***
Кабинет врача находился на втором этаже какой-то частной профильной клиники, и оставалось только гадать, сколько денег тратил парень на его обследования, консультации со специалистом и лекарства. От самого автобуса они так и шли, не разрывая прикосновение, и мужчине всё же стало спокойнее. — Ну, рассказывай, что за срочность? — вместо приветствия произнёс невысокий незнакомец в очках, обращаясь к его сопровождению, а затем протянул ему ладонь. — Дмитрий. — Полагаю, уже знакомы, — всё же ответил на рукопожатие, выдавив улыбку. Неловкость ситуации, когда его знал кто-то посторонний, перестала беспокоить ещё вчера. Описывать ситуацию Антон решил почему-то не при нём и под локоть увёл друга в соседнее помещение. До него долетали только отрывки разговора. — …такого раньше не было. Это же значит… — …что ты можешь приходить ко мне с такой фигнёй. Дружба-дружбой, но… — Если ты опять начнёшь заводить свою шарманку про… — …уже давно пора перестать ждать и начать наконец… Арсения тряхнуло. «Перестать ждать чего? Исцеления? Врач уговаривает тебя сдаться, да? Видимо, не впервые у вас этот разговор происходит. И, видимо, когда-нибудь твоё терпение всё же иссякнет. Тогда-то ты меня и бросишь. Да ведь, Антон?». Дверь распахнулась на последнем слове неуслышанной фразы — на том самом, что как бы ответил на все вопросы, разрывавшие обилием его голову. — …никогда. Они с парнем встретились взглядами. «Я тебя не покину», — нежной улыбкой передали ему. «Я тебе верю», — кивнул еле заметно мужчина. — Ладно, раз уж пришли, давай я хоть тебя осмотрю, — Дима взял со стола неврологический молоточек и принялся зачем-то проверять рефлексы. — Таблетки пьём, не пропускаем? — Нет, конечно, — моментально нашёлся сожитель, — я контролирую. — У него даже будильники стоят, чтобы я всё принимал минута в минуту, — усмехнулся Арсений скорее для себя и встретил осуждающий взгляд нового знакомого, что никак не вязался с понимающим смешком. Молодой человек смущённо опустил глаза и, боясь того ранить, он договорил в чужую защиту: — Так что я в надёжных руках, товарищ доктор. Не успел Антон засветиться, как чужой друг снова вернулся к осмотру и задал вопрос, ответ на который, даже не озвученный, моментально погасил радость: — Сны есть? — Нет, к сожалению, — хором откликнулись они. — Антош, — невролог отошёл в сторону, положил руку второму на плечо и с жалостью оглядел пациента, — я не хочу тебя расстраивать, сам знаешь, но улучшений не вижу от слова «совсем». А они уже должны быть. — Хотите сказать, что дело безнадёжно? Жить мне так до конца дней? — его затрясло. А ведь через несколько суток он даже не вспомнит этот разговор. Ничего не вспомнит, никого — себя в том числе. И так будет продолжаться… сколько? Пока у него не кончатся нервные клетки? Пока не придёт смерть? — Спасибо за осмотр, — моментально похолодел Антон. — Хорошего дня. Его схватили за запястье вспотевшей ладонью и потащили к выходу. Молча парень вёл их по коридорам, затем по улице, мимо автобусной остановки, и только звучно скрипел зубами да пинал попадавшиеся по пути камни. Казалось, тот ударит первого, кто с ним заговорит, но Арсений устал бояться за последние сутки и, резко вырвавшись, остановился. — Это ты на меня так злишься? — Что? — в него упёрлись полные непонимания глаза. — Не нужно хорошо тебя знать, чтобы видеть, как ты кипишь. Вот и спрашиваю, я ли так разозлил. — Дурак, — со слабым смешком выдохнул знакомый, — разве я могу тебя в чём-то винить? Дима не должен был это говорить. Не в твоём присутствии уж точно, прости, пожалуйста. — Да всё равно ж забуду. Пустяки. Его лицо взяли в руки с такой бережностью, словно он был хрустальный. Антон покачал головой и свёл брови: — Не пустяки, Арс. Ты не должен сдаваться. — Почему? Кажется, уже пора бы. Хотя я понятия не имею, сколько это всё продолжается. — Нет. Я же не сдаюсь, — тон был серьёзный и явно не потерпел бы возражений, — значит, и тебе нельзя. — Запрещаешь? — мужчина не менее аккуратно высвободился из хватки, в которой было дискомфортно. Слишком близко, слишком интимно. — Запрещаю. «Спасибо. Не знаю, за что ты так любишь меня, но спасибо за эту любовь. Представить страшно, что бы я делал без неё». Оставалось только покорно кивнуть: — Обратно тогда? — Ты никуда больше не хочешь? — тот словно вдруг пришёл в себя. — Совсем забыл придумать, чем сегодня заняться. — А разве обязательно чем-то заниматься? У тебя же выходной — вот и отдохнул бы. Парень растерялся. Смотрел на него задумчиво, немного пугливо и бессмысленно открывал-закрывал рот, будто всё никак не мог решиться что-то сказать, но потом всё же надумал и ответил: — Иначе этот круг для тебя пройдёт зря, — Арсения удивило не слово «круг», а глубокая, почти депрессивная мысль, что лежала в основе фразы. Его эмоцию увидели. — Я всегда стараюсь найти что-то интересное или забавное, чтобы дать тебе ощущение жизни. Она ведь не проходит мимо, пусть ты не можешь пока это почувствовать, — оба горько улыбнулись этому «пока». — Пытаешься мои несколько суток наполнить смыслом? — Да. Обычно получается. «Если бы помнил всё это, то наверняка бы радовался: мало кто, думаю, живёт такой насыщенной жизнью, как я, с твоей лёгкой руки. Но ты сам говорил — чем больше эмоций, тем меньше у меня времени. Если сидеть дома, окно увеличивается, и я могу побыть собой…». Выбор между «жить насыщенно» и «жить подольше» оказался не таким уж и сложным. — Давай всё же в квартиру, — он двинулся в ту сторону, куда они шагали до разговора, понятия не имея, пошёл ли правильно. Однако за ним не последовали. — Я зря тебе вчера сказал ту фразу, да? Ты боишься теперь, что что-то украдёт у тебя лишние сутки? — Цитируя тебя, «могу не отвечать»? — только и бросил Арсений за спину, протягивая назад, к молодому человеку, пальцы. Это тоже было одним громким «да». И его снова поняли. Антон принял жест влажной рукой и повёл в единственное знакомое место во всём Воронеже — домой.***
Так оставшийся день они и просидели в четырёх стенах, лениво переключая серии чего-то малобюджетного и бессмысленного, иногда прерываясь на приём либо таблеток, либо пищи. Мозг Арсения всё никак не переставал считать: скольких дней ему стоила сегодняшняя поездка к врачу? Сколько времени он потратил на беготню по городу, от которой всё равно не было толку? Можно ли отбить лишние сутки, если не спать одну ночь? Сколько места осталось в памяти, если в себя он пришёл вчера? Ещё на день? На два? — Не вкусно? Мужчина сморгнул мысль и сфокусировал взгляд на лице сидящего напротив. Растерянность, даже оттенок страха искажали черты молодого человека. Было интересно наблюдать, как, пока к нему приходила смелость, Антон терял по крупице своей уверенности — и они менялись местами. Теперь тот боялся сделать что-то не так. Видимо, чем дольше шло общение в рамках одного «круга», тем дальше они отходили от клише. Должны же быть вещи, которые всегда повторялись, которые и делали парня таким спокойным? Легко держаться, когда полностью контролируешь ситуацию. На очередную задумчивость тоже ушло время, положенное для ответа, потому второй снова заговорил: — Просто ты не ешь, вот я и решил… — Извини, завис немного, — удивляясь собственному порыву, Арсений потянулся через стол и накрыл чужую ладонь своей. — Очень вкусно, спасибо тебе. Даже не думай сомневаться и не верь, если когда-нибудь я скажу иначе. Это должно было звучать по-дружески, благодарно — не больше, а в итоге он умудрился тронуть какой-то новый уровень чувств сожителя. Доломал изначальный образ. И вот, перед ним сидела уже не суровая, умиротворённая глыба, а очарованный мальчишка, покрасневший до кончиков ушей и опустивший глаза. Руку к столовым приборам мужчина вернул всего через несколько секунд, но эффект от жеста уже был необратим, и оставалось только молиться, чтобы это не приняли за «зелёный свет», к чему бы тот ни вёл. Суммарно за день прикосновений случилось на двести процентов больше, чем ему бы хотелось. Поборов смущение, обе стороны вернулись к еде, но взгляд сотрапезника изменился. Тот словно себя отпустил, разрешил эмоциям выйти из подвала — и теперь все они переливались в глазах. «За что ты так любишь меня, боже? Я же ничего не делаю. Не веду себя с тобой как-то по-особенному, не понимаю тебя с полуслова, а тем не менее каждое моё движение в твою сторону имеет такую реакцию, словно снизошло божество. Чем я умудрился в своё время заслужить такое отношение?». — Антон? — М? — Какой я? — его слова встретили непониманием пустого взгляда, пришлось перефразировать: — Каким ты меня видишь? Парень нахмурился и принялся сосредоточенно убирать посуду со стола. Затем сел обратно, только, видимо, когда подобрал ответ: — Конкретизируй, пожалуйста. Тебе нужно описание? Мне рассказать или показать? — А ты что, можешь показать? — он подавился бы воздухом, если бы вовремя не выдохнул. Не зеркало же тот имел в виду. Вместо реплики второй поднялся и вышел из кухни, а вернулся уже с ноутбуком. Передвинул свой стул к нему поближе и принялся копаться в папках. — Что ты ищешь? — Хочу начать со своего любимого. Сейчас, оно было где-то… — на экране появилось двухчасовое видео в таком качестве, будто снимали на невероятно дорогую камеру. И было оно запущено без лишних слов. Арсений узнал себя моментально, на первой же минуте. Уже потом заметил декорации, раскрытый занавес и небольшую сцену, чуть подсвеченную синими огоньками. «Спектакль? У тебя есть записи моих выступлений? Зачем?». Играл он действительно неплохо, пусть и в упор не помнил ни слова из той роли, оттого стало тоскливо — у него было призвание, были овации. А кому сейчас потребовался бы актёр, не способный помнить не то что текст, но вообще себя? Вопрос риторический. Вот там была настоящая его жизнь, до которой ему теперь просто не дотянуться. Мужчина повернул голову на Антона и замер — тот почти не моргал, не дышал и беззвучно губами проговаривал его же слова. Буква в букву, со всеми паузами, вздохами. «Сколько раз ты это смотрел?». Между ним и этим чудиком было не больше двадцати сантиметров, но тот был ближе к человеку на экране, чем к нему. Стена, незримо возвышавшаяся еще со вчера, выглядела более внушительной, чем стекло ноутбука, хотя, казалось бы, до нынешнего Арсения можно было буквально дотянуться рукой. И он не стал прерывать чужое свидание с прошлым, как бы грустно самому не стало, а только поглядывал косо на сожителя, пока не начал умиляться чужому восхищению. — И сколько у тебя подобных роликов? — после просмотра второго спектакля он вдруг заметил, что начало темнеть, но теперь хотелось, вместо сна, впитывать былую жизнь кожей ещё минимум несколько часов. — Все, что играли на этой сцене за последние три года, — отчеканили в ответ. — Ты был на всех премьерах? — Нет, — Антон вдруг виновато опустил голову и договорил тихо так, будто не хотел быть услышанным, — я был на всех спектаклях. Выучил настолько, что могу наизусть цитировать с любого момента любую постановку. «Это же десятки, сотни вечеров. И чего ради? На меня посмотреть? Вряд ли так велика была твоя тяга к искусству». Для Арсения подобное было дикостью. Может, когда-то его и радовала эта преданность, но теперь становилось немного не по себе: — Зачем? — Каждый раз ты играешь по-разному. Это не слышно, если не сравнивать, если не знать дословно все фразы. Я хотел увидеть все варианты исполнения одного и того же. «Теперь вот смотришь, как раз за разом я просыпаюсь обнулившимся, и тоже сравниваешь». Изо рта вырвался зевок, что заместил собой желавший выйти наружу крик отчаяния; его за рукав домашней кофты потянули в спальню. Наблюдая, как молодой человек покрывал постельным бельём диван, он снова начал крутить в уме утренние размышления: тому нужна была надежда. Хоть что-то, отдалённо похожее на взаимность, которую больной теперь точно дать не смог бы. Требовалось научиться переступать через себя ради того, кто для него в лепёшку разбивался. — Знаешь, кровать ведь слишком большая для одного. Наверное, тебе нет необходимости портить спину на диване, что думаешь? — Уверен, что вытерпишь мою компанию? — на него и поворачиваться не стали. Антон словно знал заранее, что он даст заднюю. «Даже если так было раньше, я об этом не знаю. Не в этот раз. Пока ты ко мне не лезешь, смириться с твоим наличием не так уж сложно». — Ну, если ты не будешь… — Не буду. Немного оскорбительно, что у тебя сложилось такое мнение. «Прости, сам не могу сказать, почему представил нечто подобное. Ты ведь с таким пониманием ко мне относишься, с уважением». Срочно нужно было как-то выруливать из ситуации. — Я про лунатизм, драки ногами и храп. Что из этого оскорбительно? Парень улыбнулся слабо, как бы демонстрируя, что попытка засчитана, но трюк не сработал, и с готовностью переместился ближе. Не трогал, не нарушал границы — только невесомо поправил на Арсении одеяло и задышал учащённо, выдав с потрохами реакцию на такую близость. От вчерашней угрожающей скалы ничего не осталось, кроме влюблённого комочка под два метра ростом. Засыпать снова было страшно. Сколько дней у него забрали эмоции от просмотра тех записей? Сколько было потрачено на пересиливание себя за прошедшие сутки?.. — Сколько мне осталось? — слетело с губ шепотом. Парень под боком перестал ёрзать и задержал дыхание — видимо, формулировка вышла не очень удачная. Ему ответили с внушительной задержкой и совсем не на тот вопрос, что был озвучен. — Память — это ещё не всё. — В ней вся жизнь. У человека больше ничего нет, — он зажмурился, молясь, чтобы не пришлось отбиваться от фразы «У тебя же есть я», потому что переходить на язык честности было опасно. Антон придвинулся ближе, не нарушая при этом неоговоренных границ, и в полумраке буквально воткнулся серьёзным взглядом в его глаза: — А тип мышления? Мелкие привычки? Вкусы? Можно не помнить, что любишь кофе и овсянку, но всё равно их любить. Ты выбрал свои вещи в шкафу не потому, что помнишь их, а потому что выберешь их теперь в любом случае, я уверен. Арс, да, ты путаешь, чей телефон берешь, но то, что каждый раз его вообще берёшь — это и есть твоя суть. Понимаешь? «Это всё слишком точечно, слишком незначительно. Можно даже в расчёт не брать…». — Спасибо, что пытаешься успокоить, но у тебя не выходит. — Нет, я пытаюсь сказать, что ты остаёшься собой. Когда обнуляешься, забываешь всё, что узнал, и себя, и… меня, — сожитель сник на мгновение, но почти сразу ободряюще хмыкнул. — Короче, это нельзя сравнивать со смертью. Возвращаясь к теме: вероятность, что утром ты меня не вспомнишь, маленькая, но есть всегда. — И как предлагаешь спокойно засыпать теперь? — перевернувшись на лопатки, Арсений принялся гипнотизировать потолок. — Согласен, плохо прозвучало. Больше так говорить не буду, — его голую грудь снова накрыли одеялом. Парень шумно вздохнул и перевернулся так, чтобы оказаться к нему спиной. «Словно подальше от соблазна». — Хорошо тебе. Всегда можно переиграть. Посмеялись они несмело, почти беззвучно, и смолкли. Время шло, сумерки сменились непроглядной темнотой, стало прохладно под тонким одеялом, и мужчина, закрыв начавшие наконец слипаться глаза, лег набок, чтобы прижаться к чужим плечам. На дворе было начало весны, под кожей лежал не парень, а самая настоящая печка. Которая, скорее всего, решила, что он заснул, раз произнесла фразу, все эти несколько часов висевшую в воздухе: — Это единственный плюс.