Не лимб
Мы были возле пропасти, у края, И страшный срыв гудел у наших ног, Бесчисленные крики извергая.
«Божественная комедия», Ад, песнь IV. Данте Алигьери
Алтан смотрит на свои золотые часы, тонко звенят браслеты на запястьях – Юма говорит «часики», сама предпочитая «мужские версии». Но Алтану нравится: кольца на пальцах, красивые часы, золотые шпильки для волос. Чёрный маникюр. Алтану нравится, когда дорого и красиво. Алтан это умеет. Клиент ещё не опаздывает. Алтан разминает шею, думает, не слетать ли на ретрит, протирает очки аккуратно сложенным платком. Встаёт и открывает окно, впуская уличный шум – ноябрь передумал быть зимой, и весь выпавший снег растаял. Алтан проводит пальцем по листу диффенбахии, хмурится – пыль – надо сказать, чтобы протёрли. Алтан смотрит на часы. А вот теперь Клиент почти опаздывает. Это ничего не значит, конечно – пробки в Питере дикие. На аккуратный стук в дверь Алтан оборачивается. Говорит ровно: – Входите. Сам остаётся стоять. Клиент заходит. В расписании он был записан, как Вадим Адольфович. Алтан, имея все возможности, Клиентов никогда не пробивает – профессиональная этика. Имеет значение только то, что Клиент сам готов о себе говорить. Иначе начинается шарлатанство и фокусы с платками в рукавах. Алтан всей душой ненавидит фокусников. Клиент молод, лицо расслабленное. Породистое, мужественное. Алтану не нравятся гендерные ярлыки, но лицо у Клиента именно что мужественное. Бровь рассечена косым шрамом, поднимающимся почти до корней светлых волос. Рубашка белая, застёгнута до верхней пуговицы, идеально выглажена, но рукава – закатаны как будто небрежно. Одинаково небрежно на обеих руках. На шее – татуировка, особенно яркая на контрасте с белоснежным воротом рубашки. Клиент мягко, как будто крадучись, подходит к Алтану, улыбается. Алтан на автомате плечи расправляет – никакая йога не может отучить его сидеть, сгорбившись, по-турецки над айпадом с вейпом в зубах. В рабочем кабинете он умеет быть взрослым. Дома ему всё время кажется, что из своих шестнадцати он так и не вышел. Клиент умудряется так выдержать дистанцию, чтобы протянутая для приветствия рука не вынуждала тянуться или шагать вперёд и в то же время не позволяла тому нависать над Алтаном. Алтан пожимает протянутую руку – горячую, но никакого пережимания, как у школьников. И так знает, что сильнее. В глаза смотрит всё так же расслабленно. – Вадим. – Алтан. – Красивое имя. Алтан на автомате бровь приподнимает, пытаясь оценить, куда его пытаются ткнуть таким комплиментом. Вадим в лице не меняется, улыбается всё так же приветливо и дружелюбно. В ухе тяжело покачивается массивная золотая серьга, как раз над рыже-красными всполохами пламени, почти живыми, как будто под рубашкой притаился Ад. Дорого. Красиво. От него пахнет какой-то густой мускусной селективкой, не душит, но подавляет. Как тяжёлая ладонь на загривке. Алтан тянет руку на себя, Вадим отпускает. Алтан жестом указывает на кресло: – Присаживайтесь. Прошу. Вадим садится, аккуратным движением поддёрнув безупречно сидящие брюки, светло-серые. Не ёрзает, не ищет позу удобнее. Замирает, положив большие красивые кисти рук на подлокотники. Но не вцепляется. Алтан садится сам, подавляя навязчивое желание подогнуть под себя ногу. Закидывает ногу на ногу, берет айпад в руки. Смотрит на Вадима, тот смотрит в ответ, молчит. Алтан жалеет, что не сходил покурить в перерыв. Но на знакомстве он должен быть безупречен, никаких дынь-кактусов, тонкий «Серж Нуар» – как обнимающий шею чёрный бадлон. – Вадим, вам удобно? – Да, вполне. – Вы чего-нибудь хотите? Чай. Кофе. Вадим улыбается: – Нет, Алтан, всё прекрасно, спасибо. А вы? Алтан зеркалит улыбку. – Кофе, – и покурить, но об этом ему можно не докладывать. – И что? Не позволите себе? – Пока нет. Вадим, расскажите о себе. Улыбка становится шире, как будто сейчас Вадим начнёт рассказывать непристойные анекдоты. Обычно на этот вопрос теряются, начинают уточнять, что именно рассказывать. Но Вадим говорит: – У меня ответственная работа. Была раньше и есть сейчас. Я люблю порядок. И дисциплину. Алтан с сомнением невольно рассматривает языки пламени на шее. Это порядок, интересно, или дисциплина? Видимо, очередной отморозок. Хотя называть Клиентов отморозками непрофессионально. – С кем вы живете? – Один. А вы? – Можете описать ваш быт одной фразой? – Мне удобно. – Лаконично. Вам нравится ваша работа? – Безмерно. – А какая больше: предыдущая или нынешняя? Вадим на секунду задумывается – наконец-то. – Предыдущая была несколько... веселее. Но на нынешней открываются прекрасные возможности для самореализации. – Вы считаете, что состоялись профессионально? У Вадима едва заметно дёргается глаз. А вот сейчас будет ложь. Прекрасно. – Конечно. – Что заставило вас сменить работу? Улыбка замирает. – Обстоятельства. – Вас это расстроило? – Умеренно. Предпочитаю во всём видеть новые возможности. – Почему ваша самопрезентация происходит через работу? – А что, Алтан, я должен был рассказывать, как меня зовут и сколько мне лет? Как я учился в школе? Какой университет окончил? Я не считаю, что это имеет сейчас значение. – Хорошо. У вас есть семья? Снова едва уловимое движение века. Ему неприятно. – Есть. Бабушка. – Как вы оцениваете свои отношения с бабушкой? – Прекрасно. – Вы часто видитесь? – Раз в неделю. – Как вы считаете: раз в неделю – это часто? Вадим наклоняет голову к плечу, облизывает губы. – Нет, Алтан, раз в неделю – это очень редко. – Бабушка расстраивается? – А при чём здесь бабушка? Алтан вдруг ловит тонкий намёк на отвратительную шутку и приподнимает бровь. – Потому что мы говорим о вашей бабушке. – Ах, простите. Отвлёкся на свои мысли. Алтан ловит за хвост одно стремительно пролетающее в голове с биением сердца короткое «сука». Нет-нет-нет. Алтану кажется, что у него затекла левая нога. Вадим так и сидит неподвижно. – Вадим, вы готовы говорить о своей личной жизни? – Конечно. Я же на приёме у психотерапевта. Никаких секретиков, да? И подмигивает Алтану. Алтану начинает казаться, что он пришёл на какие-то быстрые свидания. С умственно отсталыми. – Как вы оцениваете свою личную жизнь? – Как личную. – Вас удовлетворяет её качество? Вадим отвечает, глядя в глаза: – О нет. Конечно нет. Я, знаете, люблю, когда личной жизни много, когда она охотно берет в рот или, например, выгибается, пока я её трахаю сзади. К сожалению, не всегда хватает времени – ох уж эта ответственная работа – приходится совмещать. Дешёвая провокация. На первый раз прощается. – Вадим, вы уверены, что уместно говорить об этом вот так? – Конечно. У меня от вас, Алтан, никаких секретиков. – Тогда расскажите про вашу предыдущую работу: чем вы занимались? – ...кроме государственных. Простите, но те документики, которые я подписывал, могут испортить вам жизнь. Вы же этого не хотите? Давайте лучше ещё про личную жизнь поговорим. Мне понравилось. – Вадим, зачем вы пришли к психотерапевту? – А почему вы о себе в третьем лице? – Потому что мы сейчас говорим не обо мне, а о причине вашего визита. Чего вы ожидали? – Я пришёл, потому что это нормально. – Вам не хватает нормальности? – Хватает. Но почему бы и не прийти. Интересно же. – Как вы считаете, в вашей жизни есть вопросы, которые требуют внешнего вмешательства? – Конечно. Моя личная жизнь, например. Обожаю, когда в неё происходит вмешательство. Окей, вторая провокация. По-прежнему уровень подкатов в метро. Алтан видел метро. Ему не понравилось. – Что-нибудь ещё? – Вы мне скажите, вы же специалист. Я ничего о себе не знаю. Алтан смотрит на эту концентрированную самоуверенность – хочется сказать: Вадим, вон дверь, идите дёргать за хвост кого-нибудь другого. Но это – и снова – непрофессионально. Обойдётся. – Хорошо. Как вы оцениваете свои отношения с контролем? – Мне они нравятся. – Расстегните пуговицу. Рассечённая шрамом бровь красиво изгибается. – Что, простите? – Пуговицу. На рубашке. Верхнюю. Расстёгивайте. – Алтан, а вам не кажется, что мы с вами не так хорошо знакомы? Могу расстегнуть на брюках. Хотите? Третья дешёвая провокация. – Вадим. Вы же пришли на сеанс. Значит, у вас есть некоторый запрос. Я проверяю теорию. Как специалист. Расстёгивайте. Вадим вдыхает глубоко, приподнимает голову, не сводя с Алтана глаз, ловкими пальцами расстёгивает верхнюю пуговицу. Потом следующую. И ещё одну. Алтан смотрит, как на крепкой шее из ворота вылезает наружу что-то отвратительное – пошлейший фиолетовый череп с рогами. Хочется спросить: вы что, спьяну это набивали? – Вадим, я просил вас расстегнуть одну пуговицу. – А мне захотелось вот так. Нравится? Он делает это неторопливо и неотвратимо. Алтан может понять, что татуировка спускается до груди, рисунок не разобрать. Дальше начинается крепкий, гладко выбритый живот. Алтан на пробу говорит: – Нравится. А дальше? Пальцы замирают над поясом брюк. – А чтобы увидеть дальше, уже вам придётся мне заплатить. Алтан всё-таки меняет ноги, внезапно ловя от себя же ассоциации на «Основной инстинкт». Черт с ним. – Вадим, как вам кажется, вы всё контролируете? – Конечно. – Если я сейчас попрошу секретаря принести кофе и вылью вам на брюки, что вы сделаете? – То есть вы хотите, всё-таки, чтобы брюки я снял? – То есть в этом случае вы их снимете? Вадим оскаливается опасно: – Сниму. – Хорошо. Что вы будете делать дальше? Алтан смотрит на спокойно лежащие на подлокотниках руки, на расстёгнутую рубашку – не закрывается во всех смыслах. – Подожду, пока вы прольёте кофе мне на трусы. Ах да, на мне же нет трусов. Алтану не нравится – он не может понять, врёт Вадим или нет. – Как вы поедете домой? – Никак. Останусь жить у вас в кабинете. Буду сидеть под вашим столом, воровать печенье из приёмной, когда никто не видит, и внезапно пугать ваших клиентов своим появлением с голой задницей, пока они будут жаловаться вам на мамочку. Вам же жалуются на мамочку? Алтан зачем-то представляет. Становится смешно. Он поправляет очки. – То есть для вас появление на людях с пятном на брюках – недопустимо? – А для вас – допустимо? Почему у вас волосы собраны в шишечку? Вы точно так же выделываетесь, как и я. Алтан очень медленно и глубоко вдыхает. Назвать это шишечкой – максимально смешно и оскорбительно одновременно. – Я работаю с людьми. – Не поверите – я тоже работаю с людьми. Давайте я вас кофе оболью. Что будете делать? – Вызову такси и поеду домой переодеваться. – И что, даже не попытаетесь выколоть глаза таксисту, который будет над вами смеяться? – Нет. Алтан знает, что, если бы с ним такое случилось, он бы вызвал из дома водителя с чистой одеждой. Но сейчас же не о нём речь. По крайней мере, устраивать истерику и снимать с себя штаны он точно не стал бы. Вадим чуть сощуривается, снова облизывается. – А мне кажется, вы, Алтан, сейчас пытаетесь меня обмануть. Алтан ловит странный эффект: Вадим произносит «обмануть», но Алтан совершенно точно слышит «наебать». – А мне, кажется, вы, Вадим, не настроены работать над теми проблемами, которые у вас есть. – Почему же? Я уже почти разделся. Вам нравится. По-моему, это прогресс для проблем с моей личной жизнью. – Если вы пришли сюда, чтобы так решать проблемы с личной жизнью – я вас разочарую. Вадим смеётся: – Оставлю вам плохой отзыв: отказался вставать на колени. Не рекомендую. – Вадим, вы позволяете себе слишком многое. – Но вы же хотели, чтобы никаких секретиков. Алтан ловит себя на мысли, что очень хочется руки сложить на груди. Ловит ощущение, что территория кабинета ему больше не принадлежит. Это плохое ощущение. После такого надо заканчивать. Алтан знает, что уже не сможет. – Вадим, что вы считаете своими сильными сторонами? Вадим принимается загибать пальцы. – Дисциплинированность. Умение видеть возможности. Умение их использовать. Большой член. Умение им пользоваться. Алтан невольно закатывает глаза. Хуже ребёнка. Алтан теряет терпение. – Прекрасно. Застёгивайте рубашку. У вас проблемы с контролем. И я рекомендую вам найти другого специалиста. – Почему? Не справляетесь? – Нет. Потому что вы закрыты для терапии. Вадим застёгивает рубашку. Алтан снова смотрит на то, как крошечные пуговицы исчезают в пальцах одна за другой. – А если я не хочу менять специалиста? – Тогда я не ошибся с обозначенной проблемой. – А что мне сказать, чтобы вы не рекомендовали мне менять специалиста? – Вадим, всё, что нужно, вы уже сказали. При обращении к другому специалисту постарайтесь не акцентировать внимание на своей личной жизни. Вадим вздыхает. – А мне вас рекомендовали, как лучшего. Какая-там-по-счёту дешёвая провокация. – А если я пообещаю вести себя хорошо? – А что в вашем понимании «вести себя хорошо»? – Не буду говорить о своём члене, раз вас это так травмирует. Хотя мне казалось, что с психотерапевтом можно обсудить что угодно. Изумительно. Добро пожаловать в манипуляцию от любителей книг по НЛП. – Можно. Если вы не предлагаете психотерапевту этот член отсосать. – Но я же не предлагал. – Вы позволили себе лишнего. Спасибо за сеанс. До свидания. Алтан опускает глаза в айпад, показывая, что сеанс окончен. Вадим некоторое время сидит. Потом поднимается на ноги, Алтан на автомате поднимается следом. Только профессионализм. В этот раз, чтобы пожать ему руку, Вадим подходит близко. Алтан чувствует свою уязвимость, легко понимая, чего тот добивается. Нет, не получится. Алтан пожимает руку. Вадим молча уходит. Первое, что Алтан делает – записывается на супервизию. Ближайшая свободная запись – через десять дней, супервизор, как назло, укатил на Мальдивы. Алтан на автомате тянет пальцы в рот, только потом вспоминая, что ногти давно с маникюром. По всему получается, что по-хорошему надо бы отменить сеансы до этого. Алтан снимает очки и трёт глаза. Из-за одного мудака отменять всё? Даже так: из-за одного вполне себе отрефлексированного мудака отменять всё? Единственное, что Алтан делает – отменяет ещё один сеанс вечером. Допустим, ему нужно подумать. Вечером, обещая себе рассказать об этом на супервизии, ищет Вадима Адольфовича. Тот, вероятно, работал на военных, судя по идеальной осанке и рассказам про секретность – там лжи Алтан не почувствовал. Но он молодой. Ранение? Неуставные? Алтан бы поставил на второе, тот же сам говорил, что приходится совмещать ответственную работу и личную жизнь. Алтан пальцами с чёрными ногтями – кольца дома он снимает – набирает имя и смотрит на результаты, хмурясь. Если поверить, что это вообще возможно, то Вадим как-то умудрился стать деканом в СПбГУ. К тому же, у программистов. На программиста тот был похож в последнюю очередь. Алтан снова трёт глаза. Вздыхая, набирает Юму. – Привет, Ю. – Алтан? Что случилось? – Ничего. Ты не знаешь такого Вадима Адольфовича у вас с «Процессов управления»? Алтан чувствует, как сестра улыбается: – Он тебя склеил, что ли? Не рекомендую. Алтан чувствует, как краснеет. – Ю. Как он выглядит? – Высокий, светловолосый, на брови шрам. Похож? – Похож. Спасибо. А... как он стал деканом в... сколько ему там? Юма смеётся: – Как всегда: коррупция и беззаконие. Говорят, место специально под него освободили – за какие-то особые заслуги перед Отечеством. То есть, Алтан не ошибся. – Это просто должность? – Если бы. Говорят, тот ещё зверь. Весь факультет изнывает от его прогрессивных методов. Устроил им там казарму, профессорам яйца выкручивает. Алтан. Я серьёзно: не приближайся к нему. Алтан с тоской думает, что уже, кажется, приблизился. – Ю, спасибо. Всё нормально. Ладно, давай. Алтан знает, что надо быть честным с собой: Вадим привлекательный. И вполне в его вкусе. Хотя татуировка – жуткая безвкусица. Практика у Алтана частная, начальников у него нет. Меньше всего он ждёт звонка от своего дипломного руководителя. – Алтан? Приветствую, Авраам Моисеич беспокоит. Слушай, к тебе там один товарищ мой приходил, Вадим Адольфович, говорит, палку, значит, перегнул с контролем, но искренне раскаивается. Очень хочет у тебя продолжить терапию. Говорит, чувствует, что с тобой сможет установить доверительные отношения. Алтан мысленно матерится. – Авраам Моисеевич, вы же понимаете, что я не просто так его отправил к другому специалисту? – Алтан, я-то понимаю, но и ты меня пойми: тебе зачем эти лишние сплетни? Наоборот, справишься – самому же приятно будет в резюме такого клиента иметь. На супервизию когда пойдёшь? – Через неделю почти. – Ну и всё. Ещё один сеанс попробуй, не пойдёт – найдём ему другого терапевта. Может, с первого раза просто нужных слов не нашлось. Всё, давай, до связи. Алтан думает: я ни на что не соглашался. И не обязан. Но секретарь, утверждающая расписание, через неделю снова называет это имя. У Алтана дёргается веко. Он обязан быть профессиональным. Нельзя отказывать человеку, который просит о помощи. Хотя, по-хорошему, совет сменить специалиста точно верный, Алтан в себе не сомневается. Но расписание всё-таки утверждает, попросив оставить Вадима Адольфовича единственным на день. Чтобы точно больше никого отменять не пришлось, если Алтан потеряет контроль. В конце концов, что он, с одним манипулятором не справится? С его дешёвыми неработающими НЛП-приёмами от спецслужб? Перед сеансом Алтан неожиданно плохо спит накануне ночью, проливает на себя кофе за завтраком – хорошо, что на домашний свитшот. Волосы перед зеркалом собирает в шишечку – и думает: вот же сука, почему шишечка? – закалывает красивыми шпильками. Кольца выбирает тщательно, смотрит на себя – безупречного. Перед самим сеансом вытягивает полвейпа, не особо беспокоясь о том, что «дыня» перебьёт «Серж Нуар». Обойдётся. Злится, что диффенбахию так и не протёрли – просил же – и отправляет сидящей через стенку секретарю электронное письмо с напоминанием. Смотрит на часы – Вадим не опаздывает, но хочется, чтобы опоздал. Или не пришёл. Плохая идея. Нужно было всё отменять. Когда в назначенное время раздаётся стук в дверь, Алтан прикрывает глаза и медленно вдыхает.Не похоть
Любовь, любить велящая любимым, Меня к нему так властно привлекла, Что этот плен ты видишь нерушимым.
«Божественная комедия», Ад, песнь V. Данте Алигьери
Вадим заходит, снова дистанцию держит. В этот раз он не улыбается, но в глаза смотрит всё так же легко, не смущается. Руку пожимает, крепко. На нем снова белая рубашка. Верхняя пуговица расстёгнута, и Алтану кажется, что это такое тонкое издевательство в его сторону. Алтан жестом указывает на кресло, Вадим садится, каменеет, наклоняет голову к плечу. – Вадим, почему вы вернулись? – Мне кажется, Алтан, у нашей терапии есть потенциал. – Вы использовали не самый... честный способ для возвращения на терапию. Просто для понимания: этот сеанс мы проведём, но, вероятно, я всё-таки порекомендую вам подобрать другого специалиста. – Я вам настолько не нравлюсь? Вадим больше не скалится, спрашивает как будто с искренним любопытством. Никакой детской обиды в вопросе нет. Это как будто не манипуляция. Алтан ему не верит ни на секунду. – Я не могу оперировать вопросами личных симпатий в рамках терапии. Но есть вопросы открытости. Я считаю, что здесь в нашем взаимодействии есть проблема. Вадим вздыхает. – А если мне хочется вам довериться? Но мне нужно время. Я с шестнадцати лет привык полагаться только на себя. Алтан смотрит внимательно в эти честные серые глаза. Ни на секунду. – Что произошло с вами в шестнадцать? – Пошёл учиться в военный лицей. Алтан снова себе напоминает, что это может быть частью манипуляции. – Вы хотели этого? – Хотел разгрузить бабушку. Ей со мной тогда стало сложновато управляться. – Если вы понимали, что доставляете своим поведением бабушке проблемы, почему не могли перестать? – Потому что мне было весело, Алтан. И я нашёл выход из положения. – Что для вас входило в понятие «весело»? Вадим закусывает губу. Алтан ждёт. – Не уверен, что смогу объяснить. Скорее, показать. – А вы попробуйте. – Хорошо. Но я хочу, чтобы вы отметили, что сами этого попросили. Вадим улыбается, впервые за сеанс. Алтану это не нравится. Волосы на загривке встают дыбом. – Я вас внимательно слушаю. Вадим чуть подаётся вперёд, Алтан ловит себя на желании отшатнуться, хотя движение Вадима минимально, это больше демонстрация движения. Он смотрит в глаза. Говорит шёпотом – иллюзия интимности. – Мне нравилось трахаться с парнями. У Алтана дёргается угол рта, сам собой – этого только не хватало. – Бабушка не одобряла? – Бабушка не знала ни о чём. И не знает – зачем ей. – И что, в военном лицее этим было проще заниматься? – Разумеется. Сами понимаете, эта прекрасная атмосфера закрытого мужского коллектива, шутки про дрочку, шутки про девочек... Алтан смотрит ему в глаза, не отрываясь. Вадим говорит не шёпотом, но тихо, ловит внимание. По-прежнему достаточно дёшево. – ...и нет ничего проще, чем совратить кого-нибудь в такой атмосфере. Алтан понимает. – Для вас... были какие-то последствия за подобное поведение? Вадим улыбается: – Не-т. И это самое кайфовое. Я провёл прекрасные два года в очень хорошей компании. – Как это связано с вашим нежеланием доверяться? Вадим смеётся: – Если доверишься – выебут. Это же просто. – Если вы доверитесь мне – я вас выебу? – Ну, я надеюсь, до этого не дойдёт. – До доверия? – Вам часто говорят, что вы красивый? – Вадим, вы не ответили на мой вопрос. Вадим разводит руками: – Но я же уже вам доверяюсь. Это не считается? – Кто-то знает о вашей гомосексуальности? – Сложный вопрос. Я мог бы ответить, что о ней знают те, с кем я трахался, с другой стороны – я не считаю это гомосексуальностью. – Вы практикуете секс только с мужчинами? – В последнее время – да. Но, насколько я знаю, это не делает меня геем. Я же имею право на самоопределение, как малый народ. У Алтана пересыхает во рту. А не надо было столько курить. – Вы испытываете по этому поводу какой-то дискомфорт? – Ни в коем случае. Мне очень нравится. – То есть для вас это – не проблема? – Нет. – Хорошо. Тогда я бы попросил вас застегнуть рубашку. Вадим скалится: – Пожалуйста. Легко застёгивает пуговицу под горлом, Алтан наблюдает за этим. – Хорошо. А теперь я хочу, чтобы вы развернули рукав. Левый. Выполняйте. Вадим сидит неподвижно. – Вадим. Я жду. – А если я не хочу? – А чего вы хотите? Вадим задумывается, или делает вид, но смотрит в потолок, мечтательно улыбается. Алтан чувствует, как сердце начинает разгоняться. Чёртов никотин. – А я должен честно отвечать? Алтан уже понимает, что сейчас произойдёт. Но черт с ним: пусть считает, что Алтана он переиграл. – Желательно. – Я бы хотел сейчас обратно на первую работу. Алтан удивляется. Но быстро берет себя в руки. – Почему? – Там было очень понятно и очень хорошо. Дисциплина. Знаете, что самое кайфовое, Алтан? Когда ты знаешь правила, все вокруг знают правила, а потом вы начинаете искать способы, как эти правила обойти. Это такая бесконечная игра, очень увлекательная. И выигрыш не в том, чтобы эти правила обойти, а в самом процессе. – Почему вас отстранили? Это некорректный вопрос. Алтан понимает, но всё равно задаёт. В конце концов, Вадим вряд ли оскорбится и убежит в слезах. Скорее, просто вывернется. Вадим смотрит Алтану в глаза, облизывает губы, что-то взвешивая. – Я получил ранение. По мнению регламента – несовместимое с несением дальнейшей службы. – А по вашему мнению? – Хотите, покажу дыру, которая мне осталась на память? – Только если она вас беспокоит. Вадим хмурит светлые брови, отводя взгляд, откидывается назад, рубашку не расстёгивает, а просто выдирает из брюк. Алтан от такой стремительности даже теряется. Вадим легко сминает в пальцах ткань, как будто ни секунды не думает, что та может измяться непоправимо, задирая рубашку справа почти до шеи. Алтан смотрит на идеальный живот, на яркого, оскалившего пасть дракона на правой груди и даже забывает, зачем этот перформанс был начат. – Вот здесь. Алтан смотрит, куда Вадим указывает: на коже справа на рёбрах небольшое неровное пятно. Света не хватает, чтобы рассмотреть хорошо, но шрам не выглядит каким-то особенно страшным. Так и хочется спросить: и всё? Вадим опускает рубашку, Алтан отводит глаза. Вадим поднимается на ноги, Алтану вдруг кажется, что тот сейчас уйдёт, но Вадим только быстро и аккуратно обратно заправляет рубашку, садится снова. Алтан задаёт самый тупой вопрос из возможных: – Больно было? Но Вадим только смеётся: – Умеренно. В моей жизни были вещи и побольнее. – Вадим. Вы не хотите раскатать рукав рубашки? – Не хочу. Что вы прицепились к моей рубашке вообще? – Вы хотите всё контролировать. Попытайтесь отследить свою реакцию. Что вы чувствуете, когда я прошу вас сделать что-то? Вадим облизывает губы. – Я бы вас, Алтан, с удовольствием поставил раком и выебал. Но – прошу заметить – я этого не делаю, потому что понимаю неуместность даже подобных предложений. Я адекватный. А когда вы меня просите что-то сделать, меня это раздражает. Потому что эти действия бессмысленны. Алтан заставляет себя дышать ровно, сердце колотится где-то в горле. Алтан надеется, что, как оно колотится, Вадиму не слышно. – То есть вам не нравятся именно бессмысленные действия? – Да. – Но вы же понимаете, что жизнь во многом состоит из случайностей, которые для вас лично могут выглядеть бессмысленными, но вынуждающими вас предпринимать некоторые действия? – Понимаю. И хочу минимизировать их количество. – Вы утром завтракаете дома? Вадим улыбается: – Когда как. Алтан не ведётся – хуже, чем «выебал» уже не будет – Когда вы завтракаете дома, вы моете посуду сразу? – Конечно. – Тогда у меня для вас задание: не мойте посуду. Вадим усмехается: – То есть, чтобы она стояла на моей кухне? Грязная? Весь день? – Да. – Это бессмысленно. – Именно. – А если у меня не получится? – Попробуете снова. Это ваше задание. Вадим смеётся: – И что, не приходить, пока не выполню? Алтан вздыхает. Решается: – Я проконсультируюсь со своим супервизором на неделе и сообщу вам о дальнейшей возможности вести у вас терапию. Через своего секретаря. – А могли бы просто взять мой номер телефона и позвонить. – Нет, не мог бы. Вадим, вы же сказали, что понимаете, какой должна быть дистанция. – Я же вас кофе не зову пить. Алтан медленно выдыхает. – И это очень хорошо. С вами свяжутся. Алтан поднимается на ноги, Вадим встаёт напротив, протягивает руку снова, пожимает. Алтан отстранённо думает, почему у того такая горячая ладонь. Вадим вместо того, чтобы отпустить руку Алтана, поворачивает свою ладонью вверх, так, что рука Алтана оказывается сверху – Алтан ловит короткую панику – но Вадим просто рассматривает кольца на руке, большим пальцем неожиданно проводит по кольцу на фаланге указательного. Говорит расслабленно: – Забавно выглядит. Люблю золото. Поднимает глаза и смотрит на Алтана. Отпускает руку и выходит. Алтан смотрит на свои пальцы неверяще, снимает очки и трёт глаза. Алтан уверен, что супервизор скажет ему не продолжать. Вечером смотрит свои заметки в айпаде, в наушниках – «Кровосток», Алтан ни за что не признается, что он его успокаивает. Алтан готовится к супервизии, пытаясь понять, чего хочет сам. Профессиональная гордость намекает, что надо биться до последнего. Здравый смысл говорит «не надо». Потому что несколько красных линий Вадим уже пересёк. С другой стороны, в этот раз он вёл себя гораздо адекватнее, чем в предыдущий. Алтан, уже смирившись с тем, что ему придётся об этом говорить, снова вспоминает, как Вадим сказал: «Я бы вас, Алтан, с удовольствием поставил раком и выебал». Алтан повторяет про себя это снова и снова, чтобы фраза потеряла всякий смысл. «Я бы вас, Алтан, с удовольствием поставил раком и выебал». «Быть плохим заебись, мне лично нравится...» «Я бы вас, Алтан, с удовольствием поставил раком и выебал». «Быть плохим значит жить с собой в мире...» «Я бы вас, Алтан, с удовольствием поставил раком и выебал». «Забыть о всякой хуйне, типа дружбы...» «Я бы вас, Алтан, с удовольствием поставил раком и выебал». Алтан не выдерживает, сдирает наушники, снимает очки и трёт глаза. Фраза не хочет терять смысл, а наполняется новыми интонациями, вкрадчивыми, обволакивающими, как будто шёпот на ухо. Можно спуститься в зал на дорожку, но Алтану не хочется никого видеть. Он слезает с кровати, потягивается. Начинает выполнять сурья-намаскара. В голове на каждый вдох бьётся одна и та же фраза. Алтан думает, что это всё равно рано или поздно закончится. Думает: это была обычная провокация. Думает: я бы вас, Алтан, с удовольствием поставил раком и выебал. Сбивается с дыхания, рука соскальзывает, и Алтан почти валится на ковёр. Садится по-турецки прямо на пол. Тянется за айпадом и снова смотрит на свои заметки. Жирно обведённое «гиперконтроль». Зачёркнуто: «ПТСР», «внутренняя гомофобия». Возле «проблем в семье» стоит знак вопроса. Юма сказала: не приближаться. Знает что-то? Алтан откладывает планшет. Возвращается к выполнению асан. Пранамасана – Хаста Уттанасана – Падахастасана – Ашва Cанчаланасана – Парватасана – я бы вас, Алтан, с удовольствием поставил раком и выебал – Баласана – раком и выебал – Аштанга Намаскара – Урдхва Мукха Шванасана – с удовольствием поставил раком – Адхо Мукха Шванасана – и выебал – Ашва Санчаланасана – выебал – Падахастасана – выебал – Урдхва Хастасана – выебал – Пранамасана. Пиздец. Супервизор сидит перед Алтаном отвратительно бодрый и загорелый, улыбается фарфоровыми зубами. – Алтан, я вас слушаю. – Ко мне пришёл Клиент, который с первого сеанса попытался меня провоцировать на разные реакции. Его провокации были довольно примитивны. Я порекомендовал ему подобрать другого специалиста. – С какой проблемой Клиент обратился к вам? – В том-то и дело, что ни с какой. По крайней мере вербализованно. Вербализованно Вадим жаловался на личную жизнь. Но. – А вы что думаете? – У него есть проблемы с контролем. – Контрол-фрик? – Да. – Какого рода провокации он применял? – Задавал личные вопросы. – Это всё? Алтан колеблется. – Нет. Он говорил о своей личной жизни. – И в чём заключалась провокация? – Он... предлагал мне стать её частью. Супервизор улыбается: – И всё? – Да. – Алтан, вы же помните о переносе, который иногда случается? – Да, но в данном случае терапии не было. Я ничем и никак не успел ему помочь, чтобы для переноса была причина. – Если вы уже отказались от работы с данным Клиентом, почему мы обсуждаем это? – Потому что он вернулся снова. Я позволил. – Почему? – Потому что меня попросили. – Вы не хотели вести сессию? – Не хотел. – И как всё прошло? – Хорошо. Клиент стал вести себя иначе. – Вас устроил результат второй сессии? – Да. – Вы хотите продолжать терапию с этим Клиентом дальше? – Да. Алтан произносит это вслух. В его голове одновременно вкрадчивый голос произносит: «Я бы вас, Алтан, с удовольствием поставил раком и выебал». Алтану хочется выматериться. Он смотрит на загорелое лицо и думает, что ретрит – не самый плохой вариант. Подальше от этого. – Алтан, вы оговорили с Клиентом допустимые границы дальнейших отношений и обозначили круг проблем, над которыми будете работать? – Да. – Есть что-то ещё, о чём я должен знать? – Нет. – В таком случае я не вижу причин для прекращения практики с данным Клиентом. В любом случае у вас всегда есть возможность прекратить терапию, тем более, что ваш Клиент, как я понимаю, заинтересован в продолжении терапии именно с вами. У вас остались ещё какие-то вопросы? – Нет. Я бы вас, Алтан, с удовольствием поставил раком и выебал.Не чревоугодие
Взглянув глазами, от тоски косыми, Он наклонился и, лицо тая, Повергся ниц меж прочими слепыми.
«Божественная комедия», Ад, песнь VI. Данте Алигьери
Алтан рассматривает перстень на мизинце с чёрным ониксом, таким же блестящим, как ногти. За панорамным окном крупными хлопьями валит снег. Диффенбахию протёрли – Алтан лично проверил. Алтан рисует на айпаде дракона – тот получается не страшным, а каким-то осуждающим. Алтан зачёркивает его и смотрит в потолок, откинув голову на подголовник кресла. Шпилька больно утыкается в голову, Алтан тихо шипит и возвращается в нормальное положение, поправляет тихо звенящую золотую подвеску и неожиданно оцарапывает палец – не пойми чем. Смотрит на яркую каплю крови, слизывает её на автомате. Капля набухает снова. Во рту остаётся металлический вкус. Вадим опаздывает. На двадцать минут. Секретарь уже спрашивала, нужно ли позвонить ему. Алтан ответил: не нужно. Алтан аккуратно берет мысль о том, что Вадим не придёт, рассматривает её со всех сторон. Ему не нравится, что в голове это окрашивается, как разочарование. Стук в дверь в этот раз какой-то раздражённый. Алтан поднимается на ноги. – Входите. Вадим вваливается – не заходит – внутрь, хмурится. На светлых волосах тает снег. Рубашка снова застёгнута на все пуговицы. Руку Вадим пожимает, не глядя в глаза. У Алтана ползёт бровь вверх, сама собой. Вадим валится в кресло, демонстративно расстёгивает верхнюю пуговицу – Алтан считывает это как «подавись». Поднимает, наконец, глаза. – Вадим, у вас всё в порядке? – Нет. Алтан ловит себя на том, что испытывает злое удовлетворение. Обещает себе подумать о его причинах. – Вы хотите рассказать мне об этом? – Хочу. – Я вас слушаю. – Я, блядь, выехал из дома, проехал три квартала, а потом вернулся, чтобы вымыть эту сраную посуду, потому что она стояла посреди моей кухни. А когда поехал снова, встретился с каким-то мудаком без страховки. Алтану становится по-настоящему хорошо. Не улыбается он только потому, что это непрофессионально. – Вадим, что вы готовили? Вадим смотрит на Алтана, приподняв бровь. – А какое это имеет значение? – Интересно. Вадим медленно выдыхает. – Я не готовил. Бабушка выдала мне пирог с рыбой. – Вкусный? – Вы что, блядь, издеваетесь? Вкусный. – Вадим, почему вас это так раздражает? – Потому что я разбил тачку. Алтан всё-таки позволяет себе улыбнуться. – Договаривайте. – Что? – То, что хотите сказать. Договаривайте. – Хорошо, блядь. Я, Алтан, разбил тачку, потому что вернулся домой, чтобы помыть тарелку, которую вы мне сказали не мыть. А теперь вас, блядь, интересует, вкусно ли ба готовит. – Вадим, вы считаете, что я виноват в том, что вы попали в ДТП? – Нет. – Кто виноват? – Тот мудила, который считает, что показанный поворотник даёт ему право перестраиваться через четыре полосы. – Но? Вадим неожиданно смеётся: – Ладно, я понял. – Что вы поняли? – Что вы не при чём. И мне надо просто отпустить ситуацию. – Я этого не говорил. Я хочу, чтобы вы отследили цепь событий и свою реакцию на них. Любые события имеют последствия. Но не все события между собой имеют причинно-следственную связь. Вы никак не могли повлиять на ДТП – возможно, если бы вы не вернулись мыть тарелку, машину бы вам разбили как-нибудь по-другому. Почему вы связываете ДТП именно с невымытой тарелкой? Вадим медленно выдыхает, смотрит в глаза: – Потому что хочу. – И что вы чувствуете по этому поводу? – Я могу отвечать честно? – Конечно. Вадим подаётся вперёд, в этот раз по-настоящему, Алтан заставляет себя не дёргаться. – Я чувствую бешеное желание вас наказать. У Алтана от затылка вниз сползает медленно волна липкого ужаса. Вадим улыбается мягко. Алтан вдруг думает, что он же не проверил: повёлся на бабушку и работу в вузе. – Вадим, а вас на первой работе проверяли на расстройства личности? – Конечно. – И как? – Смешные тесты были, мне понравились. – Вадим, у вас есть подтверждённые расстройства личности? Вадим смеётся: – Вовремя вы вспомнили об этом. Нет. Могу поклясться на мизинчиках. И протягивает правую руку с оттопыренным мизинцем. – Вадим, сокрытие подобной информации может принести вред как вам, так и мне. Вы это понимаете? – Конечно. Алтан думает, что если Вадим социопат – а он социопат – то Алтан со своими заданиями рискует получить нож в шею. Или как ему там больше нравится. – Вадим, вам приходилось убивать людей? – Это секретная информация. Алтан смотрит на его расслабленное лицо. Кажется, Вадим снова обрёл уверенность в себе. Про гипотетическую возможность спрашивать нет никакого смысла. Ну отлично. Блядь. – Вадим, во сколько вам обойдётся ремонт машины? Вадим вздыхает. – Примерно... как три сеанса с вами, Алтан. – Для вас это много? – Нет. – О чём вы жалеете больше: о деньгах или времени? – Я жалею о том, Алтан, что не трахнул вас ещё в прошлый раз – было бы не так обидно. Так что будем считать, что о времени. Алтан смотрит на Вадима, не отрываясь, тонко хрустит пластик стилуса в пальцах, и Алтан берет себя в руки. Он профессионал. – Почему вы хотите меня трахнуть? – Потому что хочу посмотреть, как на смену самоуверенности на вашем красивом лице придут сначала похоть, а потом удовольствие. Я хочу посмотреть, как ваши губы станут красными и как вы этими пальцами в золотых кольцах будете вцепляться мне в плечи, пока я буду трахать вас, удерживая на весу. Я хочу понять, как пахнут ваши волосы, и услышать, как вы стонете. Я хочу посмотреть, как закатываются ваши глаза, когда вы кончаете. То есть ничего, кроме любопытства, конечно. У Алтана снова пересыхает во рту. Хотя в этот раз он не курил перед сеансом. Он вынужден признаться себе, что это было бы... Нет. Нет. Нет. Да. Алтан запрещает себе Вадима рассматривать и невольно цепляется взглядом за золотую серьгу в его ухе. Пламя на шее снова кажется живым. Алтан вдруг вспоминает, как в шестнадцать хотел забить ноги татуировками, но мать не разрешила. Алтан потом перегорел, а сейчас вдруг захотелось снова. Глядя на это. – Почему вы считаете, что мне должно это понравиться? – Потому что у вас пульс вырос процентов на сорок, у вас дрожат пальцы, а губы вы за последние пять минут облизали раз десять. Главное правило, когда трахаешься с мужиками – улавливай знаки. – Иначе выебут? Вадим улыбается очень довольно: – Или въебут. На выбор. Когда мне можно будет мыть посуду, как обычно? – Когда это перестанет быть для вас важным. Сколько раз вы смогли справиться с заданием? – Нисколько. – Насколько далеко вы смогли уйти от своих грязных тарелок? Вадим усмехается криво: – На три квартала. Сегодня. – А в остальные дни? – Ну, я доходил до лифта. – Что вы при этом чувствовали? – Раздражение. – Что вам хотелось сделать? – Честно? Собрать все эти ёбаные тарелки и привезти вам. И заставить вас их вымыть вот этими вот наманикюренными пальцами, не снимая колец. Алтан медленно выдыхает. Даже это звучит двусмысленно. Спасибо, что не вылизать. – Вадим, как вы считаете, уместны ли подобные угрозы с вашей стороны в мой адрес? – Нет, неуместны. – Почему вы считаете допустимым говорить о них? – Потому что я с вами честен. – Как вы оцениваете вероятность исполнить свои угрозы? Вадим смотрит в глаза, не отрываясь. – Смотря какие. – А какие наиболее вероятно? Вадим смеётся: – Ладно, никакие. Я же не психопат. – Я очень рад это слышать. Готовы продолжить эксперимент с посудой? – Допустим. – Как, по-вашему, почему сегодня у вас почти получилось? – Потому что я хотел похвастаться, конечно же. – Вам не хватает похвалы? Вадим задумывается. Алтану кажется, что впервые – по-настоящему. – А вы правы. Мне действительно не хватает похвалы. То есть, я и так знаю, что я хорош, – Алтану опять слышится что-то больше похожее на «охуенный», – но хотелось бы слышать это почаще. Алтан решается: – Расскажите мне свой стандартный распорядок утром. – Для каких случаев? – Когда вы просыпаетесь один и собираетесь на работу. Алтан ждёт комментариев о том, что это бывает крайне редко и очередных подмигиваний, но Вадим просто говорит: – Встаю в семь, иду на пробежку, возвращаюсь в семь сорок, душ, завтрак, в восемь сорок я выезжаю из дома. Алтан, который никак не может себя приучить вставать хотя бы в десять и принципиально отказывает любителям ранних сеансов, испытывает жгучую зависть. Вдыхает глубоко: – Если вы не помоете посуду, можете мне позвонить. Допустим, в десять тридцать. Вадим вдруг оскаливается: – Это такой приз? И что конкретно я получу? – Я вас похвалю. – Я согласен, Алтан. – Ваша бабушка была с вами строга? – Нет, отнюдь. – Она вас хвалит? – Конечно, за всё. Но это же бабушка. – Её похвала для вас не ценна? – Нет. – Почему? – Потому что она не является компетентным специалистом в тех областях, в которых раздаёт похвалу. Алтан приподнимает бровь. То есть вот это Вадим понимает? – А я являюсь для вас компетентным специалистом, чтобы моя похвала имела для вас значение? – Скажем, мне любопытно ваше мнение. – Хорошо. Вам комфортно было сегодня с расстёгнутой пуговицей? Вадим неторопливо поднимает руку к горлу, и Алтан следит за этим движением, не дыша. Вадим застёгивает пуговицу обратно. Говорит, ловя взгляд: – Да, вполне. Алтан кивает: – Это очень хорошо. С посудой у вас тоже всё получится, я уверен. Когда в следующий раз поймаете себя на раздражении из-за того, что не можете что-то контролировать, зафиксируйте его. Вербально, проговорите словами про себя. Вадим улыбается: – Хорошо, Алтан. Сейчас меня раздражает, что я по-прежнему вас не трахнул. Алтан выдерживает его взгляд. Сам не рефлексирует в этот момент ничего. – Прекрасно. Только в следующий раз достаточно делать это про себя. Алтан поднимается на ноги, Вадим поднимается следом. Алтан первым протягивает руку. Вадим пожимает её, в этот раз не удерживает дольше, чем допустимо, но замечает царапину. – Котика держите? – Нет. Вадим кивает, не пытаясь получить ответ. Выходит. Алтан смотрит в окно – снег так и валит. Алтан выжидает пять минут и выходит из кабинета. Секретарь поднимает на него глаза: – Алтан, на сегодня всё? Я могу идти? – Да, можете. Отправьте мой номер телефона Вадиму Адольфовичу. Секретарь смотрит на Алтана удивлённо. Алтан больше ничего не говорит. Алтан уходит в уборную, снимает все кольца, долго моет руки, надевает кольца обратно. Смотрит на себя в зеркало, испытывая желание распустить волосы. Глубоко вздохнув, расстёгивает брюки. На чёрных боксерах – белые подтеки смазки. Хороший сеанс получился.Не жадность
Всё золото, что блещет под луной Иль было встарь, из этих теней, бедных Не успокоило бы ни одной.
«Божественная комедия», Ад, песнь VII. Данте Алигьери
Вадим не звонит. Ни разу за неделю. Алтан ради этого специально встаёт в десять – мать сильно удивляется – и приводит себя в порядок. Нельзя отвечать на рабочие телефонные звонки из постели и с нечёсаными волосами. Но Вадим не звонит. Алтан чувствует разочарование – не получается, надо что-то менять. Вадим не звонит. Зато Вадим снится. После мантры не снился – только голос в темноте шептал Алтану своё бесконечное «выебу», превращая зыбкую нереальность сна в кошмар. После подробного рассказа, как именно, Вадим приходит в сны постоянно. Что они чёрно-белые, Алтан понимает только потому, что единственная яркая деталь в них – золотая серьга в левом ухе Вадима. Алтан снова с своём кабинете – стук в дверь – «Входите» – и Вадим входит. Канва сна переворачивается, и Вадим входит – держит Алтана на весу у стены, как и обещал – и входит. Снова и снова. Вадим во сне дышит ему в шею, и Алтан видит только покачивающуюся в такт золотую серьгу. Алтан заставляет себя просыпаться, понимая, что это сон. Сами по себе сексуальные фантазии с Клиентом – это ещё ничего, но вот позволить себе опуститься до несдержанности и прикоснуться к себе руками Алтан не может. Поэтому сползает с кровати и принимается за сурья-намаскара. Пранамасана – Хаста Уттанасана – Падахастасана – Ашва Cанчаланасана – Парватасана – Баласана – Аштанга Намаскара – Урдхва Мукха Шванасана... Алтан смотрит в подсвеченный луной потолок – шторы задёрнуты неплотно – и понимает, что его снова накрывает чужим шёпотом изнутри головы. «Я хочу посмотреть, как закатываются ваши глаза, когда вы кончаете». Алтан выдыхает, как будто от этого скручивающееся напряжение внизу живота уйдёт само собой. ...Адхо Мукха Шванасана – Ашва Санчаланасана – Падахастасана – Урдхва Хастасана – Пранамасана. Алтан делает десять кругов и, кажется, успокаивается. Он каждый раз надеется, что утром Вадим позвонит, но этого так и не происходит. Алтан ловит себя на мысли, что может позвонить сам. Или попросить секретаря. Не может. Перед сеансом Алтан стоит в наброшенном на плечи пальто в офисном дворе – снег сделал вид, что выпал, но Алтан ему не верит – и тянет свой вейп, в этот раз «виски». И даже без колы. Во двор под шлагбаум лихо залетает чёрный «Чероки». Паркуется своим немаленьким металлическим туловищем с первого раза в узком пространстве между двумя «Мерсами». Алтан ещё не успевает увидеть, но уже знает, кто сейчас выйдет. Судорожно смотрит на часы – у него ещё десять минут до сеанса. Можно попытаться сбежать, но это как-то... Вдруг Вадим его уже заметил? Глупо будет выглядеть. Вадим выходит в светлом пальто, что-то смотрит в телефоне, хмурится, идёт к двери – к Алтану – решительно. Когда подходит, поднимает удивлённые глаза, но тут же улыбается: – Какая приятная встреча. Алтан молча протягивает руку, другой тащит вейп в рот. Выпускает клубы пара в сторону. – Я сейчас подойду. Вадим такое грубое «вали и жди меня в приёмной» игнорирует. Голову к плечу наклоняет. – Это лучше сигарет? Алтан невольно стреляет в него глазами. – Понятия не имею. Сигареты я не курил. – А я курил. Вадим тоскливо вздыхает. Алтан ждёт, когда он уйдёт, но Вадим просто стоит рядом и Алтана в упор разглядывает. Спрашивать: «Ну что ещё?» – категорически нельзя. Так что Алтан просто с независимым видом курит. Алтан убирает вейп и идёт ко входу, поднимается, слушая шаги за спиной. Как под конвоем. В приёмной Алтан пролетает мимо секретаря, запоздало думая, что не вымыл руки. Пальто скидывает на стул за рабочим столом. Пойти мыть руки сейчас, когда в приёмной уже сидит Вадим, Алтан не может. Вздыхает. Ладно, черт с ним. Потерпит. Главное, не трогать лицо. Вадим заходит ровно в назначенное время – снова стучит аккуратно в дверь. Пуговицу на рубашке расстёгивает, глядя в глаза. Садится напротив Алтана. – Вадим, вы не звонили мне. Значит ли это, что у вас снова не получилось? – Почему же? Ещё как получилось. У меня сейчас стоят две немытых тарелки, одна, – Вадим подмигивает Алтану, понижает тон до доверительного, – с ужина, представляете? – А почему вы мне не звонили? – Вы же сказали, что я могу это сделать. Но я же не обязан. Алтан чувствует укол чего-то непонятного. Но очень раздражающего. – Хорошо. Нет, не хорошо. – Расскажете о своей татуировке? – Конечно. А что именно вас интересует? Что с ней не так? – Она не укладывается в ваш образ. При каких обстоятельствах вы её набивали? – А, в процессе отстранения от первой работы. Мне было скучно, я путешествовал. – Почему вы выбрали такой сюжет и цветовую гамму? – Я не выбирал. Это... типа гадания, знаете? – Что вы испытали, когда увидели результат? – Мне понравилось. – Как вы считаете, почему в том случае смогли отпустить контроль? Вадим задумывается. – Потому что я тогда очень устал от отстранения. И мне было всё равно. Знаете мыс Горн? Там вообще нечего делать давно, ветра бешеные. Но если есть деньги и время, можно поиграть в борьбу со стихией – предварительно бумажки только подписываешь, что в случае смерти претензий не имеешь – и можно огибать. Хочешь, один, хочешь, с командой. Когда я был там, стоял штиль. У нас была маленькая парусная яхта, команда в десять таких же долбоёбов и полный штиль. Такого вообще не бывает никогда. Мы там зависли и как-то с горем пополам перебрались. Через день после того, как я оттуда улетел, там ёбнул шторм и разнёс в щепки три яхты. Алтан медленно губы облизывает. – И что вы тогда почувствовали? – Злость. Что не я. Но ухо проколол всё равно. Правда, на Барбадосе уже. – А какая связь? – А, так это старая морская традиция. Обогнул мыс Горн – можешь ухо проколоть и класть в трактире ноги на стол. – Ноги тоже положили? Вадим смеётся: – Решил, что это лишнее. – С чем у вас ассоциируется ваша золотая серьга: с победой или с поражением? – С невозможностью всем управлять, конечно. – Вы её снимаете? – Нет, никогда практически. Вадим вдруг усмехается: – Я ещё в Барселоне тогда не удержался и член проколол, короче. Алтан вдруг чувствует, как краснеет. – А это чья традиция? – Ничья. Просто выебнуться захотелось. И да, это было больнее, чем ранение в лёгкое. – И... как оно ощущается? Вадим смеётся: – Как надо. И эту золотую серьгу я тоже почти никогда не снимаю. Алтан вдруг понимает, что потерялся. Что разговор увлёк его, став просто разговором. – Когда вы себя лучше чувствовали: во время отстранения или сейчас? Вадим задумывается, смотрит внутрь себя куда-то. – Мне тогда было очень хуёво. Я бы мог сказать, что плохо, но было именно что хуёво. – А сейчас? – А сейчас хорошо. – Почему? – Потому что у меня есть смысл. Ответственность. – И дисциплина? – И дисциплина. – Во сколько вы встаёте в выходные? – В смысле? В семь. – А тогда? Вадим смеётся: – По-разному. Но да, вы правы: тогда я на дисциплину подзабивал. Предлагаете впасть в депрессию, чтобы снова? – Нет, просто ищу точки опоры. Как вам самому кажется, можете ли вы жить в балансе из дисциплины и здорового... Алтан ищет синоним слову «пофигизм», которое кажется ему слишком детским. – ...похуизма? Не знаю, наверное. Но немытая посуда меня бесит до сих пор. – Как вы с собой договариваетесь? – На чистом упрямстве, если честно. Вас каждый раз ненавижу, вечером мою посуду почти с наслаждением. – И никаких изменений? – Не знаю, не заметил пока. А можно вопрос? – Конечно. – Что за карамельки у вас сегодня в вейпе были? Алтан смущается: – Виски. Вадим смеётся: – Реально? Это – виски? Мне дынный запах тогда от вас понравился. Как в детстве. Вадим уходит удивительно спокойный. И ни одного намёка. Алтан медленно выдыхает и смотрит в окно, трёт глаз под очками и только потом вспоминает, что руки так и не вымыл. Вечером ему прилетает сообщение с адресом.Не гнев
И мне вкруг шеи, с поцелуем, обе Обвив руки, сказал: Суровый дух, Блаженна нёсшая тебя в утробе!
«Божественная комедия», Ад, песнь VIII. Данте Алигьери
Алтан смотрит на десять цифр номера и адрес. Снова и снова. Он ужинает вместе с семьёй – Юма заезжает, пытается его задирать – Алтан только отмахивается, долго бегает на дорожке под «Кровосток», готовится к следующему сеансу с другим Клиентом, просматривает свои записи. Алтан хотел удалить сообщение с адресом, но не смог. Алтан пытается рассуждать трезво и не слушать вкрадчивый шёпот в своей голове. Адрес прислал Вадим – Алтан проверил номер у секретаря. Адрес – жилого дома. Это Алтан тоже проверил. Дальше Алтану приходится признаться себе, что его приглашают в гости. Алтан думает: зачем. Алтан прекрасно знает, зачем. Вадим не звонит, разумеется. Адрес, выученный наизусть, выжигает в голове дыру. Алтан держится три дня. Три ночи – он не может спать, ему кажется, что поднимается температура, кажется, что его пожирают бесы, кусают за ноги. Вадим не звонит. На четвертую ночь Алтан заправляет вейп дыней, надевает линзы, закалывает волосы, как обычно, надевает кольца, не глядя. Мать провожает его коротким «Алташ, ты куда на ночь глядя?», но Алтан бросает короткое «надо» и даже водителя не берет – вызывает такси. Вадиму не звонит. Алтан в такси снова слушает «Кровосток», отвлекаясь на злой речитатив, чтобы не думать. Не думать. Не думать. Не думать. Страшнее того, что может случиться, только мысль о том, что Вадим его просто выгонит. Алтан не сверяется с адресом – он выжжен на обратной стороне век. Он не курит – некогда. Алтан не надеется, что Вадим не спит – ему плевать. Дом элитный, малоэтажная застройка. Алтана внутрь впускает консьерж, вопросов не задаёт. Алтан поднимается на пятый этаж – а кажется, как будто спускается – стоит перед дверью. Кнопка звонка кажется ему раскалённой. Минуту ничего не происходит. Алтан стоит неподвижно, ненавидит себя. Хруст открывающегося замка кажется Алтану самым прекрасным звуком в его жизни. Вадим стоит на пороге, босой, в белой футболке – она кажется Алтану ослепительной – и в серых штанах. Алтан замечает когти, выглядывающие из рукавов футболки, хватающие Вадима за плечи. Вадим не улыбается. Золотая серьга в его ухе ловит свет лампы и коротко слепит Алтана. Вадим молча пропускает его мимо себя в квартиру. Ждёт, пока Алтан снимет пальто и массивные ботинки. Вадим стоит напротив, смотрит сверху вниз в глаза. Говорит, наконец: – Из-за тебя я нарушаю режим, между прочим. Алтану кажется, что его ударили. Испытывая бешеное унижение, взгляд он так и не отводит. Вадим его не трогает. Говорит шелестящим шёпотом: – Распусти волосы. Алтан, как под гипнозом, тянет руку и вытаскивает тонко звенящие золотые шпильки, одну, вторую. Волосы охотно рассыпаются по плечам. – Хорошо. Положи там. Вадим кивает на тумбу у зеркала. Алтан думает, что так и стоит в прихожей. Его не зовут в спальню, не зовут на кухню пить чай – держат, как челядь, в прихожей. – Иди сюда. Алтан делает шаг, падая в облако того самого горячего тяжёлого мускуса, вдыхает судорожно. – На колени. Алтан не хочет этого. Ноги подгибаются сами собой. Алтану кажется, что глаза у Вадима чёрные целиком, без белков. Алтан как в замедленной съёмке смотрит, как рука Вадима приходит в движение, поднимается над ним, и, когда касается волос, Алтан закрывает глаза. Вадим треплет его по волосам, как собаку. Алтану хочется не существовать. Его заставляет открыть глаза тихий шёпот. – Сла-а-адкий. Хочешь, я трахну тебя в рот? Рука в волосах из ласкающей становится вдруг жёсткой, натягивает волосы – это больно. – Отвечай мне. Алтан хочет. – Да. Вадим, так и не убирая пальцы из волос Алтана, медленно стягивает с себя штаны второй рукой. Алтан смотрит, не отрываясь, на член – большой, крепко стоящий, никаких намёков. Смотрит на золотую штангу: один шарик почти прячется в уретре, второй – блестит ярким золотом под уздечкой. Алтан невольно сглатывает. Больше Вадим ничего не говорит, рука в волосах снова становится мягкой. Алтан понимает, что должен сам. Он тянется вперёд, и первое касание языком яркой головки прошибает током насквозь. Штанга кажется чуть прохладнее, чем окружающая плоть, Алтан проходится кончиком языка, прикрыв глаза, сначала по нижнему шарику, потом ищет верхний. Вадим медленно вздыхает. Алтан открывает глаза. Вадим всё так же, не улыбаясь, смотрит сверху вниз. Алтан, не отводя взгляда, медленно насаживается ртом на член, ловя странное ощущение, что это не с ним происходит. Головка упирается в стенки горла, вызывая сопротивление, и Алтан так же медленно скользит назад. Алтан ждёт, когда рука в волосах снова станет жёсткой. Но этого не происходит. Сам. Алтан насаживается глубже, пропуская в горло, и видит, как Вадим запрокидывает голову, медленно выдыхая. Золотой шарик царапает изнутри, Алтан почти давится, почти ловит панику. И тогда пальцы в волосах сжимаются. Не дают отстраниться. Вадим сам тянет его назад, когда считает, что достаточно, достаёт до конца. Говорит вкрадчиво: – Ещё? Алтан может только кивнуть. И открыть рот снова. Вадим уже сам, без предупреждения толкается вперёд. Алтан чувствует, как глаза невольно наполняются слезами. Вадим двигается медленно, дышит размеренно и шумно, Алтану хочется вцепиться в его бёдра, но он держит руки строго на своих коленях. Вадим снова вытаскивает полностью. Спрашивает: – Куда тебе кончить, золотце? Алтана прошивает тонкой иглой омерзения. К себе. Вадим, видимо, чувствует что-то, потому что сильной рукой резко хватает за плечо, вздёргивает Алтана на ноги и лезет языком в рот. Алтану это не нравится, как не нравится рука, которая расстёгивает на нем джинсы, грубо лезет под бельё, хватает сочащийся смазкой член – Алтан чувствует, как Вадим скалится в поцелуй. Вадим двигает рукой неаккуратно, больно, но у Алтана нет никаких сил вырваться, ему кажется, что Вадим сожрал его целиком. Вадим отрывается от его губ, смотрит – Алтан знает, что смотрит, хотя сам не может открыть глаз от стыда. Кончить Алтан не успевает: рука исчезает, Вадим давит на ключицу, заставляя опуститься на колени, и Алтан сам открывает рот. – Давай, золотце, покажи, как ты кончаешь с членом во рту. Алтан показывает.Стены города Дита
Здесь ты найдёшь ответ речам твоим И утоленье помысла другого, Который в сердце у тебя таим.
«Божественная комедия», Ад, песнь X. Данте Алигьери
Алтан лежит в своей постели. В город пришла зима. Кажется, окончательно. Ему кажется, что его постель горит, сердце колотится в горле. Алтан думает, что этот отравил его чём-то. Алтан не хочет вспоминать, как уезжал оттуда. Этот бред продолжается вторую ночь подряд. Утром Алтан спускается в пустую столовую, мечтая никого не встретить – встречает всех. Мать касается его лба прохладной рукой, дарит короткую передышку, но Алтан выворачивается – он же не маленький. «Алташ, ты не заболел? Грипп ходит, я слышала...» Не грипп. Алтан отравлен. Алтан отменяет все сеансы, кроме. Секретарь не удивляется. Алтану нужно подумать. На сеанс к этому он едет спокойный. Всё уже случилось. Дальше – отказаться. Супервизия. Профессиональный провал. Ретрит. Год перерыва. Или сколько? Алтан думает, что набьёт всё-таки цветы на ногах. И начинает понимать, о чём говорил этот. Почти опаздывает сам. Мимо тревожно вскидывающей глаза секретаря, мимо этого влетает в свой кабинет, оставляя сырые следы на ковре, пальто швыряет на стул, разворачивается к двери, готовый. Волосы. Понимает вдруг, что не убрал волосы – они так и рассыпаются в беспорядке, вьются змеями, кажутся вдруг живыми. Поздно. Алтан смотрит на часы – свои, золотые, как маяк из прошлой жизни. Стук в дверь – как приговор. – Входите. Этот заходит. Мягко прикрывает за собой дверь. Улыбается, как в первый раз. Руку, чтобы поздороваться, не тянет. Садится в кресло, расстёгивает верхнюю пуговицу на рубашке. Алтан остаётся стоять. Этот поднимает глаза. Говорит первым: – Алтан, у вас всё в порядке? – Нет. Мы заканчиваем терапию с вами. Этот вдруг скалится, Алтану вдруг кажется, что глаза у этого целиком тёмные. Снова. – А мне казалось, Алтан, у нас с вами установились доверительные отношения. И ваша терапия – она же работает. Хотите, покажу вам свою грязную посуду? – Терапия окончена. Найдёте другого специалиста. Этот молчит некоторое время, смотрит куда-то в сторону. Потом говорит: – Нет. Смотрит на Алтана – снизу вверх, но как будто наоборот. Добавляет – добивает: – Нет, золотце. Мы не закончили. Алтан зачем-то вспоминает – всё – прошивает снова, омерзением-желанием-удовольствием. Это невыносимо. Этот продолжает сидеть, колени расставлены – Алтан вспоминает слово «менспрендинг» – руки лежат на подлокотниках. Нет. Нет. Нет. Да. Алтан делает два шага вперёд и валится на колени, опускает голову. Рука мягко зарывается в волосы. – Тихо-тихо-тихо, золотце. Ты же не хочешь, чтобы твоя девочка заинтересовалась? Давай, золотце, ты же хочешь этого. Давай сам. Алтан расстёгивает на этом брюки, стягивает белье вниз, вытаскивает ещё не до конца вставший член, облизывается – какая разница уже, это в последний раз. Больше никогда. Алтан обсасывает штангу в головке, этот тихо вздыхает, гладит по волосам. Алтан забирает в рот, сам себе расстёгивает брюки – какая разница. Член в глотке – огромный, горячий – достаёт до мозга, кажется. Алтан стонет, и этот тихо шипит сверху, говорит: – Ти-и-ише, золотце. Мы никому ни о чём не расскажем. Алтан насаживается глубоко, давится, но не может перестать, себе дрочит яростно, не думая о том, как будет кончать. Не думая, что руки снова не вымыл. Этот сидит неподвижно, только рука в волосах-змеях живёт своей жизнью. Дарит иллюзию близости. Алтан кончает первым – изливается на пол, ловит панику, хочет отстраниться, но рука в волосах не позволяет – этот дотрахивает его уже сам, кончает в горло – Алтан может только глотать. Рука исчезает – Алтан валится на пол, в расстёгнутых брюках, с саднящей глоткой, смотрит на этого снизу вверх – он неторопливо застёгивается. Глаза у него целиком чёрные. Алтану больше не кажется. Этот говорит тихо: – Нехорошо так оставлять. Есть же салфетки? Сидите-сидите, я сам. Этот выходит из кабинета, Алтан срывает очки и закрывает лицо ладонями. Запах собственной спермы, окисляющейся на воздухе, вызывает тошноту. На открывающуюся дверь, Алтан вскидывается. У этого в руках салфетки и чашка кофе. Салфетки он кидает Алтану. С кофе садится в кресло сам. Делает глоток. – Хороший, кстати. У меня секретарша – Лерочка – просто кошмар, никак не научится кофе варить, какие зерна только не возил ей. Алтан берет себя в руки. Надевает очки обратно. Быстро промакивает пятно на ковре, выкидывает салфетки в обычно пустое мусорное ведро. Поднимается на ноги, застёгивается, отвернувшись. – Присаживайтесь. У нас ещё... минут тридцать. Алтан оглядывается. Этот смотрит на него спокойно, больше не улыбается. – Алтан, нет никакого смысла: дыру вы во мне не прожжёте всё равно. Давайте просто признаем: у нас с вами установились отличные доверительные отношения. К чему это отрицать? Алтан валится в своё кресло, откидывается головой на подголовник. Говорит хрипло – голос не слушается. – Почему... почему вы не увольняете свою Лерочку, если вам не нравится, как она работает?Город Дит
Он ясен был лицом и величав Спокойством черт приветливых и чистых, Но остальной змеиным был состав.
«Божественная комедия», Ад, песнь XVII. Данте Алигьери
– Вадим, а как вы сами оцениваете тот факт, что нынешняя должность досталась вам не по праву? – Хороший вопрос. А почему я должен считать, что это не по праву? Я был очень хорошим специалистом, у меня есть понимание академической деятельности. А то, что из-за меня какого-то деда подвинули – так это его проблемы. При мне стало точно не хуже. Я же не просто получаю деньги за молчание. Я работаю. – Но вы признаете факт, что это было нечестно? – Нет. Какая разница, как я туда попал? Какая разница, что кто-то другой не попал? Вадим раздражён – ему не нравятся эти вопросы. – А вы никогда не думали сменить работу на менее ответственную? – Слушайте, а почему я должен, если у меня получается? По-моему, кругом достаточно инфантильных дебилов, чтобы хоть кто-то умел брать жопу в кулак и решать проблемы. Даже если инфантильным дебилам решения не нравятся. – Потому что эта ответственность загоняет вас на новые и новые уровни ответственности. – И что? Опять надо отпустить? Алтан вздыхает. – Сегодня посуду вымыли? – Да. – Почему? – Захотелось. Вчера не мыл, кстати. Алтан закусывает губу. Вчера он сам её мыл. Но Вадим не подмигивает, говорит об этом спокойно. – Вадим, есть вещи, которые приносят вам удовольствие помимо работы? Алтан думает о хобби, но Вадим усмехается, смотрит на Алтана в упор: – Есть, – и добавляет тихим шелестящим шёпотом, – зо-лот-це. Алтан чувствует, что краснеет. Но заставляет себя не отводить глаза: – Я имел в виду хобби. Вадим задумывается: – А, нет. Такого нет. – Есть что-то, чем бы вам хотелось заниматься? Может быть, раньше. – Хм. Нет. – В детстве? – Мне в детстве нравилось бегать, плавать и играть в футбик. Я этим и сейчас занимаюсь. Но это не хобби. Алтан не верит: – И больше ничего? – Ладно. Я после академии написал между делом кандидатскую по военной истории. Вот это мне нравилось. – А сейчас? – Что сейчас? – Нравится? – Нравится. Я читаю литературу на эту тему в свободное время. – Вы могли бы вернуться к этой деятельности. – Да кому я там нужен? Там и без меня экспертов... как грязи. – Вадим, вы боитесь конкуренции? – Я боюсь, что этим дебилам не хватит компетентности. – Вадим. Вы не хотите написать книгу? – О чём? – Не важно. О том, что вам интересно. Книга меньше к чему-то вас обяжет, чем полноценная научная деятельность. – Не хочу. У меня нет на это времени. У меня ответственная работа. Менять её я не собираюсь. – Почему? – Ещё раз: потому что я могу справляться. А другие – нет. – Вам нравится ощущение власти? Вадим наклоняет голову к плечу: – Нравится. А вам? – Я не... не оперирую такими понятиями в рамках терапии. – А за её пределами? Вам нравится ощущение чужой власти? Алтан на автомате сводит колени. Супервизор звонит ему сам, спрашивает, куда Алтан пропал. У Алтана есть ответ на этот вопрос. У Алтана нет ответа на этот вопрос. Алтан записывается на супервизию. Спокойный, уверенный в себе. К февралю зима его утомляет окончательно, но мысль о ретрите его больше не посещает. Алтан перед сном выполняет сто восемь кругов сурья-намаскара. Пранамасана – Хаста Уттанасана – Падахастасана – Ашва Cанчаланасана – Парватасана – Баласана – Аштанга Намаскара – Урдхва Мукха Шванасана – Адхо Мукха Шванасана – Ашва Санчаланасана – Падахастасана – Урдхва Хастасана – Пранамасана. Вадим пишет: «Приезжай». Алтан смотрит на сообщение – внизу живота скручивается тугая спираль. Алтан хочет хотя бы в этот раз не поехать. Зная, что поедет. – Алташ, у тебя всё хорошо? Ты какой-то уставший. – Всё хорошо.Злопазухи
И оба слиплись, точно воск горячий, И смешиваться начал цвет их тел, Окрашенных теперь уже иначе
«Божественная комедия», Ад, песнь XXV. Данте Алигьери
Пальцы вцепляются в ключицу, Вадим вбивается сзади резко, грубо, без резинки, шепчет: – Хо-ро-шо, золотце, умница, вот та-а-ак. Алтан не стонет, закусив губу. Вадим прав: хо-ро-шо. Алтан не позволяет себе никогда жалеть себя после. Только не жалеть. На кровати рядом оживает телефон Алтана, Вадим шипит: – С-с-сука, я же просил выключать. Ответь. Алтан тянется за телефоном, облизывает пересохшие губы. Юма. – Алтан, ты дома? – Нет. Что? Вадим снова начинает двигаться. Алтан прикрывает глаза. – Алтан, мама за тебя беспокоится. У тебя всё нормально? – Да, у меня всё нормально. – Алтан. Ты можешь мне рассказать, если у тебя проблемы. Вместе подумаем, что можно сделать. Алтан чувствует, что движения Вадима становятся всё более резкими – тому не нравится. Надо заканчивать. – Д-да, я знаю. Но у меня всё нормально, правда. Ю, я занят. Я перезвоню. Алтан откидывает телефон, утыкается в собственные сложенные руки и стонет. Позволяет себе. – Что, мамочка беспокоится за своё золотце? А? А обманывать не-хо-ро-шо, знаешь, золотце? Алтан не может ничего ответить. Только насаживаться на член – это слишком хо-ро-шо. Потом он обязательно скажет обо всём Вадиму. Выплюнет в лицо злое, непрофессиональное. Обязательно. Вадим никогда не берет в рот. Вадим целует его, только чтобы показать, какая Алтан похотливая сука – скалится, смеётся, говорит об этом в лицо. Нравится? Тебе же нра-а-авится. Алтан больше не обещает себе, что всё закончится после этого раза. Не закончится. Его победой стало только то, что на сеансах они больше не трахаются. Никогда. Вадим это никак не комментирует. Зато рассказывает с воодушевлением, что начал писать книгу. За основу взял свою же диссертацию. Алтан его в этот момент ненавидит почти. Вадим по своей квартире водит Алтана, как под конвоем. Может покормить ужином. Или заставить вымыть посуду. Не снимая колец. Потом ещё раз трахает, прямо тут же, на кухне. Алтан вцепляется в его плечи пальцами в кольцах и пытается вспомнить, как. Он ни о чём не помнит. Вадим никогда не оставляет его на ночь. Никогда не отвозит домой. Вадим превращается для Алтана в синоним никогда. – Давай, золотце, перевернись, я хочу кончить в твой сладкий ротик. Алтан подчиняется рукам на рёбрах – никакой грубости. Сам. Вадим может заставить взять Алтана в рот сразу после того, как трахнул Алтана в задницу. Сегодня он так не делает. Алтан стоит на коленях, глядя снизу вверх и высунув язык. Золото штанги пирсинга гипнотизирует его, хочется облизать её. Алтан на автомате тянется вперёд, Вадим смеётся, отстраняется: – Нет-нет-нет, золотце, сегодня будет так, как я хочу. Алтану хочется сказать: всегда. Всегда будет так, как ты хочешь. Вадим превращается для Алтана в синоним всегда.Ледяное озеро Коцит
Я ждал, глаза подъемля к Сатане, Что он такой, как я его покинул, А он торчал ногами к вышине.
«Божественная комедия», Ад, песнь XXXIV. Данте Алигьери
Он держит Алтана за волосы, член входит глубоко в глотку, штанга царапает. Он трахает Алтана в рабочем кабинете. Из приоткрытого окна слышно щебет птиц. Май. Алтан убеждает себя, что это же не на сеансе, это после – секретаря Алтан отправил домой полчаса назад. Он ушёл. Он вернулся. У Него в кармане брюк оживает телефон – Он, не выпуская головы Алтана из рук, достаёт его и смотрит на экран. – Ну ничего себе. Смотри-ка, золотце, это же Серёженька. Надо ответить. Он прикладывает палец к губам, улыбается. Алтан слезящимися глазами смотрит снизу вверх. – Ах что вы, Сергей Викторович. Всегда рад услышать вас, вы же знаете. Гордость факультета, выдающийся специалист... Так что стряслось? Алтан не может разобрать, что говорит тот, так что просто пытается дышать. С членом в глотке. – Сергей Викторович, я надеюсь, ничего серьёзного? Ай-ай-ай, Сергей Викторович, как же вы так не следите за своим здоровьем. Что ж, это, конечно, нарушение, но, так уж и быть: пойдём вам навстречу. Вы, когда выздоровеете, зайдите ко мне, пожалуйста. Не сложно вам будет? Вот и прекрасно. Буду ждать. Выздоравливайте. Он убирает телефон, смотрит-скалится на Алтана. – Золотце, знаешь, как я его трахну? Нет-нет-нет, совсем не так, как тебя. По-другому, конечно же. Ты же у меня умница? Он ускоряет темп, Алтану в голову бьёт крепкий коктейль из ревности, удовольствия и чего-то похожего на облегчение. Вдруг Алтан Ему надоест? Вдруг Он найдёт себе новую игрушку? Алтан закрывает глаза, подчиняется руке в волосах и ловит яркую волну оргазма от одной только мысли, что всё может закончиться. Он смеётся: – Или знаешь, жаль будет менять тебя на какого-то рыжего фрика. Надо подумать, да, золотце? Всё-таки такими хорошими не разбрасываются. Алтан ждёт, когда Он кончит. – Вадим. Вы снова... Это тоже проявление гиперконтроля, вы не можете решать за других, что им делать, если это не входит в рамки ваших должностных инструкций. Алтан облизывает губы, Он приподнимает его за подбородок, смотрит в глаза, шепчет: – Я знаю, золотце. В Его глазах ничего, кроме тьмы.