идет, весело заулыбался. — Привет! — сказал он, отбросив газету. — Молли, Билл только что ушел, ему надо на службу, но обещал заглянуть к вам попозже. — Ну, как ты, Артур? — Миссис Уизли наклонилась, поцеловала его в щеку и озабоченно посмотрела на его лицо. — Вид у тебя еще неважный. — Отлично себя чувствую. — бодро ответил он и протянул здоровую руку, чтобы обнять Джинни. — Если бы сняли повязки, я бы домой пошел. — А почему не снимают? — спросил Фред. — Раны не затянулись еще и немного кровят, но в остальном все отлично. — весело объяснил мистер Уизли и протянул руку за волшебной палочкой, лежавшей на тумбочке. Он взмахнул ею, и появилось шесть стульев. — Видимо, мне повезло. — Так ты расскажешь нам, что случилось? — спросил Фред, придвигая свой стул к кровати. — Ну, вы уже знаете, правда? — Мистер Уизли со значением улыбнулся Гарри. — Все очень просто. Я устал за день, задремал на дежурстве, и ко мне кто-то подкрался. Странно, я ведь даже совсем не помню, кто это был. А когда очнулся, я уже был в другом месте, и рядом она. — он кивнул в сторону Маш. Та, почувствовав себя неловко, опустила голову. — В «Пророке» уже есть об этом? — Фред показал на брошенную отцом газету. — Нет, конечно, — сказал мистер Уизли с улыбкой, в которой сквозила легкая горечь. — Министерство не желает доводить до сведения публики, что там происходят такие вещи. Да еще и погром там ночью случился. Он бросил многозначительный взгляд на Жанну, но та и бровью не повела — так и стояла с обычным самодовольным выражением на лице. — Где же ты был, когда это случилось? — спросил Джордж. — Это мое дело. — отрезал отец, слегка улыбнувшись. Он схватил «Ежедневный пророк», развернул и сказал: — Когда вы пришли, я как раз читал об аресте Уилли Уиддершинса. Оказывается, эта летняя история с извергающими унитазами — его рук дело. Однажды его заклятие дало осечку, унитаз взорвался, и его нашли без сознания среди осколков, с головы до ног в… — Когда ты говоришь, что был «на дежурстве». — тихо перебил его Фред. — Ты чем был занят? — Ты слышал отца. — прошептала миссис Уизли. — Здесь мы это не обсуждаем! Так что там с Уиддершинсом, Артур?***
Так прошли несколько дней. Гарри с друзьями приезжал каждый день к мистеру Уизли в больницу и с удовлетворением отмечал, как его раны затягивались. Мистер Уизли не терял своего оптимизма и смело пробовал новые медицинские практики, в том числе позволив зашить свои раны местному целителю-стажеру. Решив не прерывать очень оживленное семейное обсуждение выбранных мистером Уизли методов лечения, ребята решили посетить буфет. Они прошли по коридору, потом через несколько двойных дверей и очутились перед ветхой лестницей, с портретами весьма сурового вида целителей. По пути наверх целители окликали их, ставили им странные диагнозы и предлагали жутковатые способы лечения. Рон всерьез оскорбился, когда средневековый волшебник крикнул, что у него тяжелая форма обсыпного лишая, и проследовал за ним еще через шесть портретов, отпихивая с дороги их обитателей. Но, ступив на лестничную площадку, он остановился как вкопанный: взгляд его уперся в дверь с табличкой «НЕДУГИ ОТ ЗАКЛЯТИЙ», за которой начинался коридор отделения. Через оконце в двери, прижавшись носом к стеклу, на них смотрел светловолосый кудрявый мужчина с ярко-голубыми глазами и улыбался бессмысленной лучезарной улыбкой во весь свой белозубый рот. — Ух ты! — сказал Рон, уставясь на это лицо. — Не может быть! — задохнулась Гермиона. — Профессор Локонс! Их бывший преподаватель защиты от Темных искусств толкнул дверь и вышел на площадку в длинном сиреневом халате. — Приветствую вас! Вы, я вижу, хотите получить мой автограф? — Не сильно изменился, — шепнул Гарри, а Джинни, стоявшая рядом, улыбнулась. — О-о… как ваше здоровье, профессор? — слегка виноватым тоном осведомился Рон. Это его неисправная палочка так повредила память профессора, что он угодил в больницу святого Мунго. Но поскольку произошло это в тот момент, когда он пытался полностью стереть память у Гарри и Рона, Гарри не был преисполнен сочувствия. — Я совершенно здоров, благодарю вас! — восторженно сообщил Локонс, доставая из кармана довольно облезлое павлинье перо. — Итак, сколько вам нужно автографов? Знаете, теперь я умею писать письменными буквами! — Спасибо, сейчас нам не нужно, — сказал Рон и обернулся к Гарри, сделав большие глаза. А Гарри спросил: — Профессор, ничего, что вы ходите по коридору? Разве вам не надо лежать в палате? Улыбка Локонса увяла. Несколько мгновений он вглядывался в лицо Гарри, после чего сказал: — Мы с вами не встречались? — Да… было такое. Вы учили нас в Хогвартсе, помните? — Учил? — чуть-чуть забеспокоился Локонс. — Я? В самом деле? А затем улыбка возникла вновь — с такой внезапностью, что стало даже страшновато. — Научил вас всему, что вы знаете, не так ли? Так что с автографами? Дать вам ровно дюжину, чтобы вы могли подарить вашим маленьким друзьям и никто не остался в накладе? Но в это время из двери в дальнем конце коридора высунулась голова, и голос, полный материнской заботливости, сказал: — Златопустик, шалунишка, куда это ты убежал? Добродушного вида целительница с мишурным веночком в волосах торопливо шла к ним по коридору и приветливо улыбалась. — Ах, Златопустик, у тебя гости! Как мило — да еще в Рождество. Бедный ягненочек, вы знаете, его никто не навещает, не понимаю почему, ведь он такая душка! — Мы раздаем автографы. — сообщил ей Локонс с ослепительной улыбкой. — Они потребовали много, могу ли я отказать? Надеюсь, у нас хватит фотографий? — Только послушайте его. — сказала целительница, взяв Златопуста под руку и растроганно улыбаясь ему, словно двухлетнему малышу. — Несколько лет назад он был известным человеком, и вот опять полюбил давать автографы — мы очень надеемся, что это признак выздоровления, что к нему возвращается память. Пожалуйста, пройдите сюда. Понимаете, он содержится в изоляторе, видимо, выскользнул, пока я разносила рождественские подарки. Обычно дверь на запоре… Не потому, что он опасен! Но… — она понизила голос до шепота, — он немножко опасен для самого себя, бедненький… не помнит, кто он, уходит и не знает, как вернуться… Как мило, что вы пришли его навестить. — Да мы… — Рон беспомощно показал на потолок. — вообще-то мы… Но целительница выжидательно улыбалась им, и растерянное бормотание Рона «хотели выпить чаю» повисло в пустоте. Они грустно переглянулись и поплелись за Локонсом и целительницей по коридору. — Только недолго. — шепнул Рон. Целительница направила волшебную палочку на дверь палаты Януса Тики и произнесла: — Алохомора. Дверь распахнулась, и, крепко держа Златопуста под руку она ввела его в палату и усадила в кресло возле кровати. — Здесь пациенты на длительном лечении. — тихо объяснила она ребятам. — Непоправимые повреждения от заклятий. Конечно, с помощью сильных лекарственных зелий и чар в удачных случаях мы добиваемся некоторого улучшения. Златопуст, кажется, понемногу приходит в себя, а у мистера Боуда налицо значительное улучшение: к нему возвращается дар речи, хотя пока что он разговаривает на языке, который нам не известен. Хорошо, мне надо еще раздать рождественские подарки, а вы пока поболтайте. Гарри огляделся. По всем признакам палата была постоянным обиталищем ее пациентов. Здесь около кроватей скопилось гораздо больше их личных вещей, чем в палате мистера Уизли; стена над изголовьем у Локонса была сплошь обклеена его фотографиями. Он ослепительно улыбался с каждой и приветственно махал посетителям. Многие из них он подписал самому себе, детскими печатными буквами. Как только целительница поместила его в кресло, Златопуст подтянул к себе новую пачку фотографий, схватил перо и стал лихорадочно их подписывать. — Можете положить их в конверты. — посоветовал он Джинни, бросая ей на колени одну за другой по мере подписания. — Знаете, меня не забыли, нет, я получаю кучу писем от поклонников… Глэдис Гаджен пишет каждую неделю… Хотел бы знать почему… — Он замолк в легком недоумении, потом опять расцвел улыбкой и с новой энергией принялся за автографы. — Видимо, причиной моя прекрасная внешность… Напротив лежал траурного вида, с землистым лицом волшебник и смотрел в потолок; он что-то бормотал себе под нос и как будто не замечал окружающего. Через одну кровать от него располагалась женщина; вся голова у нее обросла шерстью. Гарри вспомнил, как на втором курсе нечто похожее произошло с Гермионой. К счастью, тогда это явление оказалось временным. В дальнем конце палаты две кровати были отгорожены цветастыми занавесками, чтобы больные и их посетители могли отдохнуть от посторонних глаз. — А это тебе, Агнес. — весело сказала целительница, вручая шерстистой женщине маленькую стопку рождественских подарков. — Видишь, тебя не забывают. И сын прислал сову — пишет, что навестит тебя вечером. Как приятно! Агнес несколько раз гавкнула. — А тебе, Бродерик, смотри, прислали цветок в горшке и красивый календарь с разными забавными гиппогрифами на каждый месяц. С ними будет веселее, правда? Целительница подошла к бормотуну, поставила на тумбочку довольно уродливое растение с длинными качающимися щупальцами и волшебной палочкой прикрепила к стене календарь. — О, миссис Лонгботтом, вы уже уходите? Гарри крутанул головой. Занавески в дальнем конце были раздвинуты и по проходу между кроватями шли двое посетителей: могучего вида старуха в длинном зеленом платье с изъеденной молью лисой и в остроконечной шляпе, украшенной не чем иным, как чучелом стервятника, и позади нее, нога за ногу, удрученный Невилл. И тут Гарри осенило, кто эти двое в дальнем конце палаты. Он стал озираться — чем бы отвлечь друзей, чтобы Невилл вышел незамеченным, чтобы к нему не пристали с расспросами, но Рон тоже оглянулся, услышав фамилию Лонгботтом, и, прежде чем Гарри успел остановить его, крикнул: «Невилл!» Невилл вздрогнул и съежился, словно мимо просвистела пуля. — Невилл, это мы! — Рон вскочил. — Ты видел? Локонс здесь! Ты к кому приходил? — Твои друзья, Невилл, дорогой? — любезно сказала его бабушка, направляясь к компании. У Невилла был такой вид, будто он предпочел бы провалиться сквозь землю. Пухлое лицо его налилось багровой краской, и он старался ни на кого не смотреть. — Ах, да. — сказала бабушка, приглядевшись к Гарри, И подала ему морщинистую и как бы когтистую руку, — да, да, конечно. Я знаю, кто ты, Невилл очень тебя ценит. — Спасибо, — сказал Гарри и пожал ей руку. Невилл не смотрел на него, он потупился и еще больше потемнел лицом. — А вы, несомненно, Уизли. — продолжала старуха, царственно подавая руку сначала Рону, а потом Джинни. — Да, я знаю ваших родителей — не близко, конечно, — достойнейшие, достойнейшие люди. А ты, должно быть, Гермиона Грейнджер? Гермиона была поражена тем, что старой даме известно ее имя, но руку исправно подала. — Да, Невилл про тебя рассказывал. Выручала его не раз, правда? Он хороший мальчик. — старуха кинула на внука сурово-оценивающий взгляд. — Но, боюсь, не унаследовал отцовского таланта. Она кивнула в сторону дальних кроватей; при этом чучело стервятника у нее на голове угрожающе заколыхалось. — Что? — изумился Рон (Гарри хотел наступить ему на ногу, но сделать это незаметно в джинсах гораздо труднее, чем в мантии). — Это твой папа там? — Что я слышу, Невилл? — строго сказала старая дама. — Ты не рассказал друзьям о родителях? Невилл глубоко вздохнул, посмотрел на потолок и помотал головой. Гарри не помнил, чтобы кого-нибудь еще ему было так жалко, но помочь сейчас Невиллу ничем не мог. — Тут нечего стыдиться. — сердито сказала миссис Лонгботтом. — Ты должен гордиться ими, Невилл, гордиться! Не для того они пожертвовали душевным и физическим здоровьем, чтобы их стыдился единственный сын! — Я не стыжусь. — пролепетал Невилл, по-прежнему не глядя ни на кого из друзей. Рон привстал на цыпочки, чтобы увидеть больных в том конце. — Интересно же ты это демонстрируешь. — сказала старая дама. — Моего сына и его жену, — продолжала она, величественно повернувшись к Гарри и остальным, — пытками довели до безумия сторонники Вы-Знаете-Кого. Джинни и Гермиона прижали ладони ко рту, Рон перестал тянуть шею в направлении родителей Невилла и мгновенно скис. — Они были мракоборцами и очень уважаемыми людьми в волшебном сообществе. — продолжала старая дама. — Чрезвычайно одаренные, оба. Я… Да, Алиса? Что такое, дорогая? К ним незаметно подошла мать Невилла в ночной рубашке. Совсем не та круглолицая счастливая женщина с фотографии первоначального Ордена Феникса, которую Грюм показывал тогда Гарри. Лицо у нее исхудало и состарилось, глаза на нем казались огромными, а волосы поседели, стали жидкими и тусклыми. Она как будто не хотела заговорить, а может, вообще не могла и только делала какие-то робкие движения, протягивая что-то Невиллу. — Опять? — с легкой усталостью в голосе сказала ее свекровь. — Очень хорошо, дорогая, очень хорошо… Невилл, возьми, все равно, что это. Но Невилл уже протянул руку, и мать уронила в нее пустую обертку от «Лучшей взрывающейся жевательной резинки Друбблс». — Это прелесть, дорогая. — сказала бабушка Невилла наигранно веселым голосом и погладила невестку по плечу. А Невилл тихо сказал: — Спасибо, мама. Алиса засеменила к своей кровати, напевая без слов. Невилл с вызовом посмотрел на ребят: давайте, мол, смейтесь, а Гарри подумал, что за всю свою жизнь не видел ничего менее смешного. — Ну что ж, пора нам и восвояси. — вздохнула миссис Лонгботтом, натягивая длинные зеленые перчатки. — Рада была познакомиться с вами, молодые люди. Невилл, брось обертку в урну, она тебе их столько надавала, что впору уже комнату обклеивать. Но Гарри заметил, как перед выходом Невилл незаметно сунул обертку в карман. Дверь за ними закрылась. — Я не знала. — сказала Гермиона, чуть не плача. — И я. — хрипло отозвался Рон. Оба смотрели на Гарри. — Я знал. — сказал он угрюмо. — Дамблдор мне рассказал, но я пообещал, что буду молчать… За это Беллатрису Лестрейндж отправили в Азкабан — она пытала их заклятием Круциатус, пока они не сошли с ума. — Беллатриса Лестрейндж? — с ужасом прошептала Гермиона. — Та, о ком столько писали? Наступило долгое молчание. Нарушил его сердитый голос Локонса: — Слушайте, я, зря, что ли, учился писать письменными буквами?!***
Дни шли своим чередом, а после недавнего конфуза в больнице, друзья старались не думать об этом, но Гарри не мог забыть одну мысль. — Беллатриса Лестрейндж стала Мастером — рассказал он Рону и Гермионе спустя пару дней. — Мастером? О, нет! — ужаснулась Гермиона. — Да. Я видел ее в Атриуме Министерства, когда мы спасали мистера Уизли. Она разговаривала с Джеком Потрошителем… — ответил Гарри. — Стой! Не надо! Мне до сих пор не по себе после всей этой истории с Джеком… — всполошился Рон. — Пожалуйста, Рон, выслушай меня. — попросил его Гарри. — Что-то было не так. — И что же, позволь спросить? — недовольно пробурчал Рон. — Она разговаривала с Джеком как с ребенком. Я запомнил, как она назвала своего Слугу другим именем — Дельфи — несмотря на явное возражение. — ответил Гарри. — Дельфи? Никогда не слышала такого имени. — заметила Гермиона, с недоверием глядя на Гарри. — Да, мне тоже не понятно, что это значит, но я думаю, что в Беллатрисе проснулись материнские чувства. Это так странно! — проговорил Гарри. — Да, возможно, ты прав. Это очень странно. — согласилась Гермиона. — Нам нужно больше информации. — добавил Рон решительно, и тут его осенило. — Так вот о чем ты секретничал тогда с Дамблдором! — и тут же сделал подозрительное лицо. — Словно открыто рассказать нельзя было. — Верно. Я уже рассказал ему об этом. — поддержал его Гарри. — Я переживал, что… — Ладно, проехали. — хлопнул Рон друга по плечу. — Не хватало еще только поссориться из-за Беллатрисы. — Интересно, кто им с призывом Слуг помогает? — задумчиво протянула Гермиона. — Фуджимару как-то раз заикался, что это сложная процедура… и пусть самую сложную часть делает Грааль… — Да какая разница? — пожал плечами Рон. — Ты так интересуешься этим вопросом, словно у нас есть хоть какой-то шанс… самим стать Мастерами. Гермиона взглянула на Рона с непониманием. — Я знаю точно, что Гарри должен стать Мастером. Это его прямая обязанность, ведь так, Гарри? Гарри вместо ответа стоял и хлопал глазами. Не зная, что ответить, он развел руками, а затем развернулся на каблуках и тихо пробормотал: — Я не знаю. Он не был уверен, что способен стать Мастером. Он вообще не представлял себе, что значит — быть Мастером. То, что он знал о Слугах, пугало его, а еще страшнее от идеи стать Мастером ему становилось из-за кошмаров, в которых ему вновь и вновь приходила Жанна Альтер. Он не знал, кого призовет ему на выручку Грааль, и искренне надеялся, что в Войне за Грааль он ни за что не получит роль Мастера.***
Рон вошел в темный переулок, где туман был настолько густым, что невозможно было дышать. Стены были покрыты грязными пятнами и плесенью, а ветер холодил до костей. Несколько мерцающих уличных фонарей едва освещали его путь. Рон ощутил на себе взгляды скрытых в темных неведомых уголках глаз, источающих ненависть и злобу. Его душа заполнилась предчувствием неминуемой опасности. Его сердце забилось сильнее, когда он услышал чьи-то шаги, шуршание и скрежет где-то вдалеке. Рон попытался позвать на помощь, но из его горла было слышно лишь зловещее шипение. Он стал перебираться с ноги на ногу, не зная, куда идти. Ему показалось, что за ним кто-то следит, а он никак не может избавиться от чувства, что поблизости происходит скрытая от его наблюдения жуть. И тут он увидел их — огромные, живые тени, призраки гробниц, что несли с собой эхо ужаса и гибели. Рон попытался убежать, но быстро осознал, что его ноги не слушаются. Они словно корни больного дерева укоренились в земле. И тогда он услышал безумный смех, смех неведомых созданий потусторонней природы; смех существ ужаснее всякого призрака, всякого полтергейста; смех, который раздавался неподалеку от него, и от звуков этого смеха Рону захотелось кричать, выпустив на волю свой нечеловеческий страх. Когда Джек Потрошитель вышел из тумана, Рон Уизли почувствовал, словно под ним рухнул весь мир. Он взглянул вниз и увидел сквозные трещины в земле, а под ней кромешную тьму, исполненную вечных страданий и боли. Джек выглядел нечеловеческим — его глаза были красными, словно он видел мир иначе, чем остальные. Он действовал, словно само воплощение страха — его движения были пластичными — силуэт Джека будто бы танцевал на каждом шаге, а когда он поворачивался, его одежда шуршала, и при взгляде на нее казалось, будто в нее заправлена вся тьма этого мира и мира другого, неизвестного Рону. Рон Уизли пытался убежать, но ноги отказывались слушаться его. Он остановился, когда понял, что уже не может убежать. Его глаза расширились, когда он увидел острый серебряный клинок у Джека в руке. Когда Джек двинулся к нему, запах крови ударил Рона в ноздри. Он попытался крикнуть, но его крик застрял в горле, оставив Рона в кромешной тишине. Переулок был затянут густым непроглядным туманом, который плавился на языках пламени, словно туман был живым. Рон Уизли попытался вдохнуть воздух, но ему казалось, что туман забивает ему все дыхательные пути. В этот момент Джек Потрошитель, казалось, был везде. Он был одновременно и спереди, и сзади, а его руки были острые, словно бритва. Рон не мог отвести взгляд от его злобной ухмылки, и эта ухмылка казалась Рону более жуткой, чем что-либо в мире, но оторвать взгляд от нее он не мог. Сотни зубов Джека Потрошителя сверкали, выглядя как острые подковы, готовые порвать свою жертву на части. И тогда Джек Потрошитель, словно кукла-марионетка, достал из-за спины свои ножи. Они сверкнули в темноте, словно глаза зверя, готового к атаке. Рон закричал, но его крик затерялся в тумане, стиснувшем его горло. Он знал, что геройствовать уже поздно, он оказался слишком маленьким на фоне общего ужаса. И тогда Джек Потрошитель начал свой кровавый танец. Густой туман окутал Рона, не позволяя ему даже дышать. Он стоял на берегу темного озера, не имея никакой возможности убежать от невидимой смерти. Внезапно пред ним возникла фигура Джека Потрошителя, воплощения безумия и кровавой жажды. Он медленно подошел к Рону, держа в руке острый клинок. Рон понимал, что не спасется, теперь он находился в мире, где господствовала проклятая бесконечность. — Твое имя уже навсегда в моей истории ужасов. — произнес Джек, поднимая свой клинок над Роном. В этот момент Рон увидел глубокие и мистические вещи, мелькнувшие перед его глазами. Он увидел вечный ад, проклятие, нависшее над этим краем света, и смутные образы тех, кто еще будет заточен в бездну. Смерть пришла медленно, погружая Рона в темное озеро безумия. Кровавые вихри поднялись вокруг Рона и потащили его во все глубины этого мира. В очередной раз эта вечная встреча с ужасом приносит новую жертву в мир тьмы и безумия, оставляя за собой только мир тлена и кровопролития.