Звонкий смех развеет мглу

      — Миун! — Киун рванулся вперëд и отпустил Гюкиун. — Нет!       Клинку грома показалось, что со смертью Миун в его сердце разорвалась бомба, осколки которой теперь калечат его душу. От душевной боли Киун застыл на месте, а Гюкиун наоборот, связав ëкая специальным заклинанием, бросилась к Такемикадзути, который из-за чувств Киуна начал очень быстро покрываться скверной. Бог и так из-за нападения ëкая был не в лучшем состоянии, а тут боль Киуна накрыла его так, что он не удержался на ногах. И, если бы не бросившаяся к нему Гюкиун, упал бы на землю.       Гюкиун ничего не приходилось, кроме как срочно улететь в Такамагахару, подхватив своего бога и Киуна. Уходя из Капибаленда, она успела подхватить единственную оставшуюся от Миун вещь — еë очки. После прихода домой Киун заперся в своей комнате и никого не пускал к себе. А Гюкиун караулила у футона своего господина, периодически пытаясь пробиться к Киуну. Во время одного из этих рейдов к ней подошëл вечно хмурый Секиун и начал было говорить:       — Гюкиун-тян, советую вам, как младшей реликвии, послушать совета старейшего. Вам не стоит так много времени проводить в компании господина. (Гюкиун скрывала "болезнь" хозяина, чтобы не выгнали Киуна)       — Почему же? Он наш хозяин. — Гюкиун и так было жутко тяжело, к тому же она очень устала за последние несколько дней.       — Ты не знала его предыдущего воплощения...       — И что? Я же общаюсь не с предыдущим Такемикадзути! Какая мне разница, каким он был, если я знаю, какой он теперь! — почти что выкрикнула русская в лицо Секиуну, и, развернувшись, убежала в комнату Такемикадзути.       — Гюкиун... — прохрипел с футона корчащийся от скверны бог грома. — Н-нет, не подходи, не касайся меня. Попробуй успокоить Киуна...       — Господин! — девушка наклонилась над своим богом, и золотые волны смешались с чëрными прядями. — Мне так больно видеть вас в таком состоянии, но Киун никого не пускает к себе.       — Я в-видел очки Миун у тебя. Попробуй п-предложить ему их.       — Д-да. Уже иду.       — Гюкиун.       — Да, господин. — девушка обернулась.       — Я люблю тебя.       — Я-я тоже вас люблю.

***

      — Киун.       — Никому не входить. Я в трауре по девушке, чувства к которой осознал чересчур поздно.       — Киун, я принесла еë очки.       — Тогда входи.       Гюкиун вошла и первое, что сразу бросилось ей в глаза — чудовищный беспорядок. Как будто кто-то нарочно разбросал все вещи. Хотя, судя по состоянию хозяина комнаты, это вполне мог быть он. Даже лицо Киуна стала покрывать скверна, а глаза покраснели от пролитых слëз. И сейчас они были сухи лишь от того, что слëз больше не осталось.       — Киун... Мне жаль, что так вышло.       — Поверь, мне тоже.       — Прости.       — Тебе не нужно просить прощения. Ты ни в чëм не виновата.       — Нет. Если бы я тогда промолчала, то, может, ничего не случилось бы.       — Произошедшее не изменишь.       — Тогда за что ты себя коришь?       — За то, что не понял свои чувства к ней чуть раньше. Я знаю, что сумел бы оставить еë... Кстати, как там господин?       — Вспомнил таки(в сторону). Плохо. Очень. Его и так сильно подкосила смерть Миун. Так ещё и ты. Хозяин весь покрыт скверной.       — Я постараюсь успокоиться. Спасибо, что зашла.       — Ладно, я пожалуй пойду.       Как только Гюкиун отодвинула сëдзи, она увидела, как Секиун активно, (а главное, очень убедительно) делал вид, что он тут просто мимо шëл.       — Секиун-сан.       — Да, Гюкиун-тян. — Секиун явно куда-то засобирался. Судя по всему он решил сообщить остальным старейшим о том, что узнал. Гюкиун решила во что бы то ни стало задержать его.       — Секиун-сан, пойдëмте, я хочу вам кое-что рассказать.       Любопытный кот не мог отказаться от новой информации и потому пошëл за русской. Как только он зашёл к Гюкиун, она буквально напала на старейшего.       — Секи, оковы.       — Ей, отпусти меня! Да как ты смеешь! Я выше тебя по рангу!       — Во время Второй мировой русские победили японцев. Мне совершенно не трудно тебя сковать. Надо тебя куда-нибудь деть, чтобы не мешал... Точно!       Выглянув из своей комнаты, Гюкиун огляделась и, увидев пустой коридор, потащила этот куль (с заткнутым ртом) за ноги в ближайшее техпомещение. Разместив главу старейших в компании щëток и вдруг, Гюкиун мило улыбнулась и проговорила:       — Спокойных снов! — и закрыла дверь.

***

      Боль и скверна постепенно уходит. Значит, Киун успокаивается. Слава Аматэрасу. Потерять реликвию — уже огромная боль для бога. А потеря проводника — тем более. Через минут пять к богу грома зашëл Киун и извинился за произошедшее. Бог не мог не простить Громового клинка. После Такемикадзути решил развеяться и спустился в Нижний мир. Бог войны около двух часов просто гулял (проветривал мозг. Хотя некоторые считают, что проветривать там нечего). Вынырнув из раздумий, Такемикадзути решил призвать своих реликвий, чтобы уничтожить призраков. Встав посреди улицы, бог грома привычно позвал:       — Оки! Сайки! Кокки! Шикки!       Один за одним явились реликвии на зов бога. Но после произнесения последнего имени вокруг Такемикадзути закружились световые жгуты, и в руке появился кинжал, окружëнный сеткой молний. Мог ли раньше Бог грома предположить, что реликвией счастья для него станет неприметная ранее Миун?