Дневник ангела

Грустно осознавать, что за столько лет Вегас никогда не разговаривал с отцом. Те прошлые разы были лишь ссорами, криками и критикой в его сторону. И сейчас, находясь в кабинете отца, он неподвижно сидел на кожаном диване, ожидая слов родителя. Казалось даже отношения людей к нему изменилось после встречи с Питом. Его стали замечать, не как того, кто будет выполнять приказы, играть роль сына, брата, наследника второй семьи, конкурента. Раньше это казалось таким нормальным и обыденным, что даже правильным, но после встречи с ним, чувство спокойствия и счастья впервые посетили его, и он более не намерен возвращаться тому подобию жизни. Теперь Вегас будет высыпаться, ведь тогда в прошлой жизни, где не было Пита, сколько бы он не спал чувствовал усталость. Это ощущение, поскорее просуществовать этот день, неделю, месяц, годы, саму жизнь, ведь в его бытье не было смысла, радости, а лишь апатия, притворство и пустота на сердце, что он пытался время от времени заполнить короткими связями, сексом, выпивкой, убийствами. Как бы часто он это не делал, всё было фальшью, китайской подделкой, миражом. Но только не Пит, что хоть и казался по сравнению с остальными самым небесным, именно он проник в его сердце, в его разум, в его всего, становясь таким же жизненно важным процессом, как дышать, видеть, слышать… — Вегас, более я не стану говорить тебе что делать. Впредь все решения будут за тобой. На секунду ему показалось, что отец шутит, но посмотрев ему в глаза, он увидел правдивость сказанного. Это был тот самый момент, когда ребенок орел выбирается из гнезда, и раскрывает крылья в свою, самостоятельную жизнь. — Ты знал, что твои избранник и твоя мама родились в одной деревушке? Вегас опешил, шокировано посмотрел на Кана, а затем медленно качнул головой. Он не знал. Конечно он осведомлен откуда Пит, а вот про мать он никогда ничего не слышал. Это общее, что связывает самых дорогих ему людей согрело его сердце. Он тот, кто был послан ему от его ангела хранителя, от его матери. — Вот почему, он понравился мне уже только от одного взгляда, — эти слова насторожили младшего, и Кан это конечно же заметил, — Не напрягайся так. Я буду готов его впустить в нашу семью, — мысленно младший облегченно выдохнул, внутренне ликуя от радости. — Кстати, насчет дома. Я долго думал, но всё же по праву он твой. Можешь там обустраивать всё для вашей будущей совместной жизни, — Кхун Кан говорил так серьезна, как никогда прежде. И по лицу сына он заметил вопрос, что завис между ними. Он спрашивал «С чего вдруг? Ты так резко поменял своё мнение?». Кан прекрасно понимал это недоумение, но он никогда не мог быть искренен с детьми, не мог показать, то что любит, заботиться и защищает их. — Моё доверие ты заслужил. Но! — отец посмотрел суровее прежнего, но на дне глаз читалось беспокойство, — Не потеряй, своё сердце. Слышишь?! Меня беспокоит, что мальчишка под крылом Корна. Это не хорошо. Так что, побыстрее его забирай и укуси его…, — сказав это Кан как будто бы погрузился в свои давние воспоминания. — Пап…, — Вегас мягко коснулся его ладони, и когда тот вынырнул из своих мыслей, младший со всей решительностью, всей ответственностью произнес, – Пап, я буду счастливым, я обещаю, — и глаза напротив поверили и сжали пальцы сына в ответ, передавая этими касаниями то, что он не мог сказать вслух, как он его поддерживает. Проснувшись, первое что заметил юноша это цветы, прекрасные розы на прикроватной тумбе. Они были яркими, поэтому первыми бросались в глаза, а затем взгляд зацепился за записку. «Я скоро вернусь. У меня хорошие новости. Дождись меня, любовь моя» Пит взял бумажку и мягко прикоснулся к ним губами, ощущая аромат возлюбленного. Он хорошо позаботился о нём. Боль была, но приятной, как после тренировки. Воспоминания о том, как они были получены бросали то в жар, то в теплую негу. Пит зажмурился и спрятал лицо в подушку, потому что хотел ещё. Хотел тысячу и одну ночь с господином. Теперь думать об этом было менее стыдно. Ведь это то, что заставляет их обоих сиять небесным свечением, утопать в том самом прекрасном, что наградила их вселенная. Он дождется Вегаса, ведь он попросил. Но жажда взяла своё, и нехотя он высунул лицо через дверь, оглядывая окрестности. Была опасность встретить Кхун Макао и умереть от стыда, ведь он не знал как долго ещё не сможет смотреть на него. Поэтому на цыпочках, максимально тихо, как это возможно принялся выходить из комнаты для поиска кухни. Пит сам не знал насколько плох в шпионаже и в подобных делах, поэтому испуганно дернулся, когда за очередным поворотом столкнулся с младшим сыном второй семьи. И не прошло ни секунды, как он побежал со всех ног. К слову младший покраснел, но намеревался на разговор. — Пи’?! — Макао хотел догнать его, и начал следовать за убегающим Питом, — Стойте! Куда вы? Наконец думая, что добрался до комнаты, омега не понял, что свернул совсем не туда. Дом был огромным, так что неудивительно запутаться в коридорах с множеством дверей. И не взглянув, Пит быстро отворил одну из них, зашёл, хлопая дверью. Его сердце громко колотилось, больше не от бега, а от страха столкнуться с Макао. Пит стоял минуту лицом к двери, выравнивая дыхание. Успокоив бушующее сердце, он приложил правое ухо к двери, надеясь ничего не услышать. И уже было омега был готов с облегчением и с радостью запрыгать, но не получилось. Вернее получилось, но чувства были иными. Как только он встретился с глазами Кхуна Кана, так сразу ужас и паника вернулись. Пит не понимал откуда такой страх его одолевал перед второй семьей. Глаза туда-сюда вертелись, не зная куда себя деть перед пронзительным, суровым взглядом старшего. Когда решение уйти в голове было принято, и он мысленно уже сказав «простите», покинул кабинет, Кхун Кан подал голос, так же неотрывно смотря на юношу. Питу казалось, что этот взгляд режет его, своей остротой и пронзительностью. — Ты Пит? — омега сглотнул и опустив голову кивнул, подтверждая сказаное, — Присаживайся пожалуйста, — Кан указал на кресло перед массивным, деревянном столом, сам занимая свое место. Пит не знал, стоит ли оставаться с этим человеком наедине, но убеги он сейчас, это расцеловалось бы как неуважение к отцу его избранного. Омега таки сел на свое место, все так же зажимаясь перед таким авторитетным человеком. — Ты дрожишь? Я лишь поговорю, — каким бы суровым не был образ, голос оказался очень заботливым, совсем как у Вегаса, — Я не мог не знать о тебе, ведь сын впервые, после смерти матери сказал, что любит, — Пит наконец посмотрел на него, поражено уставившись на старшего, — Не удивляйся. Я не буду задерживать тебя, пока нет сына. Когда он посчитаем нужным, тогда нас представить друг другу. Эти слова немного успокоили, но затем, словно бросок в горячую воду после прогулки в мороз, господин выдал что-то неожиданное. — А ты? Ты любишь моего сына? — Кан смотрел в самую душу, в глаза юноши, ожидая самого искреннего ответа. Пит был загипнотизирован этими глазами, они столь искусно вторглись в его душу для выяснения правды. И вдруг, Пит понял, и был уверен в том, что собирается сказать. Эти слова сама истина, в самом его верном проявлении, ведь это не то, что он чувствовал, а то что стало им самим. — Я люблю Вегаса. Я люблю вашего сына, — сказать это так уверенно и мужественно перед таким устрашающим человеком, как Кхун Кан не были пустым звуком. Так сыграть невозможно, такой тон, такие глаза не отрепетировать. — Тогда, будь ответственен за свои чувства, за свои слова! Ведь ты даже не представляешь какая в них сила. С этого момента ты не имеешь права от них отказываться, забыть, даже после смерти. Это не преданность, это больше. Гораздо выше земных чувств, это выше небес. Ведь тот, кого ты любишь это мой сын. И поверь мне на слово, если ты посмеешь забрать сердце моего Вегаса, я достану тебя где угодно. Поэтому прошу, не убивай его. Моего дорогого Вегаса. В этих словах была и суровость, жестокость, угроза, любовь, отчаяние, просьба. Столько всего было внутри Кхуна Кана, что он всегда скрывал, даже перед своими детьми. Но ради них же, он готов был раскрыть те оставшиеся частички его сердца, что остались после ухода жены. И он никогда не пожалеет эти лоскуты ради Вегаса, ради Макао. Насколько бы эта речь не казалась устрашающей, в ней было столько любви, ласки и беспокойства. И впервые Пит почувствовал, насколько это важно, ответственно, ведь теперь в его руке билось целое сердце, что он должен обнимать, держать в тепле, целовать и лелеять со всей душой. Это сердце теперь не вырвать от него, оно навсегда только с ним, что теперь и есть их обручальные кольца, вот их метки. Это опасно, ведь одно опасное движение, и сердце господина навсегда перестанет биться.