Нежелезные дровосеки

Серёжа выходит из отделения в смешанных чувствах. С одной стороны – можно спокойно ехать домой, забирать ключи, поиграть во что-нибудь и вообще провести субботний вечер как нормальный человек под непрерывное «Серёжа, ёбанный в рот, иди н-н-на хуй» любимой девочки. С другой стороны, Серёжа испытывает неудовлетворённость. Ему хотелось получить достойный уровень внимания к важной проблеме, а в результате... Ну, познакомился с ментом-ценителем искусства. Мент, кстати, если его переодеть в нормальную одежду, был бы даже неплох – высокий, хорошо сложенный, с нормальным лицом. Серёжа старательно перешагивает через лужи и думает, что, в принципе, даже форма менту была к лицу. Мысленно фиксирует этот факт как «подрочить об этом потом» – в конце концов, фантазии не имеют ничего общего с реальностью, дрочить можно хоть на фуррей (хотя Серёжа таким не занимается, конечно). Дождь так и не собирается, и Серёжа решает пройтись до дома. Думает, не зайти ли с горя в веганскую кафешку – скрэмбл ему, конечно, нельзя, но авокадо-то можно? Веганом Серёжа стал осознанно ещё в университете, когда понял, что, если хочешь изменить мир вокруг, начинать надо с себя. Он даже не пошёл есть последний бешено манящий и такой же бешено вредный бургер в «мак». Решил, что это должно быть похоже на шоковые методы обучения плаванию, которые у него тоже были: старшаки утянули его, девятилетнего и орущего, на глубину и бросили, хохоча. Серёжа выплыл. Убить никого не убил, конечно. Но отомстил всё равно. За шоковое погружение в веганство мстить было некому. Первое время было по-настоящему тяжело: Серёжа искал рецепты, пил витамины, на которые уходила четверть его стипендии, но постепенно, с увеличением количества денег, жизнь стала налаживаться. По мясу он почти не скучал, рыбу и так не любил никогда, единственной его болью оставался молочный коктейль, как символ хоть какого-то детства. Но Серёжа был исключительно последовательным и не позволял себе никаких минутных слабостей. Путь до дома от ментовки должен был занять у него часа два. Но Серёжа всё-таки прокладывает маршрут до кафе с индийской кухней. Там Серёжа проводит ещё два часа, жалея, что под рукой нет ноутбука – ему как раз приходит в голову хороший алгоритм для того, чтобы вирусить непопулярные, но важные темы в соцсетях. Настроение почти приходит в норму. Серёжа выходит в прохладный вечер, поводит плечами и под так и не пролившимся дождём собирается идти домой. Роковая ошибка поджидает его во дворе, через который Серёжа решает срезать путь. Совершенно изумительная пара бритоголовых фанатов «Зенита» сидит в песочнице и обсуждает игру. Исключительно матом – хотя до Марго им далеко, конечно, слишком примитивно. Самое интересное в парочке то, что один из них является представителем... тут Серёжа теряется, не уверенный, что можно называть это негроидной расой, хотя термин вполне себе научный. Видимо, работа мысли отражается на Серёжином лице, потому что тот самый представитель обращается к нему на чистом русском: – Эй, ты чё, бля? Тебе чё-то не нравится, что ли? Серёжа, всё детдомовское детство шарившийся по частному сектору и гаражам, решает избрать тактику, как с собаками: просто проигнорировать и покинуть охраняемую территорию, зрительный контакт ни в коем случае не устанавливать. Но ребята в песочнице решают по-другому: – Ты чё, рыжий? Охуел? Ты чё меня игнорируешь? Это потому, что я чёрный?! Серёжа продолжает идти, во дворе, как назло, абсолютно пусто. Когда на плечо ложится рука, Серёжа на автомате выворачивается и утекает вниз – ещё на первом курсе Серёжа посещал курсы самообороны, названные почему-то женскими. Но мастер – крепкий мужик лет сорока, бывший десантник, вызывавший в Серёже смешанные чувства (на него Серёжа дрочил вообще не стесняясь) – Серёжу хвалил и говорил, что хороший удар по яйцам половой принадлежности не имеет. Серёжа мысленно исправил потом цитату, заменив слово «половой» на «гендерной», и стало совсем хорошо. Начинает драку Серёжа неплохо – точный пинок в колено, быстро скинутая толстовка – чтобы не схватили за капюшон. Потом, правда, он пропускает удар в солнечное сплетение и очень быстро оказывается на асфальте. Дальше закрывает голову руками, надеясь, что этим быстро надоест. Этим, по субъективным ощущениям, не надоедает довольно долго – Серёжа мысленно считает и старается дышать, как в детстве. Это же всё равно когда-то закончится. Заканчивается, когда у Серёжи почти начинают течь слезы. Видеть Серёжа не может, но слышит сначала шум мотора, потом короткое: – Эй, мужики, закурить не найдётся? А дальше Серёжа слушает только короткие и не очень крики и мат (и снова проигрывающий тому, что умеет Марго). Потом на плечо ложится крепкая рука, и тот же голос говорит: – Парень, ты как? Серёжа нехотя отнимает руки от головы. На фоне просвета в тучах Серёжа видит нечто прекрасное. Самое прекрасное в своей жизни. У его спасителя точёные скулы, чёрные брови, длинные ресницы, прожигающие насквозь тёмные глаза. Руку с Серёжиного плеча он так и не убирает. Хмурясь, помогает Серёже сесть. Спрашивает, сверля Серёжу внимательным взглядом: – Чё, скорую надо? Серёжа вдыхает – рёбра болят – и отвечает: – Н-нет, я нормально. – Зовут как? – Серёжа. То есть Сергей, Сергей Разумовский. – Серый, значит. Я Олег, короче. Смотри, Серый: надо бы заяву на них написать, что ли. – Да нет, я домой, наверное, лучше. – Да поехали, тут до ментовки три квартала, быстро сгоняем. А если они в следующий раз до девочки какой-нибудь доебутся? Такой мрази не надо спуску давать. Олег, до этого сидевший рядом на корточках, поднимается в полный рост, и у Серёжи что-то начинает сладко тянуть под болящими рёбрами от всего и сразу. Олег протягивает руку и тянет Серёжу на себя, когда тот за неё цепляется. Подняв, Серёжу приобнимает одной рукой, внимательно заглядывает в глаза. Спрашивает: – Башку не кружит? Серёже кружит, но он честно врёт: – Нет. – По ней били? – Я не заметил. Олег вздыхает обречённо, вызывая у Серёжи острое желание укусить себя за ладонь, чтобы не взвыть от этой красоты. – Серый, я не тёлка, чё ты передо мной рисуешься? Если с байка свалишься, будет хуже. – С байка?.. – Ну да, – Олег быстро наклоняется и поднимает Серёжину толстовку, встряхивает, оценивающе оглядывает и помогает Серёже одеться. Сам Олег в косухе, чёрной футболке, джинсах и высоких берцах. Серёжа, наконец, замечает в пяти метрах от них в подворотне мотоцикл, «Harley-Davidson». Олег, придерживая Серёжу за талию, провожает к мотоциклу, берет шлем – тоже чёрный – и осторожно надевает Серёже на голову, сам застёгивает. На автомате быстро бьёт Серёжу рукой по шлему, но тут же говорит: – Ой бля, прости, привычка. Так, значит, смотри: ехать буду медленно, твоя задача очень крепко держаться и руки не разжимать, понял? В шлеме пахнет сигаретами и каким-то парфюмом издалека. Головокружение усиливается. Олег сажает Серёжу аккуратно, потом садится сам, говорит: – Так, руки давай. Серёжа теряется: обнимать его, что ли? – Давай, Серый, чё стесняешься? А, кстати, картинку видел: там, короче, две игуаны обнимаются и подпись: с Саньком. А в скобочках приписка – не геи. Видел? Покажу потом. Серёжа протягивает руки и осторожно кладёт на талию Олегу. Тот вздыхает, хватает Серёжу за ладони, тянет вперёд, полностью прижимая к себе, заставляет сцепить в замок. Говорит: – Крепко держись. Плохо станет – стучи мне шлемом в спину. Серёжа говорит «угу», Олег заводит мотоцикл и осторожно выруливает из подворотни. Олег горячий даже через куртку. А там, где руки смыкаются на твёрдом животе, Серёжа может чувствовать, как Олег дышит. Ладони потеют, голова начинает кружиться неиллюзорно – то ли и правда отбили, то ли это что-то другое – но на одном повороте Серёжа вдруг на секунду как будто отключается и, как ему кажется, мягко сползает с мотоцикла на дорогу. Он слышит только короткое «бля». Потом шлем исчезает, и он снова может видеть Олега. Губы сами собой расплываются в улыбке. – Серый, ты как? Серёжа смотрит в глаза Олегу и ничего сказать не может, как будто все слова из головы украли. – Серый. Ты меня пугаешь. Серёжа только смеётся. Ему вдруг становится хорошо. – Серый, а поехали-ка в больницу. – Я не поеду. Это произносит какой-то автомат в Серёжиной голове, как будто кто-то посторонний. Оказывается, что вслух. – Серый, а если сотрясение? Серёжа снова смеётся. Почему у Олега такие брови смешные? – Серый. Давай, в больничку, а? – Я не поеду. Олег только вздыхает. Снова надевает на Серёжу шлем, сажает на мотоцикл. В этот раз Серёжа не сопротивляется и сам наваливается на Олега, обнимая, прижимаясь крепко, вдыхая глубоко это сладкое, чем там у него пахнет в шлеме. В себя Серёжа приходит в незнакомом месте, в полутьме, голова лежит на высокой подушке и чудовищно болит. – Очнулся? Ты как? Голос исходит из тёмного угла справа от Серёжи и кажется смутно знакомым. Но как будто не до конца. – Серый, я свет включать не буду – у тебя сотрясение, скорее всего. – А вы... вы кто? – Я Олег. На байке тебя катал. Не помнишь? Тень нависает над Серёжей, и Серёжа вспоминает: чёрные брови, длинные ресницы. Олег. – Олег. – Вспомнил? Заебись. Чё, в туалет? Попить? Серёжа прислушивается к себе. Говорит: – Пить. Если можно. – Ща. Олег уходит, возвращается с кружкой, придерживая Серёжу за затылок аккуратно, помогает попить – в кружке что-то сладкое. Чай. Олег убирает кружку и делает глоток сам, вызывая у Серёжи смущение. – Прикинь, Серый, а мент-то твой этих дебилов поймал. В метро их отмудохал, и мне фотки прислал с телефона одного из них. Реально же смешно, а? В целом Питере нашёл один вагон метро с двумя мудаками. Это талант, я считаю. – Какой мент? – Не помнишь? Он говорил, ты ему объяснительную писал за митинг какой-то. Гром. Капитан. Игорь Константинович. Длинный такой, тёмненький. Серёжа вспоминает. И митинг, и длинного мента. В полутьме и так плохо видно, но Серёжа понимает, что в процессе своих приключений где-то потерял одну линзу, поэтому всё такое мутное. – Мне надо в ванную. – Не вопрос. Олег наклоняется над ним, помогает подняться, придерживая. Говорит: – Я тебя раздел, ты уж извини, но надо было степень повреждений оценить. А, шмотки твои я постирал. И зашил. Футболку подрали немного. Серёжа только теперь понимает, что он в одних трусах. Олег держит его в объятиях, как ни в чём не бывало. Говорит куда-то на ухо негромко: – Чё, пошли потихоньку? Серёжа понимает, что это катастрофа.