***
Несмотря на весну, становилось только тяжелее. Люди по прежнему падали на улицах, их вывозили… Но уже не было скользко, стало теплее, хотя ни Гриша, ни Маша теплых вещей не снимали — холод, казалось, поселился где-то внутри. Но они продолжали работать, даже падая без сил у станка, потому что за это им давали хлеб, кормили в столовой, стараясь поддержать, хоть немного помочь. Гриша иногда чувствовал внутреннюю усталость, желание опустить руки, но не позволял себе это сделать. Мальчик тормошил свою девочку, и Маша оживала. Под бомбами они зачастую выходили за пределы города, чтобы поискать травы, хоть что-нибудь, что могло помочь витаминами, разнообразить отсутствующее меню. Казалось, что весной стало страшнее, чем было зимой, но это, конечно же, только казалось. — Не могу больше, — вздохнула Надежда. — Просто сил нет… — Ты должна, — Маша тянула девушку. — Гриша, помоги! — вдвоем они поставили Надю, принявшись тормошить, отчего та вскоре прогнала свое настроение. Хотя апатия никуда не делась, она будто бы затаилась… — Гриша, пойдем за водой? — дети были очень истощены, поэтому Маша не могла сама, да и не ходила она никуда одна. — Пойдем, родная, — мальчик и сам не заметил, как у него выскочило это слово. Но девочка просто коротко прижалась к Грише. Если бы могла, она бы улыбнулась сейчас, только вот улыбки куда-то делись, как и почти все эмоции. Осталось только чувство голода и Гарри, который необыкновенно быстро стал Гришей. Весна тянулась чуть ли не медленнее, чем зима, но спешить детям было некуда. Надежда уже очень хорошо понимала, что не пережила бы зимы, если бы у нее не было этих двоих, поэтому девушка перестала хандрить, проживая день за днем. Всеми тремя Самойловыми овладело какое-то отупение, но тем не менее они продолжали жить и работать. Жить, как требовало Ленинградское Радио. И они жили… — Школы открылись, — мастер задумчиво посмотрел на Надежду. — Надо бы твоих туда… — Кинотеатры тоже открылись, да сил почти нет, — вздохнула девушка. — Они же работают… — Ладно, потеряем направление, — согласился сильно сдавший мужчина. — Может, и выживут… — Спасибо! — Надя не могла улыбнуться, пережитое зимой все еще давило на нее, а уж болезнь девочки… Вечером девушка рассказала о том, что видела в документах, заставив и Машу, и Гришу удивиться, но оба приняли реальность, как факт, не стараясь что-то изменить. Ведь, если бы их отправили в школу, то отменились бы рабочие карточки… А столовая очень много сделала для того, чтобы все трое Самойловых смогли выжить. — Всем говорите, что вам шестнадцать, — предупредила Надя. — Хорошо, Надя, — растянула губы в попытке улыбнуться Маша. Почему-то улыбка совсем не получалась, а получалось что-то похожее на оскал. Им, конечно, очень везло, но сил оставалось не так много. — Хорошо, — кивнул Гриша, погладив девочку, которой очень нравился этот жест. — Ну вот и молодцы, — девушка вздохнула, задумавшись. — Не представляю, как вы в свои двенадцать стоите эти смены и выгоняете норму за нормой… — Не надо об этом думать, — произнес мальчик. — А то будет, как с сороконожкой… — Это когда у нее спросили, как она умудряется передвигать ноги? — тихо спросила Маша. — Ну да… — кивнул Гриша. — Работаем и работаем, какая разница, как это получается? — Тоже верно, — кивнула Надежда. — Завтра мы идем в кино, нам билеты выдали в заводоуправлении. — Кино так кино, — согласилась Маша. — Я не против. Надя заметила, что жизнь будто бы проходила мимо, они втроем замкнулись на простом цикле: работа-сон-столовая. И все… Это, безусловно, заметили и старшие товарищи, практически принудительно послав всех троих в кинотеатр. Хорошей новостью стали трамваи. До сих пор, практически живя на заводе, Самойловы даже не заметили, что теперь домой можно доехать. В этот день их ждало кино… — Хорошо, что мы уже говорим, — хмыкнула Машка, устраивая голову на плече Гриши. На экране бежали кадры всего того, что прошло мимо, задевая лишь краем — зачем показали фильм «Ленинград в борьбе» тем, кто все это пережил совсем недавно, было не вполне понятно. Но Гриша и Маша смотрели, чувствуя, что внутри разгорается какая-то теплая надежда на то, что все будет хорошо. После фильма все трое шли домой пешком, глядя на людей вокруг. Было странно видеть пусть слабые, но улыбки на лицах. Этот сеанс сделал многое — дал надежду.***
Наверное, везение не могло продолжаться бесконечно, как не могла и магия бесконечно поддерживать организмы детей. Гриша, привычно не думая о себе, ничего никому о недомогании не сказал. Также привычно работал, поддерживая Машу, также пытался шутить и отдавать девочке свой хлеб, которого неожиданно стало больше. Неожиданно в столовой начали чуть-чуть лучше кормить, что сразу же заметила Надя. Заболевшим себя мальчик не чувствовал, лишь появилась апатия, неожиданно усилившись по сравнению с тем, что было. Но он считал это неважным. Важна была только Машенька, только для нее жил мальчик и только ради нее… Дистрофия набирала обороты, стало все тяжелее подниматься и идти куда-либо, но Гриша держал себя в тисках воли день за днем. Однажды ночью ему приснилась зеленоглазая женщина, протянувшая руку. Чем-то эта женщина была знакома мальчику, она звала Гришку, но мальчик лишь покачал головой. Время, когда он хотел умереть, кануло в Лету, теперь ему было ради кого жить. — Нет, — сказал Гришка. — Машка без меня не выдержит, я должен жить. — Хорошо, — кивнула рыжеволосая незнакомка. — Иди. Казалось, что это был просто сон, но с той ночи состояние мальчика резко ухудшилось, и он это сам чувствовал, пока однажды ночью мерный стук метронома не заменился стуком колес. Как-то так резко, без перехода звук изменился, наполняя Гришкино сердце болью. Он понял, что случилось… Не добудившись утром мальчика, Маша запаниковала, позвав Надю. Девушка сразу же поняла, что случилось. Она осознавала, что будет, стоит только девочке услышать это страшное слово, но со смертью ничего сделать не могла. Гриша ушел легко, не мучаясь, во сне, и вот теперь именно ей выпало сказать об этом. — Маша… Наш Гриша умер… — упали в тишину слова, которые и значили конец… Конец всего для девочки. — Нет… Нет… Нет… — замотала головой Маша. — Он не может умереть! Только не он! Почему не я?! Ну почему?! — слезы катились по ничего не выражающему лицу, на котором жили только глаза. И эти глаза сейчас выражали неверие, панику и такую боль… Просто невозможную… — Пойдем, надо его отвезти… — взяв у дворника тележку, Надя с девочкой погрузили в нее замотанного в старую простыню мальчика. Очень трудно было оторвать Машу от тела. Не желавшую расставаться с Гришей… Со своим Гарри Гермиону. — Нет… нет… нет… — девочка не воспринимала реальность, она просто не могла себе представить, что его больше нет. Они медленно шли туда, где мальчик будет лежать… Среди десятков, а, может, и сотен тысяч… Медленно, очень медленно. Маша все мотала головой и дрожала, казалось, вся. В груди будто разлился пожар, не давая вздохнуть. Увидев грузовик, заполненный телами, девочка судорожно всхлипнула и упала рядом со своим мальчиком. Надя кинулась к Маше, но… Девочка была мертва. Надя осталась одна, совсем одна на долгие недели. Но эти две смерти сломали что-то в ней самой, и однажды, присев отдохнуть в раздевалке завода, девушка так и осталась там.