Дневник ангела

Свет в конце туннеля казался всё дальше. Или же его заносили всё глубже и глубже в пучину темноты, где не найдется выхода, ведь нет ориентира, маяка, что просветит путь для заблудшей, утраченной всякой надежды души. Пит не знал, как и когда беда настигнет его. Всякое лицемерие, отрепетированная улыбка, приветливые фразы и полное отсутствие чувства собственного достоинства. Все всё знают. Никто в лицо не скажет, не принято. Но это не отменяет того факта, что все всё знают. Его присутствие в подобных деловых мероприятиях воспринималось всеми не как знакомство с супругом уважаемого гостя, а как дополнение к образу уважаемого гостя. Вегас, следом его идеальный костюм, безупречная укладка, дорогие часы, семейное кольцо и в конце, по значимости, его «дорогой» муж. Но всякие, не отличающиеся хорошей манерой, любили говорить «женушка». Всем хотелось намекнуть или колко пошутить на эту тему в ходе разговора с самим Питом. Но боялись. Нет, не омеги, а его хозяина, Вегаса. Но глаза не врали, в них отражалась та ухмылка, то злорадство, что и сочилась во всём невербальном. Это не про «задеть чувства» дорогого ему человека, а словно «специально наступить на начисто почищенные, лакированные туфли» альфы и прощебетать «—Прошу прощения, я не специально.» А на деле всё очень даже специально. Чувство собственничества Вегаса, было единственной причиной, по которой он никого не подпускал к Питу и другие не подступали к нему, неважно какими мотивами. Все знали, это игрушка Вегаса Тирапаньякула. Хоть и поломанная, погрызенная игрушка, но всё ещё не наскучившая своему хозяину. Поэтому другие даже думать не смели его заполучить, неважно ради каких целей. Но всё изменилось. В тот миг, когда он впервые за все годы их брака, пьяный, на веселье, у всех на виду, чуть ли не беря там же первого попавшегося смазливого омежку, ушёл по взрослому развлекаться, оставляя Пита одного сгорать от стыда и унижения в «холодный» декабрь, все, кто желал заполучить переставшую интересовать хозяина вещицу, начали действовать. Самыми бесстрашными оказались наглые, самодовольные представители японской мафии. Не получившийся у себя на родине, никудышные «якудза», решившие вести нелегальный бизнес в Тайланде наводили свои порядки. Хотя бы стоило сперва ознакомиться здешними, ведь все знали, Тирапаньякулам дорогу лучше не переходить. Не страшились они не наказания за совершенный грех, а последствия в виде мести. Казалось, уж если собственный муж не особо демонстрирует значимость супруга в его жизни, уходя из приема с другим, то чужим, посторонним можно так же. Отнестись к нему, как с украшением, как с игрушкой, как с мясом. Питу было мерзко, и внутри и снаружи. Машины с водителем не наблюдалось, пришлось вызывать нового. От дома к отелю минут сорок езды. Возвращаться в тот, роскошный стервятник совсем не хотелось. Даже если и привык к словам и косым взглядом, он предпочёл бы их отсутствие в своей жизни. Ничего не предвещало беды. Ведь это парковка пятизвездочного отеля. Повсюду камеры, охрана… Но озираясь вокруг, Пит понял, что совсем один в серой, немного влажной парковке. Самая обычная ситуация, но на душе стало тревожно от столь пронзительной тишины, разрастающейся по всему телу. Он просто знал, через секунду произойдет что-то ужасное. Разум требовал бежать, как он и поступил. Но было слишком поздно. Звуки затормозившегося, черного, тонированного фургона, откуда вышли два иностранца, взгляд которых Пит ловил на себе весь вечер мероприятия. Глаза их омерзительно прошлись вдоль его тела с ног до головы. Пит побежал сломя голову, не озираясь назад. Былой уверенности в своей физической силе, как в молодости не было. Хотя странно так говорить, в его то тридцать с лишним лет. Но душа и тело с придачей болезни, совсем ослабли. Сейчас нужно только добежать до безопасного места. Только избежать того, что непременно сломало бы его повторно, без шанса на восстановление, без шанса иметь желание жить. Но крепкие ладони, охотившихся на него ухватили его за плечо, а другой кулаком проехался по челюсти выбивая всякие шансы на спасения. Было плевать на гордость, было плевать, если кто-то увидеть его столь жалким, плачущим, поэтому он без колебаний начал кричать во весь голос. Его жалкие, отчаявшийся «Прошу помогите!», «Кто нибудь!» не дошли до ушей потенциального спасителя, лишь жутким эхом отразившись от бетонных стен, распространились в столь пустой подземной парковке. Пит чувствовал тошнотворные прикосновения по всему телу. Его затащили в тот самый фургон, где он с ещё способным мыслить головой, посчитал шестерых. Они говорили на незнакомом ему языке, изредка добавляя фразы на ломаном тайском. Питу казалось они везде и всегда, окружили его со всех сторон. Сколько бы он не брыкался, бился, закрывался, гадкие ручонки так и добрались до его одежды. Кто-то снимал с него галстук, кто-то отстегивал ремень брюк. Пуговицы белоснежной рубашки полетели в сторону. Это было последней каплей. Пит в безвыходности, в безнадежности нашёл, набрался сил бороться. Начал нападать с новой силой. Он знал, что машина уже давно едет по неизвестности, но омега был готов вылететь из нее немедленно. Юноше так и сумел проехаться по лицу одного из них, но в ответ на него посыпались удары от остальных мерзавцев. Водителя явно не устраивала суета на задних сидениях. Отвлекало. — Вы что, не можете справиться с какой-то сукой? И вот, ещё пару фраз на японском и на руках одного из них появилась бутылка спиртного. Он большими, пропахшими дешевой сигаретой пальцами, зафиксировал Пита за челюсть, горлышком бутылки коньяка втискиваясь между его зажатых губ, попутно вливая в его горло алкоголь. Пит стиснул зубы, тогда пальцы сжались сильнее, послышался хруст и стало чертовски больно. Тогда то, и адская жидкость заполнила полость рта, проникая внутрь. — Эй, малыш. От этого ты расслабишься и может даже получишь кайф, — альфа носом прошелся вдоль шей, вдыхая тягучий аромат, — Поэтому пей, сладкий. До дна. За всё время в фургоне его взяли пятеро. Кому-то хватило одного раза, а кому-то хотелось ещё и ещё. Больно и омерзительно. Питу хотелось сбросить своё потное, грязное тело и убежать из этого места, из этого мира, реальности. Хотелось закричать, но голос лишь предательски дрожал. Кажется он сорвал голосовые связки. Может оно и к лучшему? Зачем эти крики в пустоту? Пит гадал, где же их конечная точка. Куда они едут? Но вдруг, он не знал сколько прошло времени, машина затормозила. Появилась надежда, думалось его сейчас прикончат и дело с концом. Но они просто остановились на безлюдном поле. Кто-то выходил покурить, и снова возвращался. Кто-то же не мог насытиться Питом. И так, казалось беспрерывно. Это была бесконечная ночь. Юноша в моменте иронично подумал, откуда в нём столько жидкости для непрекращающихся течь слёз. Глаза жгли, или же это уже три бутылки алкоголя, насильно впиханные в него, выливаются из глаз? И тогда пришло осознание. Пит понял, что смирился. До какого-то времени омега пытался запомнить сколько раз его насильно взяли, чтобы… чтобы что? Отомстить? Запомнить и заставить ответить? Как жалко. Какой он жалкий. Сколько можно? Пит почувствовал себя ебаной тряпкой! — Эй, эй, не вырубайся. А то, я тебя ударю, — мерзкий смешок, неприятная влага от прошедшего по ушной раковине языка, — Ты красивый. Я не хочу бить по этой симпатичной мордашке, — Пит в лице лишь отвратительно, брезгливо сморщился. И тут дверца салона открылась снаружи, представляя взору того, кто всё это дело контролировал. Вроде был боссом среди всей кучки отбросов. — Блядь, нахуй болтаешь? Тут ещё один хочет. Быстро кончай и освобождай местечко, — затем погодя, — Хотя можно устроить его спереди и тог… — Нет, — категорично встрял он, —Хочу видеть его лицо. — Влюбился что ли? Не забывайся, надо его вернуть, пока его муженёк не заметил пропажи. — Блядь, не думаю, что забуду его, — затем он обратился к связанному под ним Питу, — Не хочешь остаться с нами? Ты же всё равно не нужен мужу, а мне да. Не любит тебя, хоть трахает? — ответа не последовало, — А я буду. Я правда, хоть прямо сейчас, — в подтверждении он резко вошел в него, двигаясь с бешеной скоростью. Пит просто закрыл глаза, представляя, что это сон, что это мираж, галлюцинация, что это происходит не с ним, а с кем-то чужим, слабым и жалким. Тот прикрыв дверь, произнёс напоследок: — Псих. Заканчивай. Мы получили информацию, что Вегас с своей ночной пассией покинули отель. Поэтому быстрее. Юноша про себя усмехнулся. Как же невыносимо больно, ведь даже чертовы насильники более хорошего представления об его браке. Вегас не станет его искать в ближайшие двое суток. Это обычная закономерность, которую он вычислил. После два дня он придёт пьяный, разбитый под покровом ночи в поисках его плоти для удовлетворения собственных потребностей. Или же мимолетно поинтересуется у домработницы о присутствии омеги дома. Как-то совсем грустно. Пит умолял, чтобы это поскорее прекратилось. Особенно то, что вдохами этот насильник произносил такие болезненные слова, целовал и повсюду глотал его аромат. Эти «нежности» убивали, лучше бы просто всунул и высунул. — Хочу увидеть беззаботное лицо Вегаса Тирапаньякула, что даже не подозревает, что я трахнул мать его детей, как последнюю шлюшку, — в самое ухо, — Каждый раз, как он будет брать тебя, а я уверен, он всё ещё сходит с ума по тебе, ты будешь вспоминать меня. Не сможешь выкинуть из головы то, что был использован, как ебанная тряпка в этом вонючем фургончике, — ехидная, злобная, торжествующая над чужой бедой насмешка, — Слушай, я даже рад, что твой муженёк перешёл дорогу нашему боссу, а то давно я не получал столь желанного удовольствия. Он говорил и говорил. И самое трагичное Пит слышал лишь правду. Как он обнимет своих детей после всего произошедшего? Как поцелует невинное дитя в щечку, в лобик погрязшими насильниками губами? Кем же стал он для Вегаса, после всего случившегося? Просто слыша от окружающих о том, какой он распутный, в глазах любимого он стал ниже. Теперь узнай Вегас об этом, умрёт ли он в его глазах окончательно, безвозвратно на надежду вновь встретиться в следующей жизни. Но кем же они были в этой жизни? Жнецами друг друга или ангелами хранителями?