И пусть Галактика горит огнем. Книга 2: Железная Волна

15.06.290 ПЗЭ, Планета Утес, система Кастерли-Рок Раньше Эурон сам бы рассмеялся над сценой «адских мук», которые собирались устроить ему западники. При всей своей безжалостности, жестокости и жажде мести ланнистерские палачи оказались жалкими дилетантами. Все, на что хватало их скудной фантазии — это на расчленение организма и раздражение болевых центров. Ну куда это годится? Хотя… Это же Ланнистеры, чего с них взять. Они никогда не славились Высшими знаниями. Они были всего лишь дураками, которые заперлись в своих неприступных крепостях вместе с сундуками золота и верили, что теперь все могут купить. Нет, некоторые вещи купить было нельзя. О, разумеется, они сделали все, что могли, чтобы заставить его кричать. Они сажали его на кол и вешали на дыбу — причем одновременно. И уже в этом положении испытывали на нем весь свой пыточный материал. Его ступни, пальцы, голени — да вообще все не жизненно важные части тела были расплющены, вывернуты наизнанку, вырваны и заменены аугметикой. И она тоже служила орудием пытки, терзая болевыми импульсами каждый подключенный нерв. Его накачивали какой-то жуткой химией, потом в этой самой химии топили. Заражали его тело паразитами и болезнями, вливали еще больше химии, бросали в яму с ядовитыми гадами, просто избивали целыми сутками… И все это, к их отчаянной злобе, так и не смогло его сломить. И их бессильное разочарование было для него сладчайшим из лакомств. Он бы сполна им насладился — если бы, конечно, не те муки, что его сопровождали. Хотя… Если ты уже сгорел заживо в танке и повстречал смерть во плоти, тебе ли бояться боли? Теперь, правда, он не мог использовать силы варпа, чтобы ослабить боль и восстановить целостность тела. Но в первые же несколько часов… он просто привык к ней. Он не сломался — даже когда его тело было приведено в нежизнеспособное состояние, которому до смерти оставалось меньше суток. Недавно, когда палачи поставили перед ним зеркало — чтобы он сам увидел, что они с ним сделали — перед ним предстал едва дышащий обрубок из кожи и костей, утыканный металлическими деталями. Лишь две сохранившиеся от прежнего Эурона вещи показывали, что он такое. Первой была черная повязка на глазу. Когда ланнистерские экзекуторы сорвали ее в один из первых дней, он наложил проклятие на двух человек — и они вернули ее на место в обмен на избавление. Именно эта вещь помогла ему сохранить рассудок. Эта — и возможность напугать жалких овец, возомнивших себя хищниками, способными замучить свою жертву. А второй была месть. Эурон должен был стать богом. Он заслужил право стать богом! Он был так близок к божественности! И в последний момент его вознесение сорвали пришедшие из бездны времени белые твари. Иные за это заплатят. Эурон знал, что он заставит их заплатить. И его не волновало, что от него остался едва дышащий обрубок — и что один-единственный Иной без труда одолел его, живого и здорового, там, на Пайке. Месть была всем, что у него еще оставалось. И если ему придется уничтожить всю Галактику ради мести… Быть по сему. Он сожжет и ее, и всех богов, и демонов, и другие высшие силы. Неважно. Он отомстит — и точка. Он поклялся в этом своей проклятой душой. Потом то, что осталось от его ушей, уловили какой-то неразборчивый сон. И вспыхнули яркие лампы, обжигая его лишенные век глаза. Вскоре он смог различить потолок комнаты, в которой он был прикручен к пыточному столу. Затем зажужжал механизм — и его металлическое ложе стало медленно подниматься, чтобы поставить его вертикально перед теми, кто должен был войти сюда. С шипением открылась шлюзовая дверь, впустив внутрь колонну воинов в красных доспехах, которые тут же выстроились в две шеренги и нацелили плазмаганы в грудь и голову узника. Если бы Эурон мог рассмеяться, он бы обязательно это сделал. Вороний Глаз понимал, что эти наземницкие щенки до сих пор видят в нем опасность. Понимал он и то, что не напрасно. Сумей он высвободить всю имеющуюся у него силу — и никакие пушки их бы не спасли. Жаль, что сейчас он был способен лишь на слабые проклятья… которые действовали несколько суток — и могли поразить только тех, кто был в варпе совсем «пуст». Если же все свести к физическому противостоянию, его теперь могла убить голыми руками десятилетняя девочка-служанка с «Молчаливого». В этот момент в поле его зрения появился Тайвин Ланнистер. До сегодняшнего дня Эурон ни разу не встречался с хозяином Утеса, но изображения Лорд-сегментума Запада, разумеется, видел. Все то же суровое лицо, гладко выбритая голова, ярко-зеленые глаза, умопомрачительно дорогая одежда красного и золотого цветов. Кем еще мог быть этот человек? Хотелось бы сказать в адрес этого франта что-нибудь остроумное… Но, увы, последние несколько недель он не имел возможности говорить, благодаря стараниям ланнистерских палачей. Поэтому Эурону оставалось смотреть в глаза Старому Льву в полном молчании. Но он был даже рад этому. Последним, кому он вот так смотрел в глаза, был Иной. И было приятно вытеснить этот образ более свежим воспоминанием с живым человеком. Это продолжалось долго. Обычно лорд Тайвин прекращал эту маленькую игру в гляделки уже через несколько секунд, но сейчас все затянулось намного дольше. И ни разу за все это время бывший Десница Императора Эйриса не отвел взгляда и даже не моргнул. — Сегодня ты отправляешься на Стену, Вороний Глаз, — наконец, нарушил тишину лорд Кастерли-Рок. Для любого другого обитателя этих пыточных подземелий реакцией на эту новость была бы радость, облегчение или, возможно, гнев… Но не для Эурона. Он заранее знал, чем все закончится. Ему этого, конечно, никто не говорил, но он, даже не имея навыков «проводника судеб», имел кое-какие навыки распутывания нитей судеб. И он знал, что будет с ним дальше. И что будет с лордом Тайвином. Со всех сторон к нему подходили люди, которые неделями пытали его. Но в этот раз у них не было обычных инструментов или химикатов. Они несли в руках детали какого-то механизма… Впрочем, он знал, какого именно. Еще вчера в камеру стали притаскивать части боевого шагателя конструкции Ночного Дозора. Но это был не Почетный Дредноут, который удостаивались носить самые великие воины. Это была Машина Искупления — пусть она и выполняла точно такую же роль. Он, как и все жители Вестероса, прекрасно знал, что подавляющее большинство тех, кто выбирал службу в Ночном Дозоре не по воле сердца, а вынужденно — преступников, дезертиров, военнопленных и так далее — подвергались сервиторированию различной степени. Но Машина Искупления… Такое случалось крайне редко. — Твоя тюрьма отныне будет всегда с тобой, — ответил Лев Запада на его невысказанные мысли. — Эта оболочка станет твоей камерой, твоим оружием… и твоей будущей гробницей. И следом за его словами в голове Эурона раздались другие, злые и насмешливые: «А помнишь, как ты называл меня ничтожным калекой, мой вероломный ученик? Как тебе теперь твое новое тело?» И этот голос… Он почти сломал его, заставив потерять остатки самообладания. Он взбесил Эурона даже сильнее, чем бредни его брата про «Старый Путь». «Да будь ты проклят, Трехглазый Ворон! Пусть Иные заберут твою ничтожную душонку!» Впервые за долгие годы Эурон ощутил настоящую Ненависть, пока к его телу приделывали детали Машины и вставляли в горло вокабулятор, чтобы он снова мог говорить. — Тебе есть что сказать на прощание, ничтожество? Потом ты навсегда отправишься на Стену, где встретишь массу таких же, как ты, убийц и насильников. Будешь чувствовать себя почти как дома… Последней деталью стал огромный черный шлем в виде черепа, который накрыл его сверху. Через несколько секунд оптические устройства заработали, отобразив весь мир вокруг в кроваво-красных тонах. И Вороний Глаз, наконец, рассмеялся — но у вокабуляторов, похоже, была какая-то неисправность, поскольку смех звучал просто омерзительно — даже для него самого. И все же… он был жив. Даже в Машине Искупления можно было жить. И отомстить. Да и выглядел он весьма внушительно. И он по-прежнему был Вороньим Глазом, приносящим дурные вести. Он сделал пару шагов по комнате — и не удержался от того, чтобы обратиться к Льву. Раз уж он сам предложил… — Знаете, как вы умрете, лорд Тайвин Ланнистер? — голос из вокабуляторов был совершенно механическим и лишенным всяких эмоций. — От руки близкого родственника, о котором вы сейчас даже не думаете. И вся ваша семья будет на это смотреть. И никто даже не дернется, чтобы спасти вас, когда придет этот день… Больше он ничего не сказал. И молча зашагал навстречу новой жизни.