Лиса на привязи

Проснувшись, Зак думает не о разбитом носе или ждущей в одиночестве сестре, а о человеке, о котором думать теперь и не было смысла. О Фреде. О том, что его больше нет в живых, и в этом его заслуга. Вспомнились нервные бегающие злые, но все же человеческие, глаза толстяка, чисто-выбритое лицо, яркая одежда самодура. Зак ненавидел его, за него же держался, как за единственного мужчину в борделе. Пусть Фред и не считал его таковым. Любил обращаться к Заку: «девочка моя» или «дорогуша». Как бы сильнее продавливая хлипкую нишу уверенности, что Зак родился мужчиной и должен вести себя, подобно мужчине. Он мечтал, что настанет день расплаты, но сейчас ему вспомнились те редкие мгновения, когда Фред был добр с ним. Когда Зак мог сдохнуть, но не сдох, цепляясь за скупую соломинку помощи сутенера. Когда в нужный момент у его кровати появлялась тарелка крепкого куриного бульона или упаковка обезболивающего. Фред поступал так из жалости или потому что задница юноши слишком дорого стоила. Это был человек, что приложил руку к его с сестрой воспитанию. Пусть человек любивший нет-нет да и облапать или притаиться в шкафу, наблюдая, как Зак принимает клиента и мастурбируя. Теперь Фред мертв. Страшный, жестокий, могучий Фред…Мертв, потому что Зак приказал убить его Полу Нэрциссу. В квартире нет штор, пустовато и пыльно. Огни ночного Лондона наполняют комнату приглушенным красноватым светом. Переносица слегка опухла и посинела около глаз, но в целом лицо на месте. Зак бережно складывает окровавленный халат на диван, повязав сверток поясом-бантиком, остается в женской ночной рубашке. Капля крови брызнула и на нее, Зак нарочно этого не замечает. Ступает по холодному полу босиком, осматриваясь. Щеки и тело горят, как при гриппе. Пол дрыхнет на не расправленной кровати, совершенно потеряв бдительность. На уголках губ поблескивает слюна, сам тихо похрапывает. Немытая чашка из-под кофе на столе. Будто пытался побороть сон, но усталость одержала верх. Сдавленно-нежно произносит имя Босса: «Ральф… я…ахах.ну не тупи.» Больше ничего разобрать нельзя. Зак воображает, что этот суровый опасный мужчина влюблен в своего друга, как наивная школьница. Эта мысль веселит и растекается по низу живота вместе с теплом. Зак медленно садится на свободную половину, стараясь дышать через раз. В красном свете Лондона лицо Пола Нэрцисса можно даже увидеть красивым. — Груши… — Шепчет Пол, шмыгая носом. Зак улыбается, как бы растроганный и польщенный. Длинные черные волосы волнами ложатся на подушку. Груши это его аромат: сочетание кисло-сладкой свежести и пряности. За спящим Полом приятно наблюдать. Зак едва осязаемо касается пальцем колючей щеки, губ, подбородка и шеи. Испуганно отдергивает руку, когда Пол хмурится — щекотно. Быстро облизывает теплую мочку уха влажным языком. Наблюдает, как по телу Пола пробегают мурашки. Долго смотрит в потолок, выжидая и собираясь с мыслями. Перегоняет слюну во рту, садится ближе. Один прыжок и Зак, как матадор, оседлает этого крупного дикого зверя. Сольется с ним воедино и получит то мерзкое, будничное, но самое доступное ему удовольствие. Оно поможет справиться с физической болью и вытеснит мысли о крови Фреда, пролитой на паркете в борделе. Пол лежит на спине, Зак медленно расстегивает на нем ширинку. — Спасибо за помощь… Папочка… Длинные черные волосы спадают на живот спящего. Горячие причмокивания. Зак держит Пола за ноги. — Ааа! — Почувствовав вес над собой, гангстер резко просыпается. Валит Зака с кровати, намертво прижимает ногой. — Какого черта ты делаешь?! Ты хотел убить меня, после того, что я для тебя сделал?! Отвечай, сука! Пол смотрит в детские черные испуганные глаза нашкодившего мальчишки. Быстро застегивает ширинку, пыхтя от злобы. — Я не… — Не собираюсь за это тебе платить! Идиот! У нормальных людей так не принято… Заниматься сексом с представителем своего пола или во сне после убийства — он не уточнил. — Это не за деньги. — С улыбкой оправдывался Зак, — Ты просто мне понравился… Не хочешь так? Тогда я сейчас разденусь и… — Я об этом тебя не просил. Я тебя знаю меньше суток, щенок. А вдруг ты заразный! — Пол рассеянно убрал с мальчишки ногу — он не опасен, просто немного двинутый головой, как и все шлюхи. — Вовсе нет! Меня каждую неделю проверяет доктор! — Пол знает кухню «Ёкая», он сказал это нарочно, но Зак не обиделся, а будто сильней возбудился. Пользуясь моментом бросается в объятья мужчины, целует в шею. Пол брезгливо отворачивает голову, как от ласки дальней родственницы на семейном празднике. — Прекрати! Иначе оторву все, что осталось! — Ну па-а-апочка! — Зак тянет руку к его паху. — Какой я тебе папочка?! — Пол краснеет от гнева, хватает мальчишку в охапку и несет к кровати. Довольный Зак пытается поймать губы его губы своими губами, Пол больно вжимает его в матрас, стягивает трусы. — Разве то, что было в лифте, не.? — Игривое хихиканье, — Просто закрой глаза, если я тебе противен. Ты обещал меня наказать! — Ну раз обещал… — Удар ремнем по голой заднице, — Нельзя! Нельзя лезть к Полу! — Еще удар, -Плохой Зак! Плохой! Бессовестный! — Что?! За что?! — Зак в ужасе пытается сбежать, Пол крепко держит его за шкирку. — Я ведь просил по-человечески! — Хлещет, — Хочешь жить — соблюдай правила! И не делай то, о чем не просили! — Удар. Зак вскрикивает. Пол его отпускает, — Дурная привычка! За нее не доплачивают! Зак прячется под столом. Рассерженные черные глаза горят в темноте. — Мы не закончили разговор. — Пол вытягивает его за ногу, садится сверху, — Вот зачем я тебя пустил? Сам виноват! Добро оно наказуемо… — Тянется за ремнем. — А-ай! Ну все! Я понял, хватит! Да ты импотент что ли?! Крупная ладонь Пола ложиться на девичью шейку Зака. Кажется, игры кончились. В горле застучало сердце. Пол оскорбился. — Не надо…пожалуйста… — Зак чувствует, что задыхается. — Ты еще не посинел. — Пустой холодный взгляд. Одна рука на шее — вторая держит корпус тела. Зак делает попытку вырваться — тщетно. Даже с места не сдвинуться. — Береги силы. В глазах Зака встают слезы. Ноги отчаянно скользят по поверхности пола. Хриплые стоны. Комната сотрясается из-за тиканья часов, только сейчас Зак обращает на них внимание. — Не бойся, я тебя не убью. Наверное… — Ухмылка, внимательно смотрит в глаза, лениво вздыхает и протягивает, — Ладно, пацан, мне уже надоело. Пора с этим заканчивать… Пол разминает левой рукой затекшие после сна плечи. Хмурится. Приглядывается к замершему от ужаса Заку. Тот не моргает. Испугался. Под ними растекалась теплая желтая лужа. В нос ударил запах мочи. Полу понадобилась несколько мгновений, чтобы сообразить. — Черт! Твою мать! — Быстро соскакивает, бьет себя по голове кулаком, — Сука! Сука! Сука! Я же не собирался тебя убивать, идиот! Зак плачет, лежа на полу. — Выбросить теперь все придется! — Скидывает с себя одежду, злой и смущенный одновременно, — И полы с хлоркой мыть! Что, к туалету не приучен?! Зак закрыл красное от стыда лицо волосами, хнычет. Плечи дрожат. Пол закатил глаза. — Ревешь, как баба… грр… Иди — помойся! — Прости… Я уберу… — Конечно, уберешь! — Идет в ванную, — Пусть будет проклят тот день, когда я встретил тебя! Ей Богу, это была худшая поездка в бордель в моей жизни!.. Ну что лежишь, вставай! Пол смотрит на настенные часы, куря сигарету. Зак голышом наводит порядок. Последняя одежда, что была на нем — в стирке. — …Меня нельзя пугать. — Буркнул из темноты. — А меня можно?! — Пол резко обернулся, радуясь возможности проораться, — Я гангстер! И не простой! Телохранитель Ральфа Уилсона! Его убить могут в любой момент! Думаешь, я часто сплю?! Я в напряжении постоянно… И я совершил непростительную ошибку, когда привез тебя сюда, поддавшись твоим бабьим слезам! Откуда мне знать, что ты не враг?! У меня от тебя одни проблемы! Кому расскажешь, те… Нет, теперь это точно умрет вместе со мной! — Меня все-равно нельзя пугать! — Зак обиженно выпятил губу, — Я думал ты… А ты меня бьешь!.. Ты плохой… Ничем не лучше Фреда… — А с чего ты взял, что я хороший?! — Не знаю… Ты меня пожалел. И не хочешь со мной спать… Тогда зачем? — Косой взгляд из темноты. — Старею, наверное… — Накидываю Заку на плечи плед. — Я хотел тебя отблагодарить, я больше ничего не умею и у меня ничего нет… — Так! Мне через два часа ехать в особняк Босса! Успею поспать. Ничего не хочу слушать, особенно после того, что сейчас было… Я предупреждал, что меня мужики не интересуют… И о таких вещах спрашивают… Уловлю с твоей стороны лишнее движение — застрелю. Понял? — Зак продолжает наводить чистоту, видимо, вошел во вкус — принялся за грязную посуду. — Думаю, понял.

***

— Почему у тебя нет зубов? — Серьезно спрашивает семилетний Зак из-под кепки, мать осуждающе хлопает его по плечу. Брал бы пример с Кейт! Вот, кто действительно умеет вести себя тихо. Мясистая высокая женщина с отвисшими тяжелыми грудями, черноволосая и ярко-накрашенная опускает на него злые пьяные глаза. Одновременно впалые и объемные щеки покачиваются вслед за ее головой. Она сердито выпячивает губу. — Придет время и ты поймешь. Она шипела на мать на пороге, кутаясь в цветастую шаль. Им пришлось ждать у подъезда пока из нужной квартиры не вышел запозднившийся гость: Зак успел пройтись по бордюру десять раз туда и обратно, обнаружил воронье гнездо. Звал с собой сестру, но та хмурилась, сидя в объятиях Ренаты. Им с Кейт налили по кружке молока, посадили в самый дальний угол и запретили шевелиться. Близнецы были голодны и потому быстро согласились. Добросовестно молчали пятнадцать минут, изучая тесную захламленную комнатку только глазами. Зак больно толкнул сестру локтем в живот, та, зазевавшись, чуть не пролила остатки молока на скромное чистенькое платье. Зак указал пальцем на покрытую копотью старую картину, что висела прямо над их головами. Там была изображена толстая голая тетка, бессовестно выпятившая зад напоказ. Кейт в ужасе захлопала глазами. Зак молча решил для себя, что отцу бы это понравилось. Женщина недолго слушала жалобный шепот Ренаты, прервала ее на половине рассказа и принялась кричать, вытягивала новые и новые подробности и вновь переходила на крик. В конце-концов рухнула за деревянный грубый стол огромной грудью, опустила голову и принялась по-коровьи рыдать. Дети, смутившись, опустили глаза в кружки. Тощая совсем уж некрасивая без длинных каштановых волос, убранных под черный платок, Рената тихо заскулила, поглаживая голые толстые руки женщины. Силилась не заплакать в голос. Из-под ресниц Кейт тоже выкатились две равнодушные крупные горячие слезинки. Зак догадался, что женщины плачут, обсуждая смерть отца. За долгие безрадостные голодные две недели ему осточертели слезы. С трудом понимал, что значит: «отца больше нет!» Он пропадал месяцами, в море или по кабакам, здоровый или избитый на улице, но всегда возвращался. Зак видел смерть лишь единожды — в квартире соседей на столе в гробу лежала древняя старуха, а детям раздавали конфеты. Близнецам хотелось бежать от жуткого зрелища, несмотря на предлагаемые угощения. Родители грозно пресекали каждый неосторожный детский шаг, вокруг плакали или ели. Лишь старуха, бледная и уродливая сохраняла лицо. Нельзя было представить в таком же деревянном ящике красивого смуглого смеющегося Ренато. Зря мать не позволила детям проститься с отцом, хоть после страшного падения от него мало что осталось. Зря не привела на свежую могилу, оберегая от слез их милые чернявые мордашки. И если Кейт послушно смирилась и поверила в случившееся — умела в свои семь нести траур, то для Зака все напоминало затянувшуюся шутку. Ему отныне запрещали свободно бегать по улице с мальчишками, смеяться и шумно играть. Запрещали приставать с вопросами к взрослым, следящим чтобы они покинули квартиру вовремя и со всеми вещами, к обитателям ночлежки и к этой странной леди, что приходилась им родной теткой. Ренато приехал в Лондон, сидя у старшей сестры на руках. За свою недолгую жизнь он был любим многими женщинами, но любовь Сары оставалась самой мучительной и противоречивой для них обоих. Ренато не часто, но задумывался: сколько же детей родилось в его семье? Он смутно помнит лица малышей, не переживших эмиграции в Британию. Но были ли это его братья и сестры или просто товарищи по несчастью, Ренато не знал. Сара никогда не говорила об этом. Она попала в большой город, будучи еще красивой девчонкой с младенцем-братом в придачу. Не мудрено нуждалась быстрых в деньгах: оформила «желтый билет», сняла комнатушку и принялась торговать своим телом. Соскакивала с мужика, когда Ренато плакал в колыбели за ширмой. Он заменил ей сына, любимого мужчину и злейшего врага. Рос непослушным, острым на язык и упрямым. Весь день шатался по улицам, воровал, попрошайничал, с кем-то дрался, после заката солнца голодный грязный и злой садился за стол. Сара наливала ему суп, прощаясь с последним клиентом и осыпая упреками. Он не хотел учиться даже языку! Постоянно рвал рубашки и ботинки, ради которых ей приходилось идти на большие жертвы. Пьяная Сара колотила его ножкой от табурета до кровавых соплей. Ренато убегал и не возвращался неделями. Сара плача ходила по дворам, заглядывая в каждую щель. Звала брата домой.Когда он ушел работать в порт сперва обрадовалась. Но получив первую копеечку, Ренато не вернулся. И когда его спрашивали о плачущей женщине в цветном платье на мосту, он говорил, что впервые видит эту шалаву. Сара уклонялась от усмешек и косых взглядов моряков, просила знакомых передать брату зимние вещи или кусочек сала. Иногда Ренато принимал эту помощь. Иногда заглядывал к ней на бульвар. Постаревшая и растолстевшая Сара была вынуждена стоять на улице, как самая дешевая шлюха. Ренато брезговал такой родней. Стремление брата накопить на свой угол Сара жестко осекла — «женилка не выросла!» Так поссорилась с ним еще сильнее, а увидев Ренату вживую, сразу ее возненавидела. Она показалась изнеженной, глупой и стервозной: сидела в тепле с животом, пока брат разгружал мешки в порту. Ради Сары он бы никогда не обзавелся комнатой, на нее с такой любовью не смотрел! Все досталось горбатой девчонке-крольчихе. Достался Ренато, выращенный ее усилиями. Сара давно похоронила брата у себя в голове, он изредка воскресал, занимая деньги. Она осыпала его последними словами, но отдавала последнее, зная, что он никогда не отдаст. А сегодня его горбатая сопливая женушка пришла на ее порог с двумя тощими, похожими на брата выродками. И говорит, что Ренато больше нет в живых. Без него у семьи нет возможности оставаться в хорошей квартире с обоями, электрическим светом и миролюбивыми соседями. Болезненная неторопливая Рената подрабатывала шитьем и починкой одежды, но этого едва хватало на еду. А ведь детям нельзя бродяжничать на улице… — Я не могу их оставить здесь, безмозглая ты курица! — Сара разливала джинн по стаканам, непьющая Рената с трудом, но поддалась, — Ко мне ходят гости! Ренато хотя бы был один, а этих — двое! Мне их кормить нечем! Они говорят по-английски? Ты отдала их в школу, кошка ты драная?! — Я хотела отдать… — Мать тихо жаловалась, — Муж был против… Зачем, говорит, им школа, если… Зак пойдет к нему в порт, Кейт ко мне в мастерскую… — Довольно! За спину покойника не спрячешься! — Злилась тетка, — Если бы они знали язык, их можно было пристроить в дешевенькую школу… А так только в приют. — В приют?! — Перепугалась Рената, вспоминая свое прошлое, — Как в приют? Нельзя им в приют! Они у меня домашние совсем… Сарочка, душенька, мне бы их на пару месяцев, милая… Я найду работу по-лучше и заберу их…! — Ой, ой — запела! Сами виноваты, сволочи! Нечего теперь слезы лить! У детей в тот же миг тоже произошла небольшая ссора. Близнецы сидели на полу, вышивая с двух концов одно полотно. Со стороны взглянешь: словно сестрички! Зак заметил, что сестра нарушила узор и начал возмущаться так же, как если бы они играли в прятки и Кейти решила подсматривать: — Не так! Ты все не так делаешь, Кейти! Вот смотри, как я, и повторяй! — Эй, малахольная! — Обратилась разгоряченная от джинна Сара к девочке, — Ты б сказала ему, чтоб отстал. Не ему указывать в бабьем деле! Кейт подняла грустные черные глаза и серьезно ответила: — Брат все делает лучше меня. Саре отчего-то стало ее очень жалко. Зак, любимец родителей, наверняка забирал себе все внимание. А она, скромная, незапланированная — довольствовалась тем, что останется после старшего брата. Живо представила, как дочурка зашивала папе носки, помогала матери со стряпней, а он гонял мяч по двору или катался с горки. Был одинаково радостно принят смеющимся Ренато и, когда произнес первое слово, и, когда разбил витрину богачу и не был пойман полицейскими. Ах, эта проклятая несправедливая жизнь, где на головы терпеливых женщин рушились проблемы одна за другой с первых лет жизни! — Зачем ты учишь его рукоделию? — Лениво поинтересовалась Сара, — На что оно ему? Ведь он мальчишка. Рената как будто обиделась, прежде пропустив мимо ушей «курицу», «кошку» и «сволочь». Сара затронула больную тему, осмеянную мужем ни раз. К тому же и алкоголь дал о себе знать. — А чем мне еще занять его вечерами? Читать и писать я не умею… А научатся шить, будут помнить о матери в будущем… И ведь ничего что мальчик, у него так славно иногда выходит! Сара вновь бросила взгляд на детей: оба худенькие, темненькие и хорошенькие. Не дешевила их испанская провинциальная смуглость, никто на улице не спутает с цыганским отродьем. Красивы оба, словно дочки аристократа. Женщина улыбнулась беззубым ртом совсем уже пьяной Ренате. — Я тебе сейчас такое скажу, сестрица… Ты ведь сама ко мне пришла за помощью. Так не обижайся… Помогу! Будет место твоим птенчикам теплое. Там их накормят, оденут и обучат так, что зазнаваться начнут, нас с тобой поправлять будут! И ничего тебе это не будет стоить! Рената глупо захихикала. Дети на полу, кажется, договорились об узоре. — Одна богатая мадам держит дом со своими воспитанницами-целочками. Лучших затем продает в самый элитный бордель Лондона — «Ёкай». Рената в ужасе вскрикнула. Сара закрыла ей рот крупной влажной ладонью. — Да не тронет их там никто! Они же дети! Я приведу их и скажу: «Бедные сиротки остались на улице». Они красивые, они близнецы. С ними много-чего можно придумать в будущем. Их возьмут! Ничего, что по-испанки говорят. Подстриги их одинаково и надень на мальчишку платье. Придумаем ему женское имя: никто не за что не догадается! Они отучатся месяц-другой и ты их заберешь. Покажешь документы на детей той мадам — ей не нужны проблемы с законом. У нее дом приличный! Никто не станет держать их силой… Особенно пацана… Да ты может быть думаешь, Рената, что я желаю детям брата своей судьбы? Нет! И потому их отдаю туда! На улице они быстрее попадут в беду, чем там. Это просто закрытая школа для девочек… Им всего лишь придется немного соврать и потерпеть. Сара гладила плачущую Ренату по голове, уговаривая: — Братцу хорошо… Оставил тебя с двумя детьми и помер. Ты всегда сможешь их забрать. Накопишь денег и уедешь в деревню, где вас никто не будет знать. Может, еще и замуж выйдешь. Ведь ты молода! Думаю, Ренато хотел бы для вас счастья…! Ранним утром Сара вела испуганных детей по безлюдному бульвару. Зак все время оглядывался, одергивая подол серого платья. Не дай Бог кто-то из мальчишек с испанского квартала застанет его в одежде сестры. Кейти молча плакала — вечером мать, не объясняя причины, отстригла ее толстую иссиня-черную косу. Теперь брат и сестра были как две капли воды. — Тетушка Сара! Я не понимаю, зачем это нужно? — Возмущался Зак, чуя неладное, — Я же мальчик… Я не должен носить платья! Тетя Сара! Я конечно обещал маме, что буду хорошо себя вести… Но куда мы идем? Почему нам нельзя вернуться в старую квартиру? — Да заткнись же ты… — Грубо оборвала его женщина, — Голова после джинна болит. Научитесь не задавать лишних вопросов…девочки.