***
Засаленные потрепанные таро наконец перетасованы, и обветренная рука вытянула из неровной колоды три карты; тот день стал одним из немногих на его памяти, когда Нотос решился приподнять полог времени и заглянуть в мир таких занятных Красных Кукол. С приятным шелестом на мшистый камень легла первая — с искривленным рогатым существом, расправившим кожаные крылья и сидящим на каменной колонне. К ней оказались прикованы двое — обнаженные мужчина и женщина, обладающие подрагивающими хвостами; создание с серебристой звездой во лбу то и дело сменяло свою зловещую гримасу на заплаканную и полную скорби, когда думало, что читатель не смотрит, и поглаживало белокурую голову пленницы. Левую ладонь крепко сжали чужие пальцы. Снова. — Раз, два... Отталкиваясь от каменных стен, приглушенный вопль Демона понесся по комнате, с каждой секундой раскрываясь во все новых оттенках болезненного хрипловатого звучания. Рука вспыхнула, как промасленная тряпица; языки огня обвивали ее до самого локтя, а Демон могла лишь трепыхаться в ужасе, подстегиваемая резким запахом обгорелой плоти. За оранжевыми лоскутами агонии виднелась кожа, потихоньку начавшая обугливаться и слоиться, вторя ослепительному свету где-то за глазами — горячему, как тысячи солнц. — Войдите в положение, монна Хоук, — шутливо отозвался седеющий мужчина с заостренными ушами, вынужденный перекрикивать ее. — С посохом или нет, урок состоялся бы сегодня. Урок длиною в раскаленную вечность. — Никто не смеет делать из меня дурака, слышишь? — он стремительно перескакивал от издевательски-уважительного тона на привычную яростную фамильярность. Мужчина выверенным жестом схватил ее подбородок, не обращая внимания на липкие следы крови на пальцах, и заставил мечущиеся глаза Демона остановиться на уровне собственных. В них плясало пламя, питавшееся ее плотью и кровью, будто отвратительным языческим подношением — вскоре блестящее отражение набросилось на оглушительный вертящийся мир и с всплеском боли слилось с пугающей расплавленной белизной в голове Демона, погасив тем самым все кругом. Он ушел. Все ее естество погрузилось в прохладную тьму, и лишь крошечный очаг теплился в груди Демона, просачиваясь из глаз жгучими слезами. Он ушел. И время начало отсчет с оглушительным хлопком двери. Поверх рогатого мученика легла следующая карта — перевернутая. Перед глазами Нотоса по выжженной каменистой земле плелся путник в коричневом запыленном балахоне, тонущий покрытой головой в разверзшемся снизу небе. Лампадка в его руках застыла наоборот, пока растерянный мужчина опирался на взлетевшую вверх землю и уставился себе под ноги, стараясь не глядеть на метящие вниз верхушки гор. — Погружай! Очередной воз стремительно наполнялся разнообразной домашней утварью, пока нервный управляющий прикрикивал на рабочих и отмечал что-то на куске пергамента. Отшельнику нечего было добавить к общему грузу: у него едва ли хватило бы пожитков даже для заплечного мешка, да и ему вовсе не по пути с оживленными слугами. Через пару дней магистр и его приближенные отправляются обратно в Минратос. Ни на какие уговоры тот не поддавался — хозяину позарез нужно было попасть в осаженный город, но никто не мог сказать — зачем? Отшельник вздохнул и, поправив рубаху, направился прямиком к кабинету Данариуса, откуда тот не выходил уже почти сутки. С тех пор, как ему в руки попалась Хоук, он прогнал телохранителя и беспрестанно практиковал с ней какие-то заклинания, что Отшельник принял с горьким торжеством: наемница все же оказалась змеей — ведь никакие ритуалы не сумели бы подарить возможность колдовать без наличия магического дара изначально. Он позволил себе сплюнуть на каменный пол — настолько невыносимо было думать о предательской улыбке новой подопечной Данариуса. Хотя в глубине души он радовался возможности оправдать изгнание Хоук из собственных мыслей — даже если она никак не желала оттуда исчезнуть насовсем. Привычные коридоры оказались еще более опустевшими, чем обычно; словно целое крыло поместья полностью забросили любые живые существа. Отшельник осторожно ступал по натертым камням, стараясь не издавать ни звука; провел пальцами по прохладной стене и не отрывал их от нее до тех пор, пока впереди не показалась заветная дверь. Он присел на окне у самого входа в кабинет, прикрывая глаза и прислушиваясь к приглушенному гомону, доносившемуся из комнаты. На его щеке плясали оранжевые блики заходящего солнца, простиравшего свои лучи через старый витраж и отпечатавшего расплывчатое изображение на пыльном полу, а Отшельник легко постукивал по своему колену и спокойно ждал. Тусклые голоса стремительно нарастали, а легкий жар на лице сходил на нет, пока светило опускалось за горизонт; но вскоре до него донеслись нечеловеческие вопли — и женский голос было нетрудно различить. Отшельник вскочил с насиженного места и в ужасе уставился на ржавеющую дверь, не веря собственным ушам — настолько отчаянны оказались эти животные стоны и крик. Его ногти впились в ладони, губы кровоточили от укусов, но он не мог заставить себя сдвинуться с места или закрыть голову руками и не слышать происходящего. Ошибки быть не могло — это Хоук, только принявшая кошмарные метаморфозы. Казалось, прошла вечность, пока надрывный крик оборвался и все погрузилось в зловещую тишину. С губ Отшельника сорвался неровный вздох, и шаги за дверью погнали его прочь; его присутствие должно оставаться тайной, как и все, что происходило в тех четырех стенах. Оставалось лишь бежать и разыскивать очередной темный угол, откуда никто не сумеет выудить скрывшегося Отшельника, и повторять себе: «Ничего не видел, ничего не знаю, ненавижу всем сердцем». Последним из неровной колоды появился осунувшийся бородатый мужчина, цепляющийся пальцами ног за свой золоченый трон и безуспешно пытающийся удержать высокий венец правой рукой. Ему тоже не повезло — устланный коврами пол оказался вверху карты, но многочисленные подушки, к удивлению восседающего на троне, не валились с него навстречу потолку храма. У подножия зависли в воздухе скрещенные золотые ключи, на которые человек то и дело косился, потрясая коротким жезлом; он беспрестанно хмурился и что-то постоянно бормотал. «Вследствие массовых беспорядков в Минратосе, город (а также немногочисленные прилежащие территории) оказались уязвимы для организованной атаки. Этим, к сожалению, воспользовалась рогатая братия, и большая часть тамошних земель ныне оккупирована. Воины Тумана тоже заметно активизировались, что не сулит ничего хорошего. Блондинчик, что бы ты там ни думал, мы либо действуем в ближайшее время, либо бросаем эту затею. Между прочим, удалось найти кое-что на того занюханного магистра. Он содействует некими "венатори", а это бельмо на глазу Тевинтера — одни из немногих, кто еще хуже большинства тамошних правителей. Данариус (если не ошибаюсь) движется в сторону Минратоса — ты понимаешь, что это значит. Как бы сильно я ни ценил общество твоей Хоук, бесславно сложить голову ни за что не кажется хорошей сделкой. Свяжись с остальными и заканчивай с этой беготней. Дерьмо стало серьезным». Письмо тут же направилось в заблаговременно разожженный очаг, и языки пламени мгновенно проглотили обтрепанный листок, обеспечивая полную конфиденциальность. Жрец раздраженно потер лоб и наконец перестал расхаживать из одного конца лечебницы в другую, прислушавшись к совету "кончать метаться по комнате" вызвавшейся убрать помещения женщины. Схватив со стула накидку, он пронесся мимо всех оставшихся посетителей и в абсолютном беспамятстве поднялся по нескольким лестничным пролетам. Вскоре Жрец оказался в тупике и обнаружил себя стоящим у парапета с видом на гавань и две громадные рыдающие фигуры в цепях; ветер отчаянно выл и трепал полы его одежды, рассыпая золотистые распущенные волосы по плечам мужчины. Он боялся этого письма больше всего и в то же время отлично осознавал, что поискам так или иначе должен прийти конец. Ему думалось, что ответ очевиден — подвергать риску отправившихся в Тевинтер друзей Мариан нельзя, а жизни многих предпочтительнее безопасности одной деятельной наемницы; но это была полнейшая чушь. Если бы ради нее следовало вырезать весь город, Жрец не сомневался бы ни на мгновение — и это ужасало. Глубина собственных чувств затуманивала его разум, отбирая любой здравый смысл, и, как невидимому предводителю целого восстания, это было непозволительно и, демон его дери, извращенно-сладостно. Соленые капли вместе с холодным влажным воздухом хлестали заросшее лицо Жреца, покалывая глаза и возвращая к реальности, словно отпугивая томные когтистые лапы горячего месива в его сердце. Следовало вернуться в лечебницу, отпустить последних пациентов, написать весточки сообщникам с просьбой сворачивать операцию, а затем методично скопировать пару страниц манифеста и наутро прикрепить их к доскам на видных местах. Следовало выбросить из головы любые сомнения и продолжить нести бремя миссионера, покоряясь воле бескомпромиссного Справедливости. Следовало убить в себе любовь к нашумевшей Хоук и искоренить все ростки привязанности к чему-либо иному, кроме своего дела. Но как воды океана продолжали с рокотом накатывать на скалистые берега Кирквола, так неизменно лицо Мариан появлялось перед ним каждую ночь, оставляя тот же могильный холод с пробуждением. Жрец закрыл глаза, и ничто в мире не могло вернуть его на праведный путь. Нотос аккуратно собрал все карты в колоду и сунул их в бархатный мешочек с золотым крестом, затем свернул свои пожитки и забросил сумку за плечо. Пора: на горизонте собирались тяжелые грозовые тучи — но тут он заметил глянцевый прямоугольник на оставленном камне посреди проплешины лесного массива. Заинтригованный, Нотос поднял его и узнал знакомую темную рубашку с двумя изукрашенными кругами и похолодел. С карты на него пристально смотрел юноша в алых одеждах, с насмешливой улыбкой воздевший белый скипетр к желтому небу. Сад, в котором стоял Маг, был полон буйно цветущих розовых кустов; на столике подле парня лежали меч, золотая чаша, посох и пентакль — неизменные атрибуты кучерявого чародея. Над его головой парила черная завитушка, символизирующая начало и конец в их столкновении, а всезнающий поганец никак не отводил с Нотоса глаз. Скривившись, он швырнул карту с разверзшегося в нескольких метрах от него обрыва и, нервно оправив капюшон, направился по прелым веткам куда глаза глядят — опережая розоватый рассвет и наступая тьме на пятки. В конце концов, карта сама вернется в колоду — от себя ведь все равно не убежишь.Chapter 12: Black Sheep
5 января 2015 г. в 18:33
— Мы почти на месте, — грубый голос извозчика воодушевил убаюканных тряской пассажиров.
Ровную, как стрела, дорогу обступали искривленные осины, неспешно избавляющиеся от золотой листвы и с ленивым шелестом оглаживающие бока кренящейся на один бок повозки. Воздух заполнил вездесущий прелый запах, сквозь который едва пробивалась предрассветная сырость земли; остывающие лучи солнца справлялись лишь с самыми верхушками жмущихся друг к другу рослых деревьев, предоставляя саму мощеную дорогу неизменной полутьме.
Стоит признаться: сидеть напротив эльфа в абсолютной тишине, изредка разбавляемой неловкими шуточками старика, Мариан порядком наскучило. Все путешествие тот с подчеркнуто равнодушным видом смотрел куда-то вдаль, то и дело бросая странные испытующие взгляды на наемницу сквозь полупрозрачную дымку дыхания — при этом неизменно игнорировал любые попытки завязать пустой разговор. Будто они вернулись к изначальной точке, где Фенрис утаивает свое недовольство и держится особняком, а Хоук совершает неуклюжие попытки сократить дистанцию. И это уже не было вопросом простой прихоти — симпатия эльфа явно имела свои преимущества, как показали их предыдущие злоключения. При абсолютном же равнодушии... можно было рассчитывать разве что голову оставить при себе — и то до поры до времени. А это ох как не устраивало потенциальную беглянку.
Конечно, им пришлось пережить плавание на небольшом грязном суденышке в негостеприимном холодном море, но Мариан отчего-то восхитили именно наземные пути. Дорога — зияющая выбоинами, имеющая привычку заканчивать развилки тупиками, заваленная камнями и сухими стволами, заброшенная даже бандитами — все равно непременно вела к нужному месту, куда древние зодчие указали еще задолго до падения Империи. Наверное, замысловатая система трактов останется незаменимым атрибутом любого государства, посягнувшего на целый мир; теперь же отчужденный и угасающий Тевинтер мог позволить себе содержать в порядке лишь самые основные торговые пути. Одно из таких заброшенных ответвлений постепенно влилось в оживленный поток разномастного транспорта, спешившего к воротам угрюмого Сегерона, который Фенрис одарил соответствующим взглядом — там сошли щуплый рыжий парень и его великовозрастный отец, а повозка продолжила тащиться дальше, в сторону полуразваленной каменной арки с едва различимой резьбой.
Двое попутчиков скрылись за небольшой дверцей, врезанной прямо в одну из створок колоссальных по своим размерам ворот, подталкиваемые древком копья какого-то солдата. Легковооруженная женщина с гербом Тевинтера на груди резко вырвала из крючковатых пальцев старика котомку и принялась придирчиво изучать ее содержимое в попытке найти что-нибудь ценное.
— Не припоминаю такого основательного осмотра, — Хоук приложила ребро ладони ко лбу в надежде разглядеть отдаляющиеся фигуры.
Фенрис, чьи отросшие волосы ветер превращал в абсолютный хаос, даже усугубил свою привычную хмурую гримасу.
— Что-то однозначно произошло.
— Кунари, — эльф встретил ее обеспокоенный взгляд и наконец позволил себе не отрываться. — Незадолго после твоего исчезновения к городу прибыл дредноут с отрядом.
Допустим, это служило причиной не возвращаться на скалистый остров. Но что мешало сделать покупки в Сегероне, который располагался в нескольких милях от поместья изначально?
— Дай угадаю. Тебя послали разведать ситуацию?
Раздраженный догадливостью Мариан, он устало вздохнул и решил не идти на попятную.
— Именно. Хотя мы, — эльф скривился, — я задержался.
Получается, Данариус не рискнул оставлять Хоук на попечение собственной стражи. Почему? Затея весьма опасная, даже если допускать, что пленник не попытается бежать. Это ведь только усложнило бы задачу, не так ли?
Когда происходящее не вписывается в рамки здравого смысла, стоит насторожиться.
Слишком мал шанс вычислить мотивы откровенно повернутого магистра, потому она решила оставить попытки разбираться в причинах на потом. Что важнее — последствия.
По всей видимости, эльф уже потерял интерес к наемнице и с фирменной гримасой разглядывал мельтешащую толщею пестрых листьев по обе стороны дороги, но неестественно выпрямленная спина и сцепленные в замок пальцы выдавали его напряженность. Мариан неожиданно обнаружила, что дрожит — почему-то холодные порывы ветра стали по-настоящему ощутимыми только сейчас; девушка поднесла ладони ко рту и попыталась согреть их собственным дыханием. Все же мантии определенно не доставало какой-нибудь накидки, спасающей от мороза или влаги, но единственный дырявый плащ достался Фенрису.
— Получается, Сегерон тоже под угрозой? — приходилось говорить громче, чем хотелось, или шквалы не давали словам достигнуть ушей собеседника.
В Хоук уперся испытующий взгляд Фенриса, с сомнением сжавшего губы в тонкую линию. Неужели он думал, что настолько очевидный ответ сможет дать ей какое-то преимущество в попытках улизнуть?
— Такой расклад... вполне вероятен, — осторожно начал эльф, кутаясь в вылинявший плащ. — Но когда он не был?
Верно, Мииран упоминал, что ситуация хоть и ухудшалась на протяжении последних двух лет, но беспрестанные бои за остров ведутся намного дольше. К тому же, в междоусобицах участвуют не только кунари и Тевинтерская Империя, но и коренные жители-ополченцы — загадочные Воины Тумана с бледной кожей и оружием. Сегерон постоянно на пороховой бочке — одной искры хватит, чтобы запустить необратимую череду разрушений.
— Почему же тогда Данариус и его приближенные не перебрались на большую землю? Стоит ли так рисковать?
— У него есть дела, которые не потерпят отлагательств, — воин ограничился лаконичным ответом, стараясь избегать взгляда наемницы.
"Дела? О, неужели..."
Запряженная лошадь ступила неровно и едва не попала в трещину у самой обочины задней ногой; повозка покачнулась и швырнула пассажиров в разные стороны. Каждый пренеприятно приложился к занозистой деревянной поверхности, но остался на своем месте, а извозчик едва различимо пробормотал что-то вроде извинения.
— Ты в безопасности, пока не начинаешь выделываться, — эльф поморщился и потер содранный локоть.
— Можешь ответить на один вопрос?
— Допустим.
— Почему все носятся со мной?
Воин моментально приоткрыл рот, словно собирался выпалить что-то нелестное, но вскоре сомкнул его и тяжело выдохнул. Он явно держал себя в узде и мнение предпочитал не озвучивать, потому и позволял магистру вкладывать слова в его рот.
— Это все равно останется за пределами твоего понимания, — угадать происхождение такого ответа не составило труда.
— Попытайся просветить, — язвительный тон мог отвратить собеседника, но ей было плевать.
Повисла напряженная пауза: их взгляды пересеклись, но Фенрис противостоял злости Мариан привычным мрачным спокойствием.
— Чем это поможет? Тебе нужен полный ответ, но кто станет раскрывать подробности сделки государственного масштаба? — устало вздохнул он.
У него имелось значительное превосходство — информация, что сильно раззадоривало уже угрожающе наклонившуюся ближе к сидящему напротив эльфу девушку. Незадолго до этого проявлявший хоть редкое и своеобразное, но сочувствие — даже расположение — воин оставался удивительно холоден и явно отказывался от мысли поспособствовать ее освобождению.
— Я действительно не вижу выхода, — воин дернул краем губ, будто распробовал горечь. — На самом деле его может и вовсе не быть.
Тускло-зеленые глаза эльфа пришпилили Хоук к плохо обтесанной лавке: он казался поразительно подавленным и... виноватым? Что за чушь.
— Ясно, — отрезала Мариан, — здесь я сама по себе.
— Слушай...
— Нет, спасибо. В самом деле, я и так злоупотребляю твоей доброжелательностью, — усмехнулась она.
И в том была доля правды — помимо очевидного желания задобрить воина и отвести подозрения, конечно. С чего вообще подобные разговоры не завершаются красноречивым рукоприкладством, если Фенрис являлся в первую очередь предполагаемым тюремщиком? Конечно, Хоук ожидала некоторой сострадательности со стороны такого же невольника, но тот порой оказывался чересчур небезразличным. Тем не менее, эльф был необычным рабом. С магистром его связывало что-то более крепкое, чем расписка на контракте о покупке.
Воин притянул к себе впечатляющий двуручный клинок, тем самым обнажив поджарую кожу на своем предплечье из-под плаща, и зажал его между ног. Похоже, то был лишь предлог прервать зрительный контакт — его можно было понять. Не озаботился прикрыть оголенную руку, а именно витиеватая белесая полоса привлекла внимание Мариан.
Стоило признать очевидное: эти метки были ужасными. Нет, нанесенный рисунок не представлял собой ничего отталкивающего — но стоило задержаться на них и проследить глазами до самой груди, как в кончиках пальцев ощущался болезненный зуд. Лишь в попытках представить себе процесс вживления и последующие ощущения... Девушка в очередной раз отвела глаза и почувствовала укол стыда.
Нельзя ожидать смелости взбунтоваться от кого-то, чей хозяин способен сотворить подобное. Удивительно, как эльф вообще сохранил способность симпатизировать людям, пусть и на свой манер; сохранил принципы и даже рискнул заступиться за незнакомку перед магистром, ранее нанесшим такие чудовищные клейма.
Хоук наконец подняла глаза на Фенриса, усердно изучавшего поцарапанное навершие меча, и обняла свои плечи.
— Фенрис... Спасибо. За все, — она произнесла это так тихо, что иной бы и не услышал.
Но воин тут же оторвался от увлекательного занятия и потрясенно уставился на девушку, ожидая продолжения или хотя бы объяснения сказанного. Ненамеренная пауза затянулась, а Мариан, не в состоянии выдержать недоуменного вида эльфа, потерла ладони и отвернулась в сторону стремительно удалявшихся однообразных деревьев и мелких камней, выбивающихся из-под задних колес повозки.
Прохладная морось вынуждала ее поежиться. Разве стук копыт всегда был настолько громким?
На ее плечах неожиданно оказался шерстяной плащ, и воин мимоходом набросил на Мариан свободный капюшон, оправляя завернувшийся край подола. Он на мгновение сжал ладонь девушки, позволяя прочувствовать теплоту его пальцев, и так же быстро отнял ее.
Несколько мгновений она оставалась совершенно неподвижной в бессильной попытке осознать происходящее, а затем, спохватившись, развернулась в сторону эльфа — к тому времени уже утвердившего подбородок на рукояти клинка и прикрывшего глаза в полудреме.
— Нечестно, — возмутилась девушка. — Что это за грязный прием?
Фенрис не отозвался, но она могла поклясться, что на мгновение на его лице промелькнула улыбка. Смирившись с поражением, Хоук натянула ворот теплой накидки до самого носа и подняла голову к просматривающемуся сквозь перекрестные ветви месяцу, стремительно таявшему в угоду взошедшему солнцу; последнему дыханию беззвездной ночи.
Чем дальше, тем больше все это походило на какую-то игру. И чем дальше, чем сильнее Мариан запутывалась в собственных ниточках, ужасаясь перспективе поиска кукловода вслепую и в одиночку.
Извозчик прищелкнул языком и погнал лошадь на пологий склон холма, увенчанный впечатляющих размеров поместьем, тем самым завершая самый длинный разговор за последнюю неделю.