Кому: Цукиеми
От кого: Орочи
«Почему Аматэрасу не может быть полезной даже в те редкие разы, когда я даю ей шанс?»
Ощущение вибрации возвращается менее чем через минуту, поэтому даже если Цукиеми позже пожалуется, что его отвлекли, Орочи все равно будет знать, что тот хотел поговорить.Кому: Орочи
От кого: Цукиеми
«Ты забыл, что у меня сегодня встреча с читателями?»
Орочи расслабленно ждет. Еще одну минуту спустя приходит следующее сообщение:Кому: Орочи
От кого: Цукиеми
«Не знаю, вроде это у тебя муж — бог грозы и штормов. Разве это не его поле ответственности?»
Орочи изгибает губы в маленькой победной улыбке. Бывший Бог Пророчеств угадывает причину капризности Змеиного Бога очень точно, даже если излишне язвит и не предлагает никакой реальной помощи. Хотя если подумать… И правда. Змеиный Бог, ныне живущий самой обыденной жизнью в современном мире, задумчиво постукивает себя пальцем по подбородку и кивает, соглашаясь, прежде чем вновь разблокировать телефон и отправить ответ.Кому: Цукиеми
От кого: Орочи
«Хорошо, развлекай своих фанатов. Ожидаю экземпляр твоей книги с автографом лично в руки *улыбающаяся змея*».
— Сусаноо? Не хочешь объяснить свое поведение? — чтобы дозваться до второго обитателя квартиры, Орочи хватает лишь немного повысить голос. Дверь между спальней и гостиной открыта, из другой комнаты доносится не очень громкий звук телевизора — отдельные слова вполне разборчивы, но в целом Орочи не может понять, что там идет на экране. Ему и неинтересно, ему просто нравится, что на фоне что-то звучит. — Что я сделал не так? — и ему нравится, как быстро Сусаноо откликается, но с такой растерянной интонацией. Сразу становится понятно, что он уделял внимание чему-то другому, не ожидал вопроса и точно не такого. Улыбка Орочи — провокационная, даже если ее не видят. Он слегка опускает взгляд, заставляя ресницы мягко мимолетно коснуться щек. — Твой муж хочет пойти гулять, но ему мешает дождь. Не хочешь что-то сделать с этим, о, доблестный быстрый и ярый бог-муж? ~ Это восхитительно забавно, насколько точно Орочи может себе представить, как Сусаноо дергается и бросает мечущий молнии взгляд в сторону спальни. — Ты никогда не забудешь мне этого, да? — голос Сусаноо звучит кисло и с ноткой обреченности. — Как я могу? Я думал, что видел все твои дикие, хаотичные и… ммм, раскрепощенные стороны, но оказалось, что это еще не все, на что ты способен. Орочи прокручивает большим пальцем кольцо на пальце, сохраняя в голосе «обиженные и оскорбленные» нотки, пока улыбается широко, и потирает подушечкой маленькие аметисты, украшающие выгравированные в металле молнии — маленькие, милые и слегка шероховатые. О, это тема, которая изрядно поднимает настроение Змеиному Богу. Недавняя совместная поездка в один из самых известных исторических музеев бывшего Хэйан-кё заставила Орочи пожалеть, что он очень долго обходил стороной это место раньше. Вид оригинального меча Амэ-но Хабакири за стеклом вызвал чувства смешанные, сумбурные и слегка меланхоличные. Он вспомнил, как ждал Сусаноо на «финальную битву». Во время Ритуального Танца, чтобы пробудить Аматэрасу. И как постепенно смирился с фактом, в котором по какой-то причине был уверен с самого начала… просто у Змеиного Бога — глупое сердце с мягкой уязвимой сердцевиной. Тогда он поймал взгляд нового Бога Пророчеств. Темный, хмурый и нечитаемый. Поле боя простиралось вокруг них, разрушенное, хаотичное и заполненное тлеющей энергией Эфира, все присутствующие на Ритуальном Танце были сосредоточены, напряжены и полны отчаяния напополам с упрямой надеждой, они не могли позволить себе отвлекаться. Но Сусаби, как и Змеиный Бог, тоже будто смотрел в сторону горизонта и ждал кого-то. Очевидно, кого именно. — Разве ты еще не понял? — Ямата-но Орочи прозвучал легкомысленно и беспечно, но он уже потерял часть заинтересованности в происходящем. — Он не придет. За почти целое тысячелетие, которое Орочи вновь провел в темноте, на этот раз будучи спящим, боги почти исчезли из жизни людей. И как-то так получилось, что реальные истории и представления о богах исказились таким невообразимым образом, что лекция музейного гида на тему «Сусаноо-но Микото — хаотичная душа морей и штормов» заставила брови Орочи подниматься невероятно высоко, практически теряясь в волосах, пока он слушал и не отрывал взгляда от краснеющего, бледнеющего и шокированного Сусаноо, который стоял в двух шагах. — Мм, господин генерал, а вы полны сюрпризов. После потерянное и недоверчивое выражение не сходило с лица бывшего Палача Такамагахары до конца вечера. И он все ронял из рук и продолжал бормотать себе под нос: «Я не знаю, что с людьми не так». А у Орочи за веками странным образом вспыхивал вид треснутого, поцарапанного и «потерявшего силу» меча, который когда-то был создан из их крови и костей. Он не видел его со своей последней попытки переродить этот мир. Собственническое чувство велело забрать меч обратно, а прошедшие годы — оставить его там, где он есть сейчас: пылиться на полках истории. В настоящем Сусаноо издает шумный раздраженный вздох, который отвлекает Орочи от воспоминаний. — Все эти истории — просто досужий вымысел. Ты ведь это знаешь. — Убить меня — бедную неподозревающую змею, — опоив алкоголем, так вероломно и бесчестно. Надеюсь, это все, что ты сделал с моим бессознательным тельцем? Сусаноо стонет, и Орочи решает смилостивиться и перестать его провоцировать. — Ладно-ладно, пикачу ~ Так что там с тем, чтобы «наколдовать» для меня немного ясного неба? Легенды о самом Змеиной Боге, дошедшие до современности, куда более лаконичны, а именно потому, наверное, менее… вычурны и нелепы. Он никогда не любил вкус алкоголя, в отличие от некой Богини-Императрицы и двух небезызвестных Лун. Так как же их образы в глазах смертных столь… перемешались? Наверное, Орочи уже никогда не узнает этого. — Я не буду помогать тебе с погодой, — надутые нотки слышатся в голосе Сусаноо. Орочи моргает, шокированный: — Почему?! — Потому что Такамагахара следит, чтобы боги больше не вмешивались в жизнь простых людей, — рассудительно произносит бог-который-все-еще-слишком-верен-правилам и добавляет через секунду паузы мстительно. — И потому что ты плохо себя вел. Орочи сам дуется, обиженно поджимая губы. Он ворчит под нос про то, что ведет себя более чем образцово и идеально, что Сусаноо, разумеется, слышит, но оставляет без ответа. В конце концов, Орочи вновь разблокирует телефон и отправляет еще одно сообщение Цукиеми:Кому: Цукиеми
От кого: Орочи
«Возвращайся с пенсии. Мне нужны точные прогнозы погоды от тебя».
Кому: Орочи
От кого: Цукиеми
«Сейчас. Только направлю в Такамагахару заявление на восстановление в должности».
Впрочем, Змеиный Бог развлекается. Орочи хочет вишневый чай и хочет остаться дома. То есть его желание выйти не настолько сильно, чтобы всерьез спорить или бороться. — Ладно, я потерплю. Даже если ты прогонишь дождь, там все равно будет слишком сыро и холодно. Он оставляет, наконец, окно в покое, позволяя тюли опуститься на место. Разворачивается, поддерживая Яни, которая все еще тяжестью лежит на его бедрах, теперь уже обеими руками. Из-за дождя спальня кажется такой, какой бывает только в особенные дни: очень светлой, что глазам немного больно, и одновременно с серым оттенком, монохромным, пасмурным, будто свинцовым. Орочи не любит такие «цвета». Он предпочитает «раскрашенный» мир. Вкупе с холодным и промозглым напоминанием о накатывающей поздней осени, он чувствует себя немного сонным и рассеянным. Ощущение времени в такой обстановке очень притупляется. Может быть и десять утра, и пять вечера. — Сусаноо, что ты смотришь? Орочи перебирается в гостиную. Ковер на полу и множество безделушек на полках делают звуки глухими, мягкими и округлыми по краям. Шаги босиком почти не издают звука. Орочи вжимается ступнями в пушистый ворс и едва удерживается, чтобы не потереться ими об него. Он почти думает принять змеиный облик, прижаться к ковру брюхом, заползти под диван и так провести день. Может, пока Сусаноо отвлечен, он заглянет в его мешок с клубками пряжи и утащит парочку, чтобы потом тот искал их по всей квартире. Об один из клубков — яркого лимонного цвета — Орочи «спотыкается» по пути, издает цокающий звук, догадываясь, кто из его девочек уже совершил данную «диверсию», и небольшим толчком пальцев помогает ему закатиться дальше под диван. — Это… — Орочи плюхается на диван рядом с Сусаноо и щурит глаза, — «Кулинарная битва»? Сусаноо качает головой и поправляет его: — «Адская кухня». — Ах… Орочи еще больше прищуривается и старается вникнуть, но быстро оставляет эту идею. Ему для просмотра телевизора требуется либо напрягать зрение, либо надеть очки. Он также интересуется и блокнотом на журнальном столике, который после приближения близко-близко к его близоруким глазам оказывается сборником «подсмотренных» рецептов и различных «кухонных хитростей». Почерк Сусаноо немного небрежный, но хорошо читаемый. Большинство блюд, которые привлекли внимание Сусаноо — удивительно далеки от традиционной японской кухни. — Мм, этот «американский лаймовый пирог» звучит многообещающе. Заинтересованно повернувший голову Сусаноо благодушно посмеивается над ним: — Ого, не с вишней? — Я ем не только вишню, — ни капли не обиженный Орочи кладет блокнот на место, приваливается к боку удобно сидящего Сусаноо, обвивая его предплечье руками, и произносит с абсолютной серьезностью. — Меня интересуют все сладости, которые может предложить мне этот мир. И-и-и… твои умелые руки. Тот, кто скажет, что Змеиный Бог беззастенчиво льстит, никогда не пробовал еду Сусаноо. И не попробует. — Однажды даже твои божественные зубы не выдержат, и у тебя будет кариес, — Сусаноо закатывает глаза, и Орочи ощущает это, даже когда больше играется с его домашней футболкой, прослеживая взглядом и пальцами узоры на поверхности. Его больше интересует, как грудь вздымается под тканью, заставляя ее натянуться, и опускается обратно в ровном, глубоком и расслабленном дыхании. — Тогда я просто использую свою божественную силу, чтобы их исцелить. Яни под водолазкой шевелится, разворачивается вокруг талии, ее чешуйчатый бок длинно трется о живот Орочи и руку Сусаноо, когда она выползает, проталкивается в зазор между подушек. Ее любимое место — как раз между этими подушками и спинкой дивана. Где темно и тесно, и она может слышать все. Потому что Яни больше всего любит слушать. Сусаноо так привык к ее повадкам, что не вздрагивает и не отвлекается, когда ощущает движение, даже на мгновение приподнимается, чтобы позволить ей проползти. Приятно и комфортно. Их квартира хорошо прогрета даже в самые холодные дни, но именно рядом с Сусаноо — самое теплое место в доме. Его тепло отличается. Оно живое и пульсирующее, происходит прямиком из его дикой и своенравной божественной силы. Единственное, в чем был прав тот гид из музея, это что у Бога Казни — хаотичная душа. Она полна чувств и эмоций. Орочи обводит узор на ткани поверх ключиц Сусаноо. Из-под ворота выглядывают искрящиеся линии татуировок, будто живые молнии залегли под кожей, но волосы Сусаноо сейчас мягкие и гладкие, падают ему на глаза. Орочи намеренно задевает сосок, ожидая, что Сусаноо вздрогнет в ответ. И так и происходит. — Что такое? ~ Кончик раздвоенного языка высовывается изо рта и облизывает губы. Орочи думает о том, что, если бы был умнее, то не позволил бы Сусаноо показать себя перед ним таким. Все эти… маленькие и внимательные жесты, отсутствие осторожности, привычки в отношении его змеек, как естественно он вписался и легко приспособился к жизни с Орочи. Они сложились, будто два пазла, будто всегда подходили друг другу. Кольцо на пальце служит напоминанием, что Орочи проиграл войну. Но он знал, что проиграет ее, если позволит себе влюбиться. Тонкие прохладные пальцы вновь игриво щипают маленькую нашаренную на груди «бусину», пользуются разницей температур, чтобы заставить сосок рефлекторно затвердеть. Сусаноо реагирует стойко, продолжая смотреть телепередачу. Орочи может разобрать, о чем говорят ее герои, но намеренно пропускает голоса как фоновый шум, вылавливая лишь отдельные слова. Он не такой уж и любитель телевидения, хотя признает красоту кинематографа и даже имеет «в багаже» парочку вполне себе восхитительных и запавших в душу лент. Сусаноо при этом нравятся более приземленные и простые вещи: семейные ситкомы, сериалы для домохозяек и телепередачи подобного типа, как он смотрит прямо сейчас. Это мило. Дразнящие щипки превращаются в намеренное растирание соска между кончиками пальцев. Мягкий рассеянный вздох и короткое ощущение кольнувшего пальцы электричества от татуировок — Сусаноо обращает внимание, что Орочи вовсе и не пытается смотреть в экран. На его лице появляется симпатичное хмурое выражение, означающее заботу: — Хочешь, я принесу тебе очки? — Не хочу, тогда мир станет еще «ярче». Сегодня от «белизны» вокруг у него и так немного болит голова. Вместо этого все внимание Орочи принадлежит златовласому Богу Казни под его боком — или это скорее Орочи находится под чужим боком, — который пахнет озоном, немного кожей, металлическим привкусом горячего железа, которое опустили в ледяную воду, и деревом. Апельсиновым деревом. Как-то самое, которое стоит у них в горшке на кухне — «домашний» компактный экземпляр — и которое так любит Айя. — Ты хочешь… ах, близости? — вопрос Сусаноо звучит «нелепо». Орочи хочет преувеличенно-непонимающе спросить: «Что же натолкнуло тебя на эту мысль? Неужели тот факт, что твою шею вдруг без предупреждения облизали змеиным языком?». Ведь именно это Орочи и делает, подтягивая к себе слишком высоко сидящего бога за ворот футболки. Потому что здесь «запах» сильнее всего. Там, где пульсирует жилка под кожей. Для Орочи, как для змеи, запахи и вкус так тесно переплетаются, что справедливости ради по таким его жестам никогда нельзя сказать точно, чего именно он хочет: просто освежить «воспоминания» или сплестись тем самым образом. Орочи улыбается уголками губ, когда лениво отстраняется, собирает с языка чужой вкус, растирая его по губам, по изнанке зубов, по нёбу и, наконец, сглатывая. Он открывает рот, чтобы немного потешиться над своим мужем, но… потом понимает, что на самом деле Сусаноо угадал довольно точно. Точнее… его предложение звучит хорошо и в самом деле импонирует Орочи сейчас. — Да, хочу. Удивительно, как короткая фраза заставляет сердце бывшего Бога Казни мгновенно ускориться. Несмотря на то, что за годы знакомства Сусаноо научился вполне стойко реагировать на постоянный флирт Орочи и иногда даже небрежно флиртовать в ответ, он все еще так трогательно уязвим перед выражением чувств прямо в лоб. Будь то физическое влечение или сердечная слабость… Нет, Ямата-но Орочи все еще не отказался от своего убеждения, что любовь — это слабость. Да, Ямата-но Орочи любит Сусаноо. Он смирился с этим так много лет назад, что никто уже не способен его упрекнуть подобным или задеть. Вишня — как чувства — зацвела тысячи лет назад и опала тогда же, в Разломе не было ни красивых лепестков, ни сладкого аромата. Темно. И беззвучно. История завершилась самым естественным образом. Но ее участники остались. А потом они просто стали… выше? Лучше? Взрослее? Вернулись к своей второй «молодости» и в ней остались навсегда. Вот он «рай», который смертные так ищут? И на пароме посреди океана, где они впервые после Суда встретились, чтобы начать все сначала, на самом деле не было уже ни «лидера Злых Богов», ни «Палача». Но все еще были «Орочи» и «Сусаноо». Были соленые брызги и слепящее солнце. И они скучали друг по другу, только в этот момент осознав в полной мере, насколько сильно. И удивительно то, с какой резвостью Сусаноо тут же пытается развернуться к нему и уделить внимание, хотя его интерес лежал в другом направлении еще мгновение назад. И ему наверняка до сих пор интересно происходящее на экране. Но пульс под рукой ускорен, а золотые глаза сконцентрированы лишь на одном Змеином Боге, темнеют и загораются интересом. — О? Даже так? Если ты первый хотел моего внимания, то мог просто попросить, Сусаноо. Орочи с наслаждением хохочет. Он считает искренность и отзывчивость Сусаноо восхитительными на вкус. Опускает руку вниз по чужой груди, задирает футболку и без всяких прелюдий засовывает ладонь под пояс домашних штанов, под резинку нижнего белья, смыкая пальцы кольцом вокруг мягкой плоти. На пробу покачивает несколько раз и ощущает, как она начинает теплеть и наполняться кровью. В собственном животе от предвкушения сладко сжимается и пульсирует. Он буквально хочет попробовать «отзывчивость Сусаноо» на вкус. И что же его останавливает? Правильно, ничего. Бледная рука перестает держать за воротник и вместо этого упирается Сусаноо в грудь, мешая оторваться от спинки дивана и наклониться ближе. У Змеиного Бога, может, изящные руки, которые мало знают грубой ручной работы, но в них достаточно силы, чтобы держать в узде по крайней мере одного беспокойного Бога Грома. Орочи прикладывает палец к губам и слегка изгибает их. — Тшш, пикачу, что по-твоему ты хочешь сделать? — Поцеловать тебя? — Сусаноо восхитительно растерян и полностью лишен хитрости. Изнутри сам собой вырывается снисходительный урчащий звук с нотками шипения, Орочи все-таки сдвигается с места, тянется и мимолетно касается губ Сусаноо, коротко облизывает языком нижнюю — пухлую и слегка обветренную. Дарит намек на грядущее угощение и для него, и для себя самого. — Вот так поцеловать? — это горячее выражение в расширенных золотых зрачках, неотрывно следящих за кончиком раздвоенного языка, невероятно приятно. — У меня есть идея получше. Я хочу взять тебя в рот. Грозовые глаза по-настоящему пульсируют — Орочи польщенно приглаживает собственные волосы, перекидывая их за спину. Он не ждет от Сусаноо словесного одобрения, он достаточно знает его, чтобы не сомневаться, что эта идея пришлась ему по душе… и благосклонно отозвалась в конкретных частях тела. Чтобы получить подтверждение, достаточно сжать член Сусаноо в ладони и ощутить его заметно возросшую твердость. Это приятное теплое чувство. Очень интимное, но также очень… уютное. У Орочи нет терпения — не сейчас, — он плавно сползает на пол, встает перед Сусаноо на колени. Пол покрыт толстым слоем пушистого ковра, поэтому сидеть на нем очень мягко. А кроме того ноги Змеиного Бога одеты в светлые домашние штаны, которые идеальны для такой прохладной погоды за окном. — Мне от тебя требуется не так уж и много, просто привстань, — Орочи небрежно хлопает Сусаноо по ляжкам, пока тот не сдвигается, чтобы Змеиный Бог мог помочь ему обнажиться во всех нужных интимных местах. Ничего сложного, на самом деле Орочи даже не избавляет его от штанов и нижнего белья полностью, просто стягивает на бедра. Сусаноо приходится опустить нижнюю часть тела ближе к краю дивана, а спину, плечи и затылок уложить на подушки и спинку. Так намного лучше, чем его ранняя поза «как шомпол». Конечно, с оставшейся одеждой не совсем удобно, но Орочи хочется именно так. Вид Сусаноо в домашнем — обладает особым очарованием, как и его полностью обнаженное тело. Эта задравшаяся от движений футболка. И голые ступни, которые утопают в слишком длинных штанинах. Орочи опускает ладонь на одну из них, подталкивая ткань вверх, потирает большим пальцем взъем стопы, выступающую косточку сустава, смыкает пальцы вокруг щиколотки и так держит опору. Ему хватает одной свободной руки, чтобы вытащить уже наполовину твердый член из-под одежды. Уже немного влажный на головке. Помогает ему выпрямиться, прижимая ближе к животу хозяина, методично растирая вверх-вниз перед своим лицом. Теплая и пульсирующая плоть почти полностью краснеет. Сусаноо чувствительно вздрагивает и смотрит на него широко распахнутыми глазами, в которых горячее терпкое чувство смешивается со слегка растерянным, почти… обиженным в том самом непристойном и хорошем смысле, рот приоткрыт, а уголки глаз блестят, хотя Орочи еще не успел ничего с ним сделать. Сусаноо до сих пор очень теряется в ситуациях, когда от него просят бездействовать. Его реакции смешанные, будто немного испуганные из-за своей… «ненужности». Очень верный правилам и с пунктиком на подчинение, но совсем не послушный. Сусаноо никогда не умел по-настоящему слушаться. Вот и сейчас он все-таки не удерживается: — Если мы расположимся рядом друг с другом, то я смог бы… Орочи издает разочарованный звук. Обрывая этот милый, но бессмысленный треп самым эффективным способом. — Я не хочу, чтобы ты заморачивался и делал для меня сейчас что-либо особенное, — четко и прямо озвучивает «правила», а потом сменяет «гнев» на «милость» и покровительственно похлопывает Сусаноо по колену, когда тот перестает копошиться. — Просто стань твердым, как хороший мальчик, и продолжай смотреть телевизор. Подобные слова тоже действуют очень эффективно. Член в ладони вздрагивает, а вены на нижней его стороне ощутимо пульсируют, заполняясь кровью до конца. Бывший Палач Такамагахары все-таки очень любит приказы. Орочи урчит от довольства. А Сусаноо краснеет и на мгновение прикрывает лицо ладонью. Тогда Орочи, наконец, пробует Сусаноо языком. Вкус терпкий, слегка землистый, с той же ноткой дерева и цитрусов, источником которой — Орочи теперь полностью уверен — является один из их гелей для душа. Но под ним — такой чистый запах самого Сусаноо. Словно бы… электрический. Орочи вздыхает и почти моментально ловит себя на том, что его мысли рассеиваются, а тело расслабляется. Он очень быстро теряет интерес к тому, хочет ли Сусаноо сказать что-либо в ответ, что происходит на экране телевизора, или из какой комнаты раздаются шипение змей и царапанье кошачьих лап. С физической точки зрения эти вещи перестают иметь значение. Частью сознания Орочи все еще считывает их, но так сильно сосредоточен на запахе тела Сусаноо и ощущении мягкой бархатистой плоти, которая прижимается к губам. Выдыхая. Облизывая раздвоенным языком член от основания до головки. Там, где особенно сильно пульсирует венка. Орочи подтягивается немного вверх и с легким глухим стоном опускается на возбужденную плоть ртом. Как и в случае с первоначальной инициативой, он не разменивается на долгие паузы и не ждет, когда Сусаноо будет готов. Берет сразу практически наполовину. И довольно быстро «проглатывает» оставшуюся часть. Уголки губ растягиваются, их слегка покалывает. Но прежде, чем это чувство становится болезненным, змеиная сущность берет вверх: челюсть растягивается, суставы и сухожилия гибкие и подвижные, как и всех змей. Орочи вовсе не против иногда польстить мужу и сделать это «по-человечески», как делает тот сам. Но сейчас неподходящее настроение. Минет на самом деле довольно романтизирован в культуре людей и менее удобен для их физиологии, чем принято считать. В нем очень важное эмоциональное удовольствие, которое получаешь от процесса так, чтобы некоторые физические неудобства приносили свою долю возбуждения, острого и пронзительного. О, Сусаноо — осознает тот в полной мере или нет — имеет очень явную оральную фиксацию. Всегда щедрый на ласки подобного рода. Полный энтузиазма и рвения. Орочи старается быть с ним мягким, ну… насколько это соответствует их желаниям и моменту. Так что Орочи в делах подобного рода ничем не оспоримое преимущество. Потому что он змея. И сейчас он просто хочет незатейливо держать мужа во рту и впитывать его мягкое домашнее тепло, пока тот сжимает пальцами край дивана и послушно пытается смотреть телепередачу. Как смотрел ее ранее. Орочи его попросил делать. Даже если все его тело подрагивает от ощущений, а испарина покрыла лоб и затылок, и дыхание сбилось. Слюна скапливается во рту. Орочи убирает клыки: он сам не замечает, как они заостряются, когда его змеиная часть проявляется сильнее, но столь же инстинктивно и складывает их, прижимая к нёбу. Не желая ранить. Ровный вдох через нос и выдох. Губы, наконец, смыкаются вокруг основания члена, кончик носа задевает довольно мягкие золотистые волосы на лобке Сусаноо, вжимается в них, ерошит. Желание приластиться такое сильное, что Орочи и делает, потираясь щекой вскользь о внутреннюю сторону бедра. Подбородком оттягивая ткань нижнего белья еще ниже. Язык прижат к нижней стороне члена, двигаясь едва-едва, лениво и бессистемно. Головка давит на корень языка, достигает задней стенки горла и на этом все. Это легко. Он берет его полностью. Даже забавляюще легко. И так Орочи замирает. Тратя мгновение на то, чтобы перевести немного сбившееся дыхание. Ему удивительно жарко — лицо и шея нагрелись и покраснели. Он чувствует стабильность — даже ловит себя на том, как опускает плечи и переводит вес, оседая на диван и ноги Сусаноо. Заземляюще — затылок немеет, его будто колет маленькими иголочками. Телефон, оставленный на диване и забившийся куда-то между подушками, издает звук и начинает вибрировать, отвлекая. Так звучит сигнал рабочего чата, когда у Орочи выходной. Узнавание всплывает в голове. Недостаточно резко, чтобы вывести Орочи из медитативного состояния, но между его бровей появляется маленькая хмурая складка. А потом источник раздражения оперативно замолкает. — Тшш, все хорошо. Я выключил, — большая теплая ладонь ложится на затылок и остается в таком положении, просто придерживая, растирая немеющее чувствительное место. Орочи кажется, что по его волосам пускают разряд, настолько электризующее чувство пробирает сверху вниз по позвоночнику, что он глухо всхлипывает и зажмуривает глаза. В уголках глаз невольно выступают слезы — всего лишь физиологическая реакция в ответ и на прикосновение, и на сам процесс, даже если у него отсутствует рвотный рефлекс. Рука тут же отдергивается, а голос Сусаноо звучит виновато: — Прости. Фиолетовые мутные глаза недовольно прищуриваются, вскидываясь вверх, а потом зрачки в них сужаются. Орочи намеренно медленно отклоняет голову так, чтобы его было хорошо видно. Открывает рот шире и плавно качается еще немного назад, а потом вперед, позволяя плоти вновь проникнуть во влажную алую полость, демонстрируя Сусаноо весь процесс очень детально и с лучшим ракурсом. Высовывает язык и чуть сгибает раздвоенный кончик, щекоча член, когда тот скользит по языку. Впрочем, быстро уставая и расслабляя его полностью. Слюна скапливается и размазывается по напряженной плоти. Заставляет блестеть и ее, и губы Орочи. Орочи все равно. Сейчас. Сусаноо стоит воспользоваться моментом и оценить его по достоинству: не каждый день ему дают возможность увидеть Змеиного Бога столь… ах, растрепанным. Впрочем, кого он обманывает, Сусаноо уже видел его любым… Орочи прикрывает глаза и легонько протяжно стонет, вновь теряя фокус в своих мыслях. Все внимание сосредотачивают на себе размеренные и мягкие покачивания головой вот так дальше. Пока Сусаноо не становится нетерпеливым, подергивая бедрами. И краем зрения Орочи замечает вновь протянувшуюся руку, которая предусмотрительное останавливается на расстоянии от его волос. Орочи рассеянно скашивает взгляд, а потом опускает ресницы, наклоняя голову и подставляя затылок. Безмолвно предоставляя лучшее решение «проблемы». Хотя, даже когда Сусаноо осторожно кладет пальцы на его обнаженный затылок, специально отодвигая в сторону длинные пряди, по телу Орочи пробегает дрожь. Волосы сползают через плечо и щекочут лицо, мешаются. Но ощущение руки — согревающее и приятное для его прохладной кожи. Потому что даже если лицо горит, остальное тело все еще жаждет тепла в столь промозглый и серый день. Кончики ногтей скребут по чешуйкам на задней стороне шеи и слабо надавливают. — Могу я? — голос бывшего Бога Казни звучит с хрипом и сдавленной интонацией, дыхание шумное и неровно свистящее, когда он втягивает воздух через нос. Орочи не отвечает. Он раскрывает челюсть, а потом расслабляет ее. Позволяя все. Вновь удобно роняет голову вниз, как в самом начале, и обхватывает член Сусаноо губами. Больше не провоцируя. Плавный переход в медленный и ленивый ритм из покачиваний, поглаживаний языком и влажного липкого скольжения, когда он сам расслаблен и бескостен, а чужая рука не очень сильно давит на затылок, при этом Сусаноо «помогает», двигаясь сам навстречу. Рот заполняет смазка, вязкий и солоноватый предэякулят, который обволакивает нёбо, зубы и гортань. Орочи глотает, заставляя вкус еще больше укорениться на рецепторах. Пальцы на затылке рефлекторно стискиваются крепче, а бедра под ним содрогаются. Орочи игнорирует чувствительность Сусаноо, он сам ощущает приятное онемение в горле и завораживающее удовольствие от этого терпкого, насыщенного и полностью «сусанистого» вкуса. Подобное слишком легко для него, он даже повторяет жест: еще несколько раз старательно сглатывает, сокращая мышцы горло, которое обхватывает головку члена. — Мхх, — со стороны Сусаноо доносится шорох и сдавленный звук, Орочи догадывается, что тот прижимает ко рту ладонь. А потом вновь роняет ее на диван, стискивая край. Происходящее на экране уже давно полностью ускользнуло от его внимания. Орочи слишком доволен собой, чтобы поругать мужа за невыполнение «простых» приказов. Слышать, как Сусаноо теряет контроль, все-таки намного лучше. Он вновь успокаивающе сжимает чужую ступню и поглаживает поджавшиеся пальцы. Движения тела Сусаноо очень хорошо демонстрируют, насколько тот на краю. «Давай, сорвись с него. Я хочу быть тем, кто тебя поймает». «Я не знаю, в какой именно момент — это стало так важно для меня». Сусаноо все же не выдерживает, его пальцы поднимаются выше по затылку и собирают в горсть волосы Орочи, слабое статическое электричество поднимает их у корней. Даже сейчас Сусаноо сдерживается. Не желает причинить дискомфорт. «Ты такой…» — глаза Орочи становятся мутными и липкими, слипшиеся ресницы мягко ложатся на щеки, скрывая расфокусированный взгляд. Внешний шум звучит как неразличимая дымка в ушах. Сердце колотится. Сердцебиение Сусаноо чувствуется на губах. Тук-тук-тук. Орочи просто прижимает язык снизу к характерно пульсирующей плоти, и снова сглатывает. Густой и терпкий землистый вкус наконец заполняет его рот, большая часть семени стекает в горло, заставляя рефлекторно сглатывать, но часть все же попадает на язык. И Орочи влажно щелкает им, когда через мгновение медленно подается головой назад, выпускает все еще частично сохранившую твердость плоть изо рта, и делает вдох. Он звучит почти неслышно как: — Ах… Вкус покрывает рот изнутри — плотный и гладкий, — требуется сглотнуть несколько раз, чтобы избавиться от него, и даже тогда отголоски все еще улавливаются рецепторами. Он открывает глаза, осоловело моргает, прогоняя расплывающуюся дымку, но фокус не возвращается от этого, поэтому он трех их руками. — Сусаноо… — Вот, иди сюда. Сусаноо обходительный и самоотверженный, как всегда, даже после оргазма он сбрасывает оцепенение очень быстро, чтобы откликнуться на просьбу Орочи, который сам еще не знает, о чем именно просит. Но он точно благодарен, когда его затаскивают обратно на диван, подтягивает ноги ближе к себе, засовывает ступни под край покрывала рядом. Орочи слегка морщится от липкого ощущения в штанах и пренебрежительно поправляет их, пока Сусаноо тоже дотягивается до его бедер и удивленно замирает. Весьма комично моргает, потом выражение становится… довольным. — Тебе понравилось? — Не комментируй, — Орочи бросает предостерегающе, он все еще замедленно и ошеломленно трогает языком изнутри зубы и щеки. Да, он сам не заметил, как кончил, но Сусаноо этого знать не нужно. Лицо совсем немного нагревается. Орочи чувствует себя… как персонаж одного из неловких любовных ситкомов о подростках, за просмотром которых он пару раз заставал Цукиеми. Орочи откашливается и переводит внимание, натягивая одеяло целиком на ноги. — Почему ты так на меня смотришь? — он ловит взгляд Сусаноо. Вопреки представившейся возможности, тот не спешит вновь вернуться к просмотру телешоу, а вместо этого прикован к лицу Змеиного Бога, и его золотые глаза выглядят мягкими, высветленными и расплавленными. — У тебя «змеиные» ямочки проявились. — Правда? Орочи удивленно моргает, потом зевает лениво, прикрывая рот ладонью. И только тогда замечает легкое характерное жжение в мышцах лица, которое возникает, когда они естественным образом… ах, «раскрываются», скажем так. Ощупывает щеки и безошибочно обнаруживает на них маленькие ромбовидные углубления. И правда проявились. Взгляд Сусаноо становится более зацикленным и завороженным. Как и всегда, Сусаноо очень ярко реагирует на все проявления «змеиных» черт Орочи. Орочи даже хочется полностью устрашающе открыть рот, как способны только змеи и совсем не способны люди, но он знает, что Сусаноо точно не испугается. Этот восхищенный «опасными животными» золотистый ретривер лишь забьет хвостом. Орочи смотрит на него снисходительно и смеется с шипением. Его горло все еще немного нежное и онемевшее для более человеческих звуков. Осторожно касается затылка и потирает его, задевая кончиками пальцев чешуйки, выглядывающие из ворота домашней одежды. Они на ощупь… более сухие, чем обычно, и слегка зудят. Это очень характерный признак приближающейся линьки, который заставляет Орочи вздохнуть. — Сбрасывать кожу зимой, отлично, — кисло морщится. Сусаноо реагирует на это куда более живо, уже сам — без подталкиваний, — предлагая помощь. Их отношения за годы после воссоединения… прошли довольно длинный путь. Многие вещи стали повседневными и легкими: не вызывали ненужной осторожности или неуверенности. Причем с обеих сторон. Орочи находит это… умиротворяющим. Порог терпимости Ямата-но Орочи к скуке — три минуты. И вот он все еще с Сусаноо спустя тысячи лет. Неразрывно. Тесно. Связан. Не это ли лучше всего говорит о его чувствах? Он в конце концов кладет голову на подушку поверх коленей Сусаноо и вытягивает ноги, собираясь лениво и расслабленно немного подремать под звуки телевизора и шорох дождя за окном. Пока мир не станет чуть-чуть менее белым и подавляющим. Хотя потом он обязательно первым делом примет душ. — Сусаноо, я хочу на ужин лаймовый пирог. — Конечно, — по голосу Сусаноо слышно, как он улыбается. Сусаноо — яркий и сияющий, полный оттенков. Орочи это нравится.