Дневник ангела

Слишком много причин сказать смерти «да», чем «нет». Губы, поцелованные им бесчисленное количество раз за эту жизнь, произнесли «да», навсегда приобретая белый оттенок. «Словно как луна при нашей первой встречи». Вегас стал тем, кто не верил словам, крикам, правде живого, но услышал мертвого. В то самое мгновение, вся тяжесть правды, смертельно придавливающее к земле свалилось на него невыносимым грузом. Он словно проснувшийся после долгой спячки медведь. Весь мир обрёл ни былую ясность, где отчетливо, детально продемонстрировано его уродство. И каким бы честным не была картина, справедливости здесь мало, ведь в итоге Пит бездыханный, холодный, пустой. «Это я…, Это я должен был быть … я». Но ангелы его окружали всегда, как и на небесах, так и на земле. Но, где же хранители Пита? Почему же не защитили его от такого зла, как Вегас Тирапаньякул?! Может это и есть спасение, забрать его из этого сущего ада. Дрожащими пальцами поглаживая осунувшийся скулы, искусанными в страхе губами поддевать его холодные. И сколько бы Вегас более не целовал его, с мольбой о прощении, с просьбой вернуться, насколько бы раскаявшимися не были прикосновения сейчас, они не проходили через накопленные за все эти годы слои боли. Тело более не согреешь. В гостиной расположились все, кто остался в доме второй семьи после поминок. Это был узкий круг людей, решившие вспомнить теплые моменты связанные с усопшим. Но причина смерти, лишь заставила сожалеть о мнимой вине перед ушедшим. Вегас намеренно избегал толпу. Одна мысль о жалости к нему выворачивало наизнанку. Кто-то другой, но он её не достоин. Но всё же, голоса доносившиеся из комнаты гостей привлекли его внимание. Они как крючок - заманили. — Помню, как из-за Порша, после клуба я пьяный заблевал Пита, причем это было его счастливая рубашка! — глаза были красные, а нос забит, — Думаю, я тогда расстроил Пита! — обреченно выдал Танкхун, вновь пускаясь в скорбь. Каждого, кто был в этой комнате гложет чувство вины перед Питом. А ответную улыбку, которой он одаривал их взамен стало больно вспоминать. Порш опустил голову. Он помнил, как ранил своего друга, как оскорбил и с каким легким «прости» посчитал, что всё забудется. Им овладел страх, легче было обвинить Пита, а не Кинна. Ведь любимый не предал бы, а друг…? В итоге он единственный, кто стал предателем. Порш оставил его, избегал их дружбы после той травмирующей ситуации, редко узнавал как дела, игнорировал явно подавленное состояние скрытое за фальшивой улыбкой и ничего не предпринимал, когда замечал хромую походку сопровождающийся с всхлипами боли. Вдруг, если бы он был ближе, Пит не чувствовал бы себя настолько одиноким, чтобы уйти? Это будет преследовать его вечно. На плечи Пита упала тяжесть всего мира, и Порш наблюдал, как она придавливает его к земле, день за днём забирая смысл его существования. Он хотел сказать, признаться в своей слабости, раскаяться за тот эгоистичный поступок. Порш затрясся, слёзы сожаление хлынули новой волной, и в голове вырисовывалась картина из их веселой, тёплой юности в той маленькой комнатушке для телохранителей. Порш почувствовал, насколько дорог был этот человек в его жизни, как много заставлял смеяться и сиять. Язык был готов произнести первые звуки, как крепкие пальцы схватила его правую ладонь, успокаивая и успокаиваясь. Кинн трясся не меньше. Голос дрогнув, произнёс то, что мучила его совесть вот уже какой год подряд. — Я, я … не успел. Я должен был извиниться. Я поступил подло, пытаясь надругаться над ним, склонить к тому, чего он не хотел. Последовал за своими страхами и напугал, травмировал, — Кинн не проронил ни слезинки, лишь достойно признал свою ошибку. Но голос дрожал, показывая, как сильно это отпечаталось у него в памяти. — Брат… ты? — встрял Ким с настороженным тоном. — Нет, я не смог, — Ким выдохнул, — Но… я чувствую, что причинил ему боль. И ещё, когда узнал, что он был беременным на тот момент, хотел… хотел застрелиться, — аналогично мужу, Кинн потупил взгляд на пол. Его исповедь завершилась. Каждый в этой комнате, кто считал Пита близким себе человеком утопал в пучине «если бы…». Но время вспять не повернуть, как и не восстановить остановившийся пульс. Вегас просто завис, внутри же его происходил бушующий ураган, метель из осознании всего сказанного. Оно заполнило с ног до головы, не давая двинуться. Пит не хотел, он вправду был жертвой обстоятельств, самой слабой пешкой в жестокой игре взрослых, «убитым» во время этого «преступления», приговоренным к шестнадцати годам страдания. Его Пит не хотел, его Пит никогда не выбирал Кинна, его Пита пытались склонить к тому, чего он не желал, его Пита чуть не изнасиловал кузен и в итоге… Вегас поднял ладони, посмотрел и увидел на них кровь. Всё зло в жизни его Пита он совершил этими руками. Он бил, он душил, насиловал несмотря на крики наполненные ужасом. Тело отреагировало всем и сразу. Хотелось разрыдаться, пуститься в бег, в истерику, в смех. Его разрывало со всех сторон, что отражалось в застывших глазах. Он отрицал своего сына, и этими же руками пригрозил, что задушит их малыша. Его проклятый язык оскорблял, обвинял и опускал на дно, весь он на протяжении всей их совместной жизни изменял, оставлял на дни, недели, месяцы в одиночестве, утопая в похоти с другими омегами. Не присутствовал в самых необходимых мгновениях и постоянно игнорировал его просьбу «проснуться». Ведь Вегас думал что это именно он обманут, предан любимым человеком. Что это его сердце измазали по стене, хотя истина в том, что его Пит, все эти шестнадцать лет лишь просыпался с надеждой на скорое пробуждение своего господина. Он не дождался. Всё его существование причина смерти этого хрупкого, одинокого, невинного существа. Постепенно земля уходила из под ног и границы реальности с кошмаром расплывались. Оседая на пол, Вегас понял что вот-вот потеряет сознание. Хотелось бы навсегда заснуть вечным сном.

********

— Здравствуйте, —высокий мужчина лет пятидесяти указал на кресло напротив рабочего стола. А сам встал, для рукопожатия с неожиданным гостем, что проигнорировал его приветственный жест, — Хорошо, — прошептал про себя хозяин кабинета, — Присаживайтесь, Вегас. Полагаю вы значительно младше меня, поэт… — Знаете моё имя, так ещё и возраст, — тон был враждебный, — Я же полагаю, что вы догадываетесь и о цели моего визита? — Догадываюсь, но всё же разъяснить ситуацию стоит. — Дело в том, что я подаю на вас в суд господин Пран. — Я в недоумении. Закона не нарушал, добропорядочный гражданин. Приношу поль…, — невинно развел руки, пожав плечами. — Блять! К чему эти игры!? Я про Пита! — Я это и имел в виду. Пит был моим клиентом. Он обратился к моим услугам, я их удовлетворил. Не вижу того, за что меня можно было бы осудит на законном уровне. Как же резало слух его простое «Пит» без соблюдения субординации. Смутное ощущение близости этих двоих красным светом загорелась в уголке сознания. — Я знаю, что для проведения этой операций в обязательном порядке необходимо присутствие родственников, — глаза так и пылали нетерпением, — Я изучил всё, и думаю на этом пункте вы и допустили оплошность. — Вегас, — Пран вытащил толстенную папку, и достав оттуда белую бумагу отложил в сторону, — Буду обращаться по имени, всё же я старше. К тому же ты не клиент. Не против? — ответа не последовало, — Продолжим. Вегас я скажу первый и последний раз, — игривости от него более не исходило. Тон стал серьезнее и суровее, — Всё было на законном уровне, ничьи права не были нарушены. Как и обязательное присутствие третьего лица, желательно с родственными связями. Пит был не один. Мыслить стало совсем туго. Лишь один вопрос крутился в голове. «Кто?» и десятки лиц присутствовавших на похоронах. Кого же предпочёл его муж в последний день своей жизни? Перед ним выставили ту бумажку, что ранее была отложена. Один лист и на ней фотография его Пита. — Ты можешь ознакомиться всеми деталями процедуры, как и узнать имя сопровождающего. Глаза беспорядочно бегали по листу в поиске злосчастного имени. Руки сжались, стук сердце заполнил разум, а ноги совсем не чувствовал. «Ким Тирапаньякул» про себя произнес Вегас. Не понял, не поверил, перечитал. Закрыл глаза, открыв снова черным на белом прочёл уже вслух «Ким Тирапаньякул». Жалкий голос промямлил: — Я не… не… не понимаю… — Я так же не понимаю. Учитывая причину проведения операции, ваше не присутствие меня удивило. Но это реакция врача Прана. Но вот психолог Пран, очень даже всё понимает, — он взглянул на наручные часы, отодвинув длинный рукав белого халата, — ещё четыре минуты. «Причина» засела в голове. Следом за имением, взгляд блуждал уже за поиском причины. «Эфтаназия страдающего заболеванием и невыносимыми симптомами недуга» Мир совсем перевернулся, реальность сделала скачок во времени не спросив его самого. — Какое ещё заболевание? Брови врача поднялись в высь, глаза приняли форму монеты, губы в удивлении раскрылись. Данный вопрос выбил весь запал хранившийся в терпеливо сжатых кулаках. К черту эти оставшиеся две минуты. Пран не выдержал, встав из-за стола подошел к «гостью». Пальцы потянулись к шее, в итоге ухватились за ворот рубашки. Грубо заставив того встать, врач затряс зависшего Вегаса. — Какого хуя ты спрашиваешь у меня?! Ты не знал?! Ты не знал или притворяешься?! — ответа не последовало, — Говори! Он не выдержал. Оставалось две минуты до окончания рабочих часов, две минуты, и он более не тот, кто лечит людей. — Как врач, я не могу тебя убить. Но как мужчина, я просто обязан это сделать. Кулак прошелся по скуле, затем ударв живот, вновь по лицу и так бесконечно. Всё эти восемь лет работы с Питом, с каждым днём ненависть к Вегасу Тирапаньякулу возрастала мощнейшей прогрессивностью. Хотелось крови, хотелось мучении, хотелось смерти. Отсутствие сопротивления лишь подтверждало сказанное. Сам же Вегас давно желал оказаться там, где его бесконечно избивают. — Почему же ты не знал?! Где же ты был всё это время?! Трахался на стороне, когда тот, за кого ты пришел «мстить» штабелями терял детей, которые ты же и заделал, — слова били сильнее кулаков, особенно сокрушительная правда, которая ранее неведома, — Пит не говорил, но его тело один сплошной признак надругательств. Насилие продолжалось и казалось Пран потерял смысл в этих ударах, что превратили лицо оппонента в кровавый замес. Вегас уже давно лежал, без шанса подняться самостоятельно, и как ранее взяв его за ворот, врач криком донёс: — Ты не можешь не знать всё это дерьмо! Ты не заслуживаешь неведения! Вегас, ты должен знать! Тяжело дышащий, растрепанный он достал из книжного шкафа три дневника. — Как психолог, я не должен. Но , как человек не могу допустить того, чтобы ты остался в своих фантазиях, в роли себя жертвы и мученика. Ведь это далеко не так.